Зимовец А.А. 4 страница

 

– Не волнуйтесь, святой отец, – успокоил священнослужителя фон Гейнц. – Иноземцы, как и все мы, – добрые католики, хоть и вид имеют не совсем христианский. Все эти люди – мои гости. Они совершили долгий путь и прибыли к нам из благочестивого ордена Святой Марии, чтобы… А впрочем, вас это касаться не должно.

 

Разговорчивый барон все же умел прикусывать язык, когда нужно. Орденское посольство-то как-никак тайное, миссия – секретная.

 

– Да-да-да, – не особо вникая в смысл сказанного и не отводя глаз от «христиан» нехристианского вида, твердил в ответ пастор.

 

Фон Гейнц повернулся к Бурцеву, указал пальцем на бритую тонзуру священника.

 

– Позвольте представить, господин Вацлав, это мой духовник и настоятель замковой часовни отец Бонифаций. Верный слуга Божий. Ну, и мой советник в некоторых мирских делах.

 

Затем барон вновь обратился к священнослужителю:

 

– А теперь рассказывайте, отец Бонифаций. Итак, сиська дьявола?

 

– О, да! Третья грудь на женском естестве! Коя, несомненно, дана грешнице, дабы вскармливать по ночам самого! … самого! …

 

Священник захлебнулся в собственных криках.

 

– Да успокойтесь вы, святой отец, – перебил барон темпераментного клирика, – а то ненароком удар хватит. Мало мы с вами, что ли, исчадий ада уже пожгли. Если из-за каждого так волноваться – никакого здоровья не хватит.

 

– Вы, как всегда, правы, ваша милость, – смиренно склонил голову отец Бонифаций. – Заразу следует искоренять как можно скорее и без всякой пощады. Твердой рукой и с холодным сердцем искоренять. Жечь! Жечь! Жечь! Позвольте приступить? Все уже готово.

 

– Позволю-позволю. Только сначала посмотрим, что за ведьма такая и что там у нее с грудью. Это должно быть любопытно.

 

Барон повернулся к Бурцеву:

 

– Не желаете взглянуть, господин комтур?

 

– Э-э-э…

 

Бурцев не знал, что и сказать. Ведьма, шпионка, сиська дьявола какая-то, намечающееся аутодафе, на котором ему предлагали лучшие места в зрительской ложе. Все это несколько ошеломляло.

 

Молчаливое замешательство тевтонского посла барон расценил как знак согласия.

 

Глава 8

 

Костер был разложен возле самого рва. Аккуратно так разложен – по-немецки. Этакая поленница колодцем. Вокруг добротно сбитого дощатого эшафота. В центре – высокий столб. Понизу – охапки сухого хвороста и соломы. На дровах – ровнехоньких, одинаковых, словно на лесопилке напиленных, – потеки смолы и масла. Гореть такое сооружение должно с веселым треском и без дыма – жертва не задохнется, а именно изжарится заживо. Да… в чем-чем, а в казнях здесь толк знали.

 

А сама жертва уже стояла на дровяной куче. Прикована, примотана, привязана к столбу. Цепь и прочные пеньковые веревки, продетые сквозь пару железных колец, врезались в тело. Перекрученные путами сзади, за столбом, руки уже начинали синеть и опухать.

 

Молодая женщина лет двадцати с небольшим. Лица под длинными слипшимися волосами – пакля, а не волосы – так просто не разглядеть. Да и перепачкано все лицо. Дорожки слез на грязных щеках. Под глазом – синяк. Губы разбиты. Видимо, прежде чем отправить ведьму на костер, над ней здорово поизмывались.

 

Женщина была полуобнажена. Только нижняя юбка закрывала срам, а сверху, на обозрение всего честного люда выставлена… М-да… Голая грудь. Груди. Счетом ровно три.

 

Три молочные железы. Две – очень даже ничего, упругие, пышные, соблазнительные, располагались, где положено. Одна чахлая, маленькая, с кулачок величиной – как у девочки-подростка, но вполне сформировавшаяся, с острым соском в центре – приютилась промеж ними. Под платьем такую и не увидать, но на неприкрытом теле «сиська дьявола» сразу бросается в глаза.

 

– Ой-ой-ой! – запричитала за спиной Бурцева Аделаида. – Мерзость-то какая! Смотреть тошно. Жгли бы уж поскорее адово отродье, не тянули.

