Bagley J.J. HistoricalInterpretation. P. 1-2. N.Y. |1972|. P. 1. Sources of English Medieval History,1066—1540; P.2. Sources ofEnglish History,1540 to Present Day

ватывающем 1660—1760 гг., мы находим дневники, автобиографии и «современные истории» (Diaries, Autobiografies and Contemporary Histories), а также памфлеты и первые газеты (Pamphlets and the First Newspapers), т.е. виды источников, наиболее типичные именно для нового времени.

Для сравнения напомним, что, несмотря на столь очевидные из­менения корпуса источников российской истории на рубеже XVII— XVIII вв., учебный курс источниковедения в соответствии с форма-ционной теорией долгое время разделялся по рубежу XVIII—XIX вв.

Существует, как минимум, несколько вполне обоснованных кон­цепций перехода от средних веков к новому времени, каждая из кото­рых по-своему объясняет его причины. Но рассматривая историчес­кий источник как реализованный продукт человеческой психики и обосновав источниковедческий критерий периодизации, мы в каче­стве гипотезы, объединяющей наши наблюдения над изменениями видовой структуры корпуса исторических источников, примем кон­цепцию индивидуализации человека при переходе от средних веков к новому времени. Наиболее адекватен неофрейдистский подход в из­ложении Э. Фромма, поскольку он отмечает и вторую сторону про­цесса индивидуализации — установление «вторичных связей» между человеком и обществом⁴. Дополним лишь, что это связи двух типов, поскольку включают человека не только в коэкзистенциальное, но и в эволюционное целое (осознание хода исторического времени).

Особо подчеркнем, что, приняв концепцию Фромма, мы не от­рицаем иные причины, обусловившие смену эпох, однако будем их считать факторами, имплицитно включенными в выбранную нами схему, тем более что сам Фромм уделяет внимание не только след­ствиям, но и причинам анализируемых им изменений человеческой личности.

Посмотрим, как работает предлагаемая гипотеза на объяснение возникновения новых видов исторических источников: мемуаристи­ки, эссеистики, публицистики (в ее буквальном, а не расширитель­ном понимании), периодической печати.

Наиболее четким индикатором перехода от средних веков к ново­му времени является возникновение мемуаристики. Общепризнано, что возникновение мемуаристики обусловлено становлением инди­видуальности в этот период. И мы вполне согласны с А. Г. Тартакоз-ским, который констатирует единство целевого назначения мемуа­ров, состоящее в стремлении «запечатлеть для современников и по­томства опыт своего участия в историческом бытии, осмыслить себя и свое место в нем»⁵. Такое стремление могло появиться лишь у челове-

⁴ Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1995.

^s Тартаковский А. Г. 1812 год и русская мемуаристика: Опыт источниковедчес­кого изучения. М., 1980. С. 23.

15-

ка, сознающего свою отделенность от окружающего его социума и понимающего ценность своего индивидуального исторического опы­та. Однако нам представляется, что мемуаротворчество требует более глубокого психологического объяснения, в частности понимания при­чин, порождающих стремление к запечатлению исторического опыта индивидуальности. При типологическом изучении мемуаристики как вида исторических источников необходимо подчеркнуть, что инди­видуализация — это не только выделение себя в коэкзистенциальном целом, т.е. осознание своей обособленности от сосуществующих од­новременно других личностей и относительной самостоятельности внутри социальной группы, но и осознание своего места в эволюци­онном целом, т.е. в историческом процессе или более конкретно в чреде поколений. Соответственно и создание «вторичных связей» с социумом идет как в коэкзистенциальном, так и в эволюционном плане. Причем этот процесс характеризуется различной степенью от-рефлексированности — от целенаправленного конструирования своих социальных связей до подсознательного включения в социум, напри­мер через механизм идеологического воздействия в тоталитарном го­сударстве. Мемуары, с психологической точки зрения, как раз и име­ют целью осознанное создание таких связей, особенно в их эволюци­онном аспекте.

Такой подход поможет нам внести новые штрихи как в проблему классификации, так и в проблему эволюции мемуаристики. Мы не сможем ограничиться утвердившимся в историографии определени­ем: «Мемуары — повествования о прошлом, основанные на личном опыте и собственной памяти автора», а вынуждены будем достаточно четко их разделить на мемуары-автобиографии и мемуары о событиях. Эти группы мемуаристики отличаются (хотя иногда и весьма нечетко) по объекту описания, что может служить различающим критерием, но в основе различия — цели написания. Мемуары-автобиографии обычно преследуют (в качестве основной) цель включения мемуариста в чре­ду поколений, в «эволюционное целое» (типичный пример — мемуа­ры А. Т. Болотова). Мемуары, объектом описания в которых является не столько сам мемуарист, сколько современные ему события, пре­имущественно направлены на воссоздание коэкзистенциального ме­муаристу целого. Классический пример — мемуары Сен-Симона. В от­личие от А. Т. Болотова, который не претендует на какие-либо обоб­щения, Сен-Симон пишет «частную историю», т.е. такое историческое произведение, которое «относится к времени автора и его стране». Мы не случайно привели в качестве примеров типологически различных мемуаров два признанных классическими произведения этого жанра, поскольку они демонстрируют не просто две разновидности мемуар­ных произведений, но разновидности, по-видимому, соответственно преобладающие в российской и европейской мемуаристике раннего этапа ее развития, что и обусловливает ее различия.

