Эстетические потребности

Об этих потребностях мы знаем меньше, чем о каких-либо других, но обойти вниманием эту неудобную (для ученого-естествоиспытателя) тему нам не позволяют убедительные аргументы в пользу ее значимости, кото­рые со всей щедростью предоставляют нам история человечества, этногра­фические данные и наблюдения за людьми, которых принято называть эс­тетами. Я предпринял несколько попыток к тому, чтобы исследовать эти потребности в клинике, на отдельных индивидуумах, и могу сказать, что некоторые люди действительно испытывают эти потребности, у некоторых людей они на самом деле проявляются. Такие люди, лишенные эстетичес­ких радостей, в окружении уродливых вещей и людей, в буквальном смыс­ле этого слова заболевают, и заболевание это очень специфично. Лучшим лекарством от него служит красота. Такие люди выглядят изнеможенны­ми, и немощь их может излечить только красота². Эстетические потребнос­ти обнаруживаются практически у любого здорового ребенка. Те или иные свидетельства их существования можно обнаружить в любой культуре, на любой стадии развития человечества, начиная с первобытного человека.

Эстетические потребности тесно переплетены и с конативными, и с когнитивными потребностями, и потому их четкая дифференциация невоз­можна. Такие потребности, как потребность в порядке, в симметрии, в завер­шенности, в законченности, в системе, в структуре, — могут носить и когни-тивно-конативный, и эстетический, и даже невротический характер. Лично я рассматриваю эту область исследования как почву для объединения геш­тальт-психологии с психодинамическим подходом. Если мы видим, что че­ловек испытывает непреодолимое и вполне осознанное желание поправить криво повешенную картину, то, в самом деле, стоит ли стремиться к одно­значной интерпретации его потребности?

¹ MaslowAJi. Toward a Psychology of Being. 2nd ed. N. Y.: Van Nostrand Reinhold, 1968;
MaslowA.H. A theory of metamotivation: the biological rooting of the value-life // J. humanistic
Psychol., 1967. Ks 7. P. 93—127.

² Maslow A.H. A theory of metamotivation: the biological rooting of the value-life // J.
humanistic Psychol., 1967. № 7. P. 93—127.

Макроструктура деятельности: действия и опера­ции. Виды операций. Уровни анализа деятельности

А.Н.Леонтьев ОБЩЕЕ СТРОЕНИЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ¹

Общность макроструктуры внешней, практической деятельности и деятельности внутренней, теоретической позволяет вести ее анализ, пер­воначально отвлекаясь от формы, в которой они протекают.

Идея анализа деятельности как метод научной психологии челове­ка была заложена, как я уже говорил, еще в ранних работах JI.С.Выгот­ского. Были введены понятия орудия, орудийных («инструментальных») операций, понятие цели, а позже — и понятие мотива («мотивационной сферы сознания»). Прошли, однако, годы, прежде чем удалось описать в первом приближении общую структуру человеческой деятельности и ин­дивидуального сознания². Это первое описание сейчас, спустя четверть ве­ка, представляется во многом неудовлетворительным, чрезмерно абстракт­ным. Но именно благодаря его абстрактности оно может быть взято в качестве исходного, отправного для дальнейшего исследования.

До сих пор речь шла о деятельности в общем, собирательном зна­чении этого понятия. Реально же мы всегда имеем дело с особенными деятельностями, каждая из которых отвечает определенной потребности субъекта, стремится к предмету этой потребности, угасает в результате ее удовлетворения и воспроизводится вновь — может быть, уже в совсем иных, изменившихся условиях.

Отдельные конкретные виды деятельности можно различать между собой по какому угодно признаку: по их форме, по способам их осуществ­ления, по их эмоциональной напряженности, по их временной и простран­ственной характеристике, по их физиологическим механизмам и т.д. Од­нако главное, что отличает одну деятельность от другой, состоит в различии их предметов. Ведь именно предмет деятельности и придает ей определен­ную направленность. По предложенной мной терминологии предмет дея-

¹ Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. 2-е изд. М.: Политиздат, 1977. С. 101 — 123.