 

– Помолчи, а? – попросил Бурцев.

 

За спиной фыркнули. Но заткнулись.

 

Дружинники только покачивали, головами. Хабибулла, Сыма Цзян и Бурангул поглядывали вокруг. Тревожатся. Не ровен час, самих под горячую руку на костер загонят! Вон, уже заприметил кое-кто иноземцев нехристианского вида – волками смотрит на басурман. Если бы не явная благосклонность Альфреда фон Гейнца и не баронская свита…

 

Впрочем, сейчас гудящую толпу больше занимало другое. Трехгрудая ведьма на костре. Это все-таки зрелище поинтереснее, чем сарацин и два азиата.

 

Бурцев прислушался к разговору латников, толпившихся по правую руку. Воины из замковой стражи оживленно обсуждали приговоренную.

 

– Интересно, ежели грудь у нее такая, что ж тогда промеж ног будет? Может, рог или копыто?

 

– Дурак ты! Коли рог или копыто там, как бы тогда ее Дитрих обихаживал?

 

– Обихаживал? А ты верь ему больше, Дитриху-то! Может, как увидел красоту этакую, так всю мужскую силу и подрастерял наш Дитрих. Может, расхотелось ему сразу.

 

– Думай, о чем говоришь? Чтоб Дитриху, да расхотелось!

 

– Нет, а все же интересно, что под юбкой-то у ведьмачки.

 

– А вот сгорит юбчонка, тогда и посмотрим.

 

– Так не разглядеть же будет. Дым, огонь…

 

– А ты попроси отца Бенедикта, чтоб он только сзади поджигал. Тогда, небось, хорошо видно будет. Успеем разглядеть.

 

Хохот…

 

Альфред фон Рейнц объехал костер вокруг, с интересом рассматривая трехгрудую ведьму. Изрек:

 

– Н-да, хорош-ш-ша – аж сжигать жалко!

 

У Бурцева зародилась надежда, что аутодафе сегодня не состоится. Настроен фон Гейнц благодушно, а значит, мог из прихоти баронской пощадить трехгрудое чудо. Было бы здорово: смотреть, как человека сжигают заживо, Бурцеву совсем не хотелось.

 

– Хороша? – возмутился отец Бонифаций. – Как вы можете, Ваша милость, говорить так о порождении геенны огненной?!

 

– А что? Ведьмачка-то эта получше многих других порождений будет. По-моему, так даже самая безобидная из всех, что мы с вами на костер отправили.

 

– Безобидная?! – взвился священник. – Вы же знаете, кого она кормит своим молоком! И вы называете эту тварь безобидной!

 

– А вы что скажете, господин комтур? – обратился к Бурцеву барон.

 

Бурцев сказать ничего не успел. Аделаида, сидевшая за спиной, опередила:

 

– У вас, что же, часто… такое? – ляпнула княжна.

 

Фон Гейнц окинул удивленным взглядом странную «служанку», влезшую поперек орденского комтура. Но, видимо, припомнив, что девушка «немного не в себе», снизошел до ответа. По обыкновению – весьма подробного и многословного.

 

– Сейчас уже нет, нечасто. А вот раньше… Почитай, каждый месяц по несколько костров класть приходилось. И шестипалых жгли, и трехруких, и четырехногих. И двухголовых даже. Но эти обычно уже мертвыми рождались. Так мы их мертвыми и палили. Вместе с матерями. Ясно ведь, от кого нагуляли. От доброго христианина такие дети не рождаются. А уж сколько скотины попорченной сожгли – страшно вспомнить. Телята, свиньи, козы, птица домашняя…

 

– Кем? – спросила Аделаида.

 

– Что кем?

 

– Кем попорченной?

 

– Да уж известно кем…

 

Нет, барон определенно был в хорошем настроении, раз соизволил поддержать разговор с простой орденской служанкой. Впрочем, на миловидную тевтонскую сестричку в уродливом балахоне фон Гейнц поглядывал всю дорогу. И, судя по интересу, проявленному по отношению к ведьме, слабый пол интересовал барона ничуть не меньше, чем этого… как его… лысого Дитриха.

 

Бурцев нахмурился. Не нравилось ему все это – ученый уже. Был один такой немец, заглядывавшийся на Аделаидку. Плохо оно кончилось.