L

Что касается эволюции мемуаристики, то отметим, что достаточ­но четко прослеживаемая общая тенденция состоит в усилении коэк-зистенциальных связей мемуариста в ущерб эволюционным. Это про­является в усилении публицистичности мемуаристики, что в свою очередь ведет к ориентации на немедленную публикацию мемуарных произведений. Усиление ко экзистенциальных связей мемуариста в ущерб эволюционным как основной критерий эволюции мемуаров обусловливает сближение их с публицистикой.

Функция публицистики как вида исторических источников состо­ит в заявлении позиции личности, осознающей себя частью опреде­ленной социальной группы, а следовательно, и в прямом установле­нии связей между личностью и обществом и различными социальны­ми группами внутри общества, т.е. связей коэкзистенциальных.

Отметим также существование редко встречающегося в российс­ком источниковедении вида исторических источников, занимающего промежуточное место между мемуаристикой и публицистикой. Это — эссеистика, несомненно относящаяся к источникам личного проис­хождения, что уже свидетельствует о связи развития этой формы де­ятельности с процессом индивидуализации. Эссеистика, в отличие от публицистики, призванной выражать мнение той или иной социаль­ной группы, отражает взгляды отдельной личности. Но она создается с целевой установкой на публикацию, т.е. подразумевается наличие интереса к индивидуальному мнению отдельной личности со стороны общества, следовательно, предполагает создание коэкзистенциальных связей отдельной личности и общества.

Аналогичную функцию, однако с иной направленностью — не от личности к обществу, а от общества к личности — выполняет периоди­ческая печать. Возникновение периодической печати как средства воз­действия на личность вполне очевидно связано как с процессом эман­сипации личности, так и со стремлением подчинить ее идеологическо­му влиянию либо со стороны какой-либо общественной группы, либо со стороны государства. С одной стороны, периодическая печать сраста­ется с публицистикой, с другой — она призвана создавать коэкзис-тенциальные связи в обществе в целом, что, кэк правило, связано с внедрением государственной идеологии или же с оппозицией к ней.

Итак, мы видим, что рассматриваемая гипотеза вполне способна объединить наши наблюдения над возникновением новых видов ис­торических источников.

При сравнении видовой структуры корпуса исторических источ­ников разных стран в ее эволюции мы увидим не только отмеченные черты сходства, но и глубокие отличия. Например, в российском сред­невековье мы практически не обнаруживаем биографики, что, не­сомненно, сказывается на характере летописей (в сопоставлении с западноевропейскими хрониками) и агиографии. В новое время мы не обнаруживаем в России в сколько-нибудь сформированном виде та-

кой распространенный в Западной Европе вид исторических источ­ников, как эссеистика, при весьма значительном развитии публици­стики. Кстати, отметим двоякий перевод французского слова essai в названиях произведений на русский язык — как «опыт» и как «очерк». Не будучи филологом, все же можно предположить, что второй вари­ант перевода является результатом поиска адекватного (максимально близкого) к эссеистике вида российских исторических источников.

Кроме возникновения новых видов исторических источников, от­метим существенные изменения в видах, существовавших и в пред­шествующий период, — в законодательстве и актовых источниках.

Что касается актовых источников, то значительное увеличение числа их разновидностей свидетельствует об активизации личности в частноправовой сфере.

Для западноевропейского и североамериканского законодатель­ства нового времени наиболее характерной чертой является фиксация прав личности, что не требует пояснения характера связи с принятой нами объясняющей гипотезой. В российском законодательстве нового времени такого рода нормы отсутствуют, если не рассматривать в ка­честве таковых активно проводимую в XVIII в. фиксацию прав сосло­вий. Однако если оставаться в рамках заявленного гуманитарного под­хода, то мы сможем обнаружить в российском законодательстве XVIII в. целый ряд черт, позволяющих отнести его к законодательству нового времени. Дело в том, что российское законодательство в гораздо мень­шей степени испытало влияние римского права, чем западноевро­пейское. Поэтому при относительно самостоятельном его развитии в качестве системообразующего фактора в эволюции российского зако­нодательства нового времени выступает изменение соотношения обы­чая и закона как источников права. Данный фактор вызывает установ­ление целого ряда новых принципов российского законодательства, таких как «незнание закона не освобождает от ответственности», «за­кон обратной силы не имеет». Это в свою очередь ведет к установле­нию порядка обязательной публикации законодательных актов. Все эти изменения свидетельствуют о новом характере взаимоотношений личности и государства, по крайней мере о том, что государство при­знает существование личности если не через признание ее прав, то через признание ответственности.

Изменение характера государственного управления, проявившее­ся, в частности, в изменениях в законодательстве, породило и такой новый вид исторических источников, как статистика. Назначение ста­тистики — реализация обратной связи в системе управления, сбор и анализ информации для принятия управленческих решений. Естествен­но, что такой вид деятельности мог возникнуть лишь тогда, когда личность (в том числе, естественно, и законодатель) начинает осоз­навать изменения в эволюционном целом и стремится повлиять на направленность и ход этих изменений.

L

Таким образом, в новое время расширяется сфера возникновения исторических источников за счет источников личного происхождения, а также возникающих в области общественных отношений. Нетрудно заметить, что виды исторических источников, доставшиеся новому вре­мени от средних веков, практически полностью связаны с государствен­ной сферой, а вновь возникающие виды исторических источников име­ют главным образом личное и общественное происхождение.