Сознание и бессознательное. 1 Ср.: «Замечания о понятии бессознательного» (Sammlung kleiner Schriften zur Neurosenlehre», 4 Folge)

Я не собираюсь сказать в этом вводном отрывке что-либо новое и не могу избежать повторения того, что не­однократно высказывалось раньше.

Деление психики на сознательное и бессознатель­ное является основной предпосылкой психоанализа, и только оно дает ему возможность понять и приобщить науке часто наблюдающиеся и очень важные патоло­гические процессы в душевной жизни. Иначе говоря, психоанализ не может перенести сущность психиче­ского в сознание, но должен рассматривать сознание как качество психического, которое может присоеди­няться или не присоединяться к другим его качествам.

Если бы я мог рассчитывать, что эта книга будет прочтена всеми интересующимися психологией, то я был бы готов к тому, что уже на этом месте часть чита­телей остановится и не последует далее, ибо здесь пер­вое применение психоанализа. Для большинства фи­лософски образованных людей идея психического, которое одновременно не было бы сознательным, до та­кой степени непонятна, что представляется им абсур­дной и несовместимой с простой логикой. Это происхо­дит, полагаю я, оттого, что они никогда не изучали относящихся сюда феноменов гипноза и сновидений, которые, не говоря уже о всей области патологическо­го, принуждают к пониманию в духе психоанализа. Од­нако их психология сознания никогда не способна раз­решить проблемы сновидения и гипноза.

Быть сознательным — это прежде всего чисто опи­сательный термин, который опирается на самое непос­редственное и надежное восприятие. Опыт показыва­ет нам далее, что психический элемент, например представление, обыкновенно не бывает длительно

сознательным. Наоборот, характерным является то, что состояние сознательности быстро проходит; представ­ление в данный момент сознательное, в следующее мгновение перестает быть таковым, однако может вновь стать сознательным при известных, легко достижимых условиях. Каким оно было в промежуточный период — мы не знаем; можно сказать, что оно было скрытым (latent), подразумевая под этим то, что оно в любой мо­мент способно было стать сознательным. Если мы ска­жем, что оно было бессознательным, мы также дадим правильное описание. Это бессознательное в таком слу­чае совпадает со скрыто или потенциально сознатель­ным. Правда, философы возразили бы нам: нет, термин «бессознательное» не может иметь здесь применения; пока представление находилось в скрытом состоянии, оно вообще не было психическим. Но если бы уже в этот месте мы стали возражать им, то затеяли бы совершен­но бесплодный спор о словах.

К термину или понятию бессознательного мы пришли другим путем, путем разработки опыта, в ко­тором большую роль играет душевная динамика. Мы. видели, т. е. вынуждены были признать, что сущест­вуют весьма напряженные душевные процессы или представления (здесь прежде всего приходится иметь дело с некоторым количественным, т. е. экономиче­ским, моментом), которые могут иметь такие же по­следствия для душевной жизни, как и все другие представления, между прочим, и такие последствия, которые могут быть сознаны опять-таки как представ­ления, хотя в действительности и не становятся со­знательными. Нет необходимости подробно повторять то, о чем уже часто говорилось. Достаточно сказать: здесь начинается психоаналитическая теория, кото­рая утверждает, что такие представления не стано­вятся сознательными потому, что им противодейст­вует известная сила, что без этого они могли бы стать сознательными, и тогда мы увидели бы, как мало они отличаются от остальных общепризнанных психиче­ских элементов. Эта теория оказывается неопровер­жимой благодаря тому, что в психоаналитической тех­нике нашлись средства, с помощью которых можно устранить противодействующую силу и довести со­ответствующие представления до сознания. Состояние, в котором они находились до осознания, мы на­зываем вытеснением, а сила, приведшая к вытесне­нию и поддерживавшая его, ощущается нами во время нашей психоаналитической работы как сопро­тивление.

