Кафедра медицины катастроф и военной медицины 45 страницаЧто дурного ты сделала? За что тебе упрекать себя? Разве ты не остановила свой выбор на человеке порядочном? Разве он не свободен? Разве ты не свободна? Разве он не заслуживает глубокого уважения с твоей стороны? И разве он не питает к тебе такое же уважение? Ужели не была бы ты более чем счастлива составить счастье друга, столь достойного сего имени, и, отдав ему свое сердце, всецело предавшись ему, уплатить старые долги твоей подруги и, подняв его положение до твоего, воздать должную честь благородному человеку, обиженному судьбой? Я прекрасно знаю, какие деликатные соображения тебя останавливают: как можно, дескать, изменить принятое и всем объявленное решение и дать преемника покойному супругу, публично признаться в своей слабости, выйти замуж за искателя приключений! - ведь люди низкие, щедрые на оскорбительные прозвища, несомненно, так назовут его; вот по каким причинам ты коришь себя за свою склонность, вместо того чтобы оправдать ее, и предпочитаешь таить свой пламень в сердце, нежели сделать его законным. Но, скажи на милость, что постыдно: выйти замуж за любимого или любить его без замужества? Выбирай, воля твоя. Чтя память покойного мужа, ты обязана уважать и себя, как его вдову, скорее уж выйти замуж, чем взять себе любовника, и коли молодость побуждает тебя заполнить место, когда-то занятое мужем, ты опять-таки окажешь честь его памяти, выбрав человека, который был ему дорог. Что касается неравенства, мне думается, я оскорбила бы тебя, ежели бы стала опровергать столь легковесный довод, ибо тут речь должна идти лишь о благоразумии и порядочности. Я знаю только одно постыдное неравенство, а именно неравенство в характерах или в воспитании. Какого бы высокого положения ни достиг человек, проникнутый низкими нравственными правилами, союз с ним всегда остается позором; но человек, в коем воспитали чувство чести, равен кому угодно, - нет ни одного высокого положения, где он не оказался бы на своем месте. Ты знаешь, какого мнения держался даже твой отец, когда встал вопрос о том, чтобы отдать меня за нашего друга. Он принадлежит к семье порядочной, хотя и безвестной, он пользуется уважением общества, и, конечно, заслуженно. Да если бы даже он был последним из людей, и то не следовало бы колебаться: лучше погрешить против знатности, нежели против добродетели, - жена угольщика более достойна уважения, нежели любовница принца. Вижу еще одно затруднение: тебе необходимо будет объясниться первой; ведь ты, конечно, понимаешь, что он лишь тогда дерзнет домогаться твоей руки, ежели ты ему сие разрешишь, и вполне справедливо, что оборотной стороной неравенства зачастую бывает необходимость для вышестоящего делать унизительные для него первые шаги. Страх перед таким затруднением я тебе прощаю и признаюсь даже, что оно показалось бы мне весьма важным, если бы я не взяла на себя заботу устранить его. Надеюсь, ты полагаешься на меня и веришь, что я все сделаю, не унижая тебя; с другой стороны, я вполне рассчитываю на успех и спокойно беру на себя эту обязанность; ведь сколько бы вы оба мне ни говорили, что трудно женщину-друга превратить в возлюбленную, все же, если только я не ошибаюсь в том сердце, в коем слишком хорошо когда-то умела читать, не думаю, что в данном случае подобное превращение потребует чересчур большого искусства с моей стороны. Итак, я предлагаю тебе возложить на меня эти переговоры, для того чтобы ты могла радоваться его возвращению открыто, без всяких тайн, без сожалений, без опасений и ложного стыда, Ах, сестрица! Какая радость для меня соединить навеки два сердца, созданные друг для друга и давно уже соединенные в моих заветных мечтах! Пусть же они соединятся еще более, ежели то возможно, пусть сольются воедино в ваших чувствах и в моих. Да, моя ненаглядная, ты еще раз окажешь услугу своей подруге, увенчав его любовь; я еще более буду уверена в своих чувствах, когда они равно будут относиться к вам обоим. А если вопреки моим доводам этот план тебе