Dblll. 1 У. V.. 1 i

^Sl Коллингвуд Р. Дж. Указ. соч. С. 122.

если, с одной стороны, всякая пози­тивная теория необходимо должна быть основана на наблюдениях, то, с другой — для того, чтобы зани­маться наблюдением, наш ум нуждается уже в какой-нибудь теории [выделено мной. — М. Р.]. Если бы созерцая явления, мы не свя­зывали их с какими-нибудь принци­пами, то для нас было бы совершен­но невозможно не только сочетать эти разрозненные наблюдения и, сле­довательно, извлекать из них какую-либо пользу, но даже и запомнить их, и чаще всего факты оставались бы незамеченными нами»⁵².

Во-вторых, очевидно, что при таком подходе исторические фак­ты должны рассматриваться как материал для открытия законов. Со­поставим, что пишут об этом Коллингвуд и основоположник позити­визма Конт:

Р. Дж. Коллингвуд:

«Именно в этой ситуации Опост Конт потребовал, чтобы исторические фак­ты использовались в качестве сырья для чего-то более важного и воисти­ну более интересного, чем они сами. Каждая естественная наука, утвержда­ли позитивисты, начинает с открытия фактов, но затем она переходит к обнаружению причинных связей между ними [вьщелено мной- - М. Р.]. Приняв этот тезис, Конт предложил создать новую науку социологию, которая должна начаться с открытия фактов о жизни человека (решение этой задачи он отводил историкам), а затем перейти к поиску причинных связей между этими фактами [вы­делено мной. — М. Р.]»^в

Огюст Конт:

«...основной переворот, характери­зующий состояние возмужалости нашего ума, по существу, заключает­ся в повсеместной замене недо­ступного определения причин [выделено мной. — М. Р.] в собствен­ном смысле слова простым исследо­ванием законов, т.е. постоянных от­ношений, существующих между на­блюдаемыми явлениями...»

«...наши положительные иссле­дования во всех областях должны по существу ограничиваться системати­ческой оценкой того, что есть, от­казываясь открывать первопри­чину [выделено мной. — М.Р.] и конечное назначение...»⁵⁴.

" Конт О. Курс позитивной философии... С. 4. " Коллингвуд Р. Дж.. Указ. соч. С. 123-124.

⁵⁴ Конт О. Дух позитивной философии//3ападноевропейская социология XIX века: О. Конт, Д. С. Милль, Г. Спенсер. М., 1996. С. 17.

Из этого сопоставления видно, что Коллингвуд все же понимает задачу установления законов как историк и на собственном примере демонстрирует сложности подчинения исторического знания позити­вистской философии. Тем логичнее звучит его вывод о неподчинении истории позитивизму в силу того, что у историков был свой соб­ственный метод изучения источников — метод «филологической кри­тики», разработанный историками начала и середины XIX столетия.

«Владея... этим методом, историки знали, как выполнять собствен­ную работу по своим методикам, и не подвергались серьезной опас­ности, что их уведет в сторону попытки отождествить исторический метод с естественно-научным. Из Германии новый метод распрос­транился постепенно во Франции и Англии, и куда бы он ни проникал, он приучал историков к тому, что перед ними — задачи особого рода, для решения которых позитивизм не мог предложить ничего полезного. Их дело, говорили они, состоит в том, чтобы с помощью критического метода установить факты, а приглашение позитивистов поскорее перейти к предполагаемой второй стадии исследователь­ской работы, к открытию общих законов, они отвергали. Поэтому притязания контовской социологии были спокойно отставлены в сто­рону наиболее способными и добросовестными историками, кото­рые сочли вполне достаточным для себя открывать и устанавливать факты сами по себе, факты, если употреблять знаменитые слова Ран­ке, wie es eigentlich gewesen [как было на самом деле (нем.)]. Исто­рия как познание индивидуальных фактов постепенно отделилась, став автономной областью исследования, от науки как познания общих законов»⁵⁵.

Так в чем же тогда проявилось воздействие позитивизма?

В-третьих, как пишет Коллингвуд, влияние позитивизма все же проявилось в том, что исторические факты понимались позитивистс­ки. Но так ли это? Сравним:

«Но она [историческая наука. — М. Р.] все еще понимала факты по­зитивистским образом, т.е. как изо­лированные, или атомарные [вы­делено мной. — М. Р.]. Это приве­ло историков к тому, что в своем обращении с фактами они приняли Два методологических правила: 1 • Каждый факт следует рассматри­вать как объект, который может быть познан отдельным познавательным

^ss Коллингвуд Р. Дж. Указ. соч. С. 126.

«Первое — никогда не принимать за истинное ничего, что я не признал бы таковым с очевидностью, т.е. тща­тельно избегать поспешности и пре­дубеждения и включать в свои суж­дения только то, что представляется моему уму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению. Второе — де­лить каждую из рассматривае­мых мною трудностей [выделено

актом или в процессе исследования; тем самым общее попе историчес­кого знания делилось на беско­нечно большую совокупность мелких фактов [выделено мной. — М. Р.], каждый из которых под­лежал отдельному рассмотрению. 2. Каждый факт считался не только независимым от всех остальных, но и независимым от познающего, так что все субъективные элементы (как их называли), привносимые точкой зре­ния историков, должны быть уничто­жены»⁵*.

