ТРЕВОЖНОСТЬ

Прежде чем перейти к более детальному обсуж­дению неврозов, типичных для нашего времени, мне следует уточнить один из моментов в первой главе и прояснить, что я понимаю под тревожностью. Сделать этo представляется важным, потому что, как я уже го­ворила, тревожность является динамическим цент-ром неврозов и поэтому нам постоянно придется иметь с ней дело.

Я использовала раньше этот термин в качестве синонима термина «страх», указывая таким образом на родство между ними. Оба эти термина в действитель­ности обозначают эмоциональные реакции на опас­ность, которые могут сопровождаться такими физичес­кими ощущениями, как дрожь, учащенное дыхание, сильное сердцебиение. Эти ощущения могут быть столь интенсивными, что внезапный сильный страх может привести к смерти. Однако между «тревогой» и «стра­хом» есть различие.

Когда мать, обнаружив у своего малыша прыщик или повышение температуры, боится, что ее ребенок из-за этого умрет, мы говорим о тревожности; но если мать боится смерти ребенка, который серьезно заболел, мы называем такую реакцию страхом. Или другой пример: человек не решается вступить в дискуссию, хотя тема разговора ему близка и интересна. Такое поведение можно объяснить тревожностью. Но если человек, заблудившийся в горах во время сильного урагана, боится, мы говорим о страхе. До сих пор мы опирались на простой и точный различительный при­знак: страх является реакцией, пропорциональной на­личной опасности, в то время как тревога является несоразмерной реакцией на опасность или даже реак­цией на воображаемую опасность¹.

Однако такая попытка разграничения имеет один недостаток, заключающийся в следующем: вывод о том, пропорциональна ли реакция, зависит от среднего уровня познания, достигнутого в данной культуре. Но даже если на основании этого знания утверждается, что определенная реакция является неадекватной, невро­тик не затруднится придать своему действию рацио­нальное обоснование. В самом деле, можно погрязнуть в безнадежной аргументации, доказывая пациенту, что его чрезмерные опасения по поводу того, что на него нападет какой-то сумасбродный лунатик, является не­вротической тревожностью. Он же будет указывать на то, что его страх является обоснованным, и в доказа­тельство этого станет приводить примеры ситуаций, которых он опасается. Дикарь проявил бы не меньшее упрямство, если бы его реакцию страха сочли не соот­ветствующей реальной опасности. Например, дикарь из племени, в котором существует табу на употребле­ние в пищу определенных животных, будет смертель­но испуган, если случайно съест запретное мясо. В ка­честве постороннего наблюдателя вы можете назвать это неадекватной реакцией, ничем в действительности не оправданной. Но зная о верованиях племени в отно­шении запретной пищи, вам придется признать, что данная ситуация представляет реальную опасность для этого человека — опасность нарушить окружающий его животный и растительный мир или опасность подхва­тить болезнь.

 

¹ Фрейд в своих «Новых лекциях по введению в психоана­лиз» (глава «Страх и инстинктивная жизнь») проводит сходное различие между «объективным» и «невротическим» страхом, описывая первый как «понятную реакцию на опасность».

Однако имеется различие между тревогой, которую мы находим у дикарей, и тревогой, которую в нашей культуре мы считаем невротической. Содержание не-вротической тревоги, в отличие от тревожности у дика­рей, не соответствует общепринятым представлениям. В обоих случаях впечатление о непропорциональной реакции исчезает, когда становится понятен смысл тревоги. Например, есть люди, испытывающие посто­янный страх умереть; с другой стороны, вследствие своих страданий они испытывают тайное желание умереть. Принимающий различную форму страх смер­ти, в сочетании с мыслями о ее желательности, порож­дает мрачное предчувствие близкой опасности. Если вникнуть во все эти обстоятельства, то нельзя не на-звать их тревогу, связанную со смертью, адекватной реакцией. Другим упрощенным примером будет при­мер людей, которые испытывают ужас, когда оказыва­ются около пропасти, или у окна, расположенного на большой высоте, или на высоком мосту. Здесь опять, если смотреть со стороны, реакция страха представля­ется непропорционально сильной. Но такая ситуация может актуализировать или пробуждать в них конфликт между желанием жить и искушением по той или иной причине прыгнуть вниз. Именно в результате этого конфликта может возникать тревога.

