Зимовец А.А. 12 страница

 

Теллевцы поделились оружием с новыми союзниками. Досталось всем понемногу. Кому – кинжал, кому – топор, кому меч. Бурангул и дядька Адам разжились луками и парой пухлых колчанов. Грузовик оставили в тылу – под охраной дружины Бурцева. Грузовик, коней и женщин – Аделаиду, Ядвигу, Берту. Вальтер тоже выделил для охраны десяток своих бойцов.

 

Дружинники дулись, ворчали, рвались в драку. Бурцев объяснил популярно: не на рукопашную сейчас надо делать ставку. В предстоящем бою нужны опытные стрелки. Которые смогли бы, не высовываясь, не подставляясь, внести в ряды противника сумятицу и – при необходимости – прикрыть, поддержать главную ударную силу. Русского воеводу с «MG-42», вынутым из турели «Опеля».

 

А потому с Бурцевым и арбалетчиками Телля пошли только Бурангул и дядька Адам. Отряд выдвинулся вперед – навстречу приближающейся облаве, так далеко, насколько это было возможно.

 

– Это будет необычный бой, – честно предупредил новых союзников Бурцев, – будет громко и страшно. Опасно будет.

 

– Колдовские бомбарды? – понимающе кивнул Телль.

 

– Да. И если ты и твои люди дрогнете, отступите, побежите – погибнем все.

 

– На этот счет не беспокойся, Вацлав из рода Бурцев. Каждому из нас довелось пережить такое, после чего и колдовские бомбарды не страшны.

 

Что ж, возможно. Вечные изгои, которых в каждом городке и селении ждет не приют, а костер, уроды-мутанты, обретшие славу исчадий ада, жертвы непрекращающейся охоты, они, действительно, могли пережить «такое».

 

– И все-таки… – пробормотал Бурцев. – Вы ведь необстрелянные…

 

– Это мы-то необстрелянные? – горько усмехнулся Вальтер. Тронул оцарапанный нарост-яблоко на голове. – Ошибаешься, Вацлав, еще как обстрелянные! В нас стреляли из луков и арбалетов из ручных бомбард и крепостных орудий. Нас кололи копьями и рубили мечами. Жгли огнем и травили собаками. И, как видишь, мы выжили.

 

– Но…

 

– Нас именуют порождением тьмы, так нам ли бояться немецких колдунов? И хватит об этом. Не оскорбляй нас более такими речами, Вацлав из рода Бурцев. Немцы близко. Пора готовиться к битве.

 

Они наскоро расставили, разложили, вернее, по укромным местечкам бойцов.

 

Сам Бурцев с пулеметом занял позицию под корявым дубком с раздваивающимся у самой земли стволом. Толстая рогатина служила удобным упором, позволяла вести огонь по приличному сектору и при этом надежно укрывала пулеметчика. Бурангул и дядька Адам с швейцарскими луками залегли справа и слева. Так – с прикрытыми флангами было как-то спокойнее.

 

Вальтер Телль, тоже пристроился рядышком. Остальные швейцарцы будто растворились в зарослях – не видать никого. Хорошо умели маскироваться эти лесные братья…

 

Где-то неподалеку заржала лошадь. Взлаяла собака. Кто-то что-то крикнул по-немецки. И не смолкая, тарахтел двигатель «Цундаппа». Да, близко уже. Совсем близко. Но пока не видно. Никого.

 

Бурцев ждал, прильнув щекой к пулеметному прикладу. Радовало одно: от рыцарской конницы в лесу, даже таком редком, как здесь, большого проку не будет.

 

А вот все остальное – не радовало. Мало патронов. Мало людей. Мало надежды. Мало было времени для подготовки. Слишком мало всего.

 

Впереди шевельнулись кусты. Бурцев чуть придал спусковой крючок. Сейчас! Вот сейчас! Появятся!

 

Туды ж растуды ж!

