Два рода влечений

Если расчленение душевного существа на Оно, Я и Сверх-Я можно рассматривать как прогресс нашего знания, то оно должно также, как мы уже сказали, ока­заться средством к более глубокому пониманию и луч­шему описанию динамических отношений в душевной жизни. Мы уже уяснили себе, что Я находится под осо­бым влиянием восприятия: выражаясь грубо, можно сказать, что восприятия имеют для Я такое же значе­ние, как влечения для Оно. При этом, однако, и Я под­лежит воздействию влечений, подобно Оно, так какЯ яв­ляется в сущности только модифицированной частью последнего.

Недавно я изложил свой взгляд на влечения в «Jenseits des Lustprinzips»; этого взгляда я буду придер­живаться и здесь, положив его в основу дальнейших рас­суждений. Я полагаю, что нужно различать два рода вле­чений, причем первый род — сексуальные влечения, или эрос, — значительно заметнее и более доступен изуче­нию. Он охватывает не только подлинное незадержан­ное половое влечение и производные от него целесооб­разно подавленные, сублимированные влечения, но также инстинкт самосохранения, который мы должны приписать Я и который мы в начале аналитической ра­боты вполне основательно противопоставили сексуаль­ным влечениям к объектам. Вскрыть второй род влече­ний стоило нам немало труда; в заключение мы пришли к убеждению, что типичным примером их следует счи­тать садизм. Основываясь на теоретических, подкреп­ляемых биологией соображениях, выставим гипотезу о влечении к смерти, задачей которого является возвра­щение всех живых организмов в безжизненное состоя­ние, в то время как эрос, все шире охватывая раздроб­ленную на части жизненную субстанцию, стремится усложнить жизнь и при этом, конечно, сохранить ее. Оба влечения носят в строжайшем смысле консервативный характер, поскольку оба они стремятся восстановить со­стояние, нарушенное возникновением жизни. Таким об­разом, возникновение жизни является с этой точки зре­ния причиной дальнейшего продолжения жизни, но одновременно также причиной стремления к смерти, а сама жизнь — борьбой и компромиссом между указанными двумя стремлениями. Вопрос о происхождении жизни сохраняет в этом смысле космологический харак­тер, на вопрос же о смысле и цели жизни дается дуали­стический ответ.

Каждый из этих двух родов влечений сопровожда­ется особым физиологическим процессом (созидание и распад), в каждом кусочке живой субстанции дейст­вуют оба рода влечений, но они смешаны в неравных дозах, так что живая субстанция является по преиму­ществу представительницей эроса.

Каким образом влечения того и другого рода сое­диняются друг с другом, смешиваются и сплавляются — остается пока совершенно непредставимым; но это сме­шение происходит постоянно и в большом масштабе, без такой гипотезы нам по ходу наших мыслей не обой­тись. Вследствие соединения одноклеточных элемен­тарных организмов в многоклеточные живые существа удается нейтрализовать влечение к смерти отдельной клеточки и с помощью особого органа отвлечь разру­шительные побуждения во внешний мир. Этот орган —-мускулатура, и влечение к смерти проявляется, таким образом, вероятно, впрочем, лишь частично, как инс­тинкт разрушения, направленный против внешнего ми­ра и других живых существ.

Коль скоро мы допустим представление о смеше­нии этих двух родов влечений, нам открывается также возможность более или менее совершенного разъеди­нения их. В таком случае в садическом элементе полово­го влечения мы имели бы классический пример целе­сообразного смешения влечений, а в чистом садизме как извращении — образец разъединения, не доведен­ного, впрочем, до конца. Здесь перед нами открывается обширная область фактов, которые никогда еще не рас­сматривались в этом свете. Мы узнаем, что в целях от­влечения вовне инстинкт разрушения систематически становится на службу эросу; мы догадываемся, что эпи­лептический припадок является следствием и симпто­мом разъединения влечений, и начинаем понимать, что наступающее в результате некоторых тяжелых невро­зов разъединение влечений и появление влечения к смерти заслуживают особого внимания. Если бы мы не боялись поспешных обобщений, то склонны были бы предположить, что сущность реrресса libido, например от генитальной к садически-анальной фазе, основыва­ется на разъединении влечений и, наоборот, прогресс от первоначальной к окончательной генитальной фазе обусловлен умножением эротических компонентов. В связи с этим возникает вопрос, не в праве ли мы рас­сматривать постоянную амбивалентность, которую мы так часто находим усилившейся в случаях конституци­онного предрасположения к неврозу, тоже как резуль­тат разъединения; впрочем, амбивалентность есть столь раннее переживание, что ее скорее нужно оценивать как недоведенное до конца смешение влечений.

