В единстве с природой: религия и эстетика Японии

 

 

Главная особенность японской культуры связана с многообразным взаимодействием, взаимопроникновением и борьбой двух начал — мира природы и мира человека. При этом то “мир природы выражался через образ человека,...то, наоборот, мир человека олицетворялся через образы природы” [59, с. 210]. Поэт IX века Отомо Якамоти писал:

 

Когда о доме я тоскую

И ночи провожу без сна в пути,

Из-за весенней дымки мне не видно

Зеленых тростников, где плачут журавли!

[137, с. 656]

 

Природа Японии причудлива, сурова и неспокойна. Большие территории заняты горами и не пригодны для земледелия. Частые землетрясения и другие стихийные бедствия вынуждали японцев с древних пор строить легкие жилища, которые не жаль потерять и можно быстро восстановить, а также научили терпеливому, невраждебному отношению к природе. У японцев никогда не было стремления, свойственного европейцам, подчинить ее себе, преобразовать, внести в нее несвойственное ей логическое начало. Напротив, они постоянно ищут точки соприкосновения человека с природой, способы гармонии с ней, что определило эстетическое восприятие мира, органичное всей японской культуре чувство прекрасного, когда каждое природное проявление вызывает желание любоваться им а в некоторых случаях — поклоняться и обожествлять.

Такое отношение к природе, скорее всего, и породило древнейшую религию Японии — синто (“путь богов”), происхождение которой до сих пор не вполне ясно. Востоковед академик Н.И.Конрад (1891 — 1970) связывал возникновение синто с земледелием, с его магией, в которой заложены действия, должные создать условия благоприятные для получения урожая. Среди таких магических обрядов главное место занимали весеннее Действо Испрашивания урожайного года и осеннее Действо Пробы нового хлеба [148, с. 14].

Для проведения действ выбирали определенное место которое начинало считаться местом пребывания божества. Сначала это мог быть любой уголок природы, а затем здесь стали возводить какое-либо святилище. Храмы появились гораздо позже, поскольку божества не отделялись от природы, что делало природу в глазах японцев особенной ценностью.

Религия синто очень близка мифологии, в которой мир представляется как единое, нерасчлененное целое, где излагаются взгляды на происхождение мира, народа, ремесел и древнюю историю. В синто утверждается, что в мире сначала царил хаос. Впоследствии он упорядочился, небо отделилось от земли, мужское начало от женского. В результате соединения этих начал — богини Идзана-ми и ее мужа Идзанаги — родились богиня солнца Аматэрасу, богиня луны Цукиёми и бог воды и бури Сусаноо. Через долгие годы борьбы богиня Аматэрасу осталась на небе, а ее внук Ниниги сошел с неба и стал управлять государством Идзумо. Символами его власти были зеркало (божественность), меч (могущество) и яшма (верность подданных). Именно от Ниниги произошел первый император Японии — микадо, унаследовавший все три символа власти. Так объясняется божественное происхождение власти, остальные же японцы, согласно синто, произошли от других божеств — коми — духов героев, предков, богов природы, которыми населен весь мир. Именно происхождением от божеств и объясняется представление японцев о своей миссии в мире, особых качествах своего характера, своей жизни, своих правилах.

Современные исследователи выделяют пять главных принципов синто:

1. Утверждение о том, что мир сам по себе хорош, совершенен, поскольку и сам мир, и все сущее в нем является результатом его саморазвития.

2. Понимание естественной силы жизни. Считается, что интимные отношения впервые произошли между богами, поэтому в них не может быть ни греха, ни вины (в отличие от христианских представлений о первородном грехе). Для японца поэтому нет жесткого разделения на “чистое” и “нечистое”, напротив, он полагает, что “нечистое” может быть очищено при помощи различных ритуалов и после этого принято в качестве национальной традиции.

3. Представление о единстве природы и истории. Исходные представления синтоизма не делят мир на живой и неживой. Все, что окружает людей, — живое: животные, растения, вещи, камни и т.д., так как во всем живет дух — ками. Поэтому божественную силу следует искать не в потустороннем, а в окружающем мире.

4. Признание многобожия, вытекающее из предыдущих взглядов. Поскольку божества живут в каждом явлении природы, то у каждого поселения существуют свои местные, родовые, племенные божества. В X веке, например, был составлен список богов синто, их оказалось 3132.

5. Ками породили не всех людей на земле, а только японцев, поэтому принадлежать синто и поклоняться его божествам может лишь японец, хотя синто и не возбраняет японцу исповедовать, кроме синто, любую другую религию [252, с. 58, 59].

На этих представлениях базируются главные японские праздники, многие из которых связаны с земледельческими работами, календарными датами, событиями истории. Множество сезонных праздников просто посвящено различным проявлениям природы, ее мельчайшим подробностям. Это весенние, летние, осенние и зимние праздники, во время которых принято созерцать природу, “любоваться” ею. Японский писатель Камо-но Тёмэй (1153—1216) писал: “...все желания жизни пребывают [у меня] лишь в красотах сменяющихся времен года” [137, с. 311]. Ему вторит поэт Догэн:

 

Цветы — весной,

Кукушка — летом.

