Антимосковский характер реформ

В настоящее время мы переживаем серьезнейший кризис. Снова ломке подвергаются глубинные архетипы национальной психологии. И как всегда в переломные моменты истории, из бездн коллективного бессознательного поднимаются картины сакральной географии, древ­ние фигуры, предопределяющие структуру нашего национального и культурного типа.

В этих условиях Москва не может рассматриваться только как административный центр, как столица в прозаическом, утилитарно-техническом смысле. Ее роль, ее значение, ее символическое содер­жание выходит далеко за рамки прагматики.

Русь снова стоит перед выбором. Какую сакрально-географическую модель избрать? Какой исторический период взять за отправную точ­ку? Какой ориентации придерживаться? К какой модели стремиться?

В начале реформ выбор казался однозначным. Москвоцентризм выглядел как откровенное зло. И социалистические, и национальные тенденции были заклеймлены как " красно-коричневые", как силы ре­акции" и т.д. Доминирующей идеологией стало " западничество", и весь спор велся лишь о том, с какой скоростью встраивать страну в либерально-демократический мир.

При этом реформаторы делились на откровенных радикальных ру­софобов, открыто признававшихся в ненависти ко всему русскому — истории, государственности, культуре — и предлагавших отбросить все ради некритического копирования универсальных, усреднение за­падных образцов, и на умеренных западников, позитивно оценивав­ших романовский период и терпимо относившихся к идее " просвещен­ной монархии". В принципе, обе разновидности реформаторов дей­ствовали в рамках одной и той же парадигмы пространства, в равной степени отвергавшей москвоцентризм.

Иными словами, на уровне сакральной географии и психологии глубин можно сказать, что перестройка и первый этап либеральных реформ носили откровенно антимосковский характер.

2.7 Москва сегодня: негативный имидж на трех уровнях

В настоящее время функции Москвы в коллективном бессозна­тельном разделены на три различные реальности. С одной стороны, Москва — федеральный центр. Это означает, что это сосредоточие административной, политической и стратегической жизни всей стра­ны. Такая " федеральная Москва" есть абстрактная категория, харак­терная тем, что является базой общероссийского чиновничьего руко­водства. Так как общий социальный и культурный климат в стране является явно негативным, критическим, то " федеральная Москва" для других российских регионов сплошь и рядом отождествляется с отрицательной инстанцией, вотчиной коррумпированных эгоистичес­ких бюрократов, ответственных за все беды и невзгоды страны.

Негативность такого образа " Москвы федеральной" в равной мере наличествует и у тех, кто не приемлет либеральные реформы, и у тех, кто с ними солидарен. Противники реформ в провинции видят в " фе­деральном центре" ту инстанцию, которая ради абстрактных либе­ральных принципов разрушает организованную хозяйственно-эконо­мическую систему на местах, при этом обирает регионы, задерживает бюджетные средства и ограничивает региональную экономику. Иными словами, в глазах " консерваторов" " федеральная Москва" выполняет функцию, обратную той, которую должна была бы выполнять " Моск­ва патриотическая". Неприязнь к такой Москве представляет собой определенную параллель со старообрядческой идеей относительно пре­вращения Москвы в Вавилон. Младореформаторы в такой ситуации выполняют функции " папежских агентов" (исторические Арсений Грек, Паисий Лигарид, другие активисты никоновских реформ), а президент — Царя-отступника, попавшего под влияние " слуг антихриста". Ос­новная претензия к " Москве федеральной" " справа" состоит в том, что такая Москва недостаточно Москва.

Сами реформаторы, напротив, считают, что Москва еще слишком Москва, и что нынешняя администрация все еще находится под влия­нием старых централистских методов. В провинции эта позиция чаще всего выражается в требованиях экономической самостоятельности и стремлении наладить прямые контакты с зарубежными партнерами, минуя контроль центра.

Следует признать, что в обоих случаях образ " федеральной Моск­вы" в целом негативен, и этим во многом будут обусловлены процессы территориального распада России, которые помимо социально-эконо­мических и политических причин должны основываться и на опреде­ленных психологических архетипах.

Второй уровень — это Москва политическая, Москва как Россия. Здесь речь идет не о внутреннем, но о внешнем образе столицы. Здесь в целом повторяется та же малопривлекательная картина, что и в предшествующем случае. Страны, режимы, группы и течения, кото­рые традиционно придерживались евразийской ориентации и считали Москву лидером коалиции всех антизападных, антиатлантистских сил, рассматривают современную линию Москвы как ликвидаторскую и предательскую, как отказ от исполнения планетарной масштабной миссии. Москва недостаточно Москва.

А традиционные противники евразийского проекта, напротив, как и российские либералы отказываются верить в " серьезность и нео­братимость демократических преобразований" и то и дело ждут под­воха со стороны традиционного противника и конкурента, совсем не­давно перешедшего в разряд союзников. Москва все еще слишком Москва. И ее " руки" по-прежнему следует опасаться.

И наконец, третья Москва. Москва региональная, Москва как одна из областей России. Этот " московский регионализм" состоит в том, чтобы отнестись к городу как к небольшой стране, рассмотреть его с позиции региона. " Москва региональная" в определенной мере проти­востоит " Москве федеральной". Но все же " московский регионализм" не может служить универсальной моделью для развития других регио­нов, так как здесь огромную роль играет все же статус столицы и федерального центра. Поэтому со стороны, с чисто региональной точ­ки зрения, московский опыт рассматривается как не вполне объектив­ный и чистый, как своего рода эгоистическая эксплуатация одним привилегированным регионом ресурсов и энергий всей страны. На этом фоне все достижения московского хозяйства в региональном смысле меняют свой знак на прямо противоположный, и лишь усугуб­ляют отрицательный образ " Москвы федеральной".

Иными словами, налицо масштабный кризис москвоцентрической

модели организации российского пространства, а это представляет со­бой серьезнейшую угрозу для территориальной целостности всей стра­ны. Ситуация усугубляется еще и тем, что сегодня вообще не предла­гается никакой модели концептуально-символической организации рос­сийского пространства — даже петербургского образца, когда Россия рассматривалась как светская империя, как продолжение Европы на Восток.