 

Появились…

 

Крестьянские бабы. Детишки. Женщины и ребятня шли впереди. Сосредоточенно, молча, покорно. Живым щитом шли. С топориками, с серпами. Шли и там, где кустарник рос особенно густо, расчищали дорогу. В меру своих скромных сил.

 

Между бабами и детьми – в самой гуще – Бурцев увидел двух эсэсовцев. Закатанные рукава. На груди – «шмайсеры». В поводу – свирепые овчарки. Видать, специально натасканные на такие вот облавы. Носы – к траве. Из оскаленных пастей – клыки. Псы спешат по следам «Опеля», ярятся, рвутся с поводка, чуя жертву. Но псов не пускают. И эсэсовцы не желают покидать живое прикрытие.

 

А вот за крестьянскими платьями и плохонькими рубашонками замелькали доспехи, каски, плотные черные куртки и накидки с «Т»-образными крестами. Это шла вторая шеренга… Не господа. Не оруженосцы даже. Пушечное мясо. Кнехты, слуги. Пешие. С арбалетами. У некоторых в руках тоже – топорики и короткие мечи. Тоже прорубаются сквозь кусты и ветки. Но попробуй достать их, не задев первую линию.

 

А первую линию гнали на убой. Два эсэсовских кинолога, затесавшиеся меж бабских юбок и детворы, не в счет. Собаки-то по-любому должны идти впереди и указывать дорогу всей облавной цепи, так что тут уж ничего не попишешь. Впрочем, Даже собак сейчас надежно закрывал живой щит. И ведь все это с расчетом – на него, на Василия Бурцева, более других размягченного цивилизацией. Чтоб не вздумал палить из пулемета.

 

– У-у-у, злыдни! – прошипел справа дядька Адам.

 

– Нехорошо, – процедил Бурангул слева, – ай, нехорошо…

 

Бурцев скривился. Отвратно было на душе. Оттого, наверное, и осадил степняка:

 

– Нехорошо? Кто бы говорил, юзбаши? Кхайду-хан ваш, помнится, тоже гнал пленных впереди войска на стены и лесные засеки.

 

– Пленных – да, – спокойно возразил кочевник. – Но лишь тех пленных, от кого была польза. От женщин и детей мало пользы при штурме крепостей и разборе завалов.

 

Логика, далекая от гуманизма, но – все же логика…

 

Дальше Бурцев не слушал. Думал. Соображал лихорадочно. Неужели придется стрелять? Однажды ему доводилось на мосту через Волхов разгонять при помощи пулемета толпу – раззадоренный подкупленными вечевыми баламутами мирный новгородский люд. Хорошего в том мало. А ведь на Волхове не было баб и детей. Тут же…

 

То тут, то там зазвучали «шнели». Кнехты и эсэсовцы поторапливали идущих впереди. Собаки едва не кусали несчастных за пятки.

 

Проблему разрешили стрелки Телля. Вот с кем, наверное, не чаяли столкнуться в лесной чаще фашики, вот кого не приняли в расчет.

 

Мутанты, порожденные оружием будущего, являлись, тем не менее, истинными детьми своего времени. И сердца их отнюдь не были смягчены вечным изгнанием. Просвистели первые стрелы. Упали первые жертвы.

 

Бурангул, дядька Адам, да еще Вальтер Телль смогли достать вторую шеренгу, не задев первой. Другим это не удалось. А может, и не пытались особо.

 

Рухнула, пронзенная коротким болтом швейцарского арбалета, какая-то старуха. И мальчишка лет шести. И женщина, державшая пацаненка за руку. В образовавшейся бреши показался толстый нерасторопный тевтонский кнехт. Отскочить кнехт не успел. Упал тоже.

 

Один убитый враг – и три ни в чем не повинные жертвы. Слишком жестокая арифметика!