Осенью — луна.

Холодный чистый снег —

Зимой.

[127, с. 388]

 

Важное место занимают праздники любования цветущей сакурой (под этим понятием понимаются более десятка сортов деревьев, цветущих всего 5 дней в году), снегом, горой Фудзи, луной. Умение созерцать природу, впитывая в себя ее красоты, — самая поэтичная сторона отношений японцев с миром.

С приходом в японскую культуру китайских религиозных учений синтоизм не перестал существовать, он вобрал в себя основные стороны китайских учений, преобразовал их на основе японских традиций и буквально растворил в собственной культуре. Начиная с VI века через Корею в Японию проникли даосизм и буддизм. Даосизм с его идеей о “недеянии” стал основой многих форм отношения человека с природой и самим собой. Буддизм был воспринят японцами в форме махаяны, однако его основные положения были приспособлены под японские взгляды на мир. Современный японский исследователь буддизма Кисимо Хиэдо полагает, что главное для буддизма в Японии — его идея освобождения от страданий, а страданиями считаются только такие события действительности, которые самим человеком воспринимаются в качестве страданий.

Поэтому преодоление страданий — в самом человеке, в его разумном понимании страдания. Японцы полагают, что только неясные беспокойства, а не разнообразие желаний (как считает классический буддизм) становятся причиной страданий. Поэтому не нужно избавляться от желаний, довольно лишь осмыслить их причину и перенести акценты с негативного к ней отношения в иную плоскость: увидеть или извлечь из житейских ситуаций пользу.

Ассимиляция буддизма в японской культуре породила новое явление религиозного, философского и социально-психологического плана — дзен-буддизм. Термин дзен (санскр. “сосредоточение, созерцание”) означает самоуглубление, в результате которого происходит внезапное озарение — сатори. Для достижения этого состояния разработаны самые различные ритуалы, предполагающие сосредоточенности, иногда медитации в процессе “любования” какими-то явлениями или состояниями природы. На основе дзен возникли и развились чайная церемония, искусство аранжировки цветов, искусство создания садов и парков, многие боевые искусства, требующие особой формы “вчувствования” человека во все, что его окружает, и в свои действия. Конфуцианство в японской культуре первоначально было воспринято знатью в качестве руководящей и почти тайной доктрины, но постепенно распространилось на всю систему поведения людей в обществе, включая в себя все те принципы, которые Конфуций предпослал воспитанию “благородного мужа”.

Все особенности религиозных взглядов в Японии можно свести к следующему: для них не было никакого верховного божества, но сам мир, с его формами и способами существования становился выражением божественного присутствия, чем обусловлены эстетические взгляды японцев на мир.

Для эстетического восприятия мира характерно отношение к нему как к гармоническому единству внешнего и внутреннего, и это единство прослеживается во всех сторонах действительности: в природе, труде, мире вещей. Японская эстетика выделяет четыре типа прекрасного: саби, ваби, сибуй и югэн.

Саби переводится как “патина”. Это красота естественного, следы времени, оставшиеся на предметах. Считается, что саби возникает тогда, когда у человека, созерцающего произведение искусства или предмет, вдруг появляется ощущение эпохи. Например, трещины на посуде для чайной церемонии позволяют ощутить связь времен, бренность и вечность мира. Это вечная природа со следами этой вечности на камнях, дереве или в самой вечной смене своих состояний. Такое чувство предполагает внутреннюю сосредоточенность, отсутствие шума, толпы, яркости.

Ваби — это красота повседневного, обыденного, утилитарная красота предметов и в то же время — красота повседневного труда, тех усилий, которые каждый человек совершает, сознавая свое дао в этом мире. Ваби можно также понять как скудость, бедность или гордое одиночество. Для японца бедность не унизительна, а ваби позволяет ему найти некий моральный идеал, ощущение внутренних сил, противостоящих суровости жизни. “В обычных условиях ваби побуждает многих японцев довольствоваться скромным жилищем, тарелкой овощей к обеду и ужину, простой одеждой” [252, с. 176]. Даже в состоятельных домах существует тяготение к привычному и повседневному, лишенному роскоши и доставляющему чувство эстетического удовольствия.

Сибуй — соединение естественности и повседневности в каких-либо предметах и действиях. “Это не красота вообще, а красота, присущая назначению данного предмета, а также материалу, из которого он сделан... Чашка хороша, если из нее удобно и приятно пить чай и если она при этом сохраняет первородную прелесть глины, побывавшей в руках гончара” [217, с. 39].

Югэн (“внутренняя глубина, сокровенное”) “воплощает собою мастерство намека или подтекста, прелесть недоговоренности” [там же, с. 40]. Югэн — высшая форма гармонии внутреннего и внешнего, проявление одухотворенной красоты в вещах, действиях и искусстве.