Все эти соображения предполагают необходимость внести изменение в определение. Как страх, так и тре-вога являются адекватными реакциями на опасность, но в случае страха опасность очевидна, объективна, а в случае тревоги она скрыта и субъективна. Иначе го-воря, интенсивность тревоги пропорциональна тому смыслу, который для данного человека имеет данная ситуация. Причины же его тревоги, в сущности, ему неизвестны.

Практическое значение указанного различия меж­ду страхом и тревогой заключается в том, что попытка убедить невротика, что его тревога необоснованна, — метод убеждения —является бесполезной. Его тревога связана не с той ситуацией, которая имеет место в реальности, а с тем, как она представляется ему. По­этому терапевтической задачей может быть лишь вы­явление того смысла, который имеет для него определенная ситуация.

Определив то, что мы понимаем под тревогой, нам надо получить представление о той роли, которую она играет. Обыкновенный человек в нашей культуре пло­хо представляет себе значение тревожности в своей жизни. Обычно он помнит лишь то, что в детстве испы­тывал некоторую тревогу, что у него было одно или два тревожных сновидения и что он сильно тревожился в ситуации, выходящей за рамки повседневности, как, например, перед важным разговором с влиятельным лицом или перед экзаменами.

Те сведения, которые мы получаем на этот счет от невротиков, отличаются чем угодно, но не однообрази­ем. Некоторые невротики вполне осознают, что их пе­реполняет тревога. Ее проявления варьируются в гро­мадном диапазоне: она может проявляться в виде неясной тревоги, в форме приступов страха; может быть привя­зана к определенным ситуациям или действиям, таким, как боязнь высоты, улиц, публичных представлений; может иметь определенное содержание, например опа­сение сойти с ума, заболеть раком, проглотить иголку. Другие осознают, что время от времени испытывают тревогу, зная или не зная о вызывающих ее обстоятель­ствах, но они не придают ей какого-либо значения. На­конец, есть невротики, которые осознают лишь наличие у себя депрессий, чувства неполноценности, растройств в сексуальной жизни и тому подобного, но до конца не осознают, что когда-либо испытывали или испытывают чувство тревоги. Однако более тщательней исследова­ние обычно показывает что их первоначальное утверж­дение неточно. При анализе этих лиц неизменно об­наруживается столько же, если не больше скрытой тревожности, каку первой группы. Анализ способству-. ет осознанию этими невротиками своей тревожности, и они могут воскресить в памяти тревожные сновидения или те ситуации, которые вызывали у них чувство стра­ха. Однако признаваемая ими степень тревожности обычно не превосходит нормальную. Это ведет нас к предположению о том, что мы можем испытывать тре­вогу, не зная об этом. При таком рассмотрении этого вопроса остается не выявленным значение связанной с ним проблемы. Она является частью более широкой проблемы. Подчас наши чувства привязанности, гнева, подозрительности столь мимолетны, что едва достигают

сознания, и столь преходящи, что мы забываем о них. Но зa ними также может скрываться громадная динамичес­кая сила. Степень осознания чувства абсолютно ничего не говорит ни о его силе, ни о его значении². Примени­тельно ктревоге это означает не только то, что мы можем неосознанно беспокоиться, но также и то, что тревога может быть определяющим фактором нашей жизни, оставаясь в то же самое время не осознанной нами.