²См. Леонтьев А.Н. Очерк развития психики. М., 1947.

494 Тема 6. Строение индивидуальной деятельности человека

тельности есть ее действительный мотив¹. Разумеется, он может быть как вещественным, так и идеальным, как данным в восприятии, так и сущест­вующим только в воображении, в мысли. Главное, что за ним всегда стоит потребность, что он всегда отвечает той или иной потребности.

Итак, понятие деятельности необходимо связано с понятием мо­тива. Деятельности без мотива не бывает; «немотивированная» деятель­ность — это деятельность не лишенная мотива, а деятельность с субъек­тивно и объективно скрытым мотивом.

Основными «составляющими» отдельных человеческих деятельно-стей являются осуществляющие их действия. Действием мы называем процесс, подчиненный представлению о том результате, который должен быть достигнут, т.е. процесс, подчиненный сознательной цели. Подобно то­му, как понятие мотива соотносится с понятием деятельности, понятие це­ли соотносится с понятием действия.

Возникновение в деятельности целенаправленных процессов — дей­ствий исторически явилось следствием перехода к жизни человека в обще­стве. Деятельность участников совместного труда побуждается его продук­том, который первоначально непосредственно отвечает потребности каждого из них. Однако развитие даже простейшего технического разделения тру­да необходимо приводит к выделению как бы промежуточных, частичных результатов, которые достигаются отдельными участниками коллективной трудовой деятельности, но которые сами по себе не способны удовлетворять их потребности. Их потребность удовлетворяется не этими «промежуточны­ми» результатами, а долей продукта их совокупной деятельности, получае­мой каждым из них в силу связывающих их друг с другом отношений, воз­никших в процессе труда, т.е. отношений общественных.

Легко понять, что тот «промежуточный» результат, которому подчи­няются трудовые процессы человека, должен быть выделен для него так­же и субъективно — в форме представления. Это и есть выделение цели, которая, по выражению Маркса, «как закон определяет способ и характер его действий...»².

Выделение целей и формирование подчиненных им действий при­водит к тому, что происходит как бы расщепление прежде слитых меж­ду собой в мотиве функций. Функция побуждения, конечно, полностью сохраняется за мотивом. Другое дело — функция направления: действия, осуществляющие деятельность, побуждаются ее мотивом, но являются на­правленными на цель. Допустим, что деятельность человека побуждается пищей; в этом и состоит ее мотив. Однако для удовлетворения потребно­сти в пище он должен выполнять действия, которые непосредственно на

¹ Такое суженное понимание мотива как того предмета (вещественного или идеаль­ного), который побуждает и направляет на себя деятельность, отличается от общеприня­того; но здесь не место вдаваться в полемику по этому вопросу.

²Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 189.

Леонтьев А.Н. Общее строение деятельности 495

овладение пищей не направлены. Например, цель данного человека — из­готовление орудия лова; применит ли он в дальнейшем изготовленное им орудие сам или передаст его другим и получит часть общей добычи — в обоих случаях то, что побуждало его деятельность, и то, на что были направлены его действия, не совпадают между собой; их совпадение пред­ставляет собой специальный, частный случай, результат особого процесса, о котором будет сказано ниже.

Выделение целенаправленных действий в качестве составляющих содержание конкретных деятельностей естественно ставит вопрос о свя­зывающих их внутренних отношениях. Как уже говорилось, деятельность не является аддитивным процессом. Соответственно действия — это не особые «отдельности», которые включаются в состав деятельности. Чело­веческая деятельность не существует иначе, как в форме действия или це­пи действий. Например, трудовая деятельность существует в трудовых действиях, учебная деятельность — в учебных действиях, деятельность об­щения — в действиях (актах) общения и т.д. Если из деятельности мыс­ленно вычесть осуществляющие ее действия, то от деятельности вообще ничего не останется. Это же можно выразить иначе: когда перед нами развертывается конкретный процесс — внешний или внутренний, — то со стороны его отношения к мотиву он выступает в качестве деятельно­сти человека, а как подчиненный цели — в качестве действия или сово­купности, цепи действий.