 

А болтливый барон продолжал:

 

– Проклятый треугольник здесь у нас под боком, – с какой-то противоестественной гордостью сообщил фон Гейнц. – Не на наших землях – Господь миловал! – у швейцарцев. Но утешение небольшое. Все деревеньки, что окрест стоят, регулярно поставляли адово отродье для костров отца Бонифация. Даже когда люди оттуда ушли, в семьях, что жили там прежде, нет-нет да уродится жуть какая-нибудь. Проклятое место – одно слово…

 

– Проклятое… Место… – сдавленным шепотом повторили сзади.

 

Аделаида за спиной дрожмя дрожала. Это Бурцев ощущал даже через плотный поддоспешник-гамбезон и кольчугу.

 

– Земпахское, Бальдекерское и Фирвальдштетское озера, – продолжал фон Гейнц. – Вот границы того треугольника. Раньше там еще стояли города и поселки. Люцерн, Земпах, Хильдисриден, Гисликон. Теперь – только развалины. По сию пору, кто сунется туда – назад не возвращается.

 

– А что, многие суются? – вступил в разговор Бурцев.

 

Таинственная аномальная зона – эти новоявленные Бермуды в самом центре Европы – его заинтересовало.

 

– Нет, конечно, – ответил барон. – Добрые католики туда не ходят. Кому ж охота душу свою бессмертную губить. Даже приближаться к проклятым местам люди боятся. Только нечисть всякая там нынче бродит.

 

– И что ж такое стряслось в этом треугольнике, а, барон?

 

– Так я же говорил вроде при нашей встрече – адова бездна там разверзлась на погибель швейцарцам. Геенна огненная открылась. А было то, дай Бог памяти, двадцать пять, нет – двадцать четыре года назад. Когда герцог Леопольд Третий Австрийский бить швейцарцев ходил. Да вот святой отец вам лучше расскажет, коли интересуетесь. Он сам все видел. Правда, издалека. Но потому лишь и уцелел.

 

– Видел-видел, – закивал отец Бонифаций. – С Бальдекерских гор. Его Светлость граф Вюртембергский Эбергард IV, именуемый Добрым[6], по приказу Его Сиятельства герцога Австрийского Леопольда III заходил в тыл швейцарцам. А я был в том отряде духовником.

 

– Что вы видели, святой отец? – поторопил Бурцев.

 

Каноник закатил глаза. Давняя картина, казалось, все еще стоит перед его взором.

 

– Яркую вспышку. До того яркую, что смотреть больнее, чем на солнце, было. Огненный шар, в мгновение ока испепеливший Хильдисриден, где доблестные рыцари в пешем строю бились с швейцарцами. Потом… потом столб пыли и дыма до самых небес. Он был похож… на гигантский гриб.

 

– На что? – Бурцев насторожился.

 

– На гриб. А после – и вспомнить страшно – волна пламени покатилась к трем озерам и за Рейс-реку. Огонь пожирал все, что могло гореть. И всех. Спастись смогли лишь австрийские всадники, оставленные на подступах к Сурзе охранять дорогу для обозов. Впрочем, и они погибли месяца за два-три. Кто-то дольше протянул, кто-то меньше, но в итоге всех Господь прибрал к себе, всех до единого. И каждому перед смертью явил милость свою – дал облегчение мукам, дабы сумел страдалец исповедаться и причаститься. А мучения были страшные. Тошнота, рвота, а слабость такая, что есть никто не мог. И понос кровавый. И мочились бедняги тоже кровью. И изо рта-носа кровь шла. И волосы выпадали. Лошади ускакавших из-под Сурзе тоже все передохли. Я сам долго болел, но Господь уберег меня, грешного-недостойного. Наверное, оттого, что не лез в самое пекло. Издали за всем наблюдал. И не долго совсем. Наш отряд, как увидел, что творится, сразу – на коней и за перевал…

 

Глава 9

 

Бурцев слушал и медленно выпадал в осадок. Неужели?! Неужели атомный взрыв? Но откуда в начале пятнадцатого столетия взяться ядерному заряду? Неоткуда! Если только…

 

«Атоммине» цайткоманды? Но разве такое возможно? «Атоммине» осталась в хронобункере СС с запущенным часовым механизмом. И на часах – меньше четырех минут. Так как же?

 

Может, все-таки не взрыв? Может, природный катаклизм какой? Ну, крупный метеорит, к примеру?

 

– А сверху на этот, как его, Хильдисриден ничего не падало? – поинтересовался Бурцев.

