Зимовец А.А. 11 страница

 

– Мне жаль, что твои люди погибли, – сказал Бурцев.

 

– Мы давно воюем с немцами, – голос швейцарца посуровел. – А на войне умирают.

 

Что ж, верное замечание.

 

Глава 32

 

– По Швабии ходят слухи, будто у барона фон Гейнца гостит некая знатная особа, – после недолгой паузы продолжил предводитель лесного братства.

 

Надо же! А ведь визит кайзера Священной Римской империи вроде бы держится в секрете. Наверное, недостаточно хорошо держится.

 

– Никто не знает, кто именно посетил Шварцвальдский замок и с какой целью. Это тайна слишком хорошо охраняется. Мы же решили выяснить, кем является гость барона. И как до него добраться.

 

– Зачем?

 

– Убить, – глухо выдохнул арбалетчик. – Один меткий выстрел – и одним важным немцем меньше. Разве это плохо?

 

Нет, определенно, это все-таки идейный разбойник. Террорист пятнадцатого века, вместо «калаша» вооруженный самострелом.

 

– Вообще-то гостем барона был император Рупрехт Пфальцский, – сказал Бурцев. – Но, думаю, он уже мертв. У меня, по крайней мере, есть все основания так полагать. Я лично всадил в него… м-м-м… В общем, в Его Величестве сейчас должно быть слишком много дырок, несовместимых с жизнью.

 

– Знаю, – кивнул Телль. – Теперь – знаю. Берта обо всем рассказала.

 

– Обо всем? – не понял Бурцев.

 

– И о том, как ты убил Рупрехта из заколдованной бомбарды тевтонских колдунов, чей знак – изломанный крест, рассказала тоже. После бегства Берта вернулась к Шварцвальдскому замку. Она наблюдала за крепостью. Видела, как из ворот выехал император со свитой. Потом тайком следовала за отрядом Рупрехта и стала свидетелем вашей стычки там, где дорога проходит меж двух холмов.

 

Бурцев только покачал головой. Отчаянная баба эта ведьма Берта.

 

Телль вздохнул:

 

– Жаль, что об императоре нам не было известно раньше – когда Берта отправлялась в замковые предместья послушать молву и развязать говорливые языки.

 

– Почему жаль? – не понял Бурцев.

 

– Знали б, что в Шварцвальдский замок прибыл сам Рупрехт, – были б осторожнее. Берту бы не схватили. И не случилось бы всего… того…

 

Голос лесного стрелка дрогнул. Зазвучал глухо-преглухо, обещая кому-то бо-о-ольшие неприятности. Бурцев вспомнил Дитриха Лысого, костер перед замком, камеру в башне. Да, много чего пришлось пережить Берте. И можно представить, каково сейчас ее супругу.

 

– Но никто ведь и предположить не мог, что дороги будут так тщательно охраняться.

 

– Погоди-погоди, ты что, жену на разведку посылаешь? – вдруг сообразил Бурцев.

 

– Посылаю, – спокойно ответил Телль. – А что делать, если из всех нас лишь Берта может пройти там, где остальным путь заказан. Ее уродство не бросается в глаза столь явно.

 

Собеседник Бурцева снял, наконец, шлем. Отстегнул ремешок под подбородком и… М-да, лучше бы он этого не делал. Ну, не так сразу, по крайней мере.

 

Вскрикнула и отвернулась Аделаида. Бурцеву тоже стоило немалых усилий не отводить взгляда. Все-таки смотреть на подобных представителей рода человеческого… Не то чтобы противно – трудно. Неприятно. И оттого не хочется вовсе. Люди в таких случаях инстинктивно прячут глаза и воротят носы. Ох, и жутковатым же типом был этот Телль. По сравнению со своим предводителем остальные лесные стрелки казались теперь довольно милыми созданиями.

 

Лицо, прятавшееся под шлемом и подбородником, перекошено, словно от непрекращающейся зубной боли. Сами зубы, большие и неровные, выступали изо рта. Натянутые на них губы изогнуты в вечной улыбке. Печальной и страшной одновременно. Да, с таким речевым аппаратом трудно сохранить безупречную дикцию. Отсюда, наверное, и сипение, сопровождавшее каждое слово инвалида-арбалетчика.

 

И ведь это еще не все. Лицевые кости справа вмяты внутрь. Не понять даже – то ли врожденный дефект это, то ли последствие тяжелого ранения. Удара булавой, например. Нет, пожалуй, это все-таки врожденное, потому как после таких ударов булавой люди попросту не выживают.

