Глава тридцать первая

Я полез на рожон. Я уже знал туда дорогу. На хитроумные комбинации у меня не было ни сил, ни времени, ни желания. Это спец, над которым начальство висит, не может себе позволить неоправданного риска, а без роду и племени утопленник — сколько угодно. Утопленника Устав за руки не держит.

Два дня я пас место моего недавнего заточения и мост, с которого так неудачно, с точки зрения расследовавших ДТП гаишников, и так удачно со своей свалился несколько дней назад. Я искал знакомое мне лицо. Искал с помощью длиннофокусной оптики издалека, памятуя, что с не меньшим усердием разыскиваемые ищут меня. В соревновании, кто в кого первый пальцем ткнет, выиграл я.

Мне повезло больше.

Я отследил все показавшиеся мне подозрительными машины. Особенно с зашторенными окнами и матовыми стеклами. Не может же человек безвылазно в машине жить? Должен же он хоть изредка из нее выходить по надобности? Ну хотя бы для того, чтобы с женой увидеться, детей по головке погладить?

Должен.

Потому что не бывает легальных агентов без семьи. Тогда бы всех их можно было вычислять по печатям в паспорте. Круглый холостяк? Значит, либо импотент, либо разведчик. Выходи строиться. Это только мы, конторские, обходимся без домашней ласки. А также настоящих фамилий, биографий и мест работ. Мы особняком стоим. А эти — другое дело. Этим легалам без прикрытия нельзя.

Вот возле таковых прикрытий я их и стану отлавливать. Как волков подле логова. В конечных пунктах их автомобильных маршрутов.

Пятнадцать машин я отследил впустую. А вот шестнадцатая принесла мне удачу. Блеснули затемненные стекла, открылись бронированные дверцы, и вышел из-за них на свет Божий, да-да, он, мой допрашивавший меня враг-спаситель. И пошел себе ножками как обычный советский гражданин к обшарпанной двери подъезда.

А вы думали, спецы ходят сквозь барабанный бой роты почетного караула и шпалеры выстроившихся коридором телохранителей? Нет, обычно ходят. Они же не официальные генералы, коим охранный шум-тарарам по должности положен. Они же вояки ТАЙНЫЕ! Им к себе привлекать внимание нельзя.

Так что вполне может быть, что и у вас в соседях ходит какой-нибудь генерал-суперкиллер, настрелявший живого народу больше, чем другой охотник — зайцев. А вы ему про дела подъездные, про то, кто в какой квартире напился, кто с кем подрался, а кто окурками на лестнице сорит. А он вам в ответ — и не говорите, нет с ними сладу. Это ему-то. Да ему подъезд, дом, улицу, город средней руки от дебоширов-хулиганов избавить, что вам пол подмести. И даже быстрее.

Но нельзя! Высовываться нельзя. От простого, измученного коллективным бытом гражданина отличаться нельзя. Вот и приходится обходиться без излишеств — без телохранителей, спецтехники и т. п. демаскирующих роскошеств. Так, разве по мелочи: стекла на окнах пуленепробиваемые, хотя на вид совершенно обычные, один-два соседа из сослуживцев, бригада боевиков-охранников, расквартированная где-нибудь поблизости, бронерубашечка с бронетрусами, пистолетик сорок пятого калибра в потайном кармашке и краснокожий документик, а то и два еще более убойного калибра.

Хорошо быть тайным агентом-командиром. Но и плохо.

Потому хотя бы, что вот такой невоспитанный вроде меня супротивник запросто может в том подъезде к холодной стенке прижать. И в отличие от случайного грабителя с ним просто так не сладить. Он все заранее подготовит. И квартирку подходящую освободит, жильцов куда-нибудь по бесплатным билетам в цирк или в профилакторий отправив. И отходный путь. через чердак или окна протопчет. И о контрольном радиосигнале, который положено подать водителю, едва захлопнув дверь в квартиру, позаботится. Все продумает. Ничего не упустит.

Станет подниматься вот так вот тайный агент по лестнице после трудового дня, и услышит вдруг за дверью ссору-перебранку, и увидит, как дверь та настежь распахивается. Отступит вежливо в сторону, чтобы в чужую склоку не мешаться. А его хлоп по затылку резиновой дубинкой и волоком внутрь. И сигнал тут же, чтобы водитель ненароком тревогу не поднял.

Здравствуй, спаситель! Это ты меня с помощью багров и водолазов на дне реки искал? Так вот он я. Поговорим?

— Живой, значит, — первое, что сказал мой вынужденный собеседник, придя в себя. — Выплыл!

— Такие ребята, как я, не тонут. Состав не тот.

— Похоже, — согласился он, ощупывая затылок.

— Другие контрольные сигналы, кроме «Я дома», есть? Молчание.

— Это я к тому, что лишний шум в первую очередь во вред тебе. Мне уже терять нечего. Я уже утопленник. А тебе еще служить и служить. Ты вовремя кнопку не нажмешь, охрана налетит, меня повяжет. Хочешь не хочешь, мне придется показания давать. Правдивые. И зачем тебе это? Конечно, я при задержании могу случайно застрелиться, ну чтобы врагу живым не даться. Но это только усугубит. Тогда я информацию остановить уже не смогу. Ты же понимаешь, не по своей охотке я к вам шел, не по своей инициативе сбегал, не по своему желанию сейчас с тобой встречаюсь. Ну ведь раньше-то ты все правильно рассудил. Итак? Предусмотрены ли дополнительные формы связи?

— Через двенадцать минут я должен выйти в эфир повторным сигналом либо продублировать его телефонным звонком.

— Ну вот теперь я вижу, что ты расположен к беседе.

— Не кривляйся. Говори, что нужно.

— Пустяк. Имя и адрес твоего Куратора.