 

Два эсэсовца за живым щитом, спустив овчарок, схватились за «шмайсеры». Ворочая стволами, оба отходили назад – уже за спины кнехтов. Свою миссию эти двое выполнили: добычу нашли. Укрыться, впрочем, им не дали. Бурангул и дядька Адам свалили фашистов. Подскочивших с рычанием псов двумя взмахами меча срубил Телль.

 

А из зеленки все летели арбалетные болты. В неожиданном для немцев количестве.

 

Люди падали. Но большей частью – из первой шеренги.

 

Вой. Визг. Крики…

 

– Стоять! – фельдфебельскими голосами орали кнехты. – Идти! Вперед!

 

Кто-то пытался улизнуть, юркнуть в сторону. Кнехты нещадно били непокорных. Били. Рубили. Кололи. Гнали дальше.

 

Живой щит шел…

 

– Ложись! – проревел Бурцев по-немецки. – Всем лежать!

 

И – две арбалетные стрелы в ответ. Обе с сухим стуком ударили в дуб.

 

Скверно! Из пулемета не выпущено еще ни одной очереди, а укрытие пулеметчика уже обнаружено.

 

– Да ложитесь же, мать вашу!

 

Бурцев махнул рукой. Сверху вниз. Давая понять, что требуется.

 

Руку едва не пронзил третий болт. Немцы тоже умели стрелять. Особенно с такого расстояния. Близко ведь! Почти в упор ведь уже бьют! Через головы детей и женщин.

 

– Вперед! – надрывались из второй шеренги. – Быстро!

 

В отчаянии Бурцев дал очередь – тоже поверх голов. Над самыми головами живого щита.

 

Свист пуль. Треск пробитых стволов. Срезанные пулями ветки и листва…

 

Сработало! Женщин и детей, покорно шедших на стрелы, остановил грохот «колдовской бомбарды». Пулеметов в действии они прежде не видели. Не слышали. И ужас перед неизвестным оружием оказался сильнее страха перед кнехтами.

 

Глава 37

 

Люди падали ниц. И упрямо лежали. Прикрыв головы руками, шепча молитвы, быстро-быстро крестясь. Прежде чем кнехты успели что-либо предпринять, Бурцев вдарил по второй шеренге. На поражение. Тоже – почти в упор.

 

И по третьей – уже выходившей из зарослей. Под пулями «MG-42» ложилась еще одна цепь вооруженных кнехтов…

 

Валил он тевтонскую пехоту от души. Перезаряжал, менял магазины. И валил снова. Выкашивал вместе с кустарником и молоденькими деревцами.

 

Никто из живого щита не смел поднять головы. Никто не мешал.

 

А темные фигуры кнехтов падали. Под пулями, под стрелами. Падали и пятились. И бежали.

 

– Здесь! Здесь они! – орал благим матом кто-то из отступавших.

 

И призывал кого-то.

 

Хотя мог бы не орать, не звать мог бы. И так ведь ясно, где «они».

 

Бурцев пустил короткую очередь вслед убегающему противнику.

 

Крикун подавился собственным криком. Споткнулся, свалился. И не шевелился больше.

 

Нет больше немцев. Отступили. Попрятались.

 

Ненадолго стало тихо. Спокойно. Зашевелились девки, бабы, старухи, ребятня. Которые еще живы.

 

– Пошли вон! – рыкнул Бурцев. – Прочь! Прочь отсюда!

 

Перепуганный народ уползал в кусты, забивался в щели, прятался за деревья. Спасутся ли, далеко ли уйдут – это теперь их забота. Живой щит исчез, испарился. В посеченных пулеметом зарослях, среди утыканных стрелами деревьев теперь лежали только трупы и несколько раненых.

 

Что ж, можно считать, первый натиск отбит. Но кнехты, бабы с ребятишками и два эсэсовца с овчарками – это лишь авангард. Даже нет – разведка. Бурцев нутром чуял – сейчас пойдет новая волна. Значит, надо успеть…

 

– Сменить позицию, – приказал Бурцев.