В действительности представляется, что мы делаем вce возможное для того, чтобы избежать тревоги. Для этого имеется много причин, и самой общей из них яв­ляется та, что интенсивная тревога является одним из самых мучительных аффектов, которые мы можем ис­пытывать. Пациенты, которые прошли через сильные приступы тревоги, скажут вам, что предпочли бы скорее умереть, чем пережить их еще раз. Кроме того, не­которые составляющие аффекта тревоги могут быть особенно непереносимыми для человека. Одной из них является беспомощность. Можно быть активным и храб­рым перед лицом большой опасности. Но в состоянии тревоги чувствуешь себя — и на самом деле являешься — беспомощным. Оказаться беспомощным особенно невы­носимо для тех лиц, для которых власть является преоб­ладающим идеалом. Под впечатлением явного несоответ-ствия своей реакции они негодуют на нее, как если бы она показывала их слабость или трусость.

Еще одним элементом тревоги является ее очевид-ная иррациональность. Для некоторых людей сама мысль о том, что какие-то иррациональные факторы могут руководить ими, является более непереносимой, чем для других. Ее особенно трудно выносить тем лю­дям, которые ощущают скрытую опасность того, что их могут захлестнуть иррациональные противоположно направленные силы, действующие внутри них, и кото­рые непроизвольно приучали себя осуществлять над ними строгий интеллектуальный контроль. Так что они не потерпят на сознательном уровне наличия каких-либо иррациональных элементов. Кроме индивидуальных мотивов эта последняя реакция содержит в себе влия-ние культурного фактора, поскольку наша культура ока-

^J Это просто пересказ одного из аспектов основополагаю­щего открытия Фрейдом важного значения бессознательных факторов.

 

зывает огромное воздействие на рациональное мышле­ние и поведение и считает иррациональное начало, или нечто похожее на него, чем-то более низким. До опреде­ленной степени с этим связан последний элемент тре­вожности: посредством самой своей иррациональности тревога представляет неявно выраженное указание на то, что внутри нас что-то не в порядке, и поэтому она является, вызовом — сигналом для тщательного рассмот­рения чего-то, скрытого, от нас. Нельзя сказать, что мы сознательно воспринимаем ее как вызов; но по сути своей она является им, хотим мы это признавать или нет. Та­кой вызов никому не может быть приятен; можно ска­зать, что ничто другое не вызывает в нас столь резкое противодействий, как осознание того, что мы должны из­менить нечто внутри нас. Однако чем безнадежное ощу­щает себя человек в паутине своего страха и защитного механизма и чем сильнее ему приходится цепляться за иллюзию, что он во всем прав и совершенен, тем сильнее он инстинктивно отвергает всякий — даже самый отда­ленный и глухой — намек на то, что у него что-то не так и необходимо что-либо изменить.

В нашей культуре имеются четыре основных спо­соба избежать тревожности: ее рационализация; ее отрицание; попытки заглушить ее наркотиками; избе­гание мыслей, чувств, побужденией или ситуаций, вызывающих ее.

Первый метод — рационализация —является наи­лучшим способом оправдания своего уклонения от ответственности. Он заключается в превращении тревожности в рациональный страх. Если пренебречь психологическим значением такого превращения, не­трудно представить, что при этом мало что меняется. Сверхзаботливая мать в действительности обеспоко­ена по поводу своих детей независимо оттого, призна­ет ли она наличие у себя тревожности или интерпри-тирует свою тревожность как обоснованный страх. Можно, однако, сколько угодно раз проводить экспе­римент, говоря такой матери что ее реакция является не рациональным страхом, а тревожностью, подразу­мевая при этом, что она неадекватна существующей опасности и имеет под собой личное факторы. В ответ на это она будет отвергать такое предположение при­ложит все силы для того, чтобы доказать, что вы абсо-

лютно не правы. Разве Мэри не заразилась инфекци­онной болезнью в детском саду? Разве Джонни не сломал себе ногу, лазая на деревья? Не пытался ли недавно какой-то человек заманить детей, обещая им сладости? Разве не диктуется ее собственное поведе-ние целиком любовью и долгом³?

Всегда, когда мы сталкиваемся с такой яростной защитой иррациональных отношений, мы можем быть уверены, что защищаемая позиция выполняет важные для человека функции. Вместо того, чтобы чувствовать себя беспомощной жертвой своих эмоций, такая мать считает, что она может активно действовать в данной

ситуации. Вместо признания своей слабости она может ощущать гордость высокой требовательностью к себе.