— А личной встречи с Господом Богом не требуется?

— В этом ты мне не помощник. Господь Бог не по вашему ведомству.

— Нет!

— Угрожать тебе пытками, смертью, здоровьем семьи, карами небесными, геенной огненной, я так понимаю, бессмысленно?

Он только криво усмехнулся.

— А покупать?

— Сколько?

Я же говорю, профессионал.

— Все, что ты имеешь.

— Не понял.

— Посуди сам. Ваша игра проиграна. То, что вас не гонят из-за стола, как ты понимаешь, объясняется не благородством победителя, но временной необходимостью. Не одни мы присели к тому столу. В отличие от вас, не у всех партнеров вместо тузов остались шестерки. И значит, партию следует продолжать. Но как только она завершится, а это будет очень скоро, кое-кому придется покидать игровое поле. Раз и навсегда. А навсегда, если не по карточным законам, это… навсегда.

Он согласно кивнул.

— Поехали дальше. Если кто-нибудь и сможет удержаться за колоду, то только тот, кто вовремя смекнет, кому надо карты сдавать. Неприятно, согласен. Но не надо было проигрываться. По мне — лучше некоторое время сильным игрокам колоду тасовать, чем с кладбищенскими червяками дружбу водить.

И чем раньше игроки проигравшей команды это сообразят, тем лучше для них. Цена услуг прямо пропорциональна времени их предложения. После партии козырными тузами не машут. Это я к тому, что, кто не успел, тот опоздал.

И, наконец, еще один нюанс. Допустим, ты отказываешься от сотрудничества. Допустим, мы, проявив благородство, оставляем тебя в покое. Хотя какое благородство может быть в карточной игре на интерес? Но допустим. Чисто теоретически. Мы ушли. Ты остался.

И что? Ты сможешь жить так, как жил до того? В покое и благоденствии? После двух таких, следующих один за другим, провалов? После того как начнется неизбежная охота на ведьм? Ты так наивен, что веришь в милосердие начальства, предпочитающего отдавать на заклание свои головы вместо чужих? Нет?

Тогда о чем мы разговариваем?

Ты же прекрасно знаешь, что последует после того, как мое тело не найдут. Ты же профессионал. Готов поставить свою челюсть против твоей зубочистки, что под тебя уже запустили «кротов». Не сегодня-завтра ты обнаружишь под своим ковром «клопов», а за бампером своей служебной машины — хорошо замаскированный «хвост». А потом начнут один за другим пропадать твои люди. Заметь, не молча пропадать, а с очень подробными перед своей кончиной покаянными речами. А потом очередь дойдет до тебя. Потому что за неуспех работы кто-то должен отвечать. Кто-то должен быть с краю.

Нам даже не придется тебя убирать. Это сделают твои коллеги, возможно, даже твои подчиненные. Им ведь тоже надо набирать очки.

— Ладно, хватит витийствовать! — оборвал он меня. — Ваши предложения. Конкретные.

— Ты передаешь нам информацию, касающуюся структуры и управления вашей организации, оперативные планы…

— Взамен благодарности и обещания не забыть в будущем моих услуг? Эта валюта не подходит. Рисковать мне придется сейчас, а получать дивиденды завтра. Это не предложение. Это блеф.

Он крепко стоял на ногах, мой противник, даже лежа со связанными за спиной руками на диване.

— А ты бы хотел письменный с нотариальным заверением договор и благодарственное письмо в твою профсоюзную организацию?

Ладно. Давай конкретно. В розницу. Раз невозможно договориться оптом. Ты сдаешь нам своего Куратора. Мы начинаем его разработку. Эта величина в отличие от тебя нас интересует. Ты — слишком мелок. Ради тебя не стоило городить такой огород. Как ты ни значителен, ты все же не более чем исполнитель. Руки. Нас интересует голова. Ну в крайнем случае спинной мозг.

Твой выигрыш — двойной. С одной стороны, ты подтверждаешь свое к нам доброе отношение действием, с Другой — с нашей помощью убираешь наиболее опасную для тебя фигуру. Если откуда-то против тебя и может исходить угроза, то только от Куратора. Замазав его, ты автоматически обеляешь себя. До разработки Куратора мы берем обязательства тебя не трогать. Дело против дела. Если мы понравимся друг другу, мы вернемся к этому разговору.

— Мне надо подумать.

— Девяносто секунд. Большего времени я предложить не могу.

— Тогда еще один вопрос. Не по теме.

— Валяй.

— Как ты ушел из упавшей в реку машины?

— А как ты думаешь?

— Я думаю, вы просчитали все заранее. В том числе и уход. Почти наверняка кто-то из наших рядовых бойцов работал на вас. Вероятнее всего, кто-то из тех, кого ты навсегда оставил в машине. Ты заранее знал точку побега, знал, кто и чем тебе должен помочь, ты отрепетировал на тренажерах свои действия, на дне тебя ждали аквалангисты с запасным баллоном…

Люблю иметь дело с умными людьми. Они так все хорошо объясняют.

— И еще я думаю, что все это придумал не ты. Ты просто «мясо». И еще попка, повторяющий то, что ему затвердили его хозяева. Это последняя наша встреча. В следующий раз я буду разговаривать только с хозяевами или не буду разговаривать ни с кем. Это мое условие.

— Я не против. Я передам твое условие. Но только после того, как ты назовешь имя. Имя! Осталось пять секунд!

И он сказал то, что не должен был говорить ни при каких обстоятельствах. Он назвал имя Куратора.

Все-таки он был только профессионал. Не более того. Он ставил жизнь выше чести. Потому что, потеряв жизнь, он уже не смог бы предложить на продажу свои профессиональные навыки. И тогда бы он не получил свои тридцать, или тридцать тысяч, или тридцать миллионов сребреников.