Вместе с тем деятельность и действие представляют собой подлин­ные и при.том не совпадающие между собой реальности. Одно и то же действие может осуществлять разные деятельности, может переходить из одной деятельности в другую, обнаруживая таким образом свою относи­тельную самостоятельность. Обратимся снова к грубой иллюстрации: до­пустим, что у меня возникает цель — прибыть в пункт iV, ия это делаю. Понятно, что данное действие может иметь совершенно разные мотивы, т.е. реализовать совершенно разные деятельности. Очевидно и обратное, а именно, что один и тот же мотив может конкретизоваться в разных це­лях и соответственно породить разные действия.

В связи с выделением понятия действия как важнейшей «образую­щей» человеческой деятельности (ее момента) нужно принять во внима­ние, что сколько-нибудь развернутая деятельность предполагает достиже­ние ряда конкретных целей, из числа которых некоторые связаны между собой жесткой последовательностью. Иначе говоря, деятельность обычно осуществляется некоторой совокупностью действий, подчиняющихся ча­стным целям, которые могут выделяться из общей цели; при этом слу­чай, характерный для более высоких ступеней развития, состоит в том, что роль общей цели выполняет осознанный мотив, превращающийся благо­даря его осознанности в мотив-цель.

Одним из возникающих здесь вопросов является вопрос о целеобра-зовании. Это очень большая психологическая проблема. Дело в том, что от

496 Тема 6. Строение индивидуальной деятельности человека

мотива деятельности зависит только зона объективно адекватных целей. Субъективное же выделение цели (т.е. осознание ближайшего результата, достижение которого осуществляет данную деятельность, способную удов­летворить потребность, опредмеченную в ее мотиве) представляет собой осо­бый, почти не изученный процесс. В лабораторных условиях или в педаго­гическом эксперименте мы обычно ставим перед испытуемым, так сказать, «готовую» цель; поэтому самый процесс целеобразования обычно ускольза­ет от исследователя. Пожалуй, только в опытах, сходных по своему методу с известными опытами Ф. Хоппе, этот процесс обнаруживается хотя и одно­сторонне, но достаточно отчетливо — по крайней мере, со своей количест­венно-динамической стороны. Другое дело — в реальной жизни, где целе-образование выступает в качестве важнейшего момента движения той или иной деятельности субъекта. Сравним в этом отношении развитие научной деятельности, например, Дарвина и Пастера. Сравнение это поучительно не только с точки зрения существования огромных различий в том, как про­исходит субъективно выделение целей, но и с точки зрения психологиче­ской содержательности процесса их выделения.

Прежде всего, в обоих случаях очень ясно видно, что цели не изо­бретаются, не ставятся субъектом произвольно. Они даны в объективных обстоятельствах. Вместе с тем выделение и осознание целей представля­ет собой отнюдь не автоматически происходящий и не одномоментный акт, а относительно длительный процесс апробирования целей действи­ем и их, если можно так выразиться, предметного наполнения. Индивид, справедливо замечает Гегель, «не может определить цель своего действо-вания, пока он не действовал...»¹.

Другая важная сторона процесса целеобразования состоит в конкре­тизации цели, в выделении условий ее достижения. Но на этом следует остановиться особо.

Всякая цель — даже такая, как «достичь пункта N* — объективно су­ществует в некоторой предметной ситуации. Конечно, для сознания субъек­та цель может выступить в абстракции от этой ситуации, но его действие не может абстрагироваться от нее. Поэтому помимо своего интенциональ-ного аспекта (что должно быть достигнуто) действие имеет и свой операци­онный аспект (как, каким способом это может быть достигнуто), который определяется не самой по себе целью, а объективно-предметными условия­ми ее достижения. Иными словами, осуществляющееся действие отвечает задаче; задача — это и есть цель, данная в определенных условиях. Поэто­му действие имеет особое качество, особую его «образующую», а именно, спо­собы, какими оно осуществляется. Способы осуществления действия я на­зываю операциями.

