ДЕЛО 8: Один на шесть миллиардов
В восьмидесятых и девяностых годах в районе городов Сиэтл и Такома, штат Вашингтон, были обнаружены тела более пятидесяти женщин. Жертвы в большинстве своем были проститутками или сбежавшими из дому подростками. Тела находили либо в реке Грин-ривер, либо неподалеку. Преступник получил прозвище «Убийца с Грин-ривер». Имя преступника оставалось неизвестным, пока на помощь не пришла наука. В начале восьмидесятых годов при вскрытии патологоанатомам и судмедэкспертам удалось извлечь ДНК из небольшого количества спермы, которую оставил убийца. Результаты анализа подшили в дело, но в то время этот научный метод был малоэффективен: не хватало материала для сравнения. Гэри Риджуэй, арестованный в 1982 году по обвинению одной проститутки, являлся подозреваемым по делу об убийствах на Грин-ривер, однако у полиции не было улик, чтобы формально связать его с этими преступлениями. В 1984 году он прошел тест на полиграфе. В 1987 году при обыске его дома полицейские из графства Кинг взяли у Риджуэя образец слюны для анализа. К марту 2001 года наука совершила прорыв в области анализа ДНК — была идентифицирована сперма, найденная на телах жертв. В сентябре 2001 года пришли результаты: ДНК спермы и ДНК слюны Риджуэя — идентичны. Был выдан ордер на арест Риджуэя. По результатам анализа ДНК Риджуэй был признан причастным к трем из четырех убийств, в которых его обвиняли. Образцы спермы, взятые у одной из его жертв, Кэрол Энн Кристенсен, явились определяющими: они не могли принадлежать никакому другому человеку на земле, исключая однояйцевых близнецов. Риджуэю было предъявлено обвинение еще в трех убийствах, после того как на телах жертв под микроскопом были обнаружены частички краски, идентичной той, что находилась на его рабочем месте. В обмен на признание в остальных убийствах на Грин-ривер Риджуэй вместо смертной казни отделался сорока восемью годами заключения, которое в настоящий момент и отбывает без права на досрочное освобождение.
ОЛИВЕР
Месяц спустя я сижу, развалившись на диване в гостиной у Хантов, и меня посещает странное дежавю: я изучаю копию материалов дела, в частности записи Джейкоба по «Блюстителям порядка», а он сам сидит передо мной на полу и смотрит по телевизору ту самую серию, о которой я читаю. — Хочешь, скажу, чем закончится? — спрашиваю я. — Я и так знаю. Однако это не мешает ему делать записи в дневнике — на этот раз в совершенно новой школьной тетради. «Серия 49: Секс, любовь и программа для нелинейного монтажа видеоматериалов. Сюжет: После того как в списке участников кинофестиваля была случайно обнаружена предсмертная записка, на заднем сиденье машины находят тело режиссера второсортных фильмов, но полиция подозревает, что это убийство, а не самоубийство. Улики: Жилой автоприцеп с фестиваля „Нарезка“ из монтажной — кто эта блондинка? Она на самом деле мертва или просто играет роль? Жесткий диск режиссерского компьютера Коллекция редких бабочек, которую собирал режиссер, — отвлекающий маневр, энтомология ни при чем Кислота в дыхательных путях Раскрыто: МНОЮ! 0.24». — Ты раскрыл дело за двадцать минут? — Да. — Во всем виноват дворецкий, — говорю я. — Нет, на самом деле виноват водопроводчик, — поправляет меня Джейкоб. Шутки в сторону. Приступаем к работе: чтобы не сидеть целый день в конторе, я готовлюсь к слушанию у Хантов. Я всегда могу присмотреть за Джейкобом, если Эмме нужно выбежать на минутку, к тому же мой подзащитный всегда под рукой и может ответить на все мои вопросы. Тор тоже