Глава 1. Сущность и виды экономических патологий. Проблемы их экономической оценки
В той мере, в какой экономика развивается в сложном взаимодействии законов природы и общества, она не может ни аккумулировать, поднимая на более высокий уровень, основные формы их бытия, включая такие характеристики живой природы, как норма и патология. При этом важно иметь в виду, что «норма» и «патология» – понятия относительные, связанные с оценкой условий межвидовых отношений. А поскольку норма – все, что содействует выживанию и развитию данного вида, а патология – все, что тормозит его сохранение, то нередко состояние нормы для одних видов является патологией для других видов. Так в биологии, сбережение здоровья человека предполагает подавление условий нормальной жизнедеятельности многих видов микроорганизмов, и наоборот. Соответственно и в экономике (являющейся специфической формой жизнедеятельности человека), где развитие осуществляется во взаимодействии производительных сил и производственных отношений, нормой следует признать те экономические отношения, которые в данный момент содействуют выживанию и росту экономики, патологией – те отношения, которые тормозят экономический прогресс, а тем более, разрушают экономику. Можно предполагать, что в составе экономического базиса должны присутствовать и такие отношения, которые влияют на экономический рост противоречиво – в одних ситуациях его ускоряют, в других замедляют. Определим их в качестве пороговых отношений. Отметим ряд схожих признаков и отличий в том, что касается определения «нормы» и «патологии» в экономике и, скажем, в медицине. В том, что касается схожести, укажем на три момента. Во-первых, подобно тому, как в медицине было бы неверно считать нормой все, что характерно для очень многих пациентов, так и в экономике отношения, которые в определенный момент существуют в большинстве даже высокоразвитых стран, вовсе необязательно свидетельствуют о «здоровье» их экономического базиса. Пример тому – феодальная континентальная Европа после английской буржуазной революции, современный капиталистический мир на фоне последних 25 лет «китайско–вьетнамского чуда». Во-вторых, так же, как в медицине болезнью признается не кратковременно ухудшающие самочувствие состояния (укус комара, повышенная потливость в жаркую погоду и т.п.), экономические патологии тоже следует отличать от неустойчивых негативных явлений: конъюнктурное падение рентабельности, нарушение пропорций между ресурсами кормов и поголовьем скота ввиду кратковременной засухи и т.п. В-третьих, экономические патологии нужно отличать от трудностей экономического роста, аналогом которых в медицине являются такие нормальные, но болезненно переносимые состояния, как роды, прорезывание зубов, усталость от физиологически необходимых физических нагрузок и эмоционально полезного общения. В экономике таким состояниям соответствует, например, удлинение рабочего дня и повышение интенсивности труда в период стихийных бедствий; экономия на потреблении, ускоряющая развитие науки и образования, техническое обновление производства в целях облегчения и повышения безопасности труда. Принципиальное отличие трудностей роста от экономических патологий состоит в том, что трудности роста всегда несут в себе созидательное начало, ускорение развития экономики – это патологиям не присуще. Наоборот, в общественном восприятии экономические патологии нередко временно воспринимаются как весьма благоприятные и комфортные отношения. Например, когда по принципу «после нас хоть потоп» фонд потребления растет за счет рационального накопления, резервов и даже за счет фонда амортизации. Констатируя определенную схожесть некоторых характеристик нормы и патологии в медицине и экономике, важно видеть и ряд принципиальных различий. Во-первых, если патологии в медицине, несмотря на активное их лечение, нередко заканчиваются «летальным исходом», то в экономике (и об этом однозначно свидетельствует исторический опыт) ничего подобного случиться не может. Сколь бы долговременно и существенно негативно не мешали экономическому росту различного рода экономические патологии, в конечном счете, человечество находит способы не допустить полного прекращения хозяйственной деятельности: либо путем рациональной трансформации социально-экономических отношений, либо адекватной перестройкой производительных сил. Во-вторых, проблема масштабности. В медицине патология может рассматриваться как болезнь, поразившая отдельного пациента, тогда как в экономике она относится не к отдельным индивидам и предприятиям, а к системе отношений, складывающихся на макроуровне экономики. Так, сокращение производства в отдельных предприятиях и даже регионах должно быть признано нормой, если это позволяет сконцентрировать ресурсы и обеспечить более эффективное их использование, а значит, и ускорение экономического роста за счет других предприятий и регионов. Связанные с такого рода реорганизациями негативные процессы – одна из форм проявления трудностей роста, но никак не патологии. Экономические патологии было бы неверно рассматривать и с позиций отдельных социальных групп (рабовладельцев, феодалов, капиталистов и т.