Термины «действие» и «операция* часто не различаются. Однако в контексте психологического анализа деятельности их четкое различение

¹Гегель. Соч. М., 1959. Т. IV. С. 212—213.

Леонтьев А.Н. Общее строение деятельности 497

совершенно необходимо. Действия, как уже было сказано, соотноситель­ны целям, операции — условиям. Допустим, что цель остается той же са­мой, условия же, в которых она дана, изменяются; тогда меняется именно и только операционный состав действия.

В особенно наглядной форме несовпадение действий и операций вы­ступает в орудийных действиях. Ведь орудие есть материальный предмет, в котором кристаллизованы именно способы, операции, а не действия, не цели. Например, можно физически расчленить вещественный предмет при помощи разных орудий, каждое из которых определяет способ выполне­ния данного действия. В одних условиях более адекватным будет, скажем, операция резания, а в других — операция пиления; при этом предпола­гается, что человек умеет владеть соответствующими орудиями — ножом, пилой и т.п. Так же обстоит дело и в более сложных случаях. Допустим, что перед человеком возникла цель графически изобразить какие-то най­денные им зависимости. Чтобы сделать это, он должен применить тот или иной способ построения графиков — осуществить определенные операции, а для этого он должен уметь их выполнять. При этом безразлично, как, в каких условиях и на каком материале он научился этим операциям; важно другое, а именно, что формирование операций происходит совер­шенно иначе, чем целеобразование, т.е. порождение действий.

Действия и операции имеют разное происхождение, разную дина­мику и разную судьбу. Генезис действия лежит в отношениях обмена деятельностями; всякая же операция есть результат преобразования дей­ствия, происходящего в результате его включения в другое действие и наступающей его «технизацией». Простейшей иллюстрацией этого про­цесса может служить формирование операций, выполнения которых требует, например, управление автомобилем. Первоначально каждая операция — например, переключение передач — формируется как действие, подчинен­ное именно этой цели и имеющее свою сознательную «ориентировочную основу» (П.Я.Гальперин). В дальнейшем это действие включается в дру­гое действие, имеющее сложный операционный состав, — например, в действие изменения режима движения автомобиля. Теперь переключение передач становится одним из способов его выполнения — операцией, его реализующей, и оно уже перестает осуществляться в качестве особого це­ленаправленного процесса: его цель не выделяется. Для сознания води­теля переключение передач в нормальных случаях как бы вовсе не су­ществует. Он делает другое: трогает автомобиль с места, берет крутые подъемы, ведет автомобиль накатом, останавливает его в заданном месте и т.п. В самом деле: эта операция может, как известно, вовсе выпасть из деятельности водителя и выполняться автоматом. Вообще судьба опера­ций — рано или поздно становиться функцией машины¹.

¹ См. Леонтьев А.Н. Автоматизация и человек // Психологические исследования М., 1970. Вып. 2. С. 8—9.

32 Зак. 2652

498 Тема 6. Строение индивидуальной деятельности человека

Тем не менее, операция все же не составляет по отношению к дейст­вию никакой «отдельности», как и действие по отношению к деятельности. Даже в том случае, когда операция выполняется машиной, она все же реа­лизует действия субъекта. У человека, который решает задачу, пользуясь счетным устройством, действие не прерывается на этом экстрацеребраль­ном звене; как и в других своих звеньях, оно находит в нем свою реализа­цию. Выполнять операции, которые не осуществляют никакого целенаправ­ленного действия субъекта, может только «сумасшедшая», вышедшая из подчинения человеку машина.

Итак, в общем потоке деятельности, который образует человеческую жизнь в ее высших, опосредствованных психическим отражением прояв­лениях, анализ выделяет, во-первых, отдельные (особенные) деятельности — по критерию побуждающих их мотивов. Далее выделяются действия — процессы, подчиняющиеся сознательным целям. Наконец, это операции, ко­торые непосредственно зависят от условий достижения конкретной цели.

