Учение о развитии

 

Понятие развития. Существует мнение, что идею развития в самом общем виде впервые выразил Гераклит. Вот что пишет по этому поводу Платон: «Гераклит говорит где-то, что «все сущее течет (движется), и ничто не остается на месте», а еще, уподобляя сущее течению реки, он говорит, что «дважды тебе не войти в одну и ту же реку»[121]. Этими словами Гераклит выразил идею, что на все нужно смотреть как на процесс, ибо все течет подобно реке: когда ты заходишь в нее вторично, то она уже не та же самая – те воды утекли, дно и берега частично изменились. И это неизбежно происходит с каждой вещью, с каждым человеком, с каждым государством – все подвержено влиянию времени.

Идея изменчивости мира неизбежно приводит к вопросу о направленности изменений. Куда все «течет»? К чему устремлены человек и человечество? Что значит «к лучшему»? Авторы многих философских и научных работ предлагают смотреть на мир как на вечно развивающуюся систему. Но что значит «развиваться»? Еще В. С. Соловьев заметил неоднозначность этого понятия. Он пишет, что содержание понятия «развитие» является «весьма смутным и неопределенным не только для полуобразованной толпы, но даже иногда и для ученых и quasi философов, употребляющих это понятие в своих теоретических построениях»[122]. Сам автор предлагал понимать под развитием «ряд имманентных изменений органического существа, который идет от известного начала и направляется к известной определенной цели»[123]. Видно, что Соловьев считал целесообразным применять термин «развитие» лишь для характеристики биологических и социальных систем, что в диалектике, рассматриваемой в качестве онтологического учения, считается ошибочной.

В диалектике встречаются два толкования развития: а) развитие как прогресс, т. е. движение к лучшему, к более совершенному и высокому уровню бытия. «Развитие... есть изменение от простого к сложному, от низшего к высшему, и не как исключение, а как общее правило», –пишет А. Е. Фурман[124]; б) развитие «как понятие, характеризующее качественные изменения объектов, появление новых форм бытия, существование различных систем, сопряженное с преобразованием их внутренних и внешних связей», – так определяет развитие В. Е. Кемеров[125].

Первая из приведенных точек зрения на развитие страдает одним существенным недостатком: в ней негласно присутствует идея о наличии всеобщего критерия прогресса. Действительно, что значит «к лучшему»? Или к «более высокому уровню бытия»? Являлись ли петровские реформы прогрессивными для России? О. Шпенглер отвечает на этот вопрос отрицательно, но большинство отечественных историков – положительно. Является ли прогрессом для России Октябрьская революция 1917 года? Многие сейчас называют это событие злом, но часть наших граждан оценивает его положительно. Можно ли считать прогрессом «горбачевские» реформы конца 1980-х годов? Ответы здесь самые разные. И с позиции философского мышления многообразие ответов на подобные вопросы является нормальным явлением. Почему? Потому что в современной науке и философии нет критерия прогресса, применимого для всех систем. Наличие такого критерия, согласно О. Конту, является признаком теологического или метафизического стиля мышления. Так, в теологическом мышлении в качестве всеобщего критерия прогресса выступает близость к божественному. В метафизическом мышлении место Бога занимает какой-либо человек (В. И. Ленин, Ким Ир Сен и т. п.) или учение (марксистская идеология, идеи чучхе и т. д.). Люди старшего поколения хорошо помнят, когда степень прогрессивности и научности каких-либо теорий в нашей стране определялась мерой согласованности ее с положениями марксистско-ленинского учения.

Видимо, в основании понимания развития как прогресса лежит очень древний архетип центра, от которого следует вести отсчет. Но со второй половине XX века в науке и философии в большей мере стала работать парадигма относительности, мозаичности бытия. Применительно к диалектике это проявилось в появлении множества работ, в которых предлагалось отказаться отоценок направленности развития. Тогда и возникли другие определения развития, из которых исчезли слова «движение к более высоким уровням бытия», «переход к более совершенному» и т. п. Думается, такая позиция для философского исследования более предпочтительна. Поэтому далее мы будем исходить из определения развития как направленных качественных изменений, связанных преемственной связью.