не подходит, то, по-моему, необходимо будет во что бы то ни стало удалить от нас сего страшного человека, неизменно опасного для нас обеих: ведь как бы ни было важно для нас воспитание детей, добродетель матери еще важнее. Поразмысли хорошенько во время своего путешествия. Когда возвратишься, поговорим об этом. Я решила отправить свое послание прямо в Женеву, потому что в Лозанне ты только переночуешь и письмо тебя уже не застанет там. Жду от тебя подробнейшего рассказа о маленькой республике. Все так расхваливают этот очаровательный город, и я считала бы тебя счастливицей, что ты его увидишь, если бы могла завидовать удовольствиям, которые покупаются ценою огорчения друзей. Я никогда не любила роскоши, а теперь ненавижу ее за то, что она тебя отняла у нас на целую вечность. Дорогая, ни ты, ни я не ездили в Женеву покупать себе подвенечные уборы, но думаю, что, каковы бы ни были достоинства твоего брата, вряд ли его невеста, разодетая во фландрские кружева и индийские кашемиры, будет счастливее нас, при всей простоте наших нарядов. Но хоть я сержусь, а все же поручаю тебе уговорить твоих родных сыграть свадьбу в Кларане. Об этом пишет также мой отец твоему отцу, а мой муж - матери невесты; прилагаю оба письма, передай их и поддержи приглашение своим возрождающимся влиянием; вот и все, что я могу сделать для того, чтобы присутствовать на празднестве: ведь я ни за что на свете не соглашусь расстаться со своей семьей. Прощай, сестрица, черкни хоть маленькую записочку, скажи, когда тебя ждать. Нынче второй день, как ты уехала, и, право же, я не могу долго жить без тебя. Пока я заканчивала это прерванное письмо, мадемуазель Генриетта с важным видом тоже писала тебе в соседней комнате. По-моему, дети всегда должны говорить то, что они думают, а не то, что их заставляют говорить; и поэтому я предоставила твоей любопытной девчурке писать все, что ей вздумается, и не поправила в ее послании ни одного слова. Вот тебе еще третье приложение к моему письму. Разумеется, не ее каракуль ты искала, торопливо разбирая пакет. Но уж насчет четвертого приложения можешь не беспокоиться, - ты его не найдешь. То письмо адресовано в Кларан, следовательно, в Кларане ты и должна его прочесть... Прими это к сведению.
ПИСЬМО XIV От Генриетты - матери
Маменька! Где же вы? Говорят, в Женеве, а ведь это так далеко, так далеко, что надо ехать туда два дня с утра до ночи. А может быть, вы отправитесь еще и вокруг света? Мой папочка нынче утром уехал в Этанж, а дедуся на охоте. Мамочка заперлась и пишет. Все меня бросили. Только душенька Пернетта и душенька Фаншона меня не бросили. Гослоди боже ты мой, уж не знаю, почему так получается, но с тех пор, как наш друг уехал, все куда-то подевались. Вы, маменька, первая начали. И так уж было скучно, когда вам некого стало дразнить. А теперь вот и вы уехали, и мне еще скучнее, потому что и мамочка без вас сделалась какая-то грустная. Маменька, мой женишок здоров, но только он вас больше не любит, потому что вы вчера не подбрасывали его на коленях, как прежде. А я, может быть, еще буду немножко любить вас, только вернитесь поскорее, а то нам очень скучно. Если хотите меня утешить, привезите моему женишку что-нибудь хорошее. А чтобы его самого утешить, вы, наверно, тоже что-нибудь придумаете. Ах, боже мой, если бы наш друг был дома, он бы сразу догадался. Ведь мой красивый веер совсем сломался, голубое платье стало просто тряпкой, блондовая косынка изорвалась, кружевные митенки никуда не годятся. До свиданья, маменька, надо кончать письмо, потому что мамочка уже кончила писать и вышла из кабинета. По-моему, у нее красные глаза, но я не смею этого сказать ей. Но когда она будет читать мое письмо, то узнает, что я это заметила. Милая маменька, какая вы злая, раз из-за вас плачет моя мамочка. Целую дедушку, целую дядей, целую новую тетю и ее маму; целую всех, кроме вас, маменька. Слышите? Для вас у меня не хватает поцелуев.
Конец пятой части
Примечания
1 Письмо это, по-видимому, написано до получения предыдущего.