д.), поскольку их «болезненное состояние», и даже вымирание, может содействовать поступательному развитию экономики. Поэтому к расчленению экономического базиса на отношения нормы и патологии следует подходить с позиций динамики производства вообще (Д. Рикардо), т.е. производства вне его специфических социальных форм – в качестве развития богатства, необходимого для общественного прогресса. Различия между отношениями нормы и патологиями нельзя рассматривать на уровне различий между «принципами» и «практикой» функционирования производственных отношений, поскольку патологический характер могут приобретать даже системообразующие элементы базиса. Причем, не только в период, когда он себя исторически исчерпал, как крепостничество и американское рабство с распространением машинного производства, но и изначально, как, например, пауперизм, составляющий «условие существования капиталистического производства и развития богатства[3]». Проблему экономических патологий было бы неверно подменять проблемой экономических противоречий. И потому, что патологиям свойственно специфическое содержание, которое непосредственно из экономических противоречий вывести невозможно. И потому, что противоречия нередко являются источником развития всех элементов реального базиса, в том числе тех, которые подобно состязательности в научно-техническом творчестве содействуют росту производительных сил. В то же время, бесспорно, что познание экономических патологий теснейшим образом связано с анализом противоречий. И потому, что функционирование патологий порождает либо обостряет экономические противоречия. И потому, что существование патологий, в конечном счете, определяется противоречиями общественного бытия. Экономические патологии нужно отличать от криминальных отношений, т.е. отношений правовых, осуждаемых действующим законодательством. Во-первых, потому что законодательно могут преследоваться не только патологии, но и отношения, содействующие развитию производительных сил. Пример тому – кара за распашку крестьянами пустующих помещичьих земель, за свободное перемещение рабочей силы по территории страны, игнорирующее правила прописки, и т.п. Во-вторых, действующее законодательство нередко освящает и защищает не отношения нормы, а, наоборот, патологии – безработицу, банкротство, экономическую анархию, диспаритет цен в ходе рыночной конкуренции, даже войны за раздел рынков сбыта и источники сырья. И наконец, будем иметь в виду, что экономические патологии – это необязательно те отношения, которые мешают нормальному функционированию господствующего способа производства, поскольку если этот способ производства уже исторически исчерпал себя, то все, что помогает сократить его общественно вредное существование и облегчить зарождение прогрессивного способа производства, является не патологией, а нормой. Следовательно, разграничение отношений нормы и патологий осуществляется с позиций воспроизводства не одной какой-либо формации, а с позиций производства вообще, безотносительно к его конкретным социальным формам. В таком случае отношения нормы не те, которые являются наиболее массовыми и типичными для каждой формации. Массовыми могут оказаться и патологии, когда они особо существенно тормозят общественный прогресс. Пример тому – помещичье хозяйство в России начала XX века, охрана коммерческой тайны в современных условиях. Соответственно перепотребление наемных работников – патология не потому, что сокращается размер капиталистической прибыли либо земельной ренты, а потому, что при таком перепотреблении уменьшаются накопления и сужаются масштабы развития производительных сил. Безработица укрепляет экономический базис капитализма на начальных этапах его развития, но тем не менее является экономической патологией, поскольку оставляет в бездействии и обрекает на деградацию часть уже созданных производительных сил (рабочую силу), а в развитом капиталистическом хозяйстве еще и отвлекает от производительного использования немалую часть ресурсов на содержание безработных, на подавление стимулируемых безработицей преступности и социального недовольства, ухудшает в семьях безработных условия воспроизводства населения – этого главного элемента национального богатства. Нестабильность реального экономического базиса общества, его изменчивость по мере развития производительных сил, сдвиги в надстройке и природных условиях производства могут иметь своим следствием в ряде случаев превращение отношений нормы в патологии, и наоборот. Так, «уравниловка» как форма, вполне адекватная первобытнообщинному хозяйству, в условиях более развитых способов хозяйствования (например, при капитализме) является