мной. — М. Р.] на столько частей, сколько потребуется, чтобы лучше их разрешить. Третье — распола­гать свои мысли в определенном по­рядке, начиная с предметов простей­ших и легкопознаваемых, и восхо­дить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных, до­пуская существование порядка даже среди тех, которые в естественном ходе вещей не предшествуют друг другу. И последнее — делать всю­ду перечни настолько полные и об­зоры столь всеохватывающие, что­бы быть уверенным, что ничего не пропущено»⁵⁷.

Слева — Коллингвуд. А справа? Попытайтесь вспомнить, где мы если не с этим, то с подобным уже встречались? Верно. Это Декарт (см. с. 61).

Таким образом, в историографии устоялось восприятие позити­визма как методологии исторического познания, нацеленной в пер­вую очередь на точное воспроизведение отдельных фактов. Эту точку зрения вполне отчетливо выразил Коллингвуд, характеризуя реализа­цию историками столь популярной в XIX, да и в XX в. позитивистс­кой программы:

«Результатом был громадный прирост конкретного исторического знания, основанного на беспрецедентном по своей точности и кри­тичности исследовании источников. Это была эпоха, обогатившая историю громадными коллекциями тщательно просеянного матери­ала... Лучшие историки этого времени стали величайшими знатока­ми исторической детали. Историческая добросовестность отожде­ствлялась с крайней скрупулезностью в исследовании любого факти­ческого материала. Цель построения всеобщей истории была отброшена как пустая мечта...»⁵⁸.

Правда, приходится усомниться: было ли описанное Коллингву-дом явление результатом выполнения именно позитивистской про­граммы либо результатом саморазвития исторического знания на прин­ципах историзма.

⁵⁶ Там же.

⁵⁷ Декарт Р. Рассуждение о методе... С. 260.

⁵⁸ Коллингвуд Р. Дж. С. 122-123.

Другой замечательный английский историк, старший современ­ник Коллингвуда, Арнольд Тойнби усматривал в таких подходах под­чинение истории «господствующим тенденциям данного времени и мес­та». Характеризуя современные ему подходы к историческому позна­нию, Тойнби пишет, что

«историческое мышление также оказалось захваченным чуждой ему

индустриальной системой...»⁵⁹.

Механизм влияния «индустриальной системы» на историческое познание, по мнению Тойнби, следующий:

«При обработке собранных материалов ученые нередко прибегали к разделению труда. В результате появились обширные исследования. Которые выходили сериями томов, что и ныне практикуется... Такие серии — памятники человеческому трудолюбию, " фактографичнос-ти" и организационной мощи нашего общества»⁶⁰.

Итак, отличаясь от рационализма по пониманию целей истори­ческого познания, позитивизм, точнее то, что традиционно называ­ют «позитивистской историографией», фактически мало отличается от него по методологии исторического исследования. Она по-прежнему остается в основе своей картезианской. Историческое обобщение полу­чается в результате накопления фактов, которые выступают как авто­номные. Исследование четко делится на две части, следующие друг за другом: реконструкция фактов и установление закономерностей. При­чем факты извлекаются путем критического анализа сообщений исто­рических источников. А законы устанавливаются путем обобщения этих фактов, каждый из которых рассматривается как изолированный от других и независимый от позиции исследователя. Как мы могли убе­диться, позиция основоположника позитивизма Конта весьма суще­ственно отличается от того, что понимают под позитивизмом в XX в. И хотя Конт постоянно подчеркивал значение теории не только при обобщении, но и при наблюдении фактов, описанное выше вос­приятие позитивизма имеет под собой реальные основания. Подтвер­ждение этому мы находим у позитивиста рубежа XIX—XX вв. Эмиля Дюркгейма. Обосновывая метод социологии, Дюркгейм сформулиро­вал главное методологическое требование: «Социальные факты долж­ны рассматриваться как вещи»⁶¹. Дюркгейм считал, что

«...если при таком методе работы можно чего-либо опасаться, так это только того, что при всей добросовестности социолога данные, добы­тые социологом, не будут исчерпывать изученного им материала.,.».

⁵⁴ Тойнби А. Постижение истории: Сб./Пер. с англ. М., 1991. С, 14-15.

⁶⁰ Там же. С. 15.

^fil Дюркгейм Э. Социология: Ее предмет, метод, предназначение. М., 1995. С. 8.

Но это, по мнению Дюркгейма, не снижает научную ценность работы, поскольку

«...будущее поколение продолжит ее, потому что каждая концеп­ция, имеющая какое-нибудь объективное основание, не связана не­разрывно с личностью автора; в ней есть нечто безличное, благодаря чему она переходит к другим людям и воспринимается ими...»".