 

С пулеметом в обнимку откатился на запасной рубеж – назад, за невысокий кустистый холмик. Бурангул и дядька Адам снова расположились рядом – под пенек, под поваленное бревно. И Вальтер Телль – здесь же.

 

Справа-слева – шевелилась листва, мелькали тени: арбалетчики перезаряжали самострелы, самые осторожные переползали с места на место.

 

И вот тут-то их шарахнуло. Накрыло.

 

Сначала был свист. Пугающий, нарастающий. Приближающийся. Свист, который ни с чем не спутаешь. Свист, в котором даже штатский мигом признает…

 

– Что это? – инстинктивно вжал голову в плечи Вальтер Телль.

 

…миномет. Признает – и не ошибется.

 

– Миномет! – одними губами прошептал Бурцев.

 

И – во всю глотку. Чтоб слышали все:

 

– Мордой – в землю! Головы не поднимать!

 

Это – единственное, что они могли сейчас сделать. Ну, и еще…

 

– Молиться и не шевелиться!

 

Дрогнула земля. Рвануло буквально в нескольких шагах. Влажные комья, ветки, щепки, листья посыпались сверху. Если б не деревья вокруг, если б не спасительный холмик, осколками достало бы и Бурцева, и Бурангула, и дядьку Адама, и Телля.

 

А так… Присыпало только так.

 

Снова свист. Снова взрыв. Крики. Страшные. Жуткие. Так кричит человек с вывороченными внутренностями, но уцелевшими легкими и глоткой. Не повезло кому-то из вольных лесных стрелков. Тем, кто умирал сейчас молча, везло больше. Молча – значит, сразу, без боли.

 

И – опять нарастающий свист, от которого, кажется, падает само небо.

 

Небо упало. Небо взорвалось. В очередной раз. И вместе с землей и щепой вверх полетели чья-то оторванная рука, разбитый арбалет и брызжущие кровью клочья. Кишки. Потроха. Человеческие…

 

Кишки повисли на ветвях, окрасив зеленую листву красными пятнами.

 

Похоже, немцы вовсе не боялись убить под горячую руку анкер-менша. Человек-якорь Агделайда Краковская для их целей годилась и мертвой. И ежели что – перелопатят останки. Найдут среди окровавленных трупов нужный, опознают – визуально ли или при помощи магии. Эзотериков, читающих астрал и ментал, как книжку, в цайткоманде, небось, полно. Таким это – раз плюнуть.

 

Минометы долбили без перерыва. Мины ляпались часто и строго по квадрату. По обширному вытянутому прямоугольнику. По тому самому, где Бурцев расстреливал тевтонских кнехтов, где остались еще почти все теллевские арбалетчики. И откуда так не успели убраться крестьянские бабы и ребятня.

 

Дубок-укрытие, из-за которого Бурцев полосовал врага очередями, разнесло в труху. Землю вокруг основательно перепахало. А воздух все свистел. И вздрагивали от взрывов вековые деревья. «Серьезные, видать, силы брошены были на эту операцию», – подумалось Бурцеву.

 

Потом – как глушащий удар ладонями по ушам – тишина.

 

Секунда, вторая, третья. И – новая волна. Новая облавная цепь.

 

Уже слышны крики и тарахтенье мотоциклетных моторов…

 

Через посеченные кусты, по изрытой земле к Теллю сползались уцелевшие лесные стрелки. Собирались в единый кулак, занимали позиции. М-да… немногие выжили после минометного чеса. Те, кто, как Бурцев, успел сразу отползти подальше – выжил. Те, кто остался – погиб. Даже раненых не слышно на обстрелянном участке. А и не будет раненых там, где мины ложились одна подле другой.

 

Бурцев стряхнул землю, выглянул из срытого срезанного наполовину холмика. Поставил пулемет на сошки.