 

Священник поджал губы:

 

– Я же сказал: адское то пламя было. И шло оно снизу.

 

Хм… Извержение вулкана?

 

– А адское пламя разливалось, подобно лаве или…

 

– Разносилось подобно ветру.

 

Так-так-так… А еще этот таинственный недуг, выкосивший остатки герцогского воинства. Уж очень он смахивает на симптомы лучевой болезни, как минимум, средней степени тяжести. Как бы ни были прочны рыцарские латы, а от радиации они не спасут. Да, все сходится – даже характерный при радиоактивном поражении организма кратковременный период ремиссии – то самое «облегчение мукам», что дало возможность умирающим спокойно исповедаться и причаститься.

 

Ну, и наконец, главное… Бурцев еще раз взглянул на трехгрудую ведьму. Вот она откуда взялась, пресловутая «сиська дьявола». Результат мутации это. Как и все прочие уродства, взбудоражившие округу.

 

– Ну, так что, поджигать, Ваша милость? – торопил отец Бонифаций.

 

– Сначала моя милость явит милость этой ведьме, святой отец.

 

– Милость?! Ведьме?! – Священник не понимал барона и не желал понимать. – О чем вы говорите?!

 

– Пусть она ведьма, но ведь и дама к тому же, – хмыкнул фон Гейнц. – А я как-никак рыцарь. Так что… Пусть ее придушат перед сожжением. Чтоб не мучилась.

 

– Но…

 

– Не спорьте, святой отец. Грешное тело, как и должно, будет предано огню. А большего не нужно.

 

Наверное, в данной ситуации это было верхом милосердия и благородства. Однако Бурцеву по-прежнему не хотелось становиться молчаливым свидетелем бессмысленного смертоубийства.

 

– Позвольте, господин барон. – Он повернулся к фон Гейнцу.

 

– Да, слушаю?

 

– У меня будет к вам одна просьба весьма деликатного характера.

 

– Чем я могу помочь, почтенный комтур?

 

– Отдайте ведьму мне.

 

Сзади чуть не грохнулась на землю Аделаида.

 

– Вам?! – Брови фон Гейнца скрылись где-то под поднятым забралом. – Помилуйте, но зачем вам ведьма?!

 

Отец Бонифаций встревожился.

 

– Тварь следует изничтожить! – гневно потряс крестом священник. – Как можно оставлять в живых такую мерзость?

 

– Вацлав! – зашипела в ухо Аделаида. – На кой ляд тебе сдалась эта мерзопакостная девка?!

 

Бурцев ответил.

 

Сначала – барону и священнослужителю:

 

– Братья ордена Святой Марии в живых мерзость не оставляют. Но вначале я намерен с ней поговорить и расспросить кое о чем…

 

Соврал, конечно. Рыцарь и святой отец непонимающе хлопали глазами.

 

– О чем расспрашивать ведьму?! – вознегодовал отец Бонифаций.

 

Пришлось сочинять на ходу:

 

– Какому демону она подчиняется. Как поддерживает связь с ним. С какого конца садится на помело. Ну, и вообще, не мешало бы учинить следствие по всей форме.

 

– Вацлав, – шептала за спиной супруга, – признавайся, зачем тебе девка с тремя грудями? Тебе двух моих мало, да?

 

Бурцев процедил сквозь зубы:

 

– Не ревнуй. Я просто не люблю, когда жгут невинных людей.

 

– Ревновать? – дернулась Аделаида. – Тебя? К ней?! Много чести вам обоим! И кого ты тут называешь невинным?

 

– Тихо, – предупредил Бурцев. – Веди себя, как подобает служанке. Иначе мы тоже всей толпой пойдем на костер. Хочешь гореть в одном пламени с ведьмой?

 

Аделаида заткнулась. Видимо, не хотела. Вместе с трехгрудой ведьмой – точно нет.

 

Барон хмурился:

 

– Следствие, значит? Вы имеете в виду пытки, господин комтур? Ну, если это, действительно, так необходимо, мы можем устроить… В подвалах замка имеются темницы с пыточным инструментом. Хотя, честно говоря, я бы…

 

– Вообще-то, я говорю не о пытках, – перебил Бурцев.

 

Лицо фон Гейнца вытянулось.

 

– Но как проводить дознание без пыток?! Разве такое возможно?

 

Бурцев сделал постную физиономию.