2 Нет, век философии не может не породить истинного философа. Я знаю такого философа сознаюсь, одного-единственного, но и то уже хорошо; и, в довершение счастья, он существует на моей родине. Осмелюсь ли назвать здесь имя того, кто, к вящей своей славе, сумел остаться малоизвестным. Ученый и скромный Абозит, пусть ваша возвышенная простота простит моему сердцу сие рвение, ибо предметом своим имеет оно отнюдь не ваше имя! Нет, не вас хочу я сделать известным нашему веку, недостойному восхищаться вами, я хочу прославить Женеву, ибо вы обитаете в ней; я хочу почтить сограждан моих, высоко вас почитающих. Счастлива страна, где ценят заслуги человека, и тем выше, чем больше он скрывает их! Счастлив народ, в коем кичливая юность смягчает свой догматический тон и краснеет за свои пустые знания перед ученым незнанием мудреца. Почтенный и добродетельный старец, вас не прославляли светские умники, в шумных их академиях не звучали похвалы вам; вместо того чтобы, подобно им, вкладывать мудрость в книги, вы вложили ее в свою жизнь и стали примером для родины, которую вы удостоили себе выбрать, которую вы любите и где вас почитают. Вы жили, как Сократ, но Сократ погиб от руки сограждан, а вы дороги своим согражданам.
3 Бессвязное письмо нравится мне, ибо вполне соответствует характеру доброго Эдуарда, он лучше всего философствует, когда делает глупости, и никогда так хорошо не рассуждает, как в тех речах, когда сам не знает, что говорит.
4 Письмо сие так и не найдено. Причина горести Юлии выяснится дальше.
5 Близ Кларана есть селение, называющееся Мутрю, где община так богата, что могла бы содержать всех своих членов, если бы даже у них не имелось ни одной пяди собственной земли. Поэтому жители этого селения столь же надменны, как буржуа города Берна. Как жаль, что им не прислали какого-нибудь порядочного человека, который научил бы синдиков Мутрю быть более человеколюбивыми, а буржуа немного меньше чваниться.
6 Человек, лишившись первобытной своей простоты, до того тупеет, что сам не знает, чего ему желать. Богатство приносит ему лишь осуществление прихотей, а не счастье.
7 " Кормить нищих, - говорят нам, - значит разводить воров; и наоборот, - препятствуя нищенству, мы уничтожим рассадник воровства". Я согласен: не следует поощрять, чтобы бедняки просили подаяние, но раз уж они сделались нищими, надобно их кормить, иначе они станут ворами. Ничто так не побуждает человека переменить свое занятие, как невозможность прокормиться им, а уж если кто испробовал сие праздное ремесло, то чувствует такое отвращение к труду, что скорее предпочтет воровать и кончить жизнь на виселице, чем вновь заставить руки свои работать. Нищему недолго попросить лиар, недолго и отказ услышать, но когда двадцать раз откажут, он потеряет терпенье, и, право уж, лучше дайте ему двадцать лиаров, чтоб он мог на эти деньги поужинать. Кто бы решился отказать нищему в сем необременительном подаянии, если бы помнил, что оно может спасти двух человек, - одного от смерти, а другого от преступления. Я где-то читал, что нищие - это паразиты, которые льнут к богачу. Вполне естественно, что дети льнут к родителям. Но сии богатые и жестокосердые отцы знать их не желают и предоставляют беднякам самим себя кормить.
8 Местная мелкая монета.
9 Сие мне кажется бесспорным. В симметрии частей большого дворца есть великолепие, его нет в беспорядочном скопище домов. Есть великолепие в единообразии построенного в боевом порядке полка, его совсем нет в толпе, взирающей на сей полк, - хотя, быть может, в ней нет ни одного человека, чья одежда не была бы лучше солдатского мундира. Словом, подлинное великолепие - не что иное, как стройный порядок, особливо заметный в больших размерах; вот почему из всех зрелищ, какие только можно вообразить, самыми великолепными являются картины природы.
10 Шум, производимый многочисленной челядью, непрестанно нарушает покой хозяина дома; он ничего не может скрыть от стольких аргусов; у него толпа почитателей, но его осаждает толпа кредиторов. Апартаменты его до того роскошны, что он вынужден спать в каком-нибудь закоулке, где может чувствовать себя непринужденно, - у иного богача ручная обезьяна имеет лучшее жилье, чем ее хозяин. Захочется ему пообедать - он зависит от своего повара и никогда не поест вдосталь; захочет выйти из дому - он во власти своих лошадей; тысячи помех задерживают на улице его карету; ему не терпится быть поскорее на месте, но он позабыл, для чего ему даны ноги. Хлоя ждет его, а грязь на улице его задерживает. Золотое шитье кафтана - тяжелое бремя, бедняга не может пройти пешком и двадцати шагов, но если он и пропустит свидание с любовницей, то все же будет утешен любопытством прохожих: ведь каждый замечает ливреи его лакеев, любуется его каретой и во весь голос говорит, что в ней сидит господин Такой-то.