Понятие бессознательного мы, таким образом, по­лучаем из учения о вытеснении. Вытесненное мы рас­сматриваем как типичный пример бессознательного. Мы видим, однако, что есть двоякое бессознательное: скрытое, но способное стать сознательным, и вытеснен­ное, которое само по себе и без дальнейшего не может стать сознательным. Наше знакомство с психической динамикой не может не оказать влияния на номенкла­туру и описание. Скрытое бессознательное, являюще­еся таковым только в описательном, но не в динамиче­ском смысле, называется нами предсознательным; термин «бессознательное» мы применяем только к вы­тесненному динамическому бессознательному; таким образом, мы имеем теперь три термина: «сознательное» (bw), «предсознательное» (vbw) и «бессознательное» (ubw), смысл которых уже не только чисто описатель­ный. Предсознательное (Ubw) предполагается нами сто­ящим гораздо ближе к сознательному (bw), чем бессоз­нательное, атак как бессознательное (ubw) мы назвали психическим, мы тем более назовем так и скрытое пред­сознательное (vbw). Почему бы нам, однако, оставаясь в полном согласии с философами и сохраняя последо­вательность, не отделить от сознательно-психического как предсознательное, так и бессознательное? Фило­софы предложили бы нам тогда рассматривать и пред­сознательное и бессознательное как два рода или две ступени психоидного, и единение было бы достигнуто. Однако результатом этого были бы бесконечные труд­ности для изложения, а единственно значительный факт, что психоиды эти почти во всем остальном совпа­дают с признанно психическим, был бы оттеснен на за­дний план из-за предубеждения, возникшего еще в то время, когда не знали этих психоидов или самого суще­ственного в них.

Таким образом, мы с большим удобством можем обходиться нашими тремя терминами: bw, vbw и ubw, если только не станем упускать из виду, что в описа­тельном смысле существует двоякое бессознательное, в динамическом же — только одно. В некоторых слу­чаях, когда изложение преследует особые цели, этим различием можно пренебречь, в других же случаях оно, конечно, совершенно необходимо. Вообще же мы достаточно привыкли к двойственному смыслу бессоз­нательного и хорошо с ним справлялись. Избежать этой двойственности, поскольку я могу судить, невоз­можно; различие между сознательным и бессознатель­ным есть в конечном счете вопрос восприятия, на ко­торый приходится отвечать или да, или нет, самый же акт восприятия не дает никаких указаний на то, поче­му что-либо воспринимается или не воспринимается. Мы не вправе жаловаться на то, что динамическое яв­ление может быть выражено только двусмысленно¹.

¹ Ср.: «Замечания о понятии бессознательного» (Sammlung kleiner Schriften zur Neurosenlehre», 4 Folge). Новейшее направ­ление в критике бессознательного заслуживает быть здесь рас­смотренным. Некоторые исследователи, не отказывающиеся от признания психоаналитических фактов, но не желающие при­знать бессознательное, находят выход из положения с помощью никем не оспариваемого факта, что и сознание как феномен дает возможность различать целый ряд оттенков интенсивно­сти или ясности. Наряду с процессами, которые сознаются весь­ма живо, ярко и осязательно, нами переживаются также и дру­гие состояния, которые лишь едва заметно отражаются в сознании, и наиболее слабо сознаваемые якобы суть те, кото­рые психоанализ хочет обозначить неподходящим термином «бессознательное». Они-де в сущности тоже сознательны или «находятся в сознании» и могут стать вполне и ярко сознатель­ными, если только привлечь к ним достаточно внимания.

Поскольку мы можем содействовать рассудочными аргу­ментами разрешению вопроса, зависящего от соглашения или эмоциональных моментов, по поводу приведенных возраже­ний можно заметить следующее: указание на ряд степеней со­знания не содержит в себе ничего обязательного и имеет не больше доказательной силы, чем аналогичные положения: су­ществует множество градаций освещения, начиная от самого яркого, ослепительного света и кончая слабым мерцанием, сле­довательно, не существует никакой темноты. Или: существуют различные степени жизненности, следовательно, не существу­ет смерти. Эти положения в известном отношении могут быть и содержательными, но практически они непригодны, как это тотчас обнаружится, если мы пожелаем сделать из них соответ­ствующие выводы, например: следовательно, не нужно зажи­гать света, или: следовательно, все организмы бессмертны. Кро­ме того, вследствие такого незаметного подведения под понятие «сознательного» утрачивается единственная непосредственная достоверность, которая вообще существует в области психи­ческого. Сознание, о котором ничего не знаешь, кажется мне гораздо более абсурдным, чем бессознательное душевное. И на­конец, такое приравнивание незаметного бессознательному пытались осуществить, явным образом недостаточно счита­ясь с динамическими отношениями, которые для психоанали­тического понимания играли руководящую роль. Ибо два факта упускаются при этом извиду: во-первых, очень трудно и тре­бует большого напряжения уделить достаточно внимания та­кому незаметному; во-вторых, если даже это и удается, то преж­де бывшее незаметным не познается теперь сознанием, наоборот, часто представляется ему совершенно чуждым, враждебным и резко им отвергается. Возвращение от бессоз­нательного к малозаметному и незаметному есть, таким обра­зом, все-таки только следствие предубеждения, для которого тождество психического и сознательного раз навсегда уста­новлено.

