ГЛАВА ПЯТАЯ, в которой впервые встречаются Деточкин и Подберезовиков

Юрий Иванович Деточкин заканчивал работу. В последней квартире долго не открывали. Потом на пороге появился сам хозяин, С.И.Стулов, с недовольным лицом человека, которого оторвали от дел неслыханной важности.

– Я из Госстраха! – представился усталый Деточкин, привыкший к любому хамству.

– Молодец! – послышалось в ответ.

Деточкин вздрогнул от неожиданности и уставился на хозяина квартиры.

С.И.Стулов не обладал представительным экстерьером, но вид имел вполне достойный.

– Так вот и ходишь из квартиры в квартиру? – спросил Стулов.

– Так и хожу! – недоуменно ответил Деточкин.

– Молодец! – тихо одобрил Стулов.

Тут Деточкин понял, что имеет дело с лицом значительным. И не ошибся. Стулов всегда говорил, не повышая голоса. Он знал, что подчиненные его услышат. Стулов регулярно возглавлял какое-либо мелкое ведомство и, активно трудясь, доводил неокрепший организм до состояния краха и разгона. Он был незаменим при реорганизации и перестройке. Он умел начинать любое новое дело, продолжать его Стулов не умел. Сейчас он как раз находился в состоянии невесомости. Один организм разогнали, другой еще не создали. Стулов сидел дома и привычно ждал назначения. Он еще не знал, чем будет руководить, но надеялся, что будет!

– Так вот и привлекаешь народные средства? – спросил Стулов, демократично пригласив Деточкина в комнату.

– Пытаюсь.

– Молодец! И давно работаешь?

– Два года.

– Молодец! Ты и меня будешь страховать?

– Постараюсь!

– Молодец!

Уже застраховавшись и провожая Деточкина к выходу, Стулов оценил свою сознательность:

– Так вот, не подкачал я!

– Молодец! – не сдержался Деточкин и быстро ушел. Стулов опешил. Его самого еще ни разу не награждали этим словом.

Юрий Иванович добирался домой на метро. Под грохот поезда думал о своей маме. Деточкин любил маму. Конфликта поколений в их семье не существовало.

Мама ждала Деточкина. Когда он отпер дверь, мама вышла в коридор и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала сына в щеку.

– Все-таки я не могу понять – какие у страхового агента могут быть командировки в Тбилиси? Обед на столе. Что ты стоишь, иди мой руки.

Во время обеда мама продолжала говорить без умолку. Деточкин и не пытался вставить слово. Он знал, что мама все равно не слушает собеседника, довольствуясь собственным мнением. Было странно, что при таком качестве характера мама не сделала карьеры. Всю свою жизнь она работала плановиком в Министерстве нелегкой промышленности и лишь недавно вышла на пенсию. Теперь чуть ли не всю свою пенсию Антонина Яковлевна тратила на печатные издания. Она боялась отстать от быстротекущей жизни.

– Ешь, – говорила мама, – не сутулься! Твои командировки кажутся мне подозрительными. Закончился шахматный турнир. Я болела за Таля. Он вошел в четверку победителей. И эти командировки кажутся подозрительными не только мне…

– Кому еще? – испугался Деточкин.

Но мама уже поехала дальше:

– Последняя книга Дюма была кулинарной. Ты ешь луковый суп по рецепту великого писателя Дюма-отца.

– Очень вкусно, – отозвался Деточкин-сын.

– Командировки кажутся подозрительными Любе. Она права, что не желает идти замуж за недотепу.

– Она это тебе говорила? – печально спросил Юрий Иванович.

В квартиру позвонили. Деточкин вздрогнул и перестал есть исторический суп.

Пришла соседка из квартиры сверху:

– Антонина Яковлевна, у вас не найдется щепотки соли?

Соседка целый день моталась по квартирам, выпрашивая одну луковицу, таблетку пирамидона, чаю на заварку, две морковки, ложечку сахарного песка или ломтик хлеба, у нее всегда не хватало только необходимых вещей. Остальное имелось в изобилии. Для нее переезд из коммунальной квартиры в отдельную обернулся трагедией.

– Спасибо, я отдам, – поблагодарила соседка, которая почему-то всегда забывала отдавать.

Хлопнула дверь. Деточкин снова вздрогнул.

– Это ты всегда такой после твоих командировок! – Мама гневно потрясла седой мальчишеской прической. – Я говорила с Любой, она со мной согласна: ты ненадежный человек.

– Но почему?! – вскричал Деточкин.

– Ешь второе! Перестань горбиться. Енисей перекрыли, а я не видела. Я пойду к твоему начальнику и скажу, чтобы тебя не гоняли в разные города, ты потом нервный!

Деточкин поперхнулся. Он верил, что мама может пойти к начальнику.

– Ты поставишь меня в неловкое положение… – сказал он, умоляюще глядя на маму.

– Вот, я купила на рынке черешню! Дерут спекулянты!

Ягода показалась Деточкину знакомой.

– Мне кажется, я уже ел эту черешню. Спасибо. – Он встал.