11 Если б кто-нибудь из наших остроумцев, путешествуя по Швейцарии, посетил проездом Кларан и был бы принят и обласкан в этом доме, то, думается, он впоследствии потешал бы своих приятелей весьма забавным рассказом о том, какую жизнь ведут там эти " мужланы". Впрочем, по письмам миледи Кетсби я вижу, что подобная склонность свойственна не только французам, - очевидно, и в Англии существует обыкновение и благодарность за гостеприимство поднимать любезных хозяев на смех.
12 Два письма, написанные в разное время, трактовали одни и те же предметы, что вызывало ненужные повторения. Дабы лишнее выбросить, я соединил эти два письма в одно. Не собираясь оправдывать чрезмерные длинноты многих писем, из которых составлен настоящий сборник, должен, однако, указать, что одинокие люди обычно пишут редко, но длинные письма, а люди светские пишут часто и коротко. Стоит только заметить эту разницу, как тотчас станут понятны и причины ее.
13 Язык молчит, но говорят сердца (итал.).
14 Сам Локк, мудрый Локк, позабыл сию основу; он больше говорит о том, что следует требовать от детей, нежели о том, как этого добиться от них.
15 Это воззрение, столь верное, кажется мне удивительным для г-на де Вольмара; вскоре станет ясным - почему.
16 Если когда-нибудь тщеславие и делало кого-либо в мире счастливым, то, несомненно, сей счастливец был просто-напросто глуп.
17 Пословица взята из Шардена. Том V, стр. 170, in 12°.
18 Такой взгляд мне кажется неправильным. Ничто не бывает столь необходимо для понимания, как память, - правда, не память на слова.
19 Так англичане называют сражение под Гохштедтом.
20 Видит бог, я не одобряю эти резкие и безрассудные заявления; я лишь указываю, что есть люди, которые так говорят, и поведение духовенства во всех странах и во всех сектах слишком часто оправдывает подобные выпады. Однако в сем примечании я вовсе не собираюсь укрыться за чужой спиной и сейчас изложу свое собственное мнение в данном вопросе. Я считаю, что ни один истинно верующий не должен быть нетерпимым к чужим верованиям или быть их преследователем. Будь я судьей и существуй у нас закон, карающий смертью за атеизм, я начал бы с того, что отправлял бы на костер всякого, кто явился бы доносить на атеистов.
21 Как! Стало быть, сердце отдает богу только то, что осталось к нем после любви к его творениям? Нет, наоборот, земные творения так мало могут занять сердце человеческое, что, когда кажется, будто оно полно ими, в нем все еще пустота. Нужна бесконечность, чтобы заполнить его.
22 Несомненно, душе нелегко возноситься до высокой идеи божества, а простому народу подходит культ, основанный больше на чувстве, с ним спокойнее. Народ любит, чтобы ему предлагали разные божественные предметы, которые избавляют его от мыслей о боге. Исходя из этих начал, разве плохо поступали католики, заполнив свои легенды, свои календари и свои церкви ангелочками, прекрасными юношами-великомучениками и красивыми великомученицами? Младенец Иисус в объятиях прелестной и скромной матери - это один из самых трогательных и самых милых образов, которые христианское благочестие предлагает верующим.
23 Насколько это чувство, исполненное человечности, более естественно, нежели ужасное рвение преследователей, всегда стремящихся терзать людей неверующих, словно желая подвергнуть их адским мукам уже в земной жизни, стать, таким образом, предшественниками дьяволов! Никогда не перестану повторять, что эти гонители вовсе не являются верующими, они просто негодяи.
24 Тут следовало длинное письмо милорда Эдуарда к Юлии. В дальнейшем об этом письме будет сказано; по причинам, достаточно основательным, мне приходится исключить его.
25 Видно, что между этим посланием и предыдущим не хватает нескольких писем; такие же пробелы заметны и в других местах. Читатель, пожалуй, скажет, что подобные пропуски - удачный способ выйти из затруднительного положения, и я вполне с ним согласен.
