Часть II. Психические процессы. .

Это интересно Могут ли другие биологические виды овладеть человеческим языком! Некоторые исследователи полагают, что способность к языку является врожденной и специфична для человека. Животные не могут владеть языком. Хотя, конечно, никто не отри­цает, что у некоторых видов животных есть си­стемы общения, но считается, что эти системы качественно отличны от нашей. Так ли это? Например, у шимпанзе число звуков и жестов достаточно велико, а продуктивность их систе­мы коммуникации очень низка по сравнению с человеческой речью, которая позволяет объеди­нять относительно небольшое количество зву­ков в тысячи слов, а эти слова затем объединя­ются в несчетное количество предложений. Другое различие состоит в том, что чело­веческий язык структурирован на нескольких уровнях, а коммуникация у шимпанзе — нет. В частности, в человеческом языке существует четкое различие между уровнем слов и уров­нем звуков (на котором элементы речи значе­ния не несут). У шимпанзе нет никаких призна­ков такого двойственного разделения структу­ры языка, поскольку каждый символ несет значение. Еще одно различие состоит в том, что шимпанзе не меняют порядок своих символов для изменения смысла сообщений, как это де­лает человек. То, что общение у шимпанзе бедно по срав­нению с нашим, не доказывает, что у них нет способностей к построению более продуктив­ной системы коммуникации. Поэтому был пред­принят ряд попыток научить обезьяну челове­ческому способу общения. В одном известном исследовании по обучению обезьян речи, про­веденном в 1972 г. Б.Т. и Р. А. Гарднер, самку шимпанзе по имени Уоши обучали адаптирован­ным знакам из Американского языка знаков. Язык знаков использовался потому, что у шим­панзе нет голосового аппарата, способного ге­нерировать человеческие звуки. Обучение на­чалось, когда Уоши было около одного года, и продолжалось до пяти пет. В течение этого времени Гарднеры общались с Уоши только при помощи языка знаков. Сначала они учили ее знакам при помощи метода формирования: ждали, пока она сделает жест, сходный со зна­ком, и затем подкрепляли ее. Позднее Уоши учила знаки, просто наблюдая и подражая лю­дям. К четырем годам она могла генерировать 130 различных знаков, а понимала еще больше. Она могла также обобщать знак с одной ситуа­ции на другую. Например, сначала она выучила знак, соответствующий просьбе «еще» в кон­тексте желания «еще пощекотать», а затем обобщила его на указание «еще молока». Изучались также другие шимпанзе, кото­рые осваивали сравнимые словарные объемы. В некоторых исследованиях использовались методы мануальной коммуникации, отличаю­щиеся от языка знаков. Например, шимпанзе по имени Сара научили пользоваться пластиковы­ми значками в качестве слов и общаться, мани­пулируя этими значками. В другом исследова­нии Ф. Г. Пеггерсон учил языку знаков гориллу по имени Коко. Обучение началось, когда обе­зьяне исполнился один год. К 10 годам словарь Коко включал более 400 знаков. Доказывают ли эти исследования, что обе­зьян можно научить человеческому языку? По­чти нет сомнений, что знаки у обезьян эквива­лентны нашим словам и что понятия, стоящие за некоторыми из этих знаков, эквивалентны на­шим. Но есть серьезные сомнения в том, что эти исследования демонстрируют спо­собность обезьян научиться объеди­нять знаки таким же образом, как

интеллектуально перерабатывать информацию. По мнению автора данной теории, детское спонтанное словотворчество является подтверждением существования у ребенка интеллектуальной способности перерабатывать информацию. Поэтому развитие речи связано с развитием мышления. Установлено, что первые высказы­вания ребенка относятся к тому, что он уже понимает, а прогрессирующее раз­витие мышления в период от одного года до трех лет создает предпосылки для успешного освоения ребенком речи.