– Куда ты идешь? – требовательно спросила мать.

– Мама, мне уже тридцать шесть!

– Спасибо, что ты мне сообщил это, – поблагодарила мама, блеснув озорными глазами.

– Я всегда рад сообщить тебе что-нибудь новенькое, – немедленно включился Деточкин, – Я ведь беру пример с тебя!

– Тебе до меня далеко! – сказала мама. И они расстались, довольные друг другом…

Смеркалось. Деточкин вышел из дома и огляделся по сторонам. Приняв меры предосторожности, он поднял воротник пальто. Кепки на нем не было, иначе он бы надвинул ее на лоб. Слившись с толпой, Деточкин зашагал к метро. С противоположной стороны, тоже слившись с толпой, к метро шел Подберезовиков. Они двигались навстречу друг другу. Они сближались. В киоске у входа продавали " Вечернюю Москву". Деточкин встал в очередь. Подберезовиков встал за ним. Им дали два экземпляра газеты, сложенные вместе. Деточкин разнял их и одну газету отдал Подберезовикову. Они ехали рядом на эскалаторе. Оба читали. Они вошли в один и тот же вагон. Сели напротив друг друга. На следующей остановке в вагон вошла женщина с ребенком. Деточкин и Подберезовиков вскочили одновременно, уступая женщине место. Хорошее воспитание подвело Юрия Ивановича. Подберезовиков мельком взглянул на него. Через несколько секунд он вторично поглядел на своего соседа, теперь внимательней. Деточкин ощутил на себе взгляд. И, как бы невзначай, подвинулся к двери. Подберезовиков уже не выпускал его из поля зрения. Деточкин чувствовал это спиной, обернуться он не смел. Выйдя на перрон, Деточкин все-таки не удержался и посмотрел назад. Подберезовиков шел следом. Стараясь не бежать, Деточкин покинул станцию метро. На улице было почти темно. Толпы не было, и на этот раз смешаться было не с кем. Деточкин повернул налево, Подберезовиков повторил его тактический маневр. Деточкин поддал жару. Подберезовиков не отставал. Деточкин свернул за угол и перешел на примитивный бег. Невдалеке показалось спасительное здание районного Дворца культуры. Оно было построено в эпоху архитектурных излишеств. Деточкин спрятался за одно из них. Он стоял за колонной, не выглядывал и не дышал. Выждав несколько минут, он, крадучись, вошел в дворец. Первым, кого он увидел, был Подберезовиков.

Чтобы сохранить равновесие, Деточкин оперся на Доску почета активистов, которую украшал и его снимок. Подберезовиков молча смотрел на Деточкина. Он продолжал мучительно вспоминать: где он видел этого человека? С ним происходило то же, что часто бывает с каждым. Навязчивое желание восстановить в памяти дурацкий мотив, название скверной книги или фамилию гражданина, с которым тебя ничто не связывает, нередко портит в общем счастливую жизнь. Пока не вспомнишь то, что тебе нужно, не можешь делать то, что тебе необходимо. Подберезовиков напрягся. Его усилие не пропало даром.

– Я знаю, кто вы! – издал торжествующий клич Максим.

Лицо Деточкина стало серым, как фотография на Доске Почета.

– Все-таки я вас узнал! – не унимался Подберезовиков. – У меня отличная зрительная память. Профессия! – скромно добавил он.

Обмякший Деточкин неудержимо сползал вниз. Подберезовиков подхватил его:

– Вам плохо?

– Нет, я знал, на что иду!

– Новая роль?

– Теперь отыгрался!

– Не скромничайте, я видел вас в " Женитьбе". Вы колоссально играли Подколесина.

– Где вы видели? – переспросил Деточкин. Смысл слов Подберезовикова доходил до него с трудом.

– В клубе шоферов – на смотре.

Деточкин захохотал. Глядя на него, засмеялся и Подберезовиков. Они дружно ржали, испытывая взаимную симпатию.

– Так вы на репетицию… – заливался Деточкин.

– Ага! – покатывался Подберезовиков.

– Значит, будем играть вместе, – корчился Деточкин.

– Вместе… – умирал от смеха Подберезовиков.

Веяния времени коснулись и коллективов самодеятельности. Их стали укрупнять. Создавались народные театры, которые со временем должны были вытеснить театры профессиональные, в районном управлении культуры мыслилось, что артист, не получающий зарплаты, будет играть с большим вдохновением. Кроме того, актеры должны где-то работать. Неправильно, если они весь день болтаются в театре, как это было с Ермоловой и Станиславским.

Самодеятельный коллектив юристов, где выступал Подберезовиков, слили с самодеятельностью таксомоторного парка, где подвизался Деточкин. Все вместе стало называться – Народный Большой театр. И сегодня юристы впервые встречались с таксистами.

Главный режиссер собрал энтузиастов сцены в пустом зрительном зале.

– Товарищи! – заявил режиссер. – Звание народного театра ко многому обязывает. Кого вы только ни играли в своих коллективах, лучше не перечислять! Не пришла ли пора, друзья мои, замахнуться нам на Шекспира?

