Первая и недолгая «оттепель» в духовной жизни

 

23 июня 1953 г. президиум правления Союза писателей решил вновь принять в члены союза М. Зощенко. Узнав о том, что редактор юмористического журнала «Крокодил» побывал у него после этого и попросил отдать для публикации все его рассказы, написанные за долгие годы вынужденного молчания, писатель, критик и литературовед К.И. Чуковский записывал в свой дневник: «Какое счастье, что 3-ко остался жить, а ведь мог свободно умереть... от голода... Теперь уж этого больше не будет!».

Ощущение того, что «теперь уж этого больше не будет», охватывало всё большее число литераторов и деятелей искусства.

20 октября 1953 г. К.И. Чуковский, побывав в Переделкино у романиста К.А. Федина, записывал в своём дневнике: «Говорит, что в литературе опять наступила весна. Боря Пастернак кричал мне из-за забора:

– Начинается новая эра, хотят издавать меня!».

5 декабря тот же Чуковский, побывав с Фединым у министра культуры П.К. Пономаренко, снова записывал в дневник: «Он больше часу излагал нам свою программу – очень простодушно либеральничая. «Игорь Моисеев пригласил меня принять его новую программу. Я ему: «Вы меня кровно обидели». «Чем?» «Какой же я приёмщик?! Вы мастер, художник – ваш труд подлежит свободной критике зрителей – и никакие приёмщики здесь не нужны». – Я Кедрову и Тарасовой (главному режиссёру и ведущей актрисе МХАТ им. Горького. – Ю.А.) прямо сказал: «Отныне ваши спектакли освобождены от контроля чиновников»... Мы поблагодарили его за то, что он принял нас. «Помилуйте, в этом и заключается моя служба» и т.д.».

«Оттепелью» назвал свою новую повесть И.Г. Эренбург. Торопясь отнести её в редакцию одного из столичных журналов, он одновременно спрятал в ящик письменного стола не предназначавшееся для печати стихотворение о судьбе интеллигенции, без которой «ту кашу заварили». В нём он подводил такой итог: «Много пройдено и добыто, / оказалось, что ошибся повар, / и должны мы кашу ту расхлёбывать / без интеллигентских разговоров».

Без интеллигентских разговоров, разумеется, не обошлось. Очередным поводом для них стала публикация в декабрьском номере журнала «Новый мир» статьи критика В.М. Померанцева «Об искренности в литературе». Статья эта многих поразила. «Она была как глоток воздуха в затхлом мире условностей, фальши и слащавости… Неведомый В. Померанцев возвращал вещам своё место, и было странно, как до сих пор советские писатели и советские читатели могли думать, писать и читать по-другому». – Так, по крайней мере, это представлялось вчерашней школьнице Ольге Кучкиной. Имя автора этой статьи как появилось, так и исчезло, «но память о глотке воздуха осталась навсегда. Может, с этого момента и начался процесс постепенного прощания с догматическими шорами».

23 марта 1954 г. доцент Ленинградского университета Ф. Абрамов, ознакомившись с докладом Хрущёва на последнем пленуме ЦК КПСС, делился с дневником своими впечатлениями: «Радует призыв к правде, к острой критике недостатков. Но вместе с тем доклад поверг меня в уныние. Какой бардак у нас в сельском хозяйстве!.. В докладе сказано, что виноваты Госплан, Министерство сельского хозяйства. Конечно, виноваты. Но вот вопрос – почему эти безобразия могли твориться из года в год?».

Вскоре имя этого человека становится известным довольно широкому кругу читателей журнала «Новый мир». В апрельском номере журнала появились его литературные заметки «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе» с резкой критикой «образцовых» произведений С. Бабаевского, Е. Мальцева, Г. Николаевой и других писателей, которые не жалеют розовой краски и даже будничную колхозную жизнь «любят освещать праздничным фейерверком».

Тем временем Твардовский собрал в редакции «Нового мира» поэтов и критиков и стал читать им свою новую поэму «Тёркин на том свете». Сидевший здесь же Н.Н. Асеев всё время бормотал:

– Интересно, оторвут ему голову? Оторвут?

Когда началось обсуждение, В.М. Инбер стала восхищаться:

– Какой замечательный стих! Какая форма!

– Стих обыкновенный, русский, сказочный, – возразил Асеев. – А вот что до того света, то всё совершенно верно – я давно на нём живу.