доволен, потому что весь день проводит, свернувшись калачиком у Джейкоба на коленях. Джейкоб рад, потому что я приношу с собой приставку. Тео доволен, потому что в Зеленый понедельник для его брата я приношу соус гуакомоле — пюре из авокадо с помидорами и перцем чили, а для него незаметно засовываю в холодильник отнюдь не зеленую пиццу с колбасой по индивидуальному заказу. Не знаю, как к моему приходу относится Эмма. Тео проходит мимо нас и направляется к картотечному шкафу в глубине гостиной. — Ты до сих пор делаешь уроки? — спрашивает Джейкоб. В его тоне нет и намека на злой сарказм — голос ровный, как обычно говорит Джейкоб, — но Тео показывает ему средний палец. Обычно первым заканчивает делать уроки Тео, но сегодня, по-видимому, он плетется в хвосте. Я жду, что Джейкоб ответит: «Сам пошел в жопу». Но вместо этого он просто отворачивается к телевизору. — Эй! — окликаю я, подходя к Тео. Он вздрагивает и засовывает клочок бумаги, которую читал, в карман джинсов. — Прекрати подкрадываться ко мне. — Что ты здесь забыл? Это же мамин шкаф. — А твое какое дело? — огрызается Тео. — Никакого. Речь о Джейкобе. Ты должен извиниться. — Я и питаться должен пять раз в день, но это редко случается, — отвечает он и направляется назад в кухню, заканчивать делать уроки. К настоящему моменту я уже довольно хорошо знаю Джейкоба, чтобы по его поведению понять, что он чувствует. То, что он начал раскачиваться взад-вперед, свидетельствует о том, что слова брата задели его больше, чем он хочет показать. — Если ты расскажешь маме о поведении Тео, — говорю я, — могу поспорить, что он прекратит так себя вести. — Нельзя ябедничать на брата, нужно о нем заботиться. Он единственный, кто у тебя есть, — цитирует Джейкоб. — Это правило. Если бы присяжные могли видеть, как живет Джейкоб от одного закона до другого; если бы я мог провести параллель между ребенком, который никогда не нарушает установленных матерью правил, не говоря уже о законах штата; если бы я смог каким-то образом доказать, что синдром Аспергера фактически исключает для него возможность перешагнуть эту границу между добром и злом, — что ж, я бы выиграл дело. — Слушай, после обеда я хочу обсудить с тобой то, что случится в конце этой недели, когда мы… — Тсс, — цыкает Джейкоб, — реклама закончилась. Я перелистываю страницу и вижу дело, где не помечен номер серии. Начинаю читать, и челюсть у меня отвисает. — Вот черт! — восклицаю я.
Месяц назад, после слушания ходатайства об исключении материалов из дела, я позвонил Хелен Шарп. — Думаю, вам нужно сдаться, — посоветовал я ей. — Вы не сможете доказать это дело. Мы согласны на пять лет условно. — Я выиграю это дело и без признательных показаний в полицейском участке, — ответила она. — У меня есть протоколы всех бесед, которые проходили в доме у Хантов до ареста Джейкоба. Есть улики с места преступления и показания очевидцев, указывающие на мотив. Есть отчеты о прежних проявлениях жестокости, есть дневники самого подсудимого. Тогда я не придал этому значения. Дневники Джейкоба написаны по шаблону, а всем остальным перечисленным уликам я мог бы дать объяснение на перекрестном допросе. — Работаем дальше, — сказала тогда Хелен, а я подумал: «Удачи, черт тебя возьми!»
Вот что написано в дневнике: «В ее доме. 12.01.10 Сюжет: пропала девушка. Улики: Кипа одежды на кровати Пропавшая зубная щетка, блеск для губ Кошелек и пальто девушки остались на месте Пропал сотовый телефон… изрезана противомоскитная сетка… следы под окном, идентичные следам от ботинок ее жениха».