Эти «единицы» человеческой деятельности и образуют ее макро­структуру. Особенность анализа, который приводит к их выделению, состо­ит в том, что он пользуется не расчленением живой деятельности на эле­менты, а раскрывает характеризующие ее внутренние отношения. Это — отношения, за которыми скрываются преобразования, возникающие в ходе развития деятельности, в ее движении. Сами предметы способны приобре­тать качества побуждений, целей, орудий только в системе человеческой деятельности; изъятые из связей этой системы, они утрачивают свое суще­ствование как побуждения, как цели, как орудия. Орудие, например, рас­сматриваемое вне связи с целью, становится такой же абстракцией, как опе­рация, рассматриваемая вне связи с действием, которое она осуществляет.

Исследование деятельности требует анализа именно ее внутренних системных связей. Иначе мы оказываемся не в состоянии ответить даже на самые простые вопросы— скажем, о том, имеем ли мы в данном слу­чае действие или операцию. К тому же, деятельность представляет собой процесс, который характеризуется постоянно происходящими трансфор­мациями. Деятельность может утратить мотив, вызвавший ее к жизни, и тогда она превратится в действие, реализующее, может быть, совсем дру­гое отношение к миру, другую деятельность; наоборот, действие может приобрести самостоятельную побудительную силу и стать особой деятель­ностью; наконец, действие может трансформироваться в способ достиже­ния цели, в операцию, способную реализовать различные действия.

Подвижность отдельных «образующих» системы деятельности вы­ражается, с другой стороны, в том, что каждая из них может становиться более дробной или, наоборот, включать в себя единицы, прежде относитель­но самостоятельные. Так, в ходе достижения выделявшейся общей цели может происходить выделение промежуточных целей, в результате чего целостное действие дробится на ряд отдельных последовательных дейст­вий; это особенно характерно для случаев, когда действие протекает в ус-

Леонтьев АН. Общее строение деятельности 499

ловиях, затрудняющих его выполнение с помощью уже сформировавших­ся операций. Противоположный процесс состоит в укрупнении выделяе­мых единиц деятельности- Это случай, когда объективно достигаемые про­межуточные результаты сливаются между собой и перестают сознаваться субъектом.

Соответственно происходит дробление или, наоборот, укрупнение так­же и «единиц» психических образов: переписываемый неопытной рукой ребенка текст членится в его восприятии на отдельные буквы и даже на их графические элементы; позже в этом процессе единицами восприятия ста­новятся для него целые слова или даже предложения.

Перед невооруженным глазом процесс дробления или укрупнения единиц деятельности и психического отражения — как при внешнем на­блюдении, так и интраспективно — сколько-нибудь отчетливо не высту­пает. Исследовать этот процесс можно, только пользуясь специальным анализом и объективными индикаторами. К числу таких индикаторов принадлежит, например, так называемый оптокинетический нистагм, из­менения циклов которого, как показали исследования, позволяют при вы­полнении графических действий установить объем входящих в их состав двигательных «единиц». Например, написание слов на иностранном язы­ке расчленяется на гораздо более дробные единицы, чем написание при­вычных слов родного языка. Можно считать, что такое членение, отчет­ливо выступающее на окулограммах, соответствует расщеплению действия на входящие в его состав операции, по-видимому, наиболее простые, пер­вичные¹.

Выделение в деятельности образующих ее «единиц» имеет перво­степенное значение для решения ряда капитальных проблем. Одна из них — уже затронутая мной проблема единения внешних и внутренних по своей форме процессов деятельности. Принцип или закон этого еди­нения состоит в том, что оно всегда происходит точно следуя «швам» описанной структуры.