бесспорной патологией. Однако в экстремальных ситуациях мировой войны и послевоенной разрухи элементы уравниловки оказались объективно необходимыми для простого воспроизводства рабочей силы, что породило в ХХ веке широкое распространение в Европе карточной системы распределения продовольствия. Но если при определенных условиях отношения нормы способны преобразовываться в патологии, и наоборот, то логично признать, что в каждый данный момент некоторые структурные элементы экономического базиса могут нести на себе одновременно печать отношений, в чем-то содействующих, но в чем-то и тормозящих развитие производительных сил. Что это действительно так, свидетельствует, в частности, прибавочная стоимость, которая, придя на смену феодальной ренте, заметно ускорила развитие экономики, но под пером наблюдательных художников слова Э. Синклера («Король уголь»), Т. Сватоплука («Ботострой»), А. Чехова («Вишневый сад») выразительно демонстрирует свое в чем-то и негативное влияние на общественное развитие. Вспомним о таком жесточайшем экономическом бедствии, как аграрный кризис, вызывающий свертывание производства, уничтожение части ранее созданной продукции, деградацию резервной армии труда и т.д. Но не забудем и о том, что попутно данный кризис разрушает менее эффективные структуры и способы хозяйствования, подготавливает поле для обновления основного капитала и перехода к более рентабельному производству. Следовательно, закономерен вопрос, с чем мы имеем дело в данном случае: с отношением нормы, которое «заболевает», патологизирует, или с патологией, выполняющей роль «клина, которым выбивают другой клин», т.е. еще более тяжкие экономические болезни? В поиске ответа важно выяснить, является ли данный кризис всеобще необходимой формой структурной перестройки производства и обновления основного капитала, или его навязывает экономике специфическая система экономических отношений. Обязательно ли достижение более высокой ступени развития производительных сил требует таких варварских способов использования ресурсов, которые ярко описал Д. Стейнбек («Гроздья гнева»)[4]? И если в итоге оказывается, что вызывающее кризис перепроизводство является относительным, обусловленным искусственно суженным платежеспособным спросом, который в принципе несложно преодолеть путем государственного регулирования имущественных отношений и денежных потоков, – то становится ясно, что в целом аграрный кризис является экономической патологией. А все то позитивное, что попутно достигается в годы кризиса (вытеснение неэффективных собственников), с меньшими издержками можно реализовать на внекризисной основе. Отмечая возможность проявления производственного негатива в отношениях нормы, а позитива – в патологиях, важно объяснить, почему идеологическим поклонникам определенных социальных групп удается подчас успешно оболванивать часть населения пропагандой патологий и, наоборот, охаиванием отношений нормы. Как пример: получившее в последнее время широкое распространение отбеливание безработицы и очернение всеобщности труда; критика общественных фондов потребления, обеспечивающих всеобщность бесплатного образования и лечения, дешевое питание и жилье, – при одновременном подъеме на пьедестал тех форм рыночных отношений, которые создали в России кризис непроизводственной сферы, обрекли значительную часть населения на нищету, впервые за последние 400 лет определили превышение смертности над рождаемостью в мирные годы[5]. Расчленение элементов базиса на отношения нормы и патологии должно осуществляться с помощью показателей эффективности воспроизводства, в частности, путем анализа темпов экономического роста: для экономики, пораженной патологиями, в большей мере характерны относительно низкие темпы развития производительных сил. Сопоставим экономическое развитие нашей страны и ведущих западных стран за 1871–2005 гг. (табл. 1). Таблица 1. Отставание России по объему производства ВВП на душу населения, лет[6]
Как видим, в досоветский период отставание России от США, Франции и Германии усиливалось, и объяснить это можно значительно большим размахом экономических патологий, в том числе многообразными пережитками феодализма, более выраженной милитаристской направленностью экономики; существенно большим гнетом экономического бюрократизма и др. Бесспорно, сказывались и заметно худшие природные условия для сельского хозяйства, строительства, транспорта, внешней торговли, низкий уровень грамотности населения (в 1877 году умели читать и писать в европейской России 21, 7 % жителей, в 1917 году – 42, 3%. Известный нам по А. Чехову Ванька Жуков считался человеком грамотным). Однако свидетельством того, что главной причиной отставания были именно разросшиеся патологии, является радикальное изменение темпов роста производства сразу же после введения нэпа и сокращение не только тех патологий, которые отличали Россию от США, но и многих из тех, которые