 

– Слово Божие, только лишь слово Божие…

 

– Вы полагаете, я не читал молитв над этой ведьмачкой?! – брызгая слюной, встрял отец Бонифаций. – Да с тех пор, как ее сюда доставили, только этим занимаюсь. И думаете, я добился признания или раскаяния? Это сатанинское отродье лишь бранится. И притом, замечу, – весьма премерзопакостно! Я подозреваю, помимо прочего, тут имеет место быть великая одержимость.

 

– Я, конечно, никоим образом не хочу ставить под сомнение ваш непререкаемый авторитет, святой отец, – мягко произнес Бурцев. – Однако должен заметить, что братья-каноники ордена Святой Марии, уже не одну сотню лет оберегающего границы христианского мира от язычников и прочих врагов истинной веры, являются все же более сведущими в некоторых вопросах противоборства с нечистой силой.

 

Глава 10

 

Священник из Шварцвальдского замка обиделся, побагровел, фыркнул гневно. Ладно, пусть себе…

 

Бурцев продолжил, обращаясь уже к фон Гейнцу:

 

– Господин барон. При нашем посольстве состоит лучший м-м-м… экзорцист ордена. Позвольте представить – отец Джезмонд.

 

– Кто? – живо заинтересовался рыцарь. – Где?

 

Бурцев кивком указал на Джеймса Банда. А что? Папский брави вполне мог сгодиться для этой роли.

 

– Но разве сейчас требуется экзорцизм? – неистовый отец Бонифаций рвался в теологический диспут.

 

И нарвался.

 

– Экзорцизм требуется всегда, – весомо и назидательно ответил Бурцев. – В общении с порождениями ада – особенно. Да вы и сами только что упомянули о случае великой одержимости?

 

Крыть было нечем. Отец Бонифаций лишь беззвучно шевелил губами.

 

– К тому же отец Джезмонд прославился не только изгнанием дьявола, – с серьезным видом добивал оппонента Бурцев. – Он еще и великий чудотворец. В свое время отец Джезмонд вернул себе утраченный глаз. Я сам был тому свидетелем.

 

Еще в Венеции грозный брави Джезмонд Одноглазый, действительно, преобразился в двуглазого.

 

– Так что, возможно, он даже сумеет избавить несчастную от третьей груди.

 

– Меч? – не без интереса спросил фон Гейнц. – Или отец Джезмонд хочет прижечь сиську дьявола раскаленным железом?

 

– Слово Божие, – повторил, закатывая глаза, Бурцев.

 

– А если не получится? – не унимался замковый духовник. – Лишняя грудь, выкармливающая по ночам врага рода человеческого, – это не волос. Так просто от нее не избавишься.

 

– Если не получится, отец Джезмонд узнает от нее, – Бурцев глянул на осужденную, – все, что должно знать. А после – убьет ведьму.

 

– Ее тело должно сгореть в огне, – хмуро заявил отец Бонифаций.

 

– Не обязательно. Есть иные, не менее действенные способы, известные, правда, лишь опытнейшим борцам с нечистой силой и лучшим экзорцистам.

 

Отец Бонифаций захлопнул варежку.

 

– Мы можем присутствовать при допросе? – поинтересовался барон.

 

Альфред фон Гейнц был очень любопытен.

 

– Лучше не надо, – твердо сказал Бурцев. – Во-первых, посторонние лишь помешают отцу Джезмонду своим присутствием. А во-вторых, обряды, которые он станет проводить над ведьмой, – это весьма опасное таинство. Изгнанная нечистая сила может овладеть непосвященным и незащищенным. Вам ведь не хочется, чтобы на вашей груди тоже выросла сиська дьявола, любезный барон?

 

Фон Гейнц побледнел.

 

– Не-е-ет…

 

«Отец Джезмонд» уже подыгрывал Бурцеву, важно кивая. Притихший отец Бонифаций смотрел на коллегу-экзорциста с уважением и страхом.

 

Барон покачал головой. Пробормотал под нос:

 

– Удивительных все же послов шлет нынче орден. Не зря меня предупреждали.

 

Затем фон Гейнц махнул рукой, гаркнул:

 

– Отогнать всех от костра! Очистить пространство! Казни не будет.