В этом определении содержится ряд важных для онтологии и теории познания методологических положений. Во-первых, рекомендуется обратить внимание на направленность изменений, что, например, применительно к биологическим и социальным объектам означает установление цели этих изменений. Во-вторых, предлагается акцентировать внимание на качественных изменениях, отличив их от изменений количественных.

Всеобщие законы развития (гегелевско-марксистский вариант). Если мир есть единая система, вне которой ничего, что могло бы ее изменить, нет, то как он может приобретать разные качества? Как первосубстанция – дух или материя – может развиваться, если никто и ничто не заставляет ее переходить на другие уровни бытия? Поиски ответа на этот вопрос привели Гегеля к открытию закона единства и борьбы противоположностей, который рассматривается им и марксистами в качестве одного из фундаментальных законов бытия. В соответствии со взглядами Гегеля и Маркса причиной развития как объективного мира, так и знания является противоречие, т. е. борьба противоположных сил. «Так называемая объективная диалектика царит во всей природе, а так называемая субъективная диалектика, диалектическое мышление есть только отражение господствующего во всей природе движения путем противоположностей, которые и обусловливают жизнь природы своей постоянной борьбой и своим конечным переходом друг в друга», – писал Энгельс[126]. Взгляд на противоречие как всеобщий источник развития появился еще в Древней Греции. Например, Гераклит писал: «Следует знать, что война всеобща, и правда – борьба, и что все происходит через борьбу и по необходимости»[127].

Таким образом, причиной развития является борьба взаимополагающих противоположных сторон объекта, результатом которой выступает появление нового объекта (качества). В гегелевской и марксистской философии этот закон рассматривается не только в качестве закона объективного мира, но и в качестве всеобщего закона познания. «Условие познания всех процессов мира... в их живой жизни есть познание их как единства противоположностей. Развитие есть «борьба» противоположностей», – писал В. И. Ленин, выразив в этих словах суть диалектического подхода к познанию как отражению объективных свойств бытия[128].

Противоречие носит всеобщий характер, без него невозможно развитие природы, общества и мышления. Позитивистам характерна более осторожная оценка места противоречия в мире. Они предлагают рассматривать его лишь в качестве средства получения нового знания путем столкновения противоположных теорий или взглядов.

Вот как можно представить логику действия данного закона:

 

С

 

 

Здесь квадрат С – какая-либо система, например, рабовладельческое общество. А – класс рабов, представляющий часть этой системы. Б – класс рабовладельцев, составляющий другую ее часть. Между ними существуют противоречия. В результате постоянного столкновения интересов оба класса в процессе взаимодействия постепенно меняются. Но если меняются части системы, то меняется и сама система. В конечном счете, она перестает существовать в данном виде и переходит в иное качество (в данном случае – в феодальное общество).

Другим важным законом гегелевско-марксистской онтологии является закон перехода количественных изменений в качественные (позднее он был назван законом взаимного перехода количественных и качественных изменений). Этот закон возник в поиске всеобщего алгоритма развития, когда нужно было ответить на вопрос, как одно переходит в другое. Согласно этому закону, развитие повсеместно происходит следующим образом: количественные изменения, постепенно накапливаясь, доходят до определенного предела, после чего происходит скачок и переход системы в иное качество. Когда количественные изменения приводят к качественным? Тогда, когда они переходят границы существования данного объекта.

Для определения этих границ применяется понятие меры. Мера «есть определенное количество, с которым связано некое наличное бытие или некое качество», – пишет Гегель[129]. Таким образом, для исследователя важно знание пределов количественных изменений объекта.

Кроме того, закон перехода количественных изменений в качественные содержит в себе идею скачка, т. е. наличия особого периода в развитии, когда старого качества уже нет, а нового – еще нет.