тормозили развитие американской экономики: перепотребление в паразитарных структурах, абсолютная рента, горная рента, экономическая анархия и др. После второй мировой войны экономика СССР, несмотря на огромные материальные, и особенно людские, потери, не имевшая возможности не только воспользоваться какой-либо помощью со стороны, но и вынужденная взвалить на свои плечи более тяжелое, чем в 20-е гг., бремя милитаризации, вновь продемонстрировала существенно лучшие показатели своего здоровья в сравнении с американской и западно-европейской экономикой. Однако нельзя не обратить внимания, что в послевоенный период темпы роста нашей экономики оказались заметно ниже нэповского периода. Таблица 2. Среднегодовые темпы роста ВВП на территории РФ, %
Можно предположить, что здесь, помимо негативных последствий милитаризма, в значительно большей мере сказывалась роль таких патологий, как экономический волюнтаризм, существенно уродовавший использование инвестиционных ресурсов; связанный с ним экономический консерватизм, тормозивший рациональное развитие рыночных отношений, процессов специализации и плюрализации форм хозяйствования в аграрной сфере, и в конечном счете, в развитии отношений отчуждения от управления собственностью ее номинальных собственников – трудящихся. Весьма примечателен скачкообразный спад темпов экономического развития РСФСР в последние 20 лет ее существования. Детальный анализ причин этого – особая проблема. Но с позиций теории экономических патологий мы вполне уже можем подсказать направление для такого анализа: причины нужно искать в быстром нарастании экономических патологий в рамках советского базиса. Свидетельство тому в сельском хозяйстве – огосударствление колхозов, укрепление внутрихозяйственного бюрократизма, расцвет уравниловки и иждивенчества. Так, если в 1970 году в Воронежской области на 100 работников в колхозах приходилось 5 занятых управлением, то в 1988 году – 14, 7. Если в 1960 году соотношение в оплате труда занятых на конно-ручных работах в полеводстве, животноводов и механизаторов составляло 100: 220: 450, то в 1988 году 16% хозяйств оплачивали 1 чел.-день механизаторов ниже, чем на конно-ручных работах. Если к тому же прибавить, что 41 % сельскохозяйственных предприятий с худшими в области показателями урожайности и продуктивности через систему иждивенческих надбавок получали возможность оплачивать труд своих работников выше среднеобластного уровня, то разве нельзя было предвидеть, что убиение принципа распределения по труду чревато снижением трудовой активности, что упрочение бюрократизма – стимул процветания «теневой» криминальной экономики, роста бесхозности? Все это, бесспорно, можно было предвидеть и предупредить, для чего прежде всего следовало сконцентрировать усилия на развитии экономической демократии всех уровней (внутрихозяйственной, межхозяйственной, межрегиональной), поскольку демократия является наиболее действенной формой функционирования общественной собственности, преодоления отчуждения трудящихся от средств производства. К сожалению, послезастойное реформаторство пошло по другому пути – экономической анархии вместо экономической демократии; разграбления народного достояния вместо распределения по труду; развала сложившихся хозяйственных связей и структур вместо их совершенствования. Результаты не замедлили сказаться – долговременным и глубоким спадом производства. Наоборот, в США и в Западной Европе в те же годы отмечено некоторое повышение темпов роста душевого производства, что, видимо, можно объяснить локализацией негативных последствий таких патологий, как экономические кризисы, безработица, пауперизм и др., благодаря значительному росту общественных фондов потребления, усилению бюджетного регулирования хозяйственной деятельности и т.д. Причем все это во многом было связано с обострением конкурентной борьбы временно существовавших двух систем мирового хозяйства и распадом колониальной системы империализма. Общей причиной образования экономических патологий являются противоречия общественного воспроизводства, обусловленные неравномерностью развития отдельных элементов производительных сил, производственных отношений, а также взаимодействий производительных сил с производственными отношениями. В свою очередь, эта неравномерность, помимо собственной логики развития, во многом определяется в одних случаях негативным влиянием природных условий (сезонность процессов производства и реализации продукции, колебания обеспеченности теплом, влагой, запасами почвенного плодородия и др.), а в других - негативным воздействием институтов как на производительные силы, так и на производственные отношения. Что же касается «собственной логики» развития, т.