Стали предприниматься действия, направленные на то, чтобы поставить на место осмелевших, было, литераторов. Фактический глава Союза советских писателей (первый секретарь его правления) и член Центральной ревизионной комиссии КПСС А.А. Сурков, выступая в Академии общественных наук при ЦК КПСС, обвинил главного редактора «Нового мира» Твардовского в том, что тот «отказался взять партийный билет нового образца впредь до удовлетворения его требования изменить графу о социальном происхождении, в которой значится, что родители его кулаки». Затем наносится критический удар по самому журналу. 25 мая «Правда» печатает статью того же Суркова «Под знаменем социалистического реализма». Прежде всего, досталось публикации Померанцева «Об искренности в литературе». Она прямо была названа «вредной», так как направлена «против коммунистической идейности, против ленинского принципа партийности литературы». Досталось и другим журналам и писателям. Пьеса Зорина названа в лучших традициях советской критики «стряпней». Премьера этой пьесы в Московском театре им. Ермоловой только что прошла с аншлагом и овациями. Но теперь, после такого разноса, второй спектакль был отменен Министерством культуры как антисоветский. Автор три года потом провалялся в больницах и чудом выжил. Так была похоронена впервые в послевоенные годы публично высказанная мысль о правовой незащищённости советских граждан.

17 июля Твардовский посылает Хрущёву просьбу принять его «по вопросам, связанным с обсуждением работы журнала «Новый мир» и моей неопубликованной поэмы». Однако, в решающий момент, перед обсуждением этого вопроса на Секретариате ЦК КПСС, затосковал, занедужил и объявил, что на экзекуцию не пойдёт. На этом заседании Хрущёв осудил и те публикации «Нового мира», которые подверглись обсуждению, и поэму «Тёркин на том свете». Признав необходимость критики недостатков, но «с позиции укрепления нашего строя, нашей партии», он выразил неуверенность, с каких позиций критикует недостатки Твардовский:

– Враги надеялись, что после смерти Сталина будет ревизия линии партии, но они ошиблись. Мы действуем сейчас, и будем действовать впредь в духе линии, выработанной всем предыдущим опытом работы партии. Мы – ленинцы, мы – сталинцы.

Так, вроде бы, закончилась недолгая первая «оттепель». Но, как говорят в народе, «заступи чёрту дверь, а он в окно». Соблазн либерализации продолжал будоражить умы многих советских людей. Причём не обязательно интеллигентов.

3 августа 1954 г., т.е. в тот самый день, когда Твардовский услышал постановление о журнале «Новый мир», в Воронежский обком КПСС поступило письмо без подписи. Начиналось оно следующими заверениями: «Не подумайте только, тов. секретарь, что мы антисоветские люди, нет! Один из нас ещё в гражданскую войну с оружием в руках завоёвывал советскую власть, другой имеет ранения и пролил кровь во вторую империалистическую войну, третий тоже имеет контузию в этой войне». Такая оговорка в самом начале послания не была случайной. Уж больно резко высказывались его авторы. Видно накипело: «Наша страна... идёт не вперёд, а назад. Возьмите наш Воронеж – рабочему классу живётся сейчас труднее, чем год назад... В магазинах кроме хлеба ничего нет. Сахар появился на 3 – 4 месяца и исчез, мяса нет, масла нет, да и вообще по государственным ценам ничего не достанешь, а покупать всё на базаре, получая 600 – 700 рублей в месяц и имея семью 5 – 6 человек, – это просто, что ничего. Ведь масло на базаре 35 руб., килограмм сахара 16 руб., мяса – 18 руб.». Не лучше, по мнению авторов письма, и положение в деревне – нищета и убогость как во времена Некрасова: «Мы во время войны побывали за границей, видели быт немецкого крестьянина, австрийского, чехословацкого, мы по быту от них отстали на 100 лет и с периода коллективизации... почти нисколько не выросли». Заверяя, что они не думают о роспуске колхозов (тоже характерная оговорка), они высказывали мнение, что «политика партии и правительства в этом вопросе несколько неправильная» и что неплохо бы дать «послабления и уступки крестьянству» – вроде тех, что в 20-х гг. позволили ему «быстро восстановить сельское хозяйство».

Воронежские анонимы предлагали провести также административную реформу, сократить число районов и сам районный аппарат, взяв за образец старую, дореволюционную волость, объединяющую от 18 до 25 деревень и обслуживаемую старшиной, писарем, мировым судьёй и одним (на две-три волости) приставом с двумя-тремя стражниками, а не 150 – 200 милиционерами, как сейчас. Считали они чрезмерной и численность многомиллионной армии: «Эти люди тоже являются только пожирающими, но ничего не производящими. Средства на армию идут большие. Надо тоже пересмотреть и этот вопрос, также как пересмотрел его тов. Фрунзе в 1924 г.». Коснулись авторы и вопросов пропаганды: «Ведь в то, что теперь передаётся по радио, многие не верят... Надоело уже слушать по радио одно и тоже и по международному положению... Это, по-видимому, делается для того, чтобы всё время наш народ держать в напряжённом положении, чтобы он меньше думал о своём экономическом положении».

(Аксютин, Ю.В. XX съезд КПСС: Новации и догмы [Текст] /. Ю.В. Аксютин. – М., 2001. – С. 81 – 82; 84 – 88).