Вместо признания того, что ее отношение пронизывают иррациональные элементы, она считает их абсолютно

рациональными и оправданными. Вместо того чтобы увидеть и принять необходимость что-то изменить в себе, она может продолжать переносить ответственность на внешний мир и, таким образом, уходить от сознания своих собственных мотивов. Конечно, за эти сиюминут-ные преимущества ей приходится расплачиваться тем, чтоона никогда не избавится от своих тревог и огорче-ний. Но особенно дорогую цену приходится платить ее детям. Однако она не осознает — ив конечном счете не хочет осознавать — этого, потому что глубоко в душе придерживается иллюзии, что может, ничего не меняя внутри себя, получить все те выгоды, которые должны были бы последовать от такого изменения.

Тот же самый принцип справедлив для всех тен-денций, где предполагается, что тревога является ра-циональным страхом, каким бы ни было его содержа­ние: страх родов, болезней, погрешностей в пище, несчастий, нищеты.

Второй способ избежания тревожности состоит в отрицании ее существования, то есть в устранении ее из сознания. К сопутствующим физическим признакам стра­ха или тревоги относятся такие, как дрожь, усиленное потовыделение, учащенное сердцебиение, ощущение удушья, частое побуждение к мочеиспусканию, понос, рвота и — в психологическое сфере — чувство нетерпе

ния, ощущение внезапного приступа или паралича. Мы можем испытывать все эти чувства и физические ощу­щения, когда боимся и осознаем этот страх; они могут также быть исключительным выражением имеющей место, но вытесненной тревожности. В последнем случае все, что человек знает о своем состоянии по таким вне­шним проявлениям, — это то, что в определенных обсто­ятельствах у него учащается мочеиспускание, что езда в поезде вызывает у него тошноту, что иногда он потеет по ночам, и всегда без какой-либо физической причины.

Однако возможно также сознательно отрицать тре­вожность, пытаться сознательно ее преодолеть. Это сродни тому, что имеет место у нормального человека, когда он пытается избавиться от страха путем его про­стого игнорирования. Наиболее знакомым примером этого в норме является пример героя солдата, побужда­емого стремлением преодолеть страх.

Невротик также может принимать сознательное ре­шение преодолеть свою тревожность. Например, де­вушка, которую вплоть до наступления полового созре­вания мучила тревога (она особенно боялась грабителей), приняла сознательное решение не обращать на эту тре­вогу внимания. Первое сновидение, которое она пред­ложила для анализа, открыло различные вариации этого отношения. Оно содержало в себе различные ситуации, которые в действительности ее пугали, но на которые она всякий раз храбро реагировала. В одной изних она услышала ночью шаги в саду, вышла на балкон и спро­сила; «Кто там?» Ей удалось избавиться от своего страха грабителей, но, так как ничего не изменилось в факто­рах вызывающих ее страх, остались другие проявления все еще сохраняющейся тревожности. Она продолжала быть отчужденной и робкой, чувствовала себя лишней и не могла приняться ни за какую плодотворную работу.

Очень часто у невротиков нет такого сознательного решения. Нередко этот процесс протекает непроизволь­но. Однако отличие от осознания такого решения, а в достигаемом результате. Все, чего может достичь невро­тик, «беря себя в руки», — это устранить явные прояв­ления тревожности, как в случае с девушкой, перестав­шей испытывать страх перед грабителями. Не следует недооценивать такой результат. Он может иметь прак- тическую ценность также обладать психологическим

значением для повышения уважения к себе. Но так как такие результаты обычно чрезмерно переоцениваются, необходимо указать на их негативную сторону⁴. Дело в том, что не только остаются без изменения существен­ные движущие силы личности, но, более того, если у невротика пропадают заметные проявления имеющих-ся у него расстройств, он в то же самое время теряет действенный стимул для их проработки.