Еще одним всеобщим законом развития, согласно учениям Гегеля и Маркса, является закон отрицания отрицания. Отрицание в этом законе понимается онтологически: как смена одного качества другим. «Не может происходить развитие, не отрицающее своих прежних форм существования», – пишет Маркс[130]. В этом законе подчеркивается, что в развитии нет абсолютных границ: каждое новое состояние объекта является как бы продолжением его предыдущих состояний. В развитии имеет место преемственность, новое качество в определенной мере содержит в себе старое и определяется им. Как писал А. Г. Спиркин, «мир в каждый его настоящий момент есть плод прошедшего и семя будущего»[131]. Закон отрицания отрицания утверждает также, что в развитии имеют место повторяемость, цикличность: новое состояние объекта является в определенной мере повторением какой-либо предыдущей ступени его развития. Так, например, представление Эйнштейна о субстанции сильно напоминает взгляды Фалеса, Анаксимена, Гераклита на материю. Гегель считал, что такая повторяемость осуществляется на третьей стадии развития. Это мнение поддерживал и русский марксист Г. В. Плеханов(1856–1918). «Всякое явление, – пишет он, – развиваясь до конца, превращается в свою противоположность, но так как новое, противоположное первому, явление тоже в свою очередь превращается в противоположность, то третья фаза развития имеет формальное сходство с первой»[132]. Позднее, в марксистско-ленинской философии, отказались от идеи триадичности, оставив, однако, принцип цикличности, повторяемости в развитии.

Сам закон отрицания отрицания наглядно отображают в виде спирали, каждый виток которого является как бы повторением других витков, но на другом уровне.

Эти так называемые основные законы диалектики не могут отразить всю многогранность процесса развития, рассматриваемого здесь в качестве одного из фундаментальных свойств бытия. Поэтому в гегелевско-марксистской онтологии для более полного объяснения этого феномена применяются парные категории диалектики.

Категории диалектики как способы объяснения бытия. В рамках самой диалектики принцип противоречивости бытия конкретизируется в учении о парных диалектических категориях. Речь идет об установке рассматривать любое явление как единство таких противоположных сторон, как единичное и общее, содержание и форма, структура и элементы, целое и части, необходимость и случайность, сущность и явление, возможность и действительность, причина и следствие.

Единичное и общее. При познании объекта исследователь сталкивается как с его индивидуальными, так и общими признаками. Для обозначения индивидуального, отличительного в диалектике применяют понятие единичного. Для обозначения тождественного, объединяющего предмет с другими предметами, применяется понятие общего. Что важнее для понимания сущности объекта – общее или единичное в нем? Ряд философов полагает, что необходимо сосредоточить внимание на общих свойствах и отношениях объекта, абстрагироваться от деталей. Платон обосновывал такое мнение тем, что общее (идея) существует до конкретного предмета – последний есть лишь материализованное выражение идеи (общего, сущности). Поэтому общее первично по отношению к единичному, индивидуальному.

В панлогическом учении Гегеля общее также первично, ибо конкретный предмет с его единичными признаками есть лишь инобытие понятия, которое, как известно, выражает сущность. Такую точку зрения, признающую реальное существование общего в качестве первичной сущности, в диалектике называют реализмом.

Но еще древнегреческие стоики (Зенон, Хрисипп, Сенека), критикуя платоновскую философию, выдвинули противоположный тезис: общее существует лишь в уме человека, в объективной реальности его нет, как нет, к примеру, города вообще, животного вообще, овощи вообще, преступления вообще. Реальным же существованием обладают какой-то конкретный город с его индивидуальными признаками, конкретная собака, определенный кочан капусты, отдельно взятая кража с ее особенностями. Общее – это лишь имя, которое придумывает человек, пытающийся сгруппировать в один класс множество похожих явлений. У. Оккам (1285–1349) писал, что предметом познания должны выступать лишь единичные объекты, ибо только они обладают реальным существованием, они первичны по отношению к их именам. Такая позиция была названа номинализмом.