е. внутренних закономерностей динамики воспроизводства, то здесь неравномерность проявляется уже в том, что изменения в системе производительных сил и производственных отношений осуществляются не одновременно, а охватывают первоначально лишь отдельные звенья народного хозяйства. Это нарушает прежнее равновесие системы, порождает противоречия, часть которых инициирует формирование новых отношений нормы, тогда как другая часть остается временно не разрешенной, заявляющей о себе в форме отношений вчерашнего дня, что при определенных условиях превращает их в патологии. Так возникают патологии атавистические, т.е. пережитки в новом базисе исторически предшествующих отношений нормы. Пример тому – уравниловка, которая из первобытнообщинного хозяйства перекочевала в отношения крестьянского надельного землепользования не только феодальной, но и капиталистической России начала XX века, а затем, встроившись в экономику СССР, все более основательно подтачивала ростки социалистических отношений распределения по труду и народнохозяйственной эффективности производства. К атавистическим патологиям в развитых странах Запада можно отнести натуральное и мелкотоварное некооперированное фермерское хозяйство, неспособное эффективно использовать наличные земельные ресурсы. Так, в США на 1000 долл. цены земли и строений эти хозяйства дают продукции примерно в два раза меньше, чем фермы капиталистического типа. В условиях СССР из патологий данного вида следовало отметить капитал, функционировавший не только в скромных оборотах героев «Золотого теленка», но и в мощных структурах «теневиков» 80-х гг., прибыль которых в большей части формировалась за счет хищений государственного сырья, энергоресурсов, оборудования, продукции. В системе экономических патологий можно выделить еще одну группу патологий – фрондерские, т.е. такие экономические отношения, которые опережают достигнутый уровень развития производительных сил. Таковы, в частности, ультраобобществление, ультраспециализация, формирование которых чаще всего обусловливается либо негативным влиянием надстройки на экономический базис, либо природными и социальными катаклизмами, вызывающими долговременное и значительное ослабление производительных сил. Формирование атавистических и фрондерских патологий, видимо, происходит путем постепенного преобразования пороговых отношений – нарушением той меры несоответствия, производительных сил и экономических отношений, за которой следует снижение темпов роста общественного богатства. Так же, как и отношения нормы, экономические патологии можно расчленить на всеобщие, общие и специфические. К всеобщим патологиям отнесем те, которые в той или иной форме сохраняются во всех формациях. Таковы диспропорциональность и неустойчивость производства, способные проявляться в любой формации в системе межотраслевых, межрегиональных и межхозяйственных связей, в общеэкономических и технико-технологических пропорциях общественного производства. И все это в большей мере характерно для АПК – под влиянием колебаний погодных условий. Такова бесхозность, т.е. отношения неустойчивого, эпизодического присвоения условий и результатов производства. Таков экономический волюнтаризм, т.е. отношения неадекватности управления экономикой – потребностям и возможностям ее пропорционального развития в каждый данный момент, и др. К общим патологиям относятся такие экономические отношения, которые тормозят развитие производительных сил в нескольких формациях, но не во всех: милитаризм, непроизводительные издержки, инфляция (обесценение денег), пауперизм, тунеядство, товарно-денежный фетишизм, дифференциальная и монопольная рента, ростовщичество, голод (существенное недопотребление продовольствия) и др. Формирование этих патологий связано с тем, что вся система общих для нескольких формаций производственных отношений обслуживает лишь некоторые и временные потребности растущих производительных сил, а потому для нее всеобщий закон роста производительности труда безусловного значения не имеет. Значительная часть общих патологий функционирует в качестве вспомогательного инструмента реализации действующих в нескольких формациях отношений нормы. Пример тому – чистые издержки обращения, связанные с обслуживанием актов купли и продажи. Или такие виды непроизводительных издержек, как затраты на промышленный шпионаж, на охрану коммерческих тайн и др. В специфических социальных условиях частного товарного хозяйства они, бесспорно, абсолютно необходимы в объемах, способствующих развитию производительных сил при данных специфических производственных отношениях и сложившихся институтах. Их патогенный характер нередко скрыт за временно созидательной функцией тех отношений нормы (частная собственность, товарообмен и др.), жизнедеятельность которых они обслуживают. Но их реальная сущность как патологий легко обнаруживается, когда выясняется, что в отличие от роста объемов частной собственности и объема товарооборота, чрезмерное снижение или увеличение чистых и непроизводительных издержек (например, на охрану собственности) не расширяет, а сужает общественные ресурсы накоплений.