26 Надо сюда добавить еще охоту. Да и охота-то им нужна со всеми удобствами, так что она не приносит им ни усталости, ни удовольствия. Но я не стану говорить здесь о сем многосложном предмете: в примечании трактовать его не годится. Быть может, представится случай поговорить о нем в ином месте.
27 В кантоне Во виноград собирают очень поздно, ибо там главным образом выделывают различные сорта белого вина, для коих полезно, если гроздья были тронуты заморозками.
28 Местное название большой бочки.
29 Это будет видно еще яснее из следующего отрывка письма Юлии, отсутствующего в сборнике: " Вот, - сказал г-н де Вольмар, отведя меня в сторону, - вот второе испытание, коему я решил его подвергнуть. Если бы он не был ласков с вашим отцом, я бы не мог доверять ему". - " Но, - возражала я, - разве совместимы это ласковое обращение и назначенное вами испытание с той враждебностью, которую вы сами замечали прежде меж ними? " - " Враждебности уже нет, - ответил он. - Предрассудки вашего отца причинили Сен-Пре все то зло, какое могли они принести, больше ему нечего бояться, и у него больше нет ненависти к барону, она сменилась состраданием. И барон тоже не боится его больше, - у него доброе сердце, он чувствует, что причинил Сен-Пре много зла, и жалеет его. Я вижу, что им вместе очень хорошо; они с удовольствием будут встречаться, поэтому я впредь вполне полагаюсь на Сен-Пре".
30 В Швейцарии много пьют полынной настойки; и вообще, поскольку альпийские травы более целебны, чем растущие на равнинах, здесь больше употребляют различных настоек.
31 Раз это порождает всеобщее праздничное расположение духа, одинаково сладостное как для тех, кто нисходит до нижестоящих, так и для тех, кто поднимается к вышестоящим, - не вытекает ли отсюда, что любое положение в обществе само по себе безразлично, было бы только желание и возможность иной раз выйти из него. Нищие несчастны оттого, что всегда остаются нищими, а короли - оттого, что всегда остаются королями. Различные ступени среднего состояния, из которого выйти легче, расширяют кругозор людей, его занимающих, ибо дают им больше возможности распознать всяческие предрассудки и больше возможности для сравнений. Вот почему, думается, главным образом в среднем состоянии встречаются люди наиболее счастливые и здравомыслящие.
32 Ты, кто присвоил себе масло, не мешало бы тебе знать об этом.
33 Чтобы лучше понять это письмо, а также письмо третье шестой части книги, надо знать историю любви милорда Эдуарда, и я сперва было решил включить ее в настоящий сборник. Поразмыслив, я не мог решиться испортить простую историю двух любовников романическими приключениями милорда. Лучше кое-что предоставить догадкам читателя.
34 Холодный любовник - ненадежный друг (итал.). В оригинале утверждение дано в обратном порядке, и пусть на нас не посетуют милые дамы - у поэта это изречение имеет смысл более верный и прекрасный.
35 Почему издатель оставил непрестанные повторения, коими полно и это письмо, и многие другие? По той простой причине, что его нисколько не беспокоит, нравятся ли эти письма особам, способным задать такой вопрос.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Перевод Н. Немчиновой
ПИСЬМО I От г-жи д'Орб к г-же де Вольмар
Перед отъездом из Лозанны хочу написать тебе коротенько, сообщить, что я доехала благополучно; только мне не так весело, как я надеялась. Я так радовалась этому путешествию - ведь мысль о нем тебя самое соблазняла; но раз ты отказалась поехать со мной, оно мне стало почти неприятным. Что мне в нем без тебя? Если оно окажется скучным, придется скучать одной; если будет веселым, жалко будет веселиться без тебя. Мне нечего возразить против твоих доводов, но неужели ты думаешь, что я довольна? Право, кузина, ты очень ошибаешься, и обидно то, что я даже не имею права обижаться. Скажи, злая, не стыдно ль тебе, что ты всегда права и постоянно противишься всем удовольствиям твоей подруги и даже не даешь ей поворчать? Неужели мир перевернулся бы, ежели бы ты на недельку рассталась со своим супругом, своим хозяйством и своими детками? Правда, это было бы легкомысленно, но зато ты стала бы во сто крат милее; а ты