Процес безжалостного игнорирования тревожно-сти играет огромную роль во многих неврозах и не всегда осознается в своем качестве. Например, та аг­рессивность, которую проявляют многие невротики в определенных ситуациях, часто принимается за пря-мое проявление подлинной враждебности, причем именно тревожность побуждает его преодолевать свою робость. Если не заметить этого, возникает опасность ошибочного принятия отчаяния за истинную агрессию.

Третий путь избавления от тревожности связан с наркотизацией. Это может делаться сознательно и в буквальном смысле посредством принятия алкоголя или наркотиков. Однако для этого имеется множество пу-тей и не столь очевидных. Одним из них является по­гружение в социальную деятельность под влиянием страха одиночества; ситуация не меняется от того, осоз-нается этот страх как таковой или предстает лишь как смутное беспокойство. Еще одним способом наркоти­ческого глушения тревожности является попытка «по­топить» ее в работе, причем такого рода метод можно установить по навязчивому характеру работы и по тому беспокойству, которое возникает у невротика по выход-ным и праздничным дням. Той же самой цели может служить чрезмерная потребность в сне, хотя сон не способствует собственно восстановлению сил. Нако-нец, в качестве отдушины может служить сексуальная активность, посредством которой может ослабляться тревожность. Давно уже известно, что навязчивая мас­турбация может вызываться тревогой, но то же самое справедливо для всех видов сексуальных отношений. Лица, для которых сексуальная активность служит глав­ным образом для ослабления тревожности, становятся

⁴ Фрейд всегда подчеркивал этот момент, указывая, что исчезновение симптомов не является достаточным признаком излечения.

 

крайне беспокойными и раздражительными, если хотя бы в течение короткого периода времени не имеют воз­можности сексуального удовлетворения. Четвертый способ уйти от тревожности наиболее радикален: он заключается в избегании всех ситуаций, мыслей или чувств, которые могут возбудить тревожность. Это мо­жет быть сознательный процесс, когда, например, че­ловек, боящийся нырять в воду или лазить по горам, избегает делать это. Точнее говоря, человек может осоз­навать наличие тревожности и то, что избегает ее. Однако он может также весьма смутно осознавать — или вообще не осознавать — наличие тревожности и способы избавления от нее. Он может, например, не осознавая этого, откладывать со дня на день дела, свя­занные с тревожностью: принятие решений, обращение к врачу или написание письма. Или он может «притво­ряться», то есть субъективно считать, что обдумываемые им определенные действия — такие, как принятие уча­стия в обсуждении, разговор с подчиненными, разрыв отношений с другим лицом, — являются несуществен­ными. Он также может «притворяться», что ему не нра­вится делать определенные вещи и отвергать их на этом основании. Так, девушка, для которой посещение вече­ринок связано со страхом отвержения, может полнос­тью отказаться от таких посещений, убедив себя в том, что ей не нравятся такие мероприятия.

Если мы продвинемся еще на шаг далее, к той точ­ке, где такое избегание действует непроизвольно, мы столкнемся с феноменом внутреннего запрета. Внут­ренний запрет выражается в неспособности делать, чувствовать или обдумывать определенные вещи, а его функция — избавить от тревоги, которая возникает, если человек попытается делать, ощущать или обдумы­вать эти вещи. В сознание не проникает никакой тре­воги, и, следовательно, нет возможности преодолеть запреты с помощью сознательного усилия. Внутренние запреты наиболее эффективно представлены в истери­ческих выпадениях функций: истерической слепоте, немоте или параличе конечностей. В сексуальной сфе­ре такие запреты представляют фригидность и импо­тенция, хотя структура этих сексуальных запретов может быть очень сложной. В умственной сфере запре- ты на сосредоточение, формирование или высказыва-

ние мнений, на установление контактов с людьми — хорошo известные явления.

Есть смысл, по-видимому, потратить несколько стра-ниц на перечисление этих внутренних запретов, чтобы получить полное впечатление о разнообразии их форм и частоте, с которой они встречаются. Мне думается, однако, что я могу оставить читателю задачу проанали-зировать его собственные наблюдения на этот счет, так как запреты являются в настоящее время хорошо и лег­ко распознаваемым явлением, если они вполне сформи­рованы. Тем не менее желательно кратко рассмотреть те предварительные условия, которые необходимы для тогo, чтобы начать осознавать наличие внутренних за-претов. В противном случае мы бы недооценили их ча-стотy, потому что обычно не осознаем, сколь много внутренних запретов мы в действительности имеем.