В диалектике критикуется как реализм, так и номинализм. В гносеологии, утверждают сторонники диалектики, следует рассматривать объект как противоречивое единство общего и единичного. «Итак, согласно диалектическому материализму, ни общее, ни единичное не обладают самостоятельным существованием, не существуют «как таковые». Следовательно, существует лишь отдельное, отдельные предметы, явления, процессы, которые представляют из себя единство единичного и общего, повторяющегося и неповторимого. Общее же и единичное существуют лишь в отдельном, в виде сторон, моментов отдельного», – пишет А. П. Шептулин[133].Таким образом, отдельное есть наличное бытие, определяемое как форма существования общего.

Форма и содержание. В XX веке в науке активно начинают использоваться формально-логические средства. Между тем известно, что за формально-логическим скрывается определенное содержание, от которого исследователь сознательно или бессознательно абстрагируется. Более того, на формальном уровне ученым удалось создать ряд объектов, материальное существование которых до сих пор находится под сомнением (кварки, вакуум и т. п.). В связи с этим в науке актуализуется давняя проблема соотношения содержания и формы.

В диалектическом материализме под содержанием понимают совокупность элементов, свойств и отношений объекта. Форма же – это способ соединения элементов и процессов между собой и с внешними явлениями. Согласно диалектике, всякий объект необходимо рассматривать как единство содержания и формы. Если при работе с объектом обращают внимание только на форму и игнорируют при этом особенности содержания, то это называется формализмом. Формалист строго придерживается формы, забывая при этом, что за формой стоит содержание, которое нередко меняется таким образом, что существующая форма уже не подходит для его объяснения.

Диалектика утверждает, что содержание развивается быстрее, чем форма, что вызывает необходимость периодически пересматривать характер последней. Например, внедрение новых технических средств в содержание работы фирмы влечет изменение форм деятельности ее сотрудников. Компьютеризация учебного процесса привела к появлению новых форм обучения (компьютерные игры, новые способы контроля знаний обучаемых, дистанционное обучение и т. д.). При этом если форма соответствует содержанию, то она стимулирует его развитие. Но если форма отстает от содержания, то служит препятствием для его развития. Например, применение старых, социалистических форм управления в условиях рыночной экономики привело бы к отрицательным последствиям в развитии материального производства. Таким образом, изменение содержания без учета формы, а формы – без учета содержания в диалектике считается нарушением объективно существующей закономерности развития бытия, ибо всякий объект есть противоречивое единство содержания и формы.

Структура и элементы. Очень близким к понятию формы является понятие структуры. По сути структура есть внутренняя форма, так как представляет собой связь элементов системы между собой. Под элементами же понимают последние, более неразложимые в данных условиях составные части системы. «Элементом называется первооснова вещи, из которой она слагается и которая по виду не делима на другие виды, например, элементы речи, из которых речь слагается и на которые она делима как на предельные части, в то время как эти элементы уже не делимы на другие звуки речи, отличные от них по виду», – писал Аристотель[134]. Структура – это то, как соединены между собой элементы. Дело в том, что элементы могут быть одними и теми же, но если изменить способ их соединения между собой, то получится другая система. И эта новая система создается способом перекомбинации старых элементов.

Преобразующее влияние структуры на характер системы было замечено К. Леви-Строссом (1908–2009) – одним из основателей структурализма. Этим именем называют группу методов гуманитарных наук, исходящих из идеи первичности структуры объекта. «Структурализм как общеметодологическое течение исходит из представления о преобладании, преимуществе структурного изменения в любых явлениях окружающего мира и, следовательно, из примата структурного анализа как метода познания природы и общества», – пишет Н. С. Автономова, характеризуя главную идею этого течения[135]. Как говорил М. Фуко, «люди умирают, а структуры остаются».