вот желаешь быть совершенством, хотя это никому не нужно, и тебе придется искать себе друзей среди ангелов. Несмотря па прошлые неприятности, я все же растрогалась, оказавшись в своей семье; встретили меня с радостью, во всяком случае, щедро расточали мне ласки. О брате пока говорить не буду, подожду, когда лучше познакомлюсь с ним. Он довольно красив, только вид у него чопорный, - недаром воспитывался в Англии. Он ужасно важный и неприступный; я вижу в нем даже некоторую надменность; очень боюсь, что юная его невеста не найдет в нем такого хорошего мужа, каких мы с тобой нашли, - пожалуй, став супругом, он захочет царить в семье. Мой отец был счастлив свидеться с дочерью и, заключив меня в объятья, на радостях даже оторвался от чтения реляции о большом сражении, которое французы только что выиграли у англичан, словно желая оправдать предсказание нашего друга. Как хорошо, что в том сражении наш друг не участвовал. Можешь ты себе представить, чтобы отважный Эдуард спокойно смотрел, как бегут от враги англичане, а вместе с ними и сам ударился бы в бегство?.. Да ни за что на свете!.. Скорее он сто раз дал бы себя убить... А кстати, о наших друзьях - что-то давно они нам не писали. Кажется, вчера был почтовый день, не правда ли? Если от них будут письма, надеюсь, ты не забудешь, как они интересуют меня. Прощай, сестрица, пора ехать. Жду, что получу весточку от тебя в Женеве, где мы рассчитываем быть завтра к обеду. Имей, однако, в виду, что так или иначе, а свадьба без тебя не состоится, и если ты не хочешь приехать в Лозанну, я привезу всю компанию к тебе и мы разграбим твой Кларан и выпьем все твои пресловутые иноземные вина.
ПИСЬМО II От г-жи д'Орб к г-же де Вольмар
Отлично, сестра-проповедница! Но, мне думается, ты преувеличиваешь спасительное действие своих проповедей; не стану спорить, - может быть, они и действовали некогда усыпляющим образом на твоего друга, но ныне - уведомляю тебя - они нисколько не усыпили твою подругу; твои наставления, полученные мною вчера, отнюдь не нагнали на меня сон - напротив, я всю ночь не смыкала глаз. Берегись истолкований нашего аргуса, если только он увидит это письмо! Но я тут живо наведу порядок и клянусь, что ты скорее обожжешь себе пальцы, сжигая это письмо, чем покажешь его мужу. Если бы я стала обсуждать твои назидания пункт за пунктом, боюсь, как бы мне не присвоить себе твои права; лучше уж буду говорить как вздумается; прежде всего, из скромности и не желая играть тебе на руку, я не стану в первых же строках говорить о наших путешественниках и почте из Италии. Если со мной это случится, придется переписать письмо и начало перенести в конец. Поговорим прежде всего о предполагаемой леди Бомстон. Один уж этот титул возмущает меня. Я не простила бы Сен-Пре, если б он допустил, чтобы это звание досталось такой особе, не простила бы Эдуарду, если б он дал ей право на этот титул, не простила бы тебе, если б ты признала ее. Юлия де Вольмар и вдруг примет в своем доме Лауретту Пизанскую! Будет терпеть ее возле себя! Да что ты, детка, опомнись! Какой, однако, жестокой может быть твоя кротость! Разве ты не знаешь, что атмосфера вокруг тебя убийственна для бесчестья? Да как же это несчастное существо дерзнет смешать свое дыхание с твоим? Как посмеет она дышать близ тебя? Да она будет чувствовать себя хуже, чем бесноватый, коснувшийся святых мощей; от одного твоего взгляда она готова будет провалиться сквозь землю. Одна уж тень твоя убила бы ее. Я нисколько не презираю Лауру, упаси боже, - наоборот, я восхищаюсь ею и уважаю ее, тем более что подобное возрождение нельзя не признать героическим и редкостным. Но разве его достаточно, чтобы оправдать те унизительные сравнения, коими ты осмелилась осквернять самое себя? Подумай, ведь даже в величайших своих слабостях истинная любовь, ограждая женщину, требует, чтобы она ревниво берегла свою честь. Но я понимаю и извиняю тебя. Предметы отдаленные и низкие смешиваются теперь в твоих глазах; ты так высоко паришь над землею, что, взирая на нее, уже не видишь ее неровностей. Все идет на пользу твоему благочестивому смирению - даже сама твоя добродетель. Прекрасно! Но что ж