Во-первых, мы должны осознавать наличие жела-ния что-либо сделать для того, чтобы осознать неспособ­ность сделать это. Например, нам следует сознавать на-личие претензий обладать чем-то, прежде чем мы сможем осознать, что у нас имеются внутренние запре-тына этот счет. Может быть задан вопрос; всегда ли нам известно по крайней мере то, чего мы хотим? Конечно, нет. Давайте представим, например, человека, слушаю-щего научный доклад и имеющего насчет него критиче-ские суждения. Незначительный запрет проявит себя в робкой форме выражения критики; более сильный за­прет помешает ему упорядочить свои мысли, и в резуль-тате они придут к нему лишь после окончания обсуж­дения или на следующее утро, Но запрет может быть столь сильным, что вообще не допустит появления у не-го каких-либо критических мыслей, и в этом случае, при том предположении, что в действительности у него на­личествует критика, он будет склонен слепо соглашать-ся со сказанным или даже восхищаться им; он будет абсолютно не способен сознавать наличие каких-либо запретов. Другими словами, если запрет является столь сильным, что контролирует желания или побуждения, то его существование может не осознаваться.

Второй фактор, который может препятствовать осознанию, встречается тогда, когда запрет выполняет столь важную функцию в жизни человека, что он вос­принимает его как не подлежащий сомнению и измене

нию факт. Если, например, имеет место непреодолимая тревожность такого рода, связанная с любой работой, имеющей элемент соревнования, и порождающая в ре­зультате крайнюю усталость, человек может настаивать на том, что он недостаточно силен для выполнения лю­бой работы. Эта вера защищает его. Но если он призна­ет наличие запрета, ему придется вернуться к работе и таким образом подвергнуться пугающей тревожности.

Третья возможность возвращает нас к культурным факторам. Возможно, запреты отдельного человека во­обще нельзя осознать, если они совпадают с одобряемыми в культуре формами запретов или с соответствующими идеологическими установками. Пациент, у которого име­лись серьезные запреты в отношении попыток сближе­ния с женщинами, не осознавал наличия своих запретов, потому что воспринимал свое поведение в свете распро­страненной идеи о святости женщин. Запрет на собствен­ные притязания легко накладывается на основу догмы, что скромность добродетельна. Запрет на критическое ос­мысление доминирующих в политике или религии догм или в какой-либо особой области интереса может усколь­зать от внимания, и мы можем совершенно не осознавать наличия тревожности, связанной с риском подвергнуть­ся наказанию, критике или изоляции. Однако, чтобы су­дить об этом, нам, конечно, необходимо очень детальное знание индивидуальных факторов. Отсутствие критичес­кого мышления не обязательно предполагает наличие зап­ретов, но может обусловливаться общей леностью ума, тупостью или убеждением, которое действительно совпа­дает с господствующими догмами.

Любой из этих трех факторов может объяснить неспособность осознания имеющихся запретов и тот факт, что даже опытным психоаналитикам не всегда просто их обнаружить. Но даже предположив, что мы способны осознавать их все, наша оценка частоты зап­ретов все еще будет крайне заниженной. Нам придется также принять в расчет все те реакции, которые, хотя они еще не являются вполне сформированными запре­тами, находятся на пути к такому завершению. От­носительно тех положений, которые я имею в виду, мы еще в состоянии кое-что предпринять, но связанная с ними тревожность оказывает определенное воздейст­вие на сами эти действия.

