Зимовец А.А. 2 страница

* * *

 

Вначале в тылу швейцарцев – на холме, где торчали из земли каменные клыки, – взыграли яркие кровавые отблески разверзающейся геенны огненной. Потом возникла диковинная бесконная повозка. Две повозки, сцепленные воедино. Потом посланник ада с огромными круглыми глазами и страшным ликом демона преисподней соскочил с передней повозки на землю. Побежал, глухо взрыкивая, споткнулся. Упал. Покатился…

 

Потом…

 

Остальное воины, сражавшиеся у Хильдисридена, узреть уже не могли.

 

Зато со стен Земпаха и Сурзе, из Люцерна и Гисликона, с берегов Рейса и с Бальдекерских гор видно было, как над перекрестком Хильдисриденских дорог вдруг вспыхнуло, воспылало второе солнце. Куда жарче, куда ярче, куда страшнее небесного светила, чей диск, казалось, сразу померк и остыл.

 

Зародившийся в каменном круге древних развалин, огненный шар взбух до невероятных размеров, испепелив в мгновение ока и швейцарскую баталию, и отступающую армию Габсбургов, не оставляя ни живых, ни мертвых, лишь оплавленный камень и срытые скалы.

 

Тугой плотный узел ослепительного пламени обратился в нестерпимо яркий нарост на содрогающемся теле земли. Нарост этот все ширился, ширился…

 

Чудовищный тигель пожрал Хильдисриден. Дым и пыль гигантским грибом взметнулись выше горных хребтов, затмили солнце, закрыли небо.

 

А потом пошла огненная волна. Слепящая, сжигающая. Сносящая все на своем пути. Горели леса, шипели, исходя паром и высыхая, ручьи, реки, озера…

 

Вихрь пламени и жаркого ветра срыл до основания и сбросил в обмелевшее Земпахское озеро осажденный город. Вместе с осажденными и осаждающими. Вихрь выплеснул из берегов Рейс – прямо на раскаленные камни выплеснул. Вихрь снес Гисликон и Гисликонский мост. Вихрь докатился до Сурзе и Люцерна, разметав стены, обрушив башни, оставив после себя руины и пожары. А после меж тремя озерами – Земпахским, Бальдекерским и Фирвальдштетским, на берегу которого прежде располагался крупный город Люцерн, долго стояло багровое марево. И днем стояло, и ночью. И не один месяц стояло. И в окрестностях в страшных мучениях умирали люди. И проклятое место обходили дальней дорогой.

 

– Швейцарцев покарал Господь! – утверждали в Священной Римской империи.

 

– Габсбурги поплатились за посягательства на земли свободных кантонов, – говорили вольнолюбивые горцы.

 

– Дьявол поспособствовал швейцарским голодранцам, – рассуждали немецкие и австрийские рыцари в своих замках.

 

– Герцог Леопольд призвал на помощь силы ада, – объявляли вожди кантонов и управители швейцарских городских общин.

 

Глава 1

 

«…шлюссель-менш… ментально-магический транс… астральная кодировка… контрольные тесты… эксперимент завершен успешно… анкер-менш…»

 

И это все – касательно Аделаиды.

 

Папка Генриха Гиммлера, похищенная из допросной камеры, была пухлой. Документов в этой папке со свастикой хранилось много. Но омоновец, рыцарь и княжеский дружинник (все это, впрочем, осталось в прошлом… или в будущем – это как посмотреть) Василий Бурцев давно выделил главное. Самое важное.

 

Уединившись за лагерем, он в который уже раз пробегал глазами строки четкого немецкого шрифта. С ясными формулировками. Доступными даже непосвященному. Наверное, Гиммлер – ему ведь и предназначалась эта информация – был не очень посвященный. Не самый. Хоть и возглавлял могущественную структуру. Такое бывает…

 

Бурцев снова просматривал то, что знал наизусть.

 

А получалось так.

 

Эсэсовские мозго– и душекопатели устроили малопольской княжне Агделайде Краковской сеанс ментально-магического гипноза вовсе не для беспроблемной переброски небольшой группы цайтбеглецов из Иерусалима тринадцатого века в центральный хронобункер СС двадцатого. И даже не для допроса с экстрасенсорным пристрастием. Не только. И не столько для этого, по крайней мере. Нет, с дальним прицелом все было проделано. С очень-очень дальним.