Обладая определенными эвристическими возможностями, структурализм, однако, страдает определенными недостатками: абсолютизацией структуры и игнорированием роли элементов в системе. Дело в том, что структурное изменение может оказаться малоэффективным, если элементы не способны взаимодействовать в рамках заданной структуры. К примеру, тренер может предложить футбольной команде перспективную и оправдавшую себя в играх схему (структуру) игры. Но если игроки (элементы) технически и физически недостаточно подготовлены, то результат их игры по этой схеме может оказаться очень плохим. И виноват здесь прежде всего тренер, забывший, что структура должна соответствовать элементам. Для того чтобы качественно изменить систему, нужна такая структура, которая подходит для имеющихся элементов. Или же, изменяя структуру, нужно менять и часть элементов. Такую методологическую установку дает диалектика, исходящая из положения о единстве структуры и элементов.

Структурный анализ тесно связан с принципом целостности системы, который рассматривается в диалектике при помощи категорий части и целого.

Часть и целое. Понятие «часть» отличается от понятия «элемент» тем, что частью могут быть несколько элементов, а так же некоторые процессы, рассматриваемые в качестве составляющих изучаемого объекта. «Части – то, из чего состоит и на что может распадаться целое»[136]. Когда мы говорим о частях, то всегда подразумеваем, что существует целое. Его можно определить как фрагмент реальности, воспринимаемый нами в виде отдельного предмета или события. « Целым называется то, у чего не отсутствует ни одна из тех частей, состоя из которых, оно именуется целым от природы, а также то, что так объемлет объемлемые им вещи, что последние образуют нечто одно», – пишет Аристотель[137].

Часть и целое – понятия относительные. То, что в одних случаях есть целое, в других – может быть частью, а то, что было частью, может быть рассмотрено в качестве целого. К примеру, Земля есть часть Солнечной системы, но Землю можно рассматривать как целое, если речь идет о таких ее составляющих, как континенты.

Как противоположные категории часть и целое являются соотносительными понятиями: целое предполагает наличие частей, а части – наличие целого. Друг без друга эти понятия существовать не могут.

Одна из проблем, связанных с анализом части и целого, заключается в том, что у целого, которое, на первый взгляд, есть сумма своих частей, возникают новые свойства, которыми ни одна из его частей не обладает. Этот феномен привел к появлению в философии такого течения, как холизм, согласно которому за пределом чувственно воспринимаемого мира существует некая реальность, являющаяся источником новых свойств и отношений, способных поднять предметы на качественно иной уровень бытия (А. Леман, Я. Х. Смэтс, Дж. Холдейн и др.). Но, видимо, можно найти и менее загадочные причины того, почему же целое всегда больше суммы своих частей. Известно, что взаимодействие порождает свойство. К примеру, взаимодействие книги с массой Земли является причиной появления веса книги. Если книгу лишить взаимодействия с Землей или с другой очень крупной массой, то веса у книги не будет. Подобное происходит и с частями целого: вступая в новые отношения друг с другом в рамках целого, они порождают ряд свойств, которыми по отдельности ни одна из них не обладала.

Еще одним важным вопросом является проблема первичности знания о целом или его частях. Действительно, как можно исследовать часть, не зная о том, частью чего она является? Но, с другой стороны, как можно знать целое, не зная его части? Г. П. Щедровицкий, изучая природу научной теории, сформулировал эту проблему несколько иначе: чтобы построить теорию как некую целостную систему необходима определенная структура (образ), т. е. то, с помощью чего можно соединить отдельные знания (части) в определенную целостность. Но для того, чтобы иметь целостный образ, необходимы знания о частях этого образа или структуры[138]. Видимо, решение проблемы может заключаться в том, что в сознании субъекта представление о целом и его частях возникают вместе, а затем, дополняя друг друга, эволюционируют в качестве противоречивого единства, имеющего онтологические основания в объективной реальности. Из этого противоречивого отношения между целым и частью следуют по крайней мере два вывода: а) части познаются при помощи знания о целом, а целое познается при помощи знания о его частях; б) изменение знания о целом изменяет знания о его частях, а новые знания о частях изменяют представление о целом.