 

Как раз вовремя. В редколесье впереди вновь замелькали фигуры наступающих. Шли не очень ровно. По-особому шли. Впереди – щитоносцы. С громадными – почти в рост человека переносными щитами-павезами. Обтянутыми кожей. Размалеванными крестами и гербами. Изукрашенными яркими броскими надписями. Щиты сбрасывались из-за спины, выставлялись вперед.

 

На одном Бурцев разобрал немецкую надпись: «Спаси, Святая Мария». Надпись была выведена красным. По-готически вычурно, жестко, остро.

 

За павезами укрывались арбалетчики и жиденькая цепь автоматчиков.

 

Тряслись по кочкам три «Цундаппа». У каждого – в коляске по пулеметному рылу. Мотоциклы окружали небольшие отряды всадников. Закованные в латы тевтонские рыцари – орденские братья в белых плащах и полубратья – в серых. Легковооруженные слуги и оруженосцы, готовые по первому же приказу ринуться в бой. А где-то сзади, за деревьями, ждали невидимые минометчики. Чтоб добавить, если понадобится.

 

Да, с этой цепью так просто не совладать. Это не кнехты первой волны. Это будет уже не разведка боем.

 

Будет просто жестокий бой, драка не на жизнь, а на смерть.

 

Первыми не выдержали стрелки Телля с правого фланга. Короткие болты мелькнули в воздухе, сбивая листья, срезая ветви. Ударили по павезам, отметившись на раскрашенной поверхности оперенными хвостами.

 

Около полудюжины стрел легли удачнее. Упал щитоносец, неосмотрительно поднявший голову над краем щита, упал арбалетчик позади него. И еще один тевтонский стрелок упал. И два конных латника, чьи доспехи не смогли устоять перед болтами швейцарских самострелов. Упал автоматчик.

 

Ответный залп был плотным и яростным. Стрелы, пули…

 

Когда стрельба прекратилась, правый фланг больше не подавал признаков жизни. В живых теперь оставалось с полтора десятка швейцарских арбалетчиков.

 

Вальтер скорбно покачал головой:

 

– Боюсь, Вацлав из рода Бурцев, нас теперь легко обойти справа.

 

– Что ж, пускай обходят. Нам главное брешь пробить и запутать немцев. – Бурцев повернулся к лежавшим рядом: – Бурангул, дядька Адам, стреляйте туда, куда укажу я. Выбивайте в первую очередь тех, кого валю я. И ты, Вальтер, тоже. И людям своим скажи. Не спорь – так будет правильно. Пустите стрелу – ив укрытие. Перезаряжать самострелы. И менять позицию. Обязательно. Не сидеть на месте. Иначе – опять накроют.

 

Глава 38

 

Первую цель уничтожили лихо. Мотоцикл с коляской, что ехал прямо на них в сопровождении двух десятков всадников. Рыцари и оруженосцы держались плотной кучкой, прикрывая мотоциклистов по бокам и сзади, но не загораживая дорогу впереди, не мешая обзору, не выезжали под пулеметный ствол. Вот в эту-то группку и ударил Бурцев из своего «MG-42». А мгновение спустя туда же полетели стрелы.

 

Потерявший управление «Цундапп» налетел на пень. Подскочил, перекувыркнулся, вывалив экипаж на землю. Рядом падали сбитые стрелами и пулями всадники, кони. Бурцев полоснул второй очередью, добивая.

 

И…

 

Ответный огонь. Шквал огня. И арбалетные болты. И – головы не поднять! Увы, и спрятать головы успели не все. Еще два арбалетчика Телля пали под немецкими пулями и стрелами. Из полутора десятков храбрецов оставалась дюжина. Чертова.

 

Эх, быстро все-таки таяли силы. Непозволительно быстро.

 

Не умолкая, били «шмайсеры», свистели тевтонские стрелы. По флангам длинно, долго пролаяли пулеметы. Минометы только пока молчали. Пока.