 

В хронобункере цайткоманды, являясь безвольной куклой гиммлеровских эзотериков, Аделайдка перестала быть шлюссель-меншем. Еще прежде, чем взорвалась «атоммине» – перестала. Она потеряла то, что дала ей магическая башня в замке Взгужевежа. Не по своей воле потеряла.

 

Сущность человека-ключа у нее забрали, вытянули, вырвали с корнем. Перекачали…

 

Нашлись спецы в эзотерической службе!

 

…чтобы вручить другому.

 

Другим был… Ну, конечно же, очередной магистр от СС.

 

В большом чине. Бригаденфюрер. Некто Томас Зальцман. Вот оно, его имя – черным по белому.

 

Получив ключ, магистр Зальцман был немедленно закрыт мощной астральной защитой от любого внешнего магического воздействия. Такой же защитный кокон, кстати, окутывал и личный сейф Гиммлера, где хранилась неприкасаемая эвакуационная шлюссель-башня.

 

Аделаиду же, на которой еще лежала печать древней магии – всего лишь печать, не более, – после изъятия ключа накачали по полной. Заново накачали. Пока малопольская княжна находилась в трансе, количеству заклинаний, произнесенных над ней, могли бы позавидовать чернокнижники всех времен и народов. А уж сила этих магических формул… Чернокнижники, не имевшие дело с эзотерической службой СС, наверное, и не подозревали о такой!

 

После астрально-ментально-магическо– и хрен знает какой еще обработки Аделаида из живого ключа стала живым якорем. «Анкер-меншем». Живым и очень-очень многофункциональным якорем. Гораздо более универсальным, нежели те, что ставились и использовались цайткомандой на платц-башнях. Насколько шлюссель-менш был предпочтительнее шлюссель-башни, настолько и анкер-менш превосходил обычное якорь-заклинание, произнесенное в арийских развалинах, что пропитаны древним колдовством до последнего камешка.

 

Одна из функций, которую должна была выполнять Аделаида, обозначалась как континиумный стабилизатор. Такой употреблялся термин в секретных докладах. А суть его… Суть заключалась в следующем.

 

У некоторых фашистских эзотериков имелись сомнения по поводу устойчивости искусственно создаваемой структуры, которой надлежало пронзить пространство и время и открыть заветный цайттоннель. Слишком большие и непредсказуемые силы должны были высвободиться при взрыве «гроссе магиш атоммине» в колдовской башне перехода. А управиться с ними… Это было возможно – в теории. Но чтобы обезопасить массированное хроновторжение цайткоманды на практике, планировалось использовать Аделаиду для укрепления нужных участков цайттоннеля. По плану Нуль, носившему также кодовое название «Анкер-менш».

 

Аделаиде надлежало вступить в цайттоннель первой. Самой первой. Нулевой единицей. Впереди авангарда цайткоманды. Вступить на незримом поводке, ибо даже бывший обладатель магического ключа был навеки связан в астрале со своим шлюсселем, а значит, и с его новым владельцем – магистром-бригаденфюрером Томасом Зальцманом.

 

Новая континиумно-стабилизирующая сущность Аделаиды образовывала защитный кокон в любых пространственно-временных координатах, где оказывалась малопольская княжна. Анкер-менш, пройдя через столетия первым, давал возможность эзотерической службе СС перебрасывать следом – в выбранный временной отрезок – любые силы, вне зависимости от уровня надежности цайттоннеля. Магический кокон анкер-менша был сродни тому, что окутывал Томаса Зальцмана и сейф Гиммлера, но гораздо значительнее, на много порядков мощнее.

 

Высвобожденная взрывом «атоммине» магическая энергия могла бушевать и бить ключом до и после, могла уходить в пробитую брешь и вырываться из рук эсэсовских эзотериков, арийские башни могли утрачивать свою колдовскую силу. Однако времени, в котором находилась Агделайда Краковская, все эти катаклизмы не касались никоим образом. Ее времени и еще плюс-минус несколько десятков лет. Полвека в среднем. Вперед полвека и назад полвека. В будущее и прошлое. По сути, весь этот столетний период был в полном распоряжении фашистских хрононавтов, шедших следом за анкер-меншем по межпространственному и межвременному проходу. И чем ближе ко времени субъективного пребывания анкер-менша они выходили из цайттоннеля – тем меньше риска.