Необходимость и случайность. Познание объекта всегда предполагает определение его необходимых связей. Существует множество определений необходимости. Г. В. Плеханов называл необходимой такую последовательность событий, которая обусловлена внутренней закономерностью существования данного объекта[139]. Продолжая эту идею, И. И. Головин пишет, что «необходимость следует понимать как одну из категорий, отражающих внутреннюю сторону предметов и явлений действительности, такое развитие событий, которое порождается внутренними причинами и определяется внутренними законами»[140]. Но известно, что ход событий нередко определяется и случайными факторами. Столкновение самолета с крупной птицей, явившееся причиной авиакатастрофы, не входило во «внутреннюю закономерность» полета самолета. Встреча с бандитом-насильником не входила в план сегодняшнего вечера девушки, спешившей на день рождения подруги. Подобные события принято называть случайными. Но насколько они случайны? Г. Лейбниц(1646–1716) считал, что все происходит по необходимости, но для того, чтобы случайности не было, нужно обладать всей полнотой информации о мире. Он пишет, что «в обширном нашем мире все происходит математически, т. е. безошибочно, так что если бы кто-нибудь сумел в достаточной мере проникнуть в более глубокие составные части вещей и к тому же обладал достаточной памятью и разумением для того, чтобы учесть все обстоятельства и не оставлять ничего без внимания, то он был бы пророком и видел бы будущее в настоящем, как в зеркале»[141]. А способен ли человек знать все? Конечно, нет. По этой причине для него всегда будут существовать факторы, влияние которых он будет называть случайными. Видимо, Демокрит был прав, когда предлагал определять случайность как непознанную необходимость. На этой же позиции стоял и Спиноза: «Случайной же какая-либо вещь называется единственно по несовершенству нашего знания»[142].

Таким образом, все совершается по необходимости. Но если эти необходимые по своей сути связи оказываются по какой-то причине вне поля нашего зрения, то мы их называем случайными. Например, если бы кто-то заранее обладал исчерпывающей информацией о параметрах полета столкнувшихся самолета и птицы, то он мог бы с точностью до секунды предсказать время их столкновения и указать место, где это должно произойти. Столкновение этих двух объектов при таком условии есть необходимость. Плеханов называл случайностью пересечение необходимостей. Добавим от себя: неожиданное для нас, не предусмотренное нами, – их пересечение. Получается, что чем больше мы знаем об объекте и пространстве его существования, тем меньшее количество явлений, связанных с этим объектом, будут называться случайными. Поэтому случайность – это один из показателей степени знания, точнее, незнания. Это не означает, однако, что случайность должна быть изгнана из науки. Если исходить из постулата о бесконечности объектов, их свойств и отношений, то отсюда вытекает утверждение об обязательном присутствии в их проявлениях элемента случайности: ведь бесконечность не может быть познана до конца. Тогда любое событие, поскольку оно связано с бесконечным количеством связей с другими объектами и событиями, есть противоречивый синтез необходимого и случайного, внутреннего и внешнего. Именно этим обусловлено то, что в науке немалую роль играют статистические, вероятностные методы исследования и оценки.