— Господи боже, Джейкоб! — говорю я, да так громко, что из прачечной выбегает Эмма. — Ты написал о Джесс в своем дневнике «Блюстители порядка»? Он не отвечает, поэтому я встаю и выключаю телевизор. — Ты о чем? — спрашивает Эмма. Мы уже перешли с ней на «ты». Я передаю ей копию дневника. — О чем ты думал? — вопрошаю я. Джейкоб пожимает плечами. — Это место происшествия, — просто отвечает он. — Ты хотя бы представляешь, что с этим сделает Хелен Шарп? — Нет, и мне плевать, — отвечает Эмма. — Я хочу знать, что ты намерен с этим делать. Она скрещивает руки на груди и делает шаг к Джейкобу. — Честно признаться, не знаю. Потому что после всех наших усилий изъять признательные показания, сделанные в участке, дневник все возвращает на круги своя. Джейкоб повторяет мои слова, потом еще раз. «Возвращает на круги своя. Возвращает на круги своя». Впервые столкнувшись с таким поведением, я подумал, что он меня передразнивает. Теперь я знаю — это эхофразия. Эмма объяснила мне, что это простое повторение звуков. Иногда Джейкоб цитирует фильмы, иногда тут же повторяет кем-то произнесенную реплику. Я лишь надеюсь, что в суде подобного не произойдет, в противном случае все посчитают, что он умничает. — Возвращается на круги своя, — опять повторяет Джейкоб. — Что возвращается? — Улика, которая убедит присяжных в твоей виновности. — Но это место происшествия, — упрямо твердит Джейкоб. — Я, как обычно, записал улики. — Это не вымышленное место происшествия, — возражаю я. — Разве? — удивляется Джейкоб. — Но я сам его создал. — Боже! — восклицает Эмма. — Присяжные решат, что ты чудовище. Мне хочется положить руку ей на плечо и пообещать, что подобного не произойдет, но таких обещаний я раздавать не могу. Даже после целого месяца, проведенного бок о бок с Джейкобом, он не перестает меня пугать, как, например, сейчас, когда его мать на грани истерики, а он без всяких угрызений совести отворачивается и врубает на всю громкость свой сериал. Присяжные, которые должны слушаться разума, на самом деле слушают свое сердце. Присяжная, которая увидит, как Джейкоб безучастно просматривает вещественные доказательства смерти Джесс Огилви, будет в дальнейшем неизменно связывать его с образом, который запечатлелся у нее в памяти, и это впечатление о Джейкобе не сможет не повлиять на ее решение. Джейкоба не изменишь, а это значит, что я должен изменить систему. Поэтому я и подал ходатайство, поэтому завтра мы едем в суд, хотя об этом я Эмме еще не сообщил. — Я должен кое-что тебе сказать, — говорю я, когда часы на руке у Эммы подают звуковой сигнал. — Подожди, — отвечает она, — я засекаю время, пока Тео делает тест по математике. — Она поворачивается к кухне лицом. — Тео? Отложи карандаш. Джейкоб, сделай тише. Тео, ты меня слышишь? Не получив ответа, Эмма заходит в кухню. Снова окликает сына, потом я слышу ее шаги наверху, в комнате у Тео. Через секунду она возвращается в гостиную. — Он не сделал математику. Исчезли его пальто, кроссовки и рюкзак, — перечисляет она в ужасе. — Тео ушел.
ТЕО
Давайте просто скажем, что чистое безумие пятнадцатилетнему подростку, такому как я, совершить перелет в другой конец страны одному, без родителей. Самое сложное — достать билет, что в конечном счете оказалось совсем плевым делом. Мама не делала тайны из того, где хранит в своей картотеке кредитную карту на всякий пожарный случай, — а если быть откровенным, разве этот случай не наступил? Мне необходимо было лишь достать карточку, ввести номер с лицевой части карты и код с оборотной стороны и зарезервировать себе билет на сайте Orbitz.com. Паспорт у меня был (однажды на каникулах мы поехали в Канаду, путешествие длилась почти шесть часов, пока Джейкоб не отказался спать в номере мотеля из-за того, что там лежал оранжевый ковер), он хранился тут же (через одну папку от той, где лежала карточка). А добраться до аэропорта вообще оказалось парой пустяков: два раза поймал попутку, и вот я на месте. Жаль, что я не могу похвастаться наличием плана. Я знаю одно: прямо ли, косвенно, но во всем виноват я. Джесс Огилви я не убивал, но видел ее в день смерти и не сообщил об этом ни полиции, ни маме, никому. А теперь Джейкоба судят за убийство. На мой взгляд, все это напоминает цепную реакцию. Если бы я тогда не вломился в