 

Бурцев, а за ним – остальные, не высовываясь, переползли к густым кустистым зарослям, развороченным взрывами. Оттуда – немного вперед. И еще немного.

 

Заросли – это хорошо. И воронки – одна на другой – тоже. Можно незамеченными лезть вперед и вперед… По участку, изрытому минами, усеянному трупами.

 

Чем ближе они подберутся к пробитой, прорванной облавной цепи – тем лучше. Близко их там не ждут. От них ждут другого – отступления в глубь леса. А они – вот они, под самым боком. Под кустиками. Под ногами затаились. Сейчас нужен прорыв, рывок, бросок. Забраться в тыл немцам нужно. Развернуть врага, погнать по ложному следу.

 

Но брешь впереди быстро затягивалась. Место расстрелянных мотоциклистов и рыцарей уже заняли пехотинцы. Автоматчик, три щитоносца, пара арбалетчиков.

 

Жиденькая, в общем-то, цепочка. Спешно наложенная заплата. Взрезать такую пулеметной очередью – пустяк. Если б не вражеские «Цундаппы» по флангам. Там ведь тоже – пулеметы. И если бы не конница. Впрочем, конница – фиг с ней. Быстро конница сюда не прискачет – ноги переломает. А вот пулеметы…

 

– Вальтер, – шепнул Бурцев. – Скажи своим – пусть уберут тех вон, с правого фланга. И ты, Бурангул, и ты, дядька Адам, – тоже. Первыми бейте людей в бесконной колеснице. Потом – пешцев с колдовскими бомбардами. Потом – всадников и арбалетчиков. Я займусь левым флангом. Как очистим фланги – прорываемся. Приготовьтесь. По моей команде…

 

Бурцев примкнул к пулемету магазин. Последняя барабанная коробка осталась. С последней полусотней патронов.

 

– Начали!

 

Вальтер Телль, сын прославленного стрелка Вильгельма Телля, не посрамил чести отца. Что там яблоко на голове! Стрела предводителя лесной братвы вошла в узенькую щель – точнехонько меж закованными в латы всадниками, прикрывавшими «Цундапп» телами и щитами. Вошла, пробив белый плащ с черным крестом и чуть задев оперением броню. А войдя – разворотила шею пулеметчика в коляске.

 

Звякнули тетивы на других швейцарских арбалетах. Три стрелы сбили рыцарей, спешно заслонивших мотоцикл. Еще две – достали эсэсовцев – водителя и спрыгнувшего с заднего сиденья автоматчика. Бурангул, дядька Адам и швейцарцы, не успевшие еще разрядить самострелы, выбивали пеших стрелков и всадников.

 

Но Бурцев этого уже не видел. Бурцев обрабатывал свою цель.

 

Ставку он сделал не на меткость, а на скорострельность и мощь пулемета. Возможно, «Цундапп», попавший под огонь «MG-42», успел бы огрызнуться. Но для этого необходимо было развернуть мотоцикл. И разогнать рыцарский строй слева. Секунды, хотя бы доли секунд, драгоценные нужны были. Которых уже нет.

 

Бурцев действовал просто. Валил и решетил. Решетил и валил. Всех скопом. Тевтонских всадников, лошадей, «Цундапп» и мотоциклистов.

 

Потом – размашистая очередь по фронту. По автоматчикам цайткоманды, по мечущимся в панике рыцарям, по арбалетчикам, по щитоносцам.

 

А покончив с этим…

 

– Вперед! – Он вскочил первым.

 

– За мной!

 

За Русь, за Польшу, за Пруссию, за Венецию, за Швейцарию, за Святые Земли. За что еще? За Родину, за Сталина, короче…

 

В магазинной коробке еще оставалось – так, кое-что.