 

А на голове – на самом темечке – здоровенный, с кулак Гаврилы Алексича, затверделый нарост. Словно плоть и кость, вбитые, вдавленные в череп справа, выпятились наружу сверху… Что ж, теперь понятно, зачем несчастный калека носит такой высоченный шлемак. А чтоб шишка помещалась.

 

Шишка была голая, без единого волоска и оттого особенно сильно выделялась на фоне пышной шевелюры рано седеющего брюнета. А может, и не рано. Возраст по изуродованному лицу определить трудно. На шишке виднелся старый шрам – небольшой, неглубокий, но отчетливо различимый на бледной коже, обтягивавшей чудовищный нарост.

 

Ох-хо-хо… Вот о каких говорят «как бог черепаху»… Вообще удивительно, что миловидная на личико Берта, уродство которой под платьем вовсе и не заметно, выбрала в супруги этакого Квазимодо. Явно не за внешность полюбила. Бурцев сглотнул. Что ж, будем считать – перед нами достойный человек с прекрасным внутренним миром. Повезло, будем считать…

 

– Не нужно скрывать своих чувств, – оскал на искореженном лице мало напоминал улыбку. – Я давно привык, что при первом знакомстве со мной люди шарахаются прочь.

 

Судя по голосу – сиплому, спокойному и немного насмешливому, действительно привык. Воспринимает это как должное, естественное, само собой разумеющееся, не обижается. Ладно, уже лучше…

 

– Да и не только от меня шарахаются.

 

Кивок назад. Туда, где стояли стрелки, напугавшие Агделайду Краковскую.

 

– Поэтому если у тебя, Вацлав из рода Бурцев, есть сомнения в целесообразности нашего союза, мы можем разойтись мирно, забыть друг о друге и дальше вести свою борьбу порознь.

 

– Ты предлагаешь союз? – заинтересовался Бурцев.

 

Союзники им сейчас нужны. А уж какие физиономии будут у тех союзников – дело десятое. Для устрашения врага – так вполне сгодятся и эти.

 

– Да, предлагаю. Тебе известны секреты тевтонских колдунов, носящих знак поломанного креста. Ты смог воспользоваться их бесконной колесницей, тебе подвластна зачарованная бомбарда. Но у тебя мало людей. У меня их больше. Почти все великолепно владеют арбалетами. И они храбры. С ними можно устраивать засады и с ними можно идти в любую атаку.

 

Ага… особенно в психическую. С такими рожами и стрелы не понадобятся. Без арбалетов мутанты врага в бегство обратят. А уж если меткость лесной братвы столь же убийственна, как и внешний вид…

 

– Ты, наверное, тоже неплохо стреляешь? – в раздумьях спросил Бурцев.

 

– Телль и арбалет – неразделимы, – прозвучал гордый ответ.

 

Стоп! Телль и арбалет?

 

В голове, наконец, что-то замкнуло. Сработал контактик. Вот оно откуда… Телль… Бурцев вспомнил. Сопоставил… Нет, не может быть! Тот самый знаменитый Телль вроде бы должен был жить раньше. Веке в четырнадцатом, наверное. Хотя кто его знает… Точно – никто.

 

– Тебя, случаем, не Вильгельмом кличут? – спросил Бурцев.

 

– А что? – подобрался арбалетчик.

 

– Не ты ли, случайно, попал стрелой в яблоко на голове сына?

 

Телль помрачнел:

 

– Случайно не я. И зовут меня Вальтер.

 

Ошибся. Бурцев кивнул. Бывает… Мало ли в Швейцарии Теллей.

 

– Я – тот самый сын, в яблоко на голове которого стреляли… стрелял… отец.

 

– Что?! – А теперь глаза у Бурцева полезли на лоб.

 

– Вот, – швейцарец ткнул пальцем в безобразный нарост на темени, – то самое яблоко.

 

Вообще-то, по форме голая шишка, в самом деле, отдаленно напоминала яблоко. Отдаленно, но напоминало. Большое такое, крупное… Спелое.

 

– А это, – Телль тронул шрам на «яблоке», – след отцовской стрелы. Мое яблоко, как мое проклятие, – всегда со мной. И этот след – тоже. Он не дает забыть… Ничего. Ни о чем. Никогда.