 

С собой человек-якорь нес спокойствие и гармонию, и собой Аделаида возвращала утраченную силу башен. Она была экспресс-реаниматором древней магии в ограниченном, локальном периоде. Она являлась страховкой на случай нестабильности цайттоннеля. На случай провала важного эксперимента. Вот в какой инструмент обратили свою пленницу эсэсовские магистры и медиумы.

 

Да, за Аделаидой в защищенный континиумным стабилизатором хронологический отрезок могли безбоязненно вступать сапоги, колеса, гусеницы… В неограниченных количествах. Покуда существовал цайттоннель. Абы как, но существовал.

 

А вот если цайттоннеля нет? Анкер-менш – в прошлом, а тоннеля – нет? Вообще? Если он так и не был проложен? Если по сложной системе древнеарийских башен перехода нанесен страшный удар? Если взрыв атомного заряда в незапланированном месте и в незапланированное время раз и навсегда покончил с этим проектом?

 

Тогда нет и абсолютной власти над временем. Без цайттоннеля фашисты могли бы действовать лишь по старинке. Они могли рассчитывать на переброску ограниченного, очень ограниченного контингента в редкие полнолунные ночи. В то время, в котором находилась Аделаида, плюс-минус несколько лет, в лучшем случае – десятилетий, ибо она являлась «якорем» для всех платц-башен в своем хроноотрезке. Для всех не заблокированных ранее башен. Впрочем, локально Аделаида могла взломать и любой магический блок – в той платц-башне, в которой находилась сама. Но это уже частности. Важно другое: закрепленная в магическом трансе связь с Томасом Зальцманом позволяла цайткоманде воспользоваться заброшенным в иное время анкер-меншем.

 

Но воспользоваться только в одном направлении – без надежды вернуться.

 

У кокона, генерируемого Аделаидой, имелся существенный недостаток. В рамках текущего субъективного времени континиумный стабилизатор давал возможность беспрепятственно осуществлять межпространственную переброску и позволял отправлять вслед за человеком-якорем небольшие группы и минимум техники из фашистского хронобункера. Но вот в плане обратных цайтпрыжков… Тут имелись проблемы. Большие.

 

Дело в том, что сам по себе, без цайттоннеля, стабилизирующий кокон не способствует перемещению во времени, а скорее, наоборот. Тот, кто попадает под защиту континиумного кокона, становится его пленником.

 

Навеки. Навсегда. На сто процентов. Впрочем, не совсем. На девяносто девять, наверное. И девять десятых.

 

Вообще-то теоретически – опять-таки, если верить документам гиммлеровской папки – вырваться из хронологического плена возможно и без цайттоннеля. Если свести воедино бывшего шлюссель-менша, а ныне человека-якоря – живого или мертвого – с разрушенной платц-башней Взгужевежи, некогда отдавшей ему свою магическую силу. И доставить туда же нового шлюссель-менша – Томаса Зальцмана.

 

Тогда, по мнению эзотериков, должен открыться межвременной и межпространственный коридор. В любом направлении. Не столь надежный, как цайттоннель, но все-таки…

 

Есть еще вариант. Как явствовало из той же папки… Вариант, так сказать, дистанционного совмещения шлюссель-менша Томаса Зальцмана и анкер-менша Агделайды Краковской. Совмещения посредством какой-нибудь шлюссель-башенки, также имеющей связь с Взгужевежевской платц-башней и находящейся в том же временном промежутке, на который распространяется действие континиумного стабилизатора.

 

При проведении сложного ритуала, сродни тому, через который прошла Аделаида в хронобункере, возможно копирование магической сущности анкер-менша на новый носитель – шлюссель-башню. Вне зависимости от того, какое расстояние их разделяет. Правда, два континиумных стабилизатора единомоментно существовать не могут. И живой анкер-менш неминуемо должен погибнуть по завершении обряда. Не просто погибнуть – исчезнуть. Раствориться в воздухе. Распасться на атомы. Нет, не так. Исчезнуть полностью, не оставив ни атома. Никакого следа. Ни во времени, ни в пространстве. Обмен якорями-стабилизаторами в этом случае получается неравноценный, поскольку малая ключ-башня перехода, становящаяся якорем, сработает, в отличие от якоря-человека, лишь единожды. Так что такой вариант менее предпочтителен.