дом, если бы в доме не жила Джесс, если бы я не встретился с ней взглядом — вероятно, это «недостающее звено» разорвало бы цепь последовавших событий. Не секрет, что мама вся издергалась, не зная, где раздобыть деньги на оплату судебных издержек. Я решил: если я собираюсь отдавать кармические долги, то с успехом могу начать с решения этой проблемы. Следовательно, нужно ехать к отцу. В самолете я сижу между предпринимателем, который пытается заснуть, и женщиной, похожей на мою бабушку. У нее короткие седые волосы, и одета она в ярко-фиолетовую рубашку с изображением кота. Предприниматель ерзает, потому что за ним сидит ребенок, постоянно лягающий спинку этого кресла. — Господи всемилостивый! — то и дело восклицает он. Я всегда удивлялся, почему люди поминают Господа? Почему всемилостивый? Я имею в виду, что если его второе имя — Стенли? — Застряла на последнем, — говорит старушка. Я вытаскиваю из ушей наушники новенького плеера. — Простите? — Нет, не подходит. Она склонилась над кроссвордом, напечатанным на последней странице журнала «Американские Авиалинии». Кроссворд наполовину разгадан. Терпеть этого не могу: неужели сопляк, сидевший на этом месте до меня, полагал, что кто-то захочет разгадать его до конца? — Человек, которому сопутствует удача. «Тео», — думаю я. — Восемь букв. Внезапно предприниматель встает и наклоняется через спинку. — Мадам, — говорит он матери мальчика, — не могли бы вы унять своего невероятно балованного ребенка? — Верно, — восклицает старушка. — Баловень! Я наблюдаю, как она пишет карандашом. — По-моему, это слово пишется не так, — вмешиваюсь я. — Б-А-Л-О-В-И-Н-Ь. — Точно, — соглашается она и стирает написанное, чтобы исправить. — Признаюсь, с орфографией у меня беда. — Она улыбается мне. — Что заставило тебя отправиться в солнечную Калифорнию? — Еду в гости. — Я тоже. К человеку, которого еще не видела, к первому внуку. — Класс! — восклицаю я. — Наверное, у вас башню снесло? — Если это означает «восторг», то да, снесло. Меня зовут Эдит. — А меня Пол. Не знаю, почему я солгал. А чему удивляться? В конце концов, я скрыл от всех факт, что замешан в том кошмаре, который случился месяц назад. Я поднаторел в притворстве. Я уже не тот мальчик, каким был раньше. Стоило назваться чужим именем, как меня стало не унять. Я на каникулах. Единственный ребенок в семье. Мои родители в разводе. (Ха! Это правда!) Я еду к своему отцу. Мы собираемся познакомиться с колледжами в Стэнфорде. Дома мы не говорим об отце. На уроках истории мы изучали культуры разных народностей, которые не упоминают имена умерших, — что ж, а мы не вспоминаем человека, который нас бросил в трудную минуту. Подробности разрыва между родителями мне неизвестны — я был еще младенцем, поэтому, разумеется, в глубине души считаю, что это я стал последней каплей. Но я точно знаю, что он пытается загладить свою вину, высылая маме каждый месяц алименты. Мне также известно, что вместо нас с Джейкобом он воспитывает двух девочек, похожих на фарфоровых куколок. Они-то уж точно никогда за свою недолгую жизни не вторгались в чужие дома и не раскачивались целый день из стороны в сторону, чтобы успокоиться. Откуда я знаю? Он каждый год присылает нам рождественскую открытку, которую я, если успеваю просмотреть почту раньше мамы, тут же выбрасываю. — У тебя есть братья или сестры? — спрашивает Эдит. Я делаю глоток напитка «Севен-ап», который купил за три доллара. — Нет, — отвечаю. — Я единственный ребенок в семье. — Хватит уже! — вскрикивает предприниматель, и на одну ужасную секунду мне кажется, что сейчас он расскажет всю правду обо мне. Но он поворачивается в кресле и обращается к матери ребенка: — Ради всего святого… — Пол, — продолжает Эдит, — что ты хочешь изучать в Стэнфорде? Мне пятнадцать. Я понятия не имею, чем хочу заниматься. У меня единственное желание — исправить то, что я натворил. Вместо ответа я киваю на ее кроссворд. — Кито, — говорю я, — сорок два по вертикали. Она вдохновенно читает следующие вопросы вслух, а я думаю о том, как она обрадуется, если мы разгадаем весь кроссворд. Она сойдет с трапа и расскажет своему зятю — или кто там будет ее встречать — о приятном молодом человеке, с которым познакомилась в самолете. О том, как я ей помог. Мои родители могут мною гордиться.
|