 

Глава 33

 

Глаза предводителя лесных стрелков горели. Телль рассказывал…

 

– Шла охота. На таких, как я. На таких, как мы. На тех, кто не похож на остальных. Нас было много. Ибо из года в год дети в кантонах рождались такие, что… – Вальтер сглотнул, не договорив. Продолжил после паузы: – Многих изгоняли из общин и кантонов. Иногда – вместе с семьями. Многих убивали. Соседи. Или родные. В наших уродствах видели печать врага рода человеческого. А немцы разглядели в том свою выгоду.

 

Императорский лизоблюд ландфогт Герман Геслер под предлогом борьбы с порождениями дьявола привел в наш кантон войска. Вожди и старейшины не противились. Помогали германцам. Нас боялись. От нас хотели избавиться. Все. Потом немецкие и австрийские отряды пришлось изгонять с оружием в руках. Но то было потом…

 

Вальтер помолчал, сжимая и разжимая кулаки. Снова заговорил:

 

– Мой отец никому не позволял причинить мне вред. В наших общинах Альтдорфа и Бюрглена его уважали и боялись. Особенно боялись его стрел, ибо во всей округе, во всем кантоне Ури, а может, и во всей Швейцарии не нашлось бы второго такого стрелка. В состязаниях арбалетчиков отцу не было равных. Да и меня он сызмальства учил метко метать стрелы.

 

Снова пауза. Снова недолгое молчание.

 

– Когда в наши края вступил отряд Геслера, отец зарядил два арбалета. Свой и мой. Ибо он знал уже, что это пришли за мной. Императорский наместник повесил на шест посреди рыночной площади свою шляпу, после чего разослал гонцов по окрестностям. Он объявил, что начинает дознание и поиск приспешников сатаны. Ландфогт сказал, что любой, кто попытается укрыться и по доброй воле не выйдет поклониться его шляпе, будет корчиться в муках и найдет смерть под этим столбом.

 

– Ты не вышел? – спросил Бурцев.

 

– Нет. Сразу – нет. Первым вышел отец. И сбил шляпу. Стрелой. Со столба. Со ста шагов. Потом взял второй арбалет. И пообещал вогнать следующую стрелу в голову Геслера, если тот не уберется восвояси. Я тем временем перезаряжал разряженный самострел.

 

Геслер сразу смекнул, с каким стрелком имеет дело. Рисковать своей головой он не желал. Но и уезжать с пустыми руками было не в правилах ландфогта. Геслер приказал своим воинам опустить оружие. Геслер предложил Божий суд.

 

Увидев меня, он сказал отцу так: «Если вторая твоя стрела окажется столь же меткой, как первая, и со ста шагов попадет в яблоко, вросшее в голову твоего сына, я покорюсь воле Господа и не стану впредь преследовать никого из вас. Если же ты промахнешься – умрешь вместе со своим уродцем, ибо всем будет ясно, что шишка на его голове – нечистая метка, из коей рано или поздно произрастут рога». Эти слова я не забуду вовек.

 

Вальтер тронул нарост на своей голове. Нахмурился, вспоминая, переживая заново.

 

– Расстояние было приличное. А шишка – это все-таки не шляпа. Но шанс…

 

– Шанс?

 

– Случай доказать при свидетелях, раз и навсегда доказать, что никакого отношения к нечистой силе я не имею… Это было важно и для отца, и для меня самого. Отец согласился.

 

– А ты?

 

– Я верил в меткость его глаза и твердость его руки. И в Божий суд верил. Я вышел к столбу, под которым лежала дырявая шляпа Геслера. И отец выстрелил.

 

– Но он ведь не сбил… э-э-э… яблоко.

 

– Если бы сбил, я, возможно, не разговаривал бы сейчас с тобой. Не знаю, смогу ли я вообще жить без этой шишки. Но речь шла не о том, чтобы сбить яблоко – а о том, чтобы попасть. Отец попал. И выполнил условия договора. Наконечник стрелы лишь содрал кожу. Потекла кровь, которую видели все. Этого было достаточно для определения правого в споре посредством Божьего суда. Было бы достаточно, если б Геслер оказался человеком чести. Но Геслер был подлецом. Забыв о договоре, забыв о своем обещании, он приказал меня схватить. Мерзавец надеялся, взяв меня в заложники, вынудить отца сдаться.