Нас, естественно, должен заинтересовать вопрос, нельзя ли отыскать проливающие свет отношения меж­ду допущенными нами образованиями Я, Сверх-Я и Оно, с одной стороны, и двумя родами влечений — с другой, и далее: в состоянии ли мы отвести управляющему пси­хическими процессами принципу удовольствия строго определенное положение по отношению к двум родам влечения и дифференцированным выше областям ду­шевной жизни. Прежде чем приступить к обсуждению этого вопросам, нам необходимо устранить одно сомне­ние, возникающее по поводу самой постановки пробле­мы. Хотя принцип удовольствия не вызывает сомнений и расчленение Я основывается на клинических наблю­дениях, однако различение двух родов влечений кажет­ся недостаточно доказанным, и возможно, что факты клинического анализа опровергают его.

Один такой факт как будто существует. Противопо­ложностью двух родов влечений мы можем считать по­лярность любви и ненависти. Относительно предста­вителя эроса мы не затрудняемся и, наоборот, бываем очень довольны, если в инстинкте разрушения, которо­му ненависть указывает путь, нам удается обнаружить заместителя, с трудом поддающегося пониманию, вле­чения к смерти. Однако клиническое наблюдение учит нас, что ненависть является не только неожиданно по­стоянным спутником любви (амбивалентность), не толь­ко часто предшествует последней в человеческих отно­шениях, но что в известных случаях ненависть также превращается в любовь, а любовь — в ненависть. Если это превращение представляет собой нечто большее, чем простое следование во времени, т. е. смену одного состояния другим, тогда, очевидно, нет данных для проведения столь капитального различия между эротиче­скими влечениями и влечениями к смерти, различия, предполагающего совершенно противоположные фи­зиологические процессы. <...>

Мы вели рассуждение таким образом, как если бы в душевной жизни — безразлично в Я или в Оно — су­ществовала способная перемещаться энергия, которая, будучи сама по себе индифферентной, может присое­диняться к качественно дифференцированным эроти­ческой или разрушительной тенденциям и повышать их общее напряжение. <...>

Кажется допустимым, что эта действующая несом­ненно в Я и в Оно, способная перемещаться индиффе­рентная энергия происходит из нарцистического запа­са libido, т. е. является десексуализированным эросом. Эротические влечения вообще представляются нам бо­лее пластичными, гибкими и более способными к пере­мещению, чем влечения к разрушению. Если так, то без натяжки можно предположить, что это способное пере­мещаться libido работает в интересах принципа удоволь­ствия, содействуя уменьшению перегрузки и облегчая разряд. При этом нельзя отрицать известного безразли­чия того, по какому пути пойдет разряд, если только он вообще происходит. Мы знаем, что эта черта характерна для процессов стремления к обладанию, свойственных Оно. Она встречается при эротических стремлениях к обладанию, причем развивается совершенное безразли-чие по отношению к объекту, в особенности при пересе­чениях в анализе, которые осуществляются на любые ли­ца. Ранк недавно привел прекрасные примеры того, как невротические акты мести направляются не на надле­жащих лиц.

Наблюдая такое поведение бессознательного, не­вольно вспоминаешь смешной анекдот о том, как нуж­но присудить к повешению одного из трех деревенских портных на том основании, что единственный деревен­ский кузнец совершил преступление, заслуживающее смертной казни. Наказание должно последовать, хотя бы оно постигло и невиновного. Эту самую неряшли­вость мы впервые заметили при искажениях первона­чального явления в работе сновидения. Как там объек­ты, так в нашем случае пути отвлечения отодвигаются на второй план. Аналогичным образом дело обстоит с Я,

разница лишь в большей точности выбора объекта, а также пути отвлечения.

Если эта энергия перемещения есть десексуализи-рованное libido, то ее можно назвать также сублимиро­ванной, ибо, служа восстановлению единства, кото­рым — или стремлением к которому — отличается Я, она все же всегда направляется на осуществление глав­ной цели эроса, заключающейся в соединении и свя­зывании. Если мы подведем под эти перемещения так­же и мыслительные процессы в широком смысле слова, то и работа мышления окажется подчиненной силе суб­лимированного эротического влечения.

Первоначально все libido сосредоточено в Оно, в то время как Я находится еще в состоянии развития или еще немощно. Оно вкладывает часть этого libido в эро­тические стремления к обладанию объектом, после че­го окрепшее Я пытается овладеть этим объектным libido и навязывать Оно в качестве любовного объекта себя самое. Нарциссизм Я, таким образом, является вторич­ным, отнятым у объектов.

Все снова и снова мы убеждаемся в том, что вле­чения, которые мы можем проследить, оказываются восходящими от эроса. Не будь высказанных нами в «Jenseits des Lustprinzips» соображений и не будь, кро­ме того, садических дополнений к эросу, мы вряд ли могли бы держаться дуалистического воззрения. Но так как мы вынуждены держаться его, то нам прихо­дится создать впечатление, что влечения к смерти боль­шей частью безмолвствуют и что весь шум жизни ис­ходит преимущественно от эроса¹⁸. <...>