Сущность и явление. Понятие необходимости тесно связано с понятием сущности. В диалектике считается, что в любом событии есть нечто, необходимо присущее ему, то, без чего это событие имело бы другую природу. И задачей познания является обнаружение этого нечто, называемого сущностью. «Сущность скрыта от взора человека, явление же лежит на поверхности... Сущность, следовательно, есть нечто сокровенное, глубинное, пребывающее в вещах, их внутренних связях и управляющее ими, основание всех форм их внешнего проявления », – пишет А. Г. Спиркин[143]. В философии такой взгляд на сущность развивал еще Платон, который полагал, что основу любой вещи составляет вечная, неизменная, постигаемая лишь умом идея, соединение которой с инертной материей и порождает видимую вещь. Задача познания, считал Платон, – отделить идею (сущность) от кажимости (явления). Кант называл сущностью «вещь саму по себе», отличающуюся от «вещи для нас», т. е. явления, которое представляет собой лишь сконструированный сознанием образ. Гегель называл явлением чувственно-конкретное выражение сущности, т. е. понятия. В герменевтике и феноменологии под сущностью понимают смысл, а под явлением – текст. В прагматизме под сущностью понимают значимость, существенность какой-либо стороны объекта для человека. Видимо, для научного мышления такое понимание сущности наиболее продуктивно: сущность здесь рассматривается лишь как гносеологическая категория, отражающая не столько объект познания, сколько задачи познающего субъекта. Ведь, действительно, то, что существенно для меня, вовсе не означает существенность этого для другого. Сущность относительна, так как производна от существенности. Тогда явление есть сторона объекта, которая не представляет интерес для субъекта, считается им несущественной.

Таким образом, в процессе познания объект предстает как противоречивое единство сущности и явления. Еще одну противоречивую пару категорий представляют возможностьидействительность.

Возможность и действительность. В диалектике всякая реальность рассматривается как единство возможности и действительности. Как пишет А. Г. Спиркин, « под действительным понимают реализованную возможность – нечто уже непосредственно ставшее, что уже возникло, осуществилось, живет и действует. По отношению к возможному как потенциальному понимаемое таким образом действительное есть осуществившаяся возможность и основа форм бытия новых возможностей»[144]. Автор отмечает, что возможность – «это тенденция или, вернее, пока еще скрытые тенденции развития наличной действительности»[145]. Как пишет Гегель, возможно все, что не противоречит самому себе. Но при анализе бытия важно различать реальную возможность от абстрактной. Абстрактной называют такую возможность, практическая реализация которой маловероятна из-за отсутствия соответствующих условий. «Возможно, что сегодня вечером луна упадет на землю...; возможно, что турецкий султан сделается папой... В этих разговорах о возможности преимущественно используется закон достаточного основания, применяемый вышеуказанным способом: возможно то, в пользу чего можно найти основание. Чем необразованнее человек, чем менее известны ему определенные отношения предметов, которые он намерен рассматривать, тем более он склонен распространяться о всякого рода пустых возможностях», – пишет Гегель, характеризуя этот тип возможности[146]. Абстрактную возможность, однако, следует отличать от невозможности, т. е. того, что противоречит самому себе, что принципиально не может быть реализовано. Сейчас, например, невозможен приход Сталина к власти, ибо его нет в живых. Реальная же возможность имеет все условия для своей реализации. Реальной, к примеру, является возможность полета человека на Марс до 2020 года. В науке для количественного измерения степени возможного в действительном применяется понятие вероятности.

Причина и следствие. «Все имеет свою причину» – это утверждение, называемое иначе детерминизмом, является нормой и научного мышления, и здравого смысла. «Причины – это явления (системы), производящие другие явления (системы) – следствия», – так определяет причину и следствие Н. Ф. Кузнецова[147]. Отсюда следует, что причина во времени предшествует следствию. Но быть раньше этого не означает быть по причине этого: если инфляция усилилась после лунного затмения, это вовсе не значит, что лунное затмение есть причина роста цен. Причинно-следственная связь есть связь генетическая, в результате которой одно порождает другое. Из этого следует, что ее необходимо отличать от функциональной связи. Когда мы пишем y = f (x), то имеем в виду, что изменение x сопровождается изменением y. Например, если за x принять количество совершенных краж, а за y – количество грабежей, то между этими переменными обычно имеет место функциональная связь: с увеличением x (краж), увеличивается и y (грабежи). Но это не означает, однако, что кражи есть причина грабежей. Видимо, и рост краж, и рост грабежей вызываются какой-то другой причиной (плохой работой полиции, неправильным воспитанием детей и подростков в семье и учреждениях образования и т. п.). Отсюда можно сделать вывод, что понятие функциональной связи по объему шире понятия причинной связи: всякая причинная связь есть функциональная связь, но не всякая функциональная связь есть причинная связь.