 

Отец не сдался. Отец сказал, что ни ему, ни мне терять больше нечего и что отныне он не верит ни единому слову немцев. Перезаряженный мною арбалет смотрел в лицо ландфогту. Отец обещал спустить тетиву, если Геслер немедленно не отпустит меня. Слова отца звучали убедительно. И Геслер меня отпустил.

 

– Вы с отцом спаслись?

 

Телль-младший повесил голову. Бурцев невольно отвел глаза от уродливой шишки со шрамом.

 

– Спасся я. Один. «Иди, сынок, – сказал мне отец. – Если останемся здесь вместе, погибнем оба. И оба погибнем, как только я опущу арбалет. Тогда некому будет мстить». Возразить было нечего. И противиться воле отца я не осмелился. Я ушел. А отец держал на прицеле Геслера, чтобы тот не мог послать погоню. Отец давал мне время. Арбалет перезаряжается медленно, и он успел бы пустить только одну стрелу. Но и одной стрелы Вильгельма Телля было бы достаточно, чтобы отправить Геслера в ад. Это понимали все. И Геслер – тоже.

 

Потом я узнал, что отец не опускал арбалет до темноты. До поздней ночи Геслер не смел пошевелиться и открыть рта. Лишь когда непроглядный мрак укрыл фигуру ландфогта, он приказал своим воинам взять отца. Отец пристрелил кого-то из нападавших. Но сам Геслер в тот раз избежал справедливой кары.

 

– Твой отец убил его позже, так ведь?

 

– Не так. – Телль-младший хмуро смотрел в землю. – Мой отец не мог его убить. Моего отца утопили в озере. Бросили связанным в воду при переправе. Но слишком много было свидетелей Божьего суда и вероломства Геслера. В кантоне назревало восстание. Весь Ури требовал освободить Вильгельма Телля, и люди Геслера распустили слух, будто отец спасся. Сбежал прямо из лодки.

 

– И немцам поверили?

 

– Поверили. Когда Геслера настигла арбалетная стрела, все говорили – стрела Вильгельма. На самом деле это была моя стрела. Но какая разница?

 

Бурцев кивнул. Действительно, никакой. Телль-младший завершил то, чего не успел Телль-старший. Все, правда, выходило не совсем так, как в классической легенде. Но ведь то легенда, и тот Телль – миф. А этот – вот он, настоящий.

 

Глава 34

 

Еще некоторое время они молчали.

 

– А дальше? – этот вопрос задала Агделайда Краковская. Повествование Телля княжна слушала, затаив дыхание. – Что было дальше?

 

– Дальше? – Вальтер невесело оскалился. – А дальше все обернулось против меня. – Вернуться в общину мне не позволили. Обвинили в трусости. В том, что я предал отца, оставив его одного против геслеровских головорезов. Странно было слышать такое от соседей, которые сами покорно кланялись немецкой шляпе и молча наблюдали, как вяжут отца.

 

Что ж, я на них не в обиде. Простым людям нужен простой герой. Красивый, сильный, здоровый, а не страшилище вроде меня. Отец, стал героем. Я остался всего лишь ходячей мишенью. Недостойным носителем яблока для стрельбы.

 

– Но тебя самого эта роль не устраивала? – спросил Бурцев.

 

– Нет. Я собрал таких же изгоев из разных общин.

 

Вальтер указал на свое лесное воинство. На стрелков, стоявших сзади.

 

– Кантоны не хотят нас видеть в составе своих баталий. Многие по-прежнему считают нас исчадиями ада, хотя, как видишь, никаких рогов из моей шишки до сих пор не выросло.

 

– И вы создали свою общину?

 

– Да, и ведем свою войну. У каждого из нас есть повод ненавидеть немцев. Впрочем, если к нам в руки попадется член кантона, причинившего вред кому-либо из нас, ему тоже не будет пощады.

 

Вот уж настоящие лесные братья. Ни за ваших, ни за наших. Сами по себе. Что ж, с этим – ясно. Но надо было спросить еще об одном… Проверить, уточнить, получить подтверждение. Тому, что известно и так. И все же…

 

– Вильгельм, а откуда в этих краях столько э-э-э… – Бурцев замялся, подбирая слово помягче.

 

– Уродов? – спокойно подсказал Телль-младший. – Все началось после того, как под ногами рыцарей герцога Леопольда Третьего, вошедших в наши земли, разверзлась бездна, и геенна огненная поглотила австро-германское воинство.