В дальнейшем развитии психоаналитической рабо­ты выясняется, однако, что и эти различия оказывают­ся неисчерпывающими, практически недостаточ­ными. Из числа положений, служащих тому доказатель­ством, приведем решающее. Мы создали себе представ­ление о связной организации душевных процессов в од­ной личности и обозначаем его как Я этой личности. Это Я связано с сознанием, оно господствует над побужде­ниями к движению, т. е. к вынесению возбуждений во внешний мир. Это та душевная инстанция, которая кон­тролирует все частные процессы (Partialvorgange), ко­торая ночью отходит ко сну и все же руководит цензу­рой сновидений. Из этого Я исходит также вытеснение, благодаря которому известные душевные побуждения подлежат исключению не только из сознания, но также из других областей значимости и деятельности. Это ус­траненное путем вытеснения в анализе противопостав­ляет себя Я, и анализ стоит перед задачей устранить со­противление, производимое Я по отношению к общению с вытесненным. Во время анализа мы наблюдаем, как больной, если ему ставятся известные задачи, попадает в затруднительное положение; его ассоциации прекра­щаются, как только они должны приблизиться к вытес­ненному. Тогда мы говорим ему, что он находится во вла­сти сопротивления, но сам он ничего о нем не знает, и даже в том случае, когда, на основании чувства неудо­вольствия, он должен догадываться, что в нем действует какое-то сопротивление, он все же не умеет ни назвать, ни указать его. Но так как сопротивление, несомненно, исходит из его Я и принадлежит последнему, то мы ока­зываемся в неожиданном положении. Мы нашли в са­мом Я нечто такое, что тоже бессознательно и проявля­ется подобно вытесненному, т. е. оказывает сильное действие, не переходя в сознание и для осознания чего требуется особая работа. Следствием такого наблюде­ния для аналитической практики является то, что мы по­падаем в бесконечное множество затруднений и неяс­ностей, если только хотим придерживаться привычных способов выражения, например если хотим свести яв­ление невроза к конфликту между сознанием и бес­сознательным. Исходя из нашей теории структурных отношений душевной жизни, мы должны такое проти­вопоставление заменить другим, а именно цельному Я противопоставить отколовшееся от него вытесненное². Однако следствия из нашего понимания бессоз­нательного еще более значительны. Знакомство с ди­намикой внесло первую поправку, структурная теория вносит вторую. Мы приходим к выводу, что Ubw не сов­падает с вытесненным; остается верным, что все вы­тесненное бессознательно, но не все бессознательное есть вытесненное. Даже часть Я (один бог ведает, на­сколько важная часть Я может быть бессознательной), без всякого сомнения, бессознательна. И это бессоз­нательное в Я не есть скрытое в смысле предсозна-тельного, иначе его нельзя было бы сделать активным без осознания и само осознание не представляло бы столько трудностей. Когда мы, таким образом, стоим перед необходимостью признания третьего, не вытес­ненного ubw, то нам приходится признать, что харак­тер бессознательного теряет для нас свое значение. Он обращается в многосмысленное качество, не по­зволяющее широких и непререкаемых выводов, для ко­торых нам хотелось бы его использовать. Тем не ме­нее нужно остерегаться пренебрегать им, так в конце концов свойство бессознательности или созна­тельности является единственным светочем во тьме психологии глубин.