Следовательно, не ускоряет, а замедляет темпы экономического роста[7]. Часть общих патологий можно рассматривать в качестве итога сложного взаимодействия всеобщих патологий с общими отношениями нормы. Так, диспропорциональность в условиях товарного производства может провоцировать инфляцию, а в условиях машинно-организованного наемного труда – пауперизм и тунеядство. Наконец, необходимо отметить наличие и таких общих патологий, которые проявляют свои негативные функции изначально. В полной мере это относится к товарно-денежному фетишизму, порождающему весомые «перекосы» в распределении труда между отраслями и районами страны – в погоне за максимумом меновой стоимости, часто в ущерб потребительной стоимости (отсюда практика фальсификации товара и денег, злоупотребления рекламой и т.п.), а также незаинтересованное отношение к таким направлениям общественного прогресса, как развитие фундаментальных наук, некоммерческого образования, здравоохранения и т.п. Специфические экономические патологии – это патологии только одной какой-либо формации. Например, при капитализме таковы – безработица, циклический экономический кризис, длительный аграрный кризис, абсолютная рента, монополия на крупный капитал и др. Образование данной группы патологий связано с тем, что непосредственной целью производства в каждой из до сих пор сменявшихся формаций было не всемерное развитие производительных сил, не отстаивавшееся Д. Рикардо «производство для производства», а решение временно целесообразных социальных задач, ориентированных вначале на эгоистические интересы отдельных родов, затем последовательно класса рабовладельцев, феодалов и т.д. Специфические патологии и являются той группой отношений, которые регулируют весь спектр расхождений между потребностями производства вообще, «абсолютного производства» и навязываемыми ему эгоистичными потребностями особых классов и социальных групп. Причем на ранних стадиях развития каждой новой формации, пока это расхождение относительно невелико, а утвердившиеся новые экономические отношения в относительно большей мере соответствуют уровню и характеру развития производительных сил, специфические патологии остаются слабо выраженными. И их негативные последствия не идут ни в какое сравнение с преимуществами смены прежнего способа производства новым. Но с развитием производительных сил специфические патологии разрастаются, в том числе и за счет отношений, которые прежде выполняли функцию отношений нормы. Так, по мере обострения противоречий между монополией на капитал и свободой рыночного оборота рабочей силы растет безработица, причем не только в секторе неквалифицированной рабочей силы, но и в среде «белых воротничков». По мере обострения противоречий между общественным характером машинного производства и частнокапиталистической формой присвоения процесс производства приобретает импульсивно-циклический характер и реализуется через экономические кризисы. Расчленение экономических патологий на атавистические, всеобщие, общие, специфические и фрондерские представляет не столько академический, сколько практический интерес, поскольку позволяет систематизировать основные мероприятия, направленные на предупреждение образования одних патологий и устранение либо локализацию других, на преодоление либо сглаживание негативных последствий их функционирования. Например, это позволяет с самого начала установить, что задача устранения патологий может быть поставлена лишь в отношении атавистических и специфических, о предупреждении фрондерских и некоторых специфических, но никак не всеобщих и общих, подлежащих особым методам локализации и «лечения». В АПК функционирование экономических патологий имеет ряд особенностей, связанных с активным воздействием на базис природных факторов процесса воспроизводства. Так, под влиянием импульсивных колебаний погодных условий, землетрясений и т.п. в аграрной сфере существует относительно больше возможностей для проявления негативных последствий таких патологий, как неустойчивость производства, диспропорциональность, бесхозность. Использование земли в качестве пространственного базиса труда может содействовать снижению неустойчивости производства, но одновременно усиливать экономическую автаркию. Использование земли в качестве специфического средства и предмета труда позволяет в АПК относительно легче переносить беды пауперизма и инфляции, но в то же время АПК более болезненно реагирует на экономический волюнтаризм. Особый интерес представляет тот факт, что в АПК может формироваться ряд таких патологий, которые в других сферах вообще отсутствуют. Пример тому – специфические