 

Ну-ну… А отец Бонифаций, помнится, говорил, что геенна разверзлась на погибель швейцарцам, посмевшим выступить против герцога. Впрочем, кого спалил огонь, уже не важно. Важен сам факт. Все сходилось. Каноник, намеревавшийся сжечь трехгрудую Берту, не сочинял, не выдумывал. И штурмбанфюрер из тевтонского посольства тоже говорил правду.

 

«Атоммине» выброшена в прошлое. И где-то неподалеку, в самом деле, имел место ядерный взрыв. Последствия которого сказываются до сих пор. Налицо, блин, те последствия.

 

Бурцев смотрел на изувеченное еще до рождения лицо Телля, на жуткого вида арбалетчиков за его спиной. Мутации, мутации, мутации…

 

– Отец рассказывал, что в долине меж трех озер до небес поднялся столб огня, похожий на…

 

– На гриб?

 

– Да, точно… – Во взгляде Вальтера промелькнула удивление.

 

– А твой отец сам-то видел этот гриб?

 

– Видел. Он вел небольшой отряд стрелков, собранных в горных районах для борьбы с герцогом Леопольдом. Отец направлялся к Гисликону и Земпаху через перевалы. Мать, носившая уже в то время меня под сердцем, сопровождала его. Многие женщины ушли тогда со своими мужьями, не желая оставаться в беззащитных селениях. Но отряд отца не принимал участия в битве. Сражение началось раньше срока, и его стрелки не успели миновать горы. Отец и мать видели только адское пламя, опалившее Гисликонскую долину.

 

«И подхватили приличную дозу, – подумал Бурцев, глядя на Телля-младшего. – Дозу, после которой уже не рождаются здоровые дети».

 

– В долине трех озер, где горела земля и плавились камни, больше не живут люди. Из окрестностей тоже ушли целые общины. Места эти теперь считаются проклятыми. Заходить туда боятся. И немцы, и ополчения кантонов. И… – снова – широкий оскал на смятом лице Вильгельма, – и нам это только на руку. Возле долины трех озер удобно прятаться.

 

– Лучше бы вы этого не делали, – сказал Бурцев.

 

– Почему?

 

– Да так…

 

Он не стал объяснять. Не сказал того, о чем подумал. А подумал Бурцев о ребенке, который со временем родится у этой пары мутантов – у трехгрудой красавицы и стрелка с изувеченным в утробе матери лицом. Радиацией изувеченным. Страшно даже предположить, каким будет тот ребенок. Хотя, скорее всего, Вальтер и Берта останутся бездетными. Так, пожалуй, было бы к лучшему.

 

Бурцев спросил:

 

– Как далеко отсюда долина трех озер?

 

– Два-три дня хорошего ходу. Потом нужно перевалить через горный хребет. Если хочешь там укрыться…

 

– Нет, – отрезал Бурцев. – Там укрываться я хочу меньше всего. Наоборот, я бы предпочел держаться от тех мест подальше. И вам советую.

 

– Ну почему же?! Прямо туда, где из земли било адово пламя, мы ведь и не ходим…

 

Ну, хоть на это-то ума хватило – не соваться в эпицентр атомного взрыва!

 

– …а окрест… Знаешь, какая там рыба крупная водится?

 

– Да уж представляю себе!

 

– А грибы, а ягоды? А яблоки? – взахлеб расхваливал свои угодья мутант.

 

Бурцев невольно покосился на «яблоко», что украшало голову Телля.

 

Похоже, тратить время на разубеждение этого ходячего накопителя бэров – занятие бесполезное. Лучше сейчас решить иные вопросы.

 

– Вальтер, ты, кажется, говорил о союзе, – напомнил Бурцев.

 

– Говорил.

 

– Идем в наш лагерь. Там все и обсудим.

 

Вальтер Телль не возражал.

 

– Только не лезь впереди меня, – попросил Бурцев. – И своим стрелкам скажи. А то мои ребята, чего доброго, встретят вас не так, как должно встречать союзников.

 

Сыма Цзян, к примеру, пулеметной очередью может поздоровкаться. От неожиданности-то. И с перепугу…

 

Подготовить надо было сначала дружинников к такому зрелищу.

 

Глава 35

 

– Что тама у ваша? Как тама у ваша? – встревожено-озабоченным квохтаньем окликнул их из кузова Сыма Цзян. Китаец, в самом деле, стоял за пулеметом.