Выяснение причины события есть сложный процесс. Видимо, именно этим можно объяснить очень осторожные оценки детерминизма такими известными философами, как Д. Юм, И. Кант, Б. Рассел и др. Пытаясь выяснить объективное содержание причинности, они пришли к такому характерному для позитивизма выводу: то, что мы называем причинно-следственной связью, – это один из способов упорядочивания результатов наших наблюдений, присущий разуму. Если, к примеру, мы много раз наблюдаем, как после переохлаждения человек заболевает, то переохлаждение начинаем называть причиной болезни. Таким образом, причинность – это устоявшаяся привычка воспринимать события в определенной последовательности, за которой не следует искать такую же необходимую связь явлений в объективной реальности. Эту точку зрения в диалектике называют индетерминизмом. Между тем, ни Юм, ни Кант, ни Рассел не отрицали причинно-следственной зависимости, а только пытались очистить это понятие от слишком примитивного его толкования. Рассмотрим ряд положений детерминизма, подвергшихся анализу со стороны позитивистски настроенных ученых и философов.

Во-первых, это широко распространенное в диалектическом материализме понимание причинности как необходимого типа связи. «Причинно-следственная связь есть особый тип связи, характеризуемый двумя признаками: необходимостью и порождением », – пишет М. Н. Руткевич[148]. О том, что такое мнение является ошибочным, писали и Юм, Кант, Рассел. «Если вы чиркаете о спичечную коробку спичкой, то последняя обычно загорается, но иногда она ломается или бывает отсыревшей. Если вы бросаете камешек вверх, то обычно он падает снова вниз, но его может проглотить орел, вообразивший, что это птица. Если вы хотите двинуть своей рукой, то обычно она будет двигаться, но этого не случится, если она парализована. Таким образом, все законы, имеющие форму «А причинно обусловливает В», подвержены исключениям, так как всегда может произойти нечто, что помешает наступить ожидаемому результату», – пишет Рассел[149]. Таким образом, причинно-следственная связь – это вероятная связь.

Во-вторых, мнение, что причинно-следственная связь имеет место между телами, вещами. Рудольф Карнап замечает, что это ошибочный взгляд – на самом деле причинно-следственная связь всегда есть связь событий, процессов. «В повседневной жизни мы говорим, что некоторые вещи служат причиной событий. То, что действительно мы подразумеваем здесь, – это то, что некоторые процессы или события служат причиной других процессов или событий. Мы говорим, что Солнце – причина роста растений. На самом деле мы имеем в виду, что причина – процесс солнечной радиации», – пишет Р. Карнап[150].

В-третьих, это широко распространенное мнение о существовании подлинной, вполне определенной причины всякого события. Но, как показывает анализ любого события, оно имеет множество причин, каждая из которых кем-то может быть рассмотрена как подлинная. Р. Карнап приводит пример столкновения автомобилей на дороге. Он пишет, что автодорожный инженер видит причину происшествия в плохом покрытии для шоссе, которое становится очень скользким при сырости. Действительно, если дорога не была бы столь скользкой, автокатастрофы не было бы. Но дорожная полиция усматривает причину столкновения в нарушении водителем правил движения: если бы он не превысил скорость, то катастрофа не случилась бы. Психолог, обнаруживший у водителя состояние тревоги, скажет, что именно это состояние повлияло на внимательность водителя, не заметившего приближение другой машины на перекрестке. И психолог тоже прав, потому что если водитель не был бы так обеспокоен чем-то, то несчастного случая не произошло бы. Механик гаража может указать на неисправность тормозов одного из автомобилей: если бы тормоза сработали бы сразу, то столкновения не было бы. И он, конечно, тоже прав. Как пишет Карнап, ни один из этих людей, не может, однако, ответить на вопрос: «что послужило определенной (подлинной – авт.) причиной происшествия? Они дают только множество частных ответов, указывая на специальные условия,