 

Ведьму с поленницы Бурцев снимал под разочарованный гул толпы сам. Полуголую, извивающуюся, как змея, норовившую укусить. Ничего… справился. После взбалмошной Аделаиды с любой мегерой справишься. Вот только…

 

Глаза только так и цеплялись за обнаженную женскую грудь. За третью – среднюю – по большей части. И не одни глаза. Рука во время возни на эшафоте тоже пару раз соскользнула. Случайно – уж слишком трепыхалась чертовка. На ощупь третья грудь оказалась такой же упругой и волнующей, как и две другие. Да уж, да уж…

 

Едва Бурцев стащил мутантку на землю, как кто-то сильно дернул его за плащ. Какого?!. Бурцев оглянулся.

 

Аделаида! Княжна была в бешенстве.

 

– Чего пялишься на нее? – зашипела полячка. – Чего лапаешь? Понравилась ведьма, да?

 

Блин, опять начинается!

 

– Уймись, – шикнул Бурцев. – На нас люди смотрят.

 

И – громче:

 

– Не волнуйся, сестра, ведьма не причинит нам вреда.

 

Ведьму он отдал на попечение Джеймсу. Распорядился – тихо, чтоб никто не услышал:

 

– Смотри в оба. Не дай сбежать, а то точно прикончат ее тут. И сам не вздумай убивать, понял?

 

– Да что я, душегуб какой-то, что ли?! – возмутился лучший киллер Венецианской республики Джеймс Банд. – Бабу без причины резать не стану.

 

– И правильно. И не надо. Помни – никакая она, на самом деле, не ведьма. На лишнюю грудь не обращай внимания. Остальное позже объясню.

 

– А-а-а, – махнул рукой Джеймс. – Ведьма – не ведьма. Одной сиськой больше, одной меньше. В венецианских борделях мне доводилось видеть и не таких уродин-куртизанок. Они стоили дорого и сношались вовсе не с нечистой силой.

 

– Правда? – удивился Бурцев.

 

– Ну да. Ублажали пресыщенных аристократов из знатнейших родов. Так что лишней грудью меня не напугаешь. И потом… Что значит третья грудь в мире, где папствуют сразу аж три папы.

 

Да, похоже, троепапство на Джеймса произвело куда большее впечатление, чем все остальное. Увы, столь же терпимыми оказались не все. Подошел Освальд. Спросил тихонько, накручивая на палец длинный ус:

 

– Слушай, Вацлав, зачем нам связываться с нечистой силой? Ведьму спасать – грех. Жгли ее немцы – и ладно. А нам ноги отсюда уносить надо.

 

– Ну, знаешь, Освальд! – Бурцев нахмурился. – Когда-то в Новгороде и меня чернокнижником объявили. Тоже сжечь хотели. Нет, баба эта останется с нами. Я ведь и правда поговорить с ней хочу. Глядишь, и расскажет что путное. А сбежать мы пока все равно не сможем. Никто не отпустит. Подождем ночи. В темноте ускользнуть проще будет.

 

Освальд сокрушенно покачал головой, но отошел.

 

И – вновь подступила Аделаида:

 

– Что, совсем околдовала тебя ведьмачка, да, муженек?

 

Бурцев сплюнул. Ну, достала!

 

– Знаешь, Аделаида, если и встречал я на своем веку настоящую ведьму, так то не она. – Он кивнул на мутантку.

 

– А – я, да? – правильно поняла Аделаида.

 

– Вацлав, Агделайда, потише вы. – Ядвига поспешила встать меж ними. – К нам направляется Его Милость.

 

Спешившийся барон фон Гейнц, действительно, шел по очищенному от зевак пространству.

 

– Все хорошо? – осведомился рыцарь, приблизившись. – Мне показалось, будто орденская сестра позволяет себе…

 

– Нет, все в порядке, барон. Сестра просто очень боится ведьмы и просит позволения держаться от нее подальше. – Бурцев поспешил сменить тему: – А где же Его Императорское Величество? Он не выходил смотреть на казнь?

 

Пышной императорской свиты поблизости не наблюдалось.

 

– Его Величество Рупрехт Пфальцский все прекрасно видит во-о-он из той башни, – понизил голос фон Гейнц. – И выходить из замка лишний раз ему незачем. Император прибыл сюда прошлой ночью, втайне. А в толпе могут оказаться лазутчики швейцарцев или недовольных императором курфюрстов. Не забывайте, о переговорах Его Величества с орденом прежде времени не должен знать никто. Для обывателей вы – не послы, а обычные рекрутеры, объезжающие города и замки империи, чтобы собрать под знамена братства Святой Марии рыцарей и кнехтов для предстоящей войны с Польшей и Литвой.