аграрные кризисы, характеризующиеся большой продолжительностью и неординарными способами преодоления. В полной мере это относится и к многообразным формам земельной ренты. Исследование экономических патологий важно поднять до уровня численных выражений их возможного влияния на процесс воспроизводства. При этом, если долговременная оценка в наиболее общем виде может быть установлена в ходе анализа динамики темпов общественного прогресса, то в краткосрочном периоде целесообразно использовать показатели ущерба, связанного с функционированием тех или иных патологий. Например, ущерб от таких проявлений бесхозности, как неиспользование наличных ресурсов (простои предприятий, перерасход сырья и т.п.), легко подсчитываются с учетом их нормативной ресурсоотдачи. Ущерб от диспропорциональности производства определить сложнее, но в принципе вполне возможно по мультипликативной схеме, учитывающей систему межотраслевых и межрегиональных связей. Значительно сложнее дать численную оценку влияния на воспроизводство таких экономических патологий, как земельная рента, отчуждение, экономический бюрократизм и др. Трудности в данном случае троякого рода. Во-первых, связанные с поиском способов количественного выражения уровня развития данных патологий (определение величины ренты, глубины отношений отчуждения и т.п.). Во-вторых, необходимы исследования по разработке моделей, способных более-менее адекватно отразить влияние данных патологий на эффективность хозяйственной деятельности, а это, скорее всего, будут регрессионные модели. В-третьих, для решения таких моделей потребуется основательная подготовка информационной базы, значительная часть которой в прошлом вообще не была объектом учета и аналитической разработки. Несмотря на отмеченные трудности, развитие исследований в этом направлении позволяет рассчитывать на существенный экономический эффект, оправдывающий необходимые затраты. Если исходить из того, что экономические патологии являются отношениями, долговременно тормозящими экономический рост, то численным выражением их негативного влияния на процесс воспроизводства можно принять:
где
При этом важно иметь в виду, что темпы воспроизводства определяются взаимодействием природных, материальных, трудовых ресурсов – с системой отношений присвоения условий и результатов хозяйственной деятельности, во взаимосвязи с отношениями организации производства, обмена, распределения и потребления. Поэтому влияние патологий на процесс воспроизводства было бы неверно оценивать только в показателях темпов роста отдельных видов ресурсов. Например, по объему созданных материальных благ или ВВП, поскольку рост данных показателей временно возможен за счет хищнического использования природных и трудовых ресурсов, ранее накопленных основных фондов. Следовательно, в уравнении (1) оценка уровня развития экономических патологий должна базироваться на показателях динамики прироста национального богатства, в котором суммируется прирост материальных ресурсов, природных богатств и человеческого капитала. К сожалению, наличная статистическая информация не позволяет в полной мере использовать подобный способ исследования динамики экономических патологий, что вынуждает ограничить исследование анализом показателей, менее полно характеризующих изучаемую проблему. Например, по данным о динамике как ВВП, так и ущерба от сокращения размеров естественной убыли населения в 1991–2006 гг. можно определить, сколь существенными оказались суммарные потери как ВВП, так и ущерба от сокращения численности россиян в связи с негативным влиянием разрастания различного рода экономических патологий в РФ в ходе постсоветских реформ (табл.3). Поскольку согласно ранее выполненным нами расчетам[8], сбережение (значит, и потеря) одной человеческой жизни равноценно примерно 120 тыс. долл., то появляется возможность суммировать потери ВВП и естественного прироста населения. И хотя это не учитывает изменения в таких элементах национального богатства, как сокращение основных фондов и природных ресурсов, тем не менее, частично все же позволяет выразить ущерб от развития в РФ экономических патологий в последние 16 лет. В расчете на душу сохранившегося населения этот ущерб оценивается примерно в 70, 9 тыс. долл. (10139 млрд. долл.: 143 млн. чел.). Таблица 3. Социально-экономические последствия усиления роли экономических патологий в народном хозяйстве РФ в 1991–2006 гг.
|
, (1)
– уровень развития экономических патологий;
, 
– соответственно нормативные, без учета влияния патологии, и фактические темпы развития народного хозяйства при наличном уровне производительных сил.