 

Сложно? Путано? Может быть. Но ясно одно: Аделаида вновь становится центральной фигурой хронологических операций цайткоманды. Хотя…

 

Бурцев встряхнул головой. Ну, что за дурацкие мысли без конца лезут и лезут в голову?! О каких операциях может идти речь, если центральный хронобункер СС уничтожен ядерным взрывом, а с ним наверняка погибла и вся верхушка цайткоманды. И неведомый бригаденфюрер Зальцман – тоже.

 

Значит – забыть. И не вспоминать. Чтоб спалось лучше. В конце концов, и без гитлеровских хрононавтов проблем сейчас – выше крыши. А самая главная проблема – где, елки-моталки, они находятся?! И в каком «когда»?

 

Куда их всех занесла нелегкая после побега из эсэсовского хронобункера?!

 

Глава 2

 

Бурцев сложил бумаги в папку. Пришло время менять стражу. Дмитрию пора заступать на пост. А то сарацин Хабибулла уже, небось, все зенки проглядел. Сверху, с холма, из-за развалин арийской башни, из-за бесформенного нагромождения древних глыб хорошо обозревать окрестности – изрытые балками, укрытые лесами – и не показываться при этом самому на глаза случайному путнику. Но все равно ведь устаешь…

 

Кстати, о путниках. Ни случайные, ни неслучайные они здесь пока не проходили. И не проезжали. Сторонились отчего-то путнички этих мест. Да и вообще… Райончик, в котором очутилась небольшая дружина, не мог похвастать многолюдным населением.

 

Бурцев направился в лагерь – кликнуть Дмитрия. Лагерь они разбили под возвышенностью с платц-башней – в укромном, заросшем густым кустарником овраге, у кристально чистого родничка.

 

Сейчас в лагере было малолюдно. Малопольская княжна и, по совместительству, супруга Василия Бурцева Агделайда Краковская сидит нахохлившись. Опять чем-то недовольная. Поверх подаренного Ядвигой дорожного сюрко на голое тело – черный мешковатый балахон. Спасибо Джеймсу – уступил даме одежду эсэсовского медиума. Поверх балахона – отстиранный от крови белый плащ с черным тевтонским крестом. Это уже трофей с мужниного плеча.

 

Лето – и Аделаидка не мерзла. Но нелепый наряд, конечно же, не способствовал хорошему настроению. Только тут уж ничего не поделаешь: чем богаты, как говорится… И нечего дуться. Из эсэсовского хронобункера княжна, можно сказать, сбежала и вовсе в чем мать родила.

 

Чуть поодаль расположилась жена пана Освальда Добжиньского Ядвига Кульмская. Некогда, между прочим, непревзойденный мастер постельной разведки. Еще в лагере был китайский мудрец, экс-советник Кхайду-хана Сыма Цзян. Ну, и дремлющий в ожидании своей стражи Дмитрий.

 

Лучники – татарский юзбаши Бурангул и прусс дядька Адам – отправились на промысел: птиц набить к ужину. Новгородец Гаврила Алексич, итальянский брави британского происхождения Джеймс Банд и польский рыцарь Освальд Добжиньский с верным оруженосцем-литвином Збыславом тоже рыскали по окрестностям в надежде выяснить, наконец, что за места вокруг такие. И что за времена. Нужно было осмотреться, освоиться, собрать максимум информации об окружающем мире, а уж потом…

 

Пока, впрочем, ничего толкового разведке разузнать не удалось. Нашли только порушенную и сожженную деревеньку в двух часах ходу отсюда. Местечко не самое приятное. Когда-то люди там жили, да, видать, сбежали все. Одно можно сказать точно: обугленные домишки были ну очень убогими. А глиняная посуда, черепки которой отыскались в золе, леплена явно не в двадцатом веке. Научно-технической революцией здесь и не пахло. Зато так и несло недавней войной. Короче, нужно держать ухо востро.

 

Бурцев поднялся на холм вместе с Дмитрием. Посмотреть вокруг. В который раз уже.

 

Сарацин на посту не спал – сразу вышел навстречу.

 

– Ну, как, Хабибулла, все в порядке?

 

– Да, каид, – кивнул араб. – Тихо все, спокойно.

 

Тихо, спокойно – это вот и настораживало больше всего.

 

Бурцев извлек из ножен меч. Хороший клинок. Только вот лезвие иззубрено малость в схватке в фашистском хронобункере.