 

– Помирились, – хмуро ответил Бурцев. – И будет теперь нам счастье. Верно говорю, Аделаида?

 

Княжна послушно кивнула. Оглянулась только через плечо. На заросли позади.

 

– Почему така долго? Вся наша беспокоилась. Искаться хотелась.

 

– Сказал же – мирились. Ну, и еще кое-какие дела попутно решали. Топайте сюда все. Новости есть.

 

К воеводе подтягивался народ.

 

Дружина ждала разъяснений. Все смотрели на Бурцева.

 

Впрочем, и дочь Лешко Белого не осталась обойденной вниманием.

 

– Агделайдушка, – позвала Ядвига. – Чего глазки такие красные? Плакала, что ли? Ну-ка, присядь, расскажи…

 

Княжна тронула через грубую ткань балахона постеганные ягодицы:

 

– Нет, я постою лучше. Пока.

 

Ядвига нахмурилась:

 

– Вацлав, ты чего с женой сотворил?

 

– Да так… Поговорил. По душам. Присмотри пока за ней, Ядвижка. Помоги, если надо.

 

– Все правильно, – одобрительно крякнул Дмитрий. – А то я смотрел на тебя, Василь, и понять никак не мог. Вроде нормальный мужик, а бабу свою приструнить не могешь. Совсем ведь от рук отбилась.

 

– Варежку прикрой! – приказал Бурцев.

 

А то разговорчики, блин, в строю…

 

– Так что за новости, Вацлав? – деловито осведомился Бурангул.

 

– Союзники у нас появились.

 

– Хороший новостя! – обрадовался Сыма Цзян. – И большая союзника?

 

– Около сотни.

 

– Ай, какой хороший новостя!

 

– Хороший-то хороший. Да только… Как бы это сказать…

 

– Кто такая союзника наша, Васлав?

 

– Стрелки хорошие. Но немного э-э-э… не такие, как все.

 

– А что с ними не так? – нахмурился Гаврила.

 

– Ну… Помните ту ведьму с третьей грудью? Так вот…

 

Закончить он не успел.

 

– Трево… – вскинулся стоявший на страже Збыслав.

 

И обомлел. И утратил дар речи.

 

– Тревога-а-а-а?!

 

Бурцев выругался. Ну, просил же! Немецким языком просил подождать! И чего у теллевцев этих нетерпячка такая?

 

Из зарослей один за другим возникали лесные стрелки. Братство мутантов-арбалетчиков. Зачехленные самострелы – за спинами, мечи и кинжалы – в ножнах. На лицах – улыбки. Правда, на таких лицах даже самые дружелюбные улыбочки смотрятся весьма и весьма зловеще.

 

Впереди – Вальтер Телль. Конь – в поводу. Шлем – в руках. А потому предводитель мутантов производил самое сильное впечатление.

 

Народ подскочил. Изготовился к бою. У кого было какое оружие, захваченное при бегстве из замка, – похватали. Сыма Цзян побежал к грузовику, полез в кузов, к пулемету.

 

– Эй! Эй! Эй! – закричал Бурцев. – Отставить! Это ж союзники. Те самые. Друзья это.

 

– Это? Друзья? – недоверчиво прогудел Гаврила.

 

– С кем ты дружбу водишь, Василь? – подхватил Дмитрий.

 

– Что за нечисть в лагерь привел? – вознегодовал папский брави Джеймс Банд.

 

– У-у-у страхолюдины, – промычал дядька Адам.

 

– Шайтаново отродье! – прошипел по-татарски Хабибулла.

 

Даже их разношерстому интернациональному отрядику трудно было сохранять толерантность при виде такого. А придется.

 

– Молчать! – рявкнул Бурцев.

 

Неприязнь, междоусобицы и всяческие дрязги следовало пресекать в самом начале.

 

– Всем молчать, говорю! – повторил Бурцев. И – спокойным невозмутимым голосом – представил союзников:

 

– Это – Вальтер. Это – Берта. Это – вольные швейцарские стрелки. Прошу любить и жаловать. Приказываю. Любить. Жаловать. Всех. Ясно? Кому нет – два шага вперед.

 

Никто не вышел.

 

– А-а-а, Берта. – Дружинники узнали старую знакомую.

 

Напряжение сразу спало и…

 

– Не-е-емцы! – донеслось вдруг из зарослей.

 

Оп-с! А это уже не Збыслав.