 

Две короткие очереди Бурцев выпустил по щитам-павезам, которыми тевтоны пытались преградить им дорогу. Обтянутые кожей, разрисованные, расписанные деревянные щиты были вбиты в землю и удерживались в стоячем положении на шипах и подставках. В каждой павезе торчало уже по арбалетному болту. Но от пулемета дерево и кожа не уберегут. И «Спаси, Святая Мария» – не поможет.

 

Из-за простреленных щитов повалились кнехты-щитоносцы и орденские арбалетчики.

 

Последние пули Бурцев выпустил по двум несущимся наперерез тевтонским рыцарям. Всадники попадали с седел.

 

Ну, а дальше…

 

Конечно, для рукопашной длинный, неудобный и тяжелый «MG-42» подходил плохо. Но, с другой стороны, пулемет ведь ничуть не хуже ручной бомбарды, успешно использованной в близком бою на башне Шварцвальдского замка. Так что если совместить боевые навыки, полученные в десантуре и ОМОНе, с искусством фехтования, которое Бурцеву пришлось осваивать в прошлом. Если вспомнить опыт палочных схваток, уроки поединков на шестах, что давал у-шуист Сыма Цзян, и если к этой гремучей смеси прибавить солдатскую смекалку…

 

Когда слева атаковал конный рыцарь, закованный в латы и уже заносящий для смертельного удара боевой топор, Бурцев долго не раздумывал. Ткнул раскаленным пулеметным стволом под маску вражеского коняги, обжигая животному губы, нос…

 

С диким ржанием конь шарахнулся в сторону, вскинулся на дыбы. Замолотил ногами по воздуху. Сбросил седока.

 

Падая, всадник запутался шпорой в стремени. Высокое седло перекосилось, сбилось набок. Конь понес рыцаря по кочкам, громыхая тевтоном, как кошка – привязанной к хвосту консервной банкой.

 

Краем глаза Бурцев заметил движение справа. Немецкий арбалетчик, бросив разряженный самострел, со всех ног бежал к нему, размахивая коротким мечиком.

 

Бурцев ударил, разворачиваясь всем телом, придавая трофейному «MG-42» максимальную центробежную силу. Угодил в шапель кнехта. Расшиб пулеметный приклад в щепу… Быть может, череп тевтонского стрелка и уцелел, но его обладатель отлетел в кустики и вставать не спешил.

 

Подоспели Бурангул, дядька Адам, Телль со своими ребятами. Только уже не тринадцать человек было с Вальтером – двенадцать. Потеряли-таки еще одного.

 

И все же сразу стало легче. Разъяренные мутанты внушали ужас одним своим видом. А уж когда вступали врукопашку, да под прикрытием двух лучников…

 

«Шмайсерская очередь». Справа!

 

Вскрик за спиной. Повалился боец Телля.

 

Один фриц уцелел-таки в зоне прорыва. А может, и не один.

 

И некогда даже выругаться: что-то длинное, кувыркаясь, летит из-за кустов боярышника. В их сторону летит. Железный цилиндр на деревянной рукояти. «Колотушка». «М-24». Граната…

 

– Ло-жись!

 

Бурцев повалил Вальтера. Еще кого-то. Бурангул и дядька Адам упали сами – тоже признали знакомую уже опасность.

 

Но вот из швейцарцев легли не все. Не поняли – зачем. Не смогли, не успели понять. Чтобы лечь мгновением позже. Уже навсегда лечь.

 

Взрыв. Свист осколков.

 

Зараз выкосило половину отряда. Из дюжины швейцарских стрелков – полудюжину. Так-то…

 

Бурцев лежал меж двух трупов. Слева – щитоносец под простреленной павезой. Той самой со «Спаси, Святая Мария».

 

Справа – эсэсовский автоматчик с арбалетным болтом в глазу. И с двумя готовыми к бою осколочными «колотушками» за поясом.

 

А в воздухе крутится-вертится еще одна граната.

 

Еще один взрыв.