 

Задумчиво накарябал острием на камне: «Здесь был Вася». Поставил бы и дату под корявой подписью. Да откуда ж знать, какой нынче день и год? Какой век хотя бы. Вместо даты дописал «род». Поставил дату рождения. Вот такой вот прикол. То-то глаза на лоб вылезут у археологов будущего!

 

– Странные буквицы, – пробормотал за спиной Дмитрий. – Вроде по-нашему писано, кириллицей, а вроде бы и нет.

 

Рядом с новгородцем стоял Хабибулла. Этот тоже пялился через плечо Бурцева. Правда, не столько на надпись, сколько на свою родную арабскую цифирь.

 

– Это что, каид? – осторожно поинтересовался сарацин по-татарски.

 

– Да так, – махнул рукой Бурцев. – Дурака валяю.

 

Действительно, глупо. Он вдруг почувствовал себя великовозрастным кретином, пачкающим идиотским граффити наследие древней цивилизации. И меч ведь не для того кован, чтоб автографы на камне царапать.

 

– Дурака? – Араб нахмурился.

 

– Ну, как бы объяснить… Глупца, безумца, сумасшедшего …

 

– Шайтаном одержимого?

 

– М-м-м…

 

Араб заглянул под камень. Обошел торчащую из земли глыбину:

 

– А где он?

 

– Кто?

 

– Дурак?

 

Бурцев хмыкнул:

 

– Испугался и убежал дурак.

 

– А-а-а, шутка, – вяло усмехнулся сарацин.

 

Долго и молча бродили меж камней. Все трое. Попинывали камни. Присаживались на валуны. Думали каждый о своем. А по сути – об общем. Куда попали и что делать дальше.

 

Где-то через часик наверх поднялся Бурангул. Сообщил коротко:

 

– Все в лагере. Обед готовится.

 

Судя по дымку над оврагом, так оно и было. Спустились не сразу. Походили, посидели еще. Вчетвером уже.

 

– Ладно, – вздохнул, наконец, Бурцев. – Хабибулла, Бурангул, идемте. А то без нас, чего доброго, все слопают.

 

– Про меня там не забудьте! – напомнил Дмитрий.

 

– Как же, забудешь про тебя! Не волнуйся, принесут тебе твою долю.

 

Обед должен получиться знатным. Судя по рассказу Бурангула, охотники настреляли с десяток жирных куропаток, не потеряв понапрасну ни одной стрелы. В общем, ожидался праздник живота. И живот Бурцева тихонько урчал в предвкушении.

 

Праздника, однако, не получилось. Вообще, у костра творилось невесть что. Злющая-краснющая Ядвига, закатав рукава, с таким остервенением ощипывала куропаток, будто то были головы ее заклятых врагов. Сыма Цзян возился с костром и неодобрительно косился на Аделаиду. Остальные хмуро молчали.

 

Дочь Лешко Белого, малопольская княжна дулась в сторонке – у ручейка.

 

– Ну? И что тут у нас стряслось? – Бурцев огляделся вокруг.

 

Никто отвечать не спешил. Лишь Сыма Цзян тяжко вздохнул. Над лагерем витала аура недавней ссоры. Непорядок!

 

– В чем дело, спрашиваю?

 

– A в том, что Ее Высочество брезгует грязной работой. – Ядвига пальнула глазками в спину Аделаиды. – Не приучена, говорит, с дичью обращаться. Я ей – учиться надо, кончилась, мол, жизнь на всем готовом, а она…

 

– Тихай-тихай, Ядавига, не заводися в новая раза, – остановил китаец.

 

Аделаида не проронила ни слова. Только повыше задрала подбородок. Поджала губки.

 

Бурцев свел брови. Неужто опять начинается?! Н-да, недолго женушка проходила в пай-девочках. Капризничает, ну точь-в-точь как раньше!

 

– Аделаидка, – позвал он, – подь-ка сюда.

 

– Отстань! Отстаньте от меня! Все!

 

Княжна вскочила, запуталась в тевтонском плаще, упала, вскочила снова, сбросила в сердцах плащ и в медиумовском балахоне нырнула в заросли.