из этого следует? Разве естественные чувства все же не заговорят в тебе? А самолюбие не окажет своего действия? Свое невольное отвращение ты именуешь гордыней и пытаешься побороть его, приписывая его боязни общественного мнения. Добрая душа! Но с каких это пор позор, который навлекает на себя порок, зависит только от общественного мнения? И какое же общение возможно с женщиной, при которой нельзя произнести слов: " целомудрие", " чистота", " добродетель", ибо ты этим заставишь ее проливать слезы стыда, оживишь ее горестные воспоминания и почти оскорбишь кающуюся грешницу? Поверь мне, мой ангел, надо уважать Лауру, но никогда не встречаться с нею. Именно из уважения к ней честные женщины должны ее избегать, в нашем обществе она слишком страдала бы. Прислушайся - твое сердце говорит тебе, что этот брак не должен состояться. А разве это не значит, что он никогда и не состоится? Наш друг, как ты пишешь, уже и не упоминает о нем в своем письме... в том самом письме, которое он, по твоим словам, написал мне... (Письмо это, как ты говоришь, - очень длинное, верно?) А потом эти рассуждения твоего мужа... Таинственный человек - твой супруг!.. Вы с ним чета мошенников и, сговорившись, разыгрываете меня... Впрочем, его чувства тут не имеют такого уж большого значения... в особенности для тебя, раз ты читала письмо, да и для меня, хоть я письма и не читала... Я вполне уверена в нашем с тобою друге, больше уверена, чем во всей философии. Ах, подумай! Неизвестно как и почему, а уж этот докучный человек тут как тут в моем письме. Ну, раз я о нем заговорила, то из опасения, что он еще раз появится, надо исчерпать сей предмет и больше к нему не возвращаться. Не будем уноситься в страну химер. Если бы ты не была моей Юлией, если бы твой друг не был когда-то твоим возлюбленным, не знаю, что стало бы с тобою, не знаю, что было бы и со мной. Одно знаю, что если б злая звезда сего молодого человека не направила его сначала к тебе, то не сносить бы ему головы, и уж сумасшедшая я или нет, но его-то я непременно свела бы с ума. Но что до того, кем я могла бы стать? Поговорим лучше о том, кем я стала. Первое, что я совершила в мире, - это полюбила тебя. В самых юных летах я отдала тебе свое сердце. Сколь ни была я нежна и чувствительна, я уже не могла любить и чувствовать сама по себе. Все мои чувства исходили от тебя, ты заменила мне все и всех, и я жила лишь для того, чтобы быть твоей подругой. Бедняжка Шайо сразу это заметила и на этом основала свое суждение обо мне. Ответь, сестрица, ошибалась ли она? Ты знаешь - твоего друга я сделала своим братом: возлюбленный моей подруги как будто стал сыном матери моей. Такой путь избрала я не разумом, а сердцем. Будь я даже еще более чувствительной, я любила бы его лишь братской любовью. Обнимая того, кто был тебе всего дорожке в мире, я в его лице обнимала тебя; залогом чистоты моих ласк была сама моя непринужденность. Разве девушка может так обращаться с тем, кого она любит? Разве ты сама так обращалась с ним? Нет, Юлия, девичья любовь робка и боязлива: сдержанность, стыдливость - вот ее оружие, она сквозит в словах отказа, и когда, преобразившись, подарит вдруг неожиданной лаской, возлюбленный сразу узнает ей цену. Дружба щедра на нежности, любовь на них скупа. Я признаю, что слишком тесная близость всегда опасна в том возрасте, в коем мы были с ним тогда; но у нас обоих в сердце был один и тот же предмет, и мы так привыкли ставить тебя меж нами, что, только уничтожив тебя, могли бы соединиться. Сама непринужденная близость, ставшая для нас сладостной привычкой, близость, которая при иных обстоятельствах бывает столь опасной, служила тогда мне оплотом. Чувства человека зависят от его мыслей, а если уж мысли приняли какое-то направление, они с трудом его меняют. Слишком долго говорили мы одним тоном, чтобы заговорить иначе; мы зашли слишком далеко, чтобы повернуть вспять. Любовь хочет развиваться собственными силами, и ей не нравится, когда половину пути за нее проделывает дружба. И, наконец, я ж раньше говорила и сейчас уверена в том, что не срывают страстных поцелуев с тех самых уст, которые дарили тебе поцелуи невинные.
|