 

Бурцев кивнул. Вот, оказывается, какой легенды им следует придерживаться. Что ж, неплохая легенда. Только нужно будет, чтобы Сыма Цзян, Бурангул и Хабибулла закрыли лица шлемами и не снимали их без крайней нужды.

 

– Вы ведь, конечно, знаете об этом, – барон встревожился, – ну, о том, что вам надлежит играть роль рекрутеров?

 

– Конечно, знаю, – заверил Бурцев.

 

Теперь он знал. Теперь – конечно, знал.

 

– Ну, тогда прошу следовать за мной.

 

– Куда?

 

– На аудиенцию. Из замка прибыл посланник. Его Императорское Величество пожелал встретиться с вами немедленно, господин комтур.

 

Глава 11

 

– Странный вы все-таки посол, комтур, – такими словами встретил Бурцева император.

 

Холодные взгляд скользнули по лицу «посла», по доспехам, которые давным-давно вышли из рыцарской моды. По гиммлеровской папке со свастикой – ее Бурцев сунул за пояс. Такие бумаги лучше держать при себе.

 

– Очень странный…

 

Бурцев решил промолчать. Только склонил голову перед монархом. Помогло…

 

Император ответил сдержанным кивком. И вроде успокоился.

 

Его Императорское Величество Рупрехт Пфальцский, чей полный титул звучал длинно, коряво и неудобопроизносимо – Курфюрст Пфальцский, Король Немецкий, Император Священной Римской империи, – был человеком сухим, резким и жестким. В делах и поступках, в движениях и словах. Колючий взгляд условного властителя условной империи мог вызывать либо страх, либо неприязнь – третьего не дано. Подергивалось в тике левое веко, губы были плотно стиснуты, кулаки – сжаты.

 

Император был уже в возрасте, для этих времен весьма почтенном – далеко за пятьдесят. Или уж скорее около шестидесяти[7]. Но выглядел относительно моложаво и был полон энергии. Вот только нервы расшатаны до безобразия. И волосы – седые-преседые.

 

Десять лет назад Рупрехт Пфальцский был избран на императорский престол вместо короля чешского, курфюрста бранденбургского Венцеслава, свергнутого другими своенравными курфюрстами Священной империи. Не желая повторить судьбу своего предшественника, Рупрехт давно уже вынашивал тайные планы объединения разрозненных германских земель и укрепления номинальной императорской власти. Подчинить курфюрстов – вот в чем он видел смысл оставшейся жизни. Тевтонский орден был потенциальным и, пожалуй, самым могущественным союзником Его неудовлетворенного сложившимся положением дел Величества.

 

– Проклятая булла! – неожиданно провозгласил император. – Все эта проклятая «Золотая булла», подписанная бесхребетным папашей Венцеслава Карлом IV Люксембургским!

 

Рупрехт быстрыми шагами мерил комнату, с ожесточением впечатывая в каменный пол кованые каблуки тяжелых сапог. Поступь звучала грозно. На перевязи слева свисал длинный меч, тяжести которого пожилой Рупрехт, казалось, не замечал вовсе.

 

«Крутой старикан», – думал Бурцев. И молчал. И слушал. Молчать и слушать сейчас было безопаснее. Бурцев ни малейшего представления не имел, о чем следовало говорить в его ситуации.

 

Помещение, предоставленное хозяином замка для переговоров, располагалось в восточном крыле замка и имело два окошка-бойницы, выходивших на замковый ров. Ну что еще… Закопченный камин, потрескивающие факелы, массивный стол от стены до стены, уставленный снедью на добрую дружину, пара длинных лавок, тяжеленный стул с подлокотниками, высокой спинкой и необоснованными претензиями на трон. И запертая дверь. Массивная, дубовая, обитая железом.

 

По ту сторону двери дежурит молчаливая стража императора. По эту находятся переговорщики. Расхаживающий Рупрехт Пфальцский и фальшивый «комтур». Больше на встречу за закрытой дверью не пустили никого. Дружине и освобожденной ведьме пришлось остаться на замковом дворе под охраной императорской стражи. И Бурцев крайне неуютно чувствовал себя за огромным пустующим столом. Да еще и без оружия. Все колюще-рубяще-режущие предметы его попросили сдать. Мнительный император не доверял никому. Даже потенциальным союзникам.