 

М-да, дела…

 

Бурцев поднял белый плащ с черным крестом, накинул на плечи. Немецкий плен на Аделаиду так скверно подействовал, что ли? Плен? А ведь, в самом деле…

 

Сзади подошел Сыма Цзян. Шепнул тихонько:

 

– Моя думается, что просветления из башня древняя ария в твоя жена уже нета. Исчезлася вся. Колдовская чара немецкая чародея снялася вся просветления с твоя жена, Васлав.

 

Ну да, конечно! «Колдовская чара». Магический транс. Гипноз медиумов эзотерической службы. Бурцев покосился на гиммлеровскую папку. Раз Аделаида уже не «шлюссель-менш», значит, и благоприятные побочные эффекты, коими одарил Аделаидку магический ключ, тоже – того… Нет в ней больше пресловутого «просветления». Былое спокойствие и умиротворенность теперь в прошлом. А подзабытые капризы взбалмошной княжны возвращаются, накатываются снежным комом. Вырвались сдерживаемые столько времени страсти и – ох, что-то будет…

 

Бурцев вздохнул. Ладно, об этом мы еще подумаем. И с женой на эту тему поговорим.

 

Он поднялся:

 

– Пойду позову…

 

Шагнул в заросли – за княжной.

 

– Тревога! – донеслось вдруг сверху, с холма, из развалин арийской башни.

 

Кричал Дмитрий. Кричал и бежал вниз. Со всех ног. Так кричал, так бежал… Даже Аделаида вынырнула из кустов. Смотрит, прислушивается.

 

– Конные. Оружные, – тяжело дыша, докладывал дозорный. – Десятка три. Сюда скачут. Быстро. Видать, дым от костра заметили.

 

Проклятье! Вот и дождались путничков в безлюдных местах.

 

– Аделаида, Ядвига, спрячьтесь, – распорядился Бурцев. – И не высовывайтесь.

 

В этот раз малопольская княжна не капризничала. Первой юркнула ужом за зеленую стену. Следом – Ядвига.

 

– Бурангул, Хабибулла, Сыма Цзян – вы тоже посидите в засаде. И за дамами заодно присмотрите.

 

Татарин, сарацин и китаец скрылись в зарослях.

 

– К бою! – приказал Бурцев остальным.

 

Когда неизвестно, чего ждать, готовиться нужно к самому худшему.

 

Глава 3

 

Отряд приближался небольшой, но выглядел грозно. Тридцать всадников, бряцающих железом. Арбалетчики со взведенными самострелами. Оруженосцы с обнаженными мечами. Слуги-копейщики, пригнувшие к земле блестящие острия с трепещущими вымпелами. Все – в кольчугах, пластинчатых бригантинах и открытых конических шлемах.

 

А вот предводительствовал конным отрядом… М-да… Всем рыцарям рыцарь! Не человек – сплошные латы. Гвозди бы, блин, делать из этих людей… В тринадцатом веке Бурцеву ничего подобного видеть не доводилось. Да и дружинники его тоже стояли, разинув рты.

 

Нагрудник – цельнометаллическая кираса. Здоровенные, широченные, как у американских футболистов, наплечники. И – налокотники, наручи, наколенники, набедренники, наголенники и еще фиг знает чего на… Кое-где из-под пластинчатых лат выступали кольчужные звенья, обеспечивавшие дополнительную защиту. Голову всадника прикрывал шлем с опущенным и выдающимся вперед остроносым забралом обтекаемой формы. С такой железной морды и копье, и меч соскользнут, не задерживаясь.

 

В рыцарском седле с высокими луками бронированный наездник сидел благодаря подвижному подолу, склепанному из длинных пластин и прикрепленной к нему «юбочке»-тассете.

 

Клепки, застежки, прочные кожаные ремни с пряжками… Все прочно стянуто, сочленения плотно подогнаны по фигуре рыцаря. Справа – на нагруднике торчал крюк непонятного предназначения. Хотя нет – вполне даже понятного. Удобный упор для копья в таранной сшибке.

 

У седла болтался небольшой квадратный щиток. У левого бедра висели ножны. Пустые.

 

В правой латной рукавице (ею одной, наверное, убить можно – столько металла ушло на «перчаточку») рыцарь сжимал меч. Не из коротких, надо сказать: клинок, наверное, не меньше метра, плюс удлиненная рукоять с чуть изогнутой крестовиной и округлым навершием-противовесом.

 

Рыцарь придержал коня, взмахнул мечом. Пророкотал:

 

– Ште-ен!