Другая теория рассматривает развитие речи с психолингвистических позиций. С данной точки зрения, процесс речевого развития представляет собой цикличе­ски повторяющиеся переходы от мысли к слову и от слова к мысли, которые ста­новятся все более осознанными и содержательно богатыми. Вначале мысль фор-

Глава 13. Речь • 343

Это интересно люди объединяют слова в предложения. Так, люди не только могут объединить какие-либо слова, но и объединить эти же слова в другом порядке, создав предло­жение с другим смыслом. Проведенные иссле­дования показывают, что даже простейшие зна­ки обезьяны не могут объединить так, как это делают люди. По мере накопления данных ста­ло очевидным, что в отличие от человеческих предложений выражения обезьян часто имеют высокую повторяемость. Так, выражение «Ты мне банан мне банан ты» типично для обезьян, владеющих знаками, но оно было бы крайне необычным для человеческого ребенка. Когда выражения обезьяны напоминают предложе­ние, может оказаться, что обезьяна просто под­ражает последовательности знаков, созданной ее учителем-человеком. Так, некоторые из вы­ражений Уоши, более всего похожие на пред­ложения, появлялись тогда, когда она отвечала на вопрос; например, учитель делает знаки «Уоши ест?», а в ответ Уоши делает знаки: «Уоши ест время». Здесь сочетание знаков, созданное Уоши, может быть частичным под­ражанием знаковой комбинации ее учителя. В свою очередь, человеческие дети совсем не так учатся сочетать слова. Таким образом, мож­но полагать, что животные не могут овладеть языком человека. Однако одно относительно недавнее исследование на первый взгляд ставит этот вывод под сомнение. Исследователи работалис новым типом испытуемого — карликовым шимпанзе, чье пове­дение, как они полагают, более сходно с чело­веческим, чем поведение более широко изучав­шихся обычных шимпанзе. Испытуемый семи лет по имени Канци общался путем манипуля­ции символами, обозначавшими слова. В отли­чие от предыдущих исследований Канци учился манипулировать этими символами относительно естественным образом, например слушая своих опекунов, в то время как они произноси­ли английские слова и одновременно указывали на символы. Что самое важное, после несколь­ких лет обучения языку Канци проявлял некото­рую способность к изменению порядка слов с целью изменить смысл сообщения. Напри­мер, если Канци собирался укусить свою еди­нокровную сестру Мулику, он подавал сигнал «кусать Мулика»; но если сестра кусала его, он сигнализировал «Мулика кусать». Так что Кан­ци, видимо, обладал некоторым синтаксиче­ским знанием, примерно соответствовавшим знанию двухлетнего ребенка. Это интригующие результаты, но относиться к ним надо с осто­рожностью. Во-первых, Канци до сих пор один из немногих шимпанзе, проявлявших какие-либо синтаксические способности; значит, остается вопрос, насколько общими являются эти резуль­таты. Во-вторых, хотя Канци, возможно, и име­ет языковые способности двухлетнего ребен­ка, ему потребовалось гораздо больше време­ни, чем человеку, чтобы достичь этого; кроме того, мы еще не знаем, может ли Канци или какой-либо другой шимпанзе продвинуться зна­чительно дальше этой точки. Но, пожалуй, ос­новную причину скептического отношения к то­му, чтобы у любой обезьяны развились рече­вые способности, сравнимые с человеческими, назвал Н. Хомский: «Если бы какое-нибудь жи­вотное обладало столь биологически совершен­ной способностью, как речь, но по какой-либо причине не использовало ее до сих пор, это было бы эволюционным чудом вроде открытия острова, жителей которого можно было бы научить летать». По; Аткинсон Р. Л., Аткинсон Р. С., Смит Э. Е. и др. Введение в психологию: Учебник для университетов /Пер. с англ. под. ред. В. П. Зинченко. — М.: Тривола, 1999

мируется в слово, которое одновременно выступает и как фраза, и как предложе­ние. Затем осуществляется разворачивание данного слова в целые фразы. В ре­зультате одна и та же мысль может быть выражена и словом, и целой фразой.

Поскольку речь зашла о взаимосвязи мышления и речи, нельзя не остановиться на исследованиях, проводившихся Л. С. Выготским. Мы уже говорили о значении речи для мышления и пришли к выводу о том, что речь является инструментом мышления. Проблема взаимосвязи речи и мышления постоянно интересовала и продолжает интересовать многих ученых. Выготский внес существенный вклад в развитие данной проблемы. Он показал значение слова для психического разви­тия человека и его сознания. Согласно его теории знаков, на более высоких ступе­нях развития наглядно-образное мышление превращается в словесно-логическое