– И замахнемся! – поддержал Деточкин.

Объединение юриспруденции и авто слесарного дела в одно творческое хозяйство прошло безболезненно. Когда народные артисты дружной гурьбой высыпали из дворца, совершенно нельзя было разобраться, кто из них юрист, а кто таксист.

– Я люблю сцену! – возбужденно рассказывал Деточкин своему новому приятелю Максиму Подберезовикову. – Выходишь под луч софита в другом костюме, в гриме и парике – никто тебя не узнает!

Максим охотно с ним согласился.

– Я рад с вами познакомиться! – искренне сказал Юрий Иванович.

– Мы еще встретимся! – пообещал Подберезовиков.

Они разошлись, помахав друг другу рукой.

Пятнадцать минут спустя Деточкин, достав из кармана ключ, успешно отпирал дверь чужой квартиры. Он вошел в прихожую, беззвучно закрыл дверь и замер. Он не услышал ничего, кроме аритмии собственного сердца, потом он поглядел на вешалку. На ней одиноко висело женское пальто. Деточкин не взял его. Даже наоборот. Он снял свой плащ и повесил рядом, затем скинул ботинки и сунул ноги в шлепанцы. Вдоль стены Деточкин подкрался к комнате и… боязливо постучал. Никто не отозвался. Он отважился поступать вторично. И опять никакого ответа. Тогда Деточкин расхрабрился. Он слегка приотворил дверь и, извиваясь, протиснул в щель свое худосочное тело.

В комнате пахло чем-то яблочным, сдобным, и семейным. Втянув носом воздух, Деточкин решил остаться здесь навсегда…

Люба, упакованная в уютный домашний халат, сидела за столом и с аппетитом уплетала пирог собственного производства. Деточкину нравилось смотреть, как вкусно ест Люба.

У каждого бывает внутренний враг. Своим врагом Люба считала надвигающуюся полноту, хотя Деточкин категорически не разделял этой точки зрения. Люба истязала себя спортом и крутила до одури металлический обруч " хула-хуп". Ровно в одиннадцать часов утра Люба останавливала свой троллейбус и к ужасу пассажиров быстренько делала производственную гимнастику. Ценная инициатива передового водителя была поддержана управлением и внедрялась в жизнь по всем маршрутам.

Но ничего не помогало Любе. Она ограничивала себя во всем, кроме еды.

– Явился? – сказала Люба, налегая на пирог. – Где пропадал?

– Добрый вечер, Люба. Я был в командировке.

– Садись, если пришел, – разрешила Люба.

– Спасибо, – Деточкин присел на краешек стула.

– Пей чай!

– Спасибо.

– Ешь пирог!

– Спасибо. Большое спасибо! – изблагодарился Деточкин.

Люба пододвинула к нему варенье.

– Спасибо, – еще раз повторил затюканный Деточкин. Чтоб как-то начать беседу, он неуверенно сказал:

– в Москве тепло, можно сказать, жарко. А в Тбилиси просто жара!

– Я так и думала, что ты был в Тбилиси.

– А куда еще ехать?

– Тебе виднее. Может, ты в этом Тбилиси уже штампик в паспорт поставил!

Изумленный таким оборотом дела, Деточкин полез в пиджак и предъявил Любе свой неженатый паспорт.

– Это ничего не значит, – вздохнула Люба, – можно и без печати.

– Что ты, Люба! Без печати ничего нельзя!

– Нет, Юрий Иванович, что-то ты от меня скрываешь…

– Понимаешь, Люба, – стал запинаться Юрии Иванович, – я вот в первый раз поехал… в командировку… был уверен, что больше никогда не поеду… А потом еще раз поехал, как получилось – сам не знаю… Характер у меня, что ли, такой… вспыльчивый! Ну и делаю глупости. Сам понимаю – глупо и все-таки еду… в командировку…

– Подумай, что ты несешь! – вскричала Люба.

Стало очень тихо. Оба, и Люба и Деточкин, размышляли о неудавшемся счастье.

– Юрий Иванович! – официально заявила Люба. – Верни мне ключ!

– Насовсем? – дрожащим шепотом спросил Деточкин.

– Да, насовсем, – подтвердила Люба.

Глядя в непреклонные глаза, Юрий Иванович встал и положил ключ в тарелку, рядом с пирогом. Затем потоптался на месте, ожидая помилования. Затем попятился к выходу, не теряя надежды, что его остановят. Надежда не оправдалась, и он оказался в коридоре. Там он снял шлепанцы и долго-долго надевал ботинки. Никто ему не мешал. Взяв свой плащ, Деточкин вышел на лестничную площадку. Траурно хлопнула дверь.

Оставшись одна, Люба заплакала. Это было банально, зато естественно.

Раздался звонок.

Люба пошла отворить.

У двери сиротливо стоял Деточкин.

– Ты зачем звонишь? – горько спросила Люба

– Но у меня же теперь нет ключа…