 

«Оба-на! Немец! – промелькнуло в голове Бурцева. – Хреново!»

 

Свита закованного в латы всадника остановилась, повинуясь приказу.

 

Рыцарь бросил меч в ножны.

 

Тут же поднялись опущенные для боя копья за его спиной. Спряталась обнаженная сталь клинков. Легли обратно в колчаны извлеченные из арбалетов стрелы.

 

Рыцарь поднял забрало. Не поднял, точнее, отворил, подобно дверце со скрипучей петлей наверху. Петля располагалась аккурат на железном лбу. Там же имелся и крюк, фиксирующий забрало в поднятом положении. Под забралом обнаружилось усатое лицо с немного приплюснутым носом. Не молодое, не старое. Лицо это взирало с вежливой доброжелательностью. Но в широко открытых глазах – изумление крайней степени.

 

Незнакомец скользнул любопытным взглядом по гиммлеровской папке со свастикой, что лежала у ног Бурцева. Потом долго и с неприличным даже недоумением осматривал одежды и доспехи вооруженных бойцов, стоявших перед ним спина к спине.

 

Но главное – в драку рыцарь пока не лез. И людям своим не приказывал. Что ж, меч в ножнах и поднятое забрало можно считать хорошим знаком. Атаковать, по крайней мере, сразу эти ребята не станут.

 

Бурцев молчал, выжидая. Дружина – тоже.

 

А рыцарь тем временем – вот это да! – не дожидаясь помощи оруженосцев, сверзился с седла. Мигом на земле оказалась и вся свита. Очень странно! Неуместный какой-то знак уважения. Или… или военная хитрость?

 

– Позвольте представиться, – шлем с отворенным забралом качнулся в сдержанно-уважительном поклоне. – Барон Альфред фон Гейнц.

 

Точно, германец! Но что он задумал? На турнир решил вызвать по всей форме, что ли?

 

Бурцев потерял дар речи. Остальные тоже не спешили говорить.

 

Неловкую паузу вновь прервал странный немец:

 

– А разрешено ли мне будет узнать, кто предводительствует благородными рыцарями, прибывшими в наши края? И не соизволят ли прославленные воины оказать мне честь, посетив мой скромный Шварцвальдский замок?

 

Ни фига себе! Удивительное гостеприимство!

 

Бурцев выступил вперед. Лихорадочно соображая, как правильнее будет назваться в такой ситуации самому. Решил пока повременить.

 

– Мы прибыли сюда недавно, – осторожно начал он по-немецки. – Совсем недавно, вы понимаете, и… и…

 

И что «и»?

 

– … и…

 

Бурцев неопределенно помахал рукой. Что бы еще сказать этакого? Нейтрального?

 

– О, мы не думали, что вы прибудете так скоро! И что поедете по этим опасным местам, – снова ошарашил разговорчивый рыцарь. В словах незнакомца послышались виноватые нотки. – Иначе мы давно были бы здесь.

 

– Что? – изумился Бурцев. – Не думали? Что мы прибудем? Так скоро?

 

Выходит, их еще и ждали? Очень, очень интересно!

 

Удивление Бурцева было искренним, но собеседник, видимо, истолковал его по-своему.

 

– Если бы я только знал! – Невероятно! Спешившийся всадник, в самом деле, оправдывался. – Поверьте, я бы незамедлительно организовал встречу, достойную послов магистра Ульриха фон Юнгингина.

 

– Послов? Магистра?

 

Блин, каких послов?! Какого магистра?!

 

– Великого магистра, – смутившись еще сильнее, поспешно добавил незнакомец в латах. – Великого магистра благочестивого ордена Святой Марии…

 

Ордена?! Святой Марии?! Е-о-олки-палки!

 

До Бурцева начинало доходить. Трофейные тевтонские плащи – вот в чем дело. Черные кресты, нашитые на белую ткань, ввели барона в заблуждение. Похоже, их тут путают с какими-то посланцами Тевтонского братства. Впрочем, разубеждать барона пока не стоило. Раз уж пошла такая пьянка, не мешало бы вытянуть из фон Гейнца побольше информации.

 

– Вероятно, вы двигались не через северные саксонские, тюрингские и вестфальские земли, а пошли короткой дорогой – через герцогство Австрийское и герцогство Баварское? – продолжал разглагольствовать барон.