Такой подход оказался чрезвычайно устойчивым. Историкам мое­го поколения (да и не только моего и не только историкам) памятен замечательный лозунг эпохи перестройки — открыть архивы для того, чтобы заполнить «белые пятна» истории. Даже сборник такой был: «История без " белых пятен"»⁶³. Уже название этого сборника имеет явно выраженный «позитивистский» (в понимании XX в.) характер: оно с очевидностью предполагает, что исторический метанарратив создается путем постоянного накопления фактов и заполнения оста­ющихся пробелов. А что касается идеи открыть архивы, то професси­ональные историки прекрасно понимали как ценность архивных до­кументов, так и то, что никакие, даже самые сенсационные докумен­ты не могут изменить общую картину исторического процесса. Они лишь могут способствовать изменению наших взглядов на причины тех или иных отдельных событий, роль отдельных исторических лиц в этих событиях, нашу морально-этическую оценку того или иного ис­торического персонажа.

По-иному, чем позитивисты, относится к историческому факту Гегель. Мы уже приводили оценку Рассела, упрекавшего Гегеля в не­вежестве. Но эта оценка не уникальна. Рассматривая концепцию Геге­ля, Бернгейм приходит в целом к следующему выводу:

«Таким образом, идеалистическая философия смотрела на историю, как на дедуктивную науку; но подобный взгляд недопустим, потому что при этом, в угоду определенной философской идее, производит­ся насилие над конкретным материалом»".

«Все действительное разумно, все разумное действительно». Этот об­щефилософский тезис Гегеля вызывал и продолжает вызывать, на­верное, наиболее резкие нападки критиков. Но поскольку разумность действительного обнаруживается при его истинном рассмотрении как стороны целого, из этого следует, что ни один факт истории не мо­жет восприниматься как некая данность, он устанавливается в про­цессе исследования, и именно через исторический факт является ис­торическое целое:

⁶² Дюркгейм Э. Самоубийство: Социологический этюд. М., 1994. С. 5.

⁶³ История без *белых пятен*: Дайджест прессы 1987, 1988. Л., 1990.

⁶⁴ Бернгейм Э. Указ. соч. С. 25.

«Но никогда так хорошо не поняли и не узнали на опыте, как теперь, что эта свобода в том виде, как она определялась, сама еще неопре­деленна и оказывается словом, имеющим бесконечное множество значений; что она, будучи высшим благом, влечет за собой бесконеч­ное множество недоразумений, заблуждений и ошибок и заключает в себе все возможные искажения... Далее было указано на важ­ность бесконечного различия между принципом, между тем, что есть лишь в себе, и тем, что действительно есть. Вместе с тем сама в себе свобода заключает в себе бесконечную необходимость осознать имен­но себя и тем самым становиться действительной, потому что по сво­ему понятию она есть знание о себе, она является для себя целью, и притом единственною целью духа, которую она осуществляет. Эта конечная цель есть то, к чему направлялась работа, совершавшаяся во всемирной истории; ради нее приносились в течение долгого време­ни всевозможные жертвы на обширном алтаре земли...»⁶⁵.

При сопоставлении отношения к историческому факту в позити­визме и у Гегеля можно прийти к парадоксальному, на первый взгляд, выводу. Отношение к социальному факту как «к вещи» (как к объек­ту — нюансами смысловых различий этих двух терминов здесь можно пренебречь) должно повлечь за собой его объективное описание (вос­создание), что в свою очередь должно обеспечить возможность вклю­чения исторических фактов как в глобальное историческое построе­ние, так и в сравнительно-исторические исследования. Напротив, стро­гая зависимость исторического факта от всей системы в построении Гегеля, казалось бы, не дает возможности для сравнительно-истори­ческих исследований. Однако, как выяснится уже в XX в., это не так. Ровно сто лет спустя, после того как Конт провозгласил задачу «от­крыть такие же законы развития общества, как. законы падения кам­ня», в 20-е годы XX в. С. Л. Франк бросает позитивистской социологии убийственный для нее упрек:

«...в сущности, еще до сих пор нет социологии, как определенной науки, а есть едва ли не столько же отдельных «социологии», сколько авторов, о ней писавших»⁶⁶.

Оказалось, что отдельные исторические факты плохо встраиваются в разные теоретические конструкции и мало сопоставимы. С другой сто­роны, именно гегельянское восприятие исторического факта хорошо согласуется с целостными концепциями исторического процесса.

Гегель Г.-В.-Ф. Указ соч. С. 72.

Франк С.. #. Духовные основы общества. М., 1992. С. 19.

По-видимому, можно утверждать не только то, что на строго по­зитивистской методологической основе не было создано ни одного сколько-нибудь крупного метанарратива, но и то, что на этой мето­дологической основе создание метанарратива в принципе невозмож­но. Правда, остается дискуссионным вопрос о степени воздействия позитивистского метода на марксизм. Мы не будем вступать в фило­софскую дискуссию, но попытаемся доказать, что историческая тео­рия марксизма изначально выстраивалась как умозрительная. И те об­разцы собственно исторического анализа, которые дал Карл Маркс, являются апробацией теории и в этом качестве служили ее развитию.