 

Дернулась, подскочила павеза, прошитая осколками. Зато мертвый кнехт-щитоносец, подобно брустверу, прикрыл Бурцева.

 

Кто-то рядом кричит. Дико, истошно. Задело кого-то…

 

И не видно ничего за треклятым боярышником.

 

Ладно, мать-перемать, тогда мы тоже покидаемся…

 

Бурцев вырвал из-за пояса мертвого эсэсовца гранату. Из деревянной ручки – фарфоровый шарик-чеку. Отсчитал. Секунду. Вторую. Тре…

 

Бросил. Швырнул.

 

Из положения лежа.

 

В кусты. В боярышник.

 

Запал немецких «колотушек» горит долго. Но не так, чтоб очень.

 

Кусты разнесло. В кустах закричали.

 

Вместе с листвой к небу взметнулись красные ягоды и красные брызги. И – все.

 

Бурцев рискнул поднять голову.

 

Мля! А ведь не зря их уложили. Немцы времени даром не теряли. Немцы снова смыкали разорванную цепь.

 

Эсэсовцы с флангов, правда, к месту прорыва еще не подтянулись. А вот несколько тевтонских всадников уже ломанулись через заросли. С обоих сторон.

 

За конными рыцарями спешили пешие кнехты.

 

Бурангул и дядька Адам уже натягивали луки.

 

Глава 39

 

– Телль? Вальтер? Жив?

 

Бурцев озирался. И видел лишь неподвижные тела. Все вперемешку – немцы, швейцарцы…

 

– Вроде как, – над телами качнулся арбалет. Один только. Зато уже заряженный.

 

А всадники – те, что слева, – уже метрах в сорока. Были бы в поле, а не в лесу – давно бы изрубили всех в капусту. И те, что справа, скоро доберутся, проломятся сквозь кустарник.

 

Закопошились швейцарцы. Человек пять еще живы. Правда, пока эти зарядят свои самострелы…

 

– Вальтер, прикрой справа! – крикнул Бурцев.

 

Левым – самым опасным – флангом займется он сам. С Бурангулом и дядькой Адамом – они уже мечут в атакующих стрелы со скоростью, на которую способны лишь опытные лучники. Но одних стрел мало… Стрелами приближающихся всадников уже не остановить. Слишком много конников, слишком близко.

 

И – эх! Вторая граната мертвого эсэсовца полетела под копыта вражеских лошадей.

 

Бухнуло.

 

Рыцарскую конницу разметало. Завалило на полном скаку. Снесло и посекло осколками.

 

Из свалки и дыма вырвался один-единственный жеребец. Обезумевший, с кровавыми потеками на белой попоне и бляхах доспеха, с разбитым седлом, с порванным поводом.

 

Бурцев подхватил с земли автомат убитого солдата цайткоманды. Саданул очередями по отставшей пехоте. Пехота отступила.

 

Есть! Слева – чисто!

 

Он обернулся. М-да… Вообще-то под «прикрой справа» Бурцев подразумевал нечто другое. Арбалет Вальтера он подразумевал.

 

Телль, однако, понял его слова буквально.

 

Телль бросил арбалет под ноги. И прикрыл. И заслонил. Как просили. И себя прикрыл, и Бурцева с лучниками. Поднятой павезой с красной надписью. Дырявой, как решето, от пуль и осколков. Но тоже, в общем-то, неплохо: в здоровенном щите застряли две тевтонские стрелы.

 

«Спаси, Святая Мария»…

 

Тум-п, – с сухим стуком ударила в павезу третья.

 

На этот раз Святая Мария спасала…

 

Так они и отбивались. Вальтер – в роли щитоносца. Присев на колено, удерживал дырявую повезу. Бурцев, вскрыв подсумок мертвеца, перезарядил «шмайсер», положил ствол на верхний край щита и шмалял короткими очередями. Упор был хорош. И пули редко летели мимо цели.

 

Бурангул с дядькой Адамом прикрывали тыл.