 

Это уже… неужто Освальд?! Вернулся-таки пан!

 

…и – топот копыт.

 

Примолкли, подобрались все – и дружина Бурцева, и стрелки Телля. Арбалетчики-мутанты схватились было за самострелы. Бурцев выразительно покачал головой – нельзя.

 

Из зарослей к грузовику на взмыленном коне вылетел – да, Освальд Добжиньский собственной персоной! Бросил повод Збыславу, соскочил с седла.

 

Отшатнулся при виде арбалетчиков Телля.

 

– Иезус Мария! – перекрестился.

 

– Не пугайся, пан, – гыгыкнул Збыслав, больше всех довольный нежданным возвращением Освальда. – Наши-то хлопцы. Союзнички. Вацлав их в лесу нашел. Вон, и Берта с ними.

 

Добжинец перекрестился повторно. Пробурчал:

 

– Да вы тут, я смотрю, времени даром не теряете!

 

– Что? – Бурцев уже стоял рядом. – Что за немцы объявились, Освальд?

 

– Да все те же. Тевтонские рыцари, кнехты и колдуны немецкие на малых трехколесных самоходных повозках лес прочесывают. Люд мирный из предместий Шварцвальдского замка согнали себе в помощь и идут отовсюду. Вроде бы даже собаки у них есть.

 

Бурцев сжал кулаки. Облава! Уцелевшие орденские братья из тевтонско-фашистского посольства вызвали подмогу – основные силы, ожидавшие послов у платц-башни.

 

– Уйти-уехать можно? – быстро спросил он.

 

– Нет, – качнул головой добжинец. – Сейчас – уже нет. Поздно. В клещи нас, поди, взяли. Я-то, может быть, и смог бы проскользнуть, сразу как ускакал отсель. В лес тогда еще не все немцы вошли. Можно, наверное, было тропку найти, да коня пустить во всю прыть.

 

– Что ж не проскользнул?

 

Освальд вздохнул, сплюнул:

 

– А как бы вы тогда без меня, а? Кто бы вас предупредил, охламонов? Збыслава? Дядьку Адама? Ядвигу? Тебя, Вацлав, пся крев, и остальных?! Ну не мог я вот так уехать, одну лишь свою шкуру спасая. Покрутил, повертел коня – да и вернулся. Знать, на роду нам с тобой писано драться плечом к плечу.

 

Молчали все. Даже мутанты с арбалетами почувствовали патетичность момента. Никто не проронил ни звука.

 

– Негоже нам ссориться из-за баб, друже Вацлав, – так вот я решил, поворачивая коня, – торжественно провозгласил шляхтич. Вспыльчивый, но отходчивый добжиньский пан.

 

– Ай, Освальдушка, ай, правильно решил, – тут же подбежала к своему рыцарю Ядвига. – Чего ссориться из-за нас, дурех. Я ж все равно тебя одного люблю! А то, что было, – быльем поросло!

 

Освальд отстранил жену. Протянул руку Бурцеву:

 

– Вот тебе моя рука, Вацлав. И забудем о ссоре.

 

– Ну, спасибо, брат, – искренне, с чувством поблагодарил Бурцев. Крепко пожал поляку руку.– За все спасибо. И не держи зла, не серчай ежели что.

 

– Обнимитесь! – посоветовал Гаврила.

 

Обнялись, расцеловались троекратно по русскому обычаю. Вот теперь – мир.

 

И – новый бой. К которому готовиться и времени-то почти нет.

 

– Когда немцы сюда доберутся, Освальд? – спросил Бурцев.

 

– Скоро уже. Слышите? …

 

Затихли, затаили дыхание все. Птицы не пели. Зато где-то далеко, на грани слышимости доносился невнятный гул. Крики, шум моторов, ржание лошадей, даже вроде бы лай собак… Пока еще далеко. Но скоро будет близко.

 

– К бою!

 

Этот приказ Бурцев и Вальтер отдали одновременно, в один голос. Бурцев – по-русски. Вальтер – по-немецки.

 

Глава 36

 

Решили не прорываться. Слишком опасно переть всей толпой на пули цайткоманды и стрелы тевтонских арбалетчиков. Слишком много будет при таком раскладе неоправданных потерь. Уговорились действовать иначе. Принять бой и лишь создать иллюзию прорыва. Убедить немцев, что добыча ушла из-под носа. Заставить развернуть облавную цепь, а уж потом и самим выскользнуть под шумок.