Во-первых, осуществление действия, по поводу ко-торогo мы испытываем тревожность, порождает чувст-во напряжения, усталости или изнеможения. Напри-меp, одна из моих пациенток, которая находилась в процессе излечения от страха ходить по улице, но все еще испытывала выраженную тревогу по этому пово-ду, чувствовала себя абсолютно разбитой, когда выхо-дила по выходным на улицу. То, что данное изнеможе-ние не было вызвано какой-либо физической слабостью, видно по тому факту, что она могла выполнять тяжелую домашнюю работу, не испытывая ни малейшей устало-сти. Именно тревога, связанная с выходом из дома, вызывала изнеможение. Многие затруднения, обычно приписываемые чрезмерной работе, вызываются в действительности не самой работой, а той тревогой, которая связана с работой или отношением к коллегам.

Во-вторых, тревога, связанная с определенной дея-тельностью, в результате будет приводить к наруше-нию функции. Если, например, имеет место тревога, связанная с приказаниями подчиненным, они будут даваться в извиняющемся, неэффективном тоне. Тре-вога, связанная с верховой ездой, приведет в результа-так неспособности управлять лошадью. Степень осоз­нания варьируется. Человек может осознавать, что тревожность не дает ему возможности удовлетвори-тельно решать проблемы, или он может лишь чувство-вать, что не в состоянии ничего сделать как следует.

В-третьих, тревожность, связанная с деятельнос­тью, будет портить то удовольствие, которое этадеятель-ность могла бы принести в ином случае. По-другому об-стоит дело с небольшой, легкой тревожностью; она, напротив, может придавать дополнительный интерес. Катание с американских горок, сопровождающееся некоторой боязнью, возможно, делает такое катание захватывающим, в то время как то же действие при зна­чительной тревожности превратится в пытку. Сильная тревожность, связанная с сексуальными отношениями, полностью лишит их удовольствия, и если человек не осознает свою тревожность, он будет испытывать чув­ство, что сексуальные отношения ничего на значат.

Этот последний момент может вызвать недоумение, так как ранее я сказала о том, что чувство отвращения может использоваться как средство избегания тревож­ности, а теперь я говорю, что отвращение может быть

следствием тревожности, В действительности оба эти утверждения справедливы. Неприязнь может быть и средством избегания, и следствием тревожности. Это один из маленьких примеров трудности в понимании психических явлений. Они являются запутанными и сложными, и если мы не настроим себя на то, что дол­жны рассматривать многочисленные, тесно переплетен­ные взаимодействия, то не продвинемся в психологиче­ском познании.

Цель обсуждения вопроса о способах защиты себя от тревожности состоит не в том, чтобы дать исчерпы­вающее описание всех возможных форм защиты. В дей­ствительности мы вскоре узнаем более радикальные способы предотвращения возникновения тревожности. Теперь моя главная задача — подтвердить тезис о том, что можно испытывать большую, чем осознается, тре­вогу или что можно испытывать тревогу, вообще не осоз­навая этого, а также показать некоторые более распро­страненные моменты, где это можно обнаружить.

Итак, коротко говоря, тревога может скрываться за чувствами физического дискомфорта, такими, как силь­ное сердцебиение и усталость; за многочисленными страхами, которые внешне представляются рациональ­ными или обоснованными; она может быть скрытой си­лой, толкающей нас к выпивке или погружению во все­возможные состояния помрачения сознания. Часто мы можем наталкиваться на нее как на причину неспособно­сти выполнять то или иное дело или получать удовольст­вие, и мы всегда обнаруживаем ее в качестве влиятель­ного фактора, стоящего за внутренними запретами.

По причинам, которые мы будем обсуждать по­зднее, наша культура порождает огромную тревожность в людях, живущих в ней. Следовательно, практически каждый построил ту или иную из упомянутых мною форм защиты. Чем невротичнее человек, тем сильнее его личность пронизана и скована такими защитами и тем больше тех вещей, которые он не способен и не пытается делать, хотя в силу своей энергии, умствен­ных способностей или уровня образования может их осуществить. Чем тяжелее невроз, тем больше присут­ствует внутренних запретов, как скрытых, так и явных⁵.

⁵ X. Шульц — Хенкев Einfuehiung in die Psychoanalyse под­черкивал первостепенное значение тех разрывов, которые мы находим в жизни и в личности невротиков.