Имеются отдельные деятельности, все звенья которых являются суще­ственно-внутренними; такой может быть, например, познавательная дея­тельность. Более частый случай состоит в том, что внутренняя деятельность, отвечающая познавательному мотиву, реализуется существенно-внешними по своей форме процессами; это могут быть либо внешние действия, либо внешне-двигательные операции, но никогда не отдельные их элементы. То же относится и к внешней деятельности: некоторые из осуществляющих внешнюю деятельность действий и операций могут иметь форму внутрен­них, умственных процессов, но опять-таки именно и только либо как дей-

¹ См. Гиппенрейтпер Ю.Б._У Пик Г.Л. Фиксационный оптокинетический нистагм как показатель участия зрения в движениях // Исследование зрительной деятельности че­ловека. М., 1973; Гиппенрейтер Ю.Б., Романов ВЛ.> Самсонов И.С. Метод выделения единиц деятельности // Восприятие и деятельность. М., 1975.

500 Тема 6. Строение индивидуальной деятельности человека

ствия, либо как операции — в их целостности, неделимости. Основание та­кого, прежде всего, фактического, положения вещей лежит в самой природе процессов интериоризации и экстериоризации: ведь никакое преобразо­вание отдельных «осколков» деятельности вообще невозможно. Это озна­чало бы собой не трансформацию деятельности, а ее деструкцию.

Выделение в деятельности действий и операций не исчерпывает ее анализа. За деятельностью и регулирующими ее психическими образами открывается грандиозная физиологическая работа мозга. Само по себе по­ложение это не нуждается в доказательстве. Проблема состоит в другом — в том, чтобы найти те действительные отношения, которые связывают меж­ду собой деятельность субъекта, опосредствованную психическим отраже­нием, и физиологические мозговые процессы.

Соотношение психического и физиологического рассматривается во множестве психологических работ. В связи с учением о высшей нервной деятельности оно наиболее подробно теоретически освещено С.Л.Рубин­штейном, который развивал мысль, что физиологическое и психическое — это одна и та же, а именно, рефлекторная отражательная деятельность, но рассматриваемая в разных отношениях, и что ее психологическое иссле­дование является логическим продолжением ее физиологического иссле­дования¹. Рассмотрение этих положений, как и положений, выдвинутых другими авторами, выводит нас, однако, из намеченной плоскости анали­за. Поэтому, воспроизводя некоторые из высказывавшихся ими положе­ний, я ограничусь здесь только вопросом о месте физиологических функ­ций в структуре предметной деятельности человека.

Напомню, что прежняя, субъективно-эмпирическая психология огра­ничивалась утверждением параллелизма психических и физиологических явлений. На этой основе и возникла та странная теория «психических те­ней», которая — в любом из ее вариантов, — по сути, означала собой отказ от решения проблемы. С известными оговорками это относится и к после­дующим теоретическим попыткам описать связь психологического и фи­зиологического, основываясь на идее их морфности и интерпретации пси­хических и физиологических структур посредством логических моделей².

Другая альтернатива заключается в том, чтобы отказаться от прямо­го сопоставления психического и физиологического и продолжить анализ деятельности, распространив его на физиологические уровни. Для этого, од­нако, необходимо преодолеть обыденное противопоставление психологии и физиологии как изучающих разные «вещи».

Хотя мозговые функции и механизмы составляют бесспорный пред­мет физиологии, но из этого вовсе не следует, что эти функции и механиз-

*См. Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М.: Изд-во АН СССР, 1957. С. 219—221.

² См., например, Пиаже Ж. Характер объяснения в психологии и психофизиологический параллелизм // Экспериментальная психология / Под ред. П. Фресса, Ж.Пиаже. М., 1966. Вып. I, П.

Леонтьев А.Н. Общее строение деятельности 501

мы остаются вовсе вне психологического исследования, что «кесарево долж­но быть отдано кесарю».

Эта удобная формула, спасая от физиологического редукционизма, вместе с тем вводит в пущий грех — в грех обособления психического от работы мозга. Действительные отношения, связывающие между собой пси­хологию и физиологию, похожи скорее на отношения физиологии и био­химии: прогресс физиологии необходимо ведет к углублению физиоло­гического анализа до уровня биохимических процессов; с другой стороны, только развитие физиологии (шире — биологии) порождает ту особую про­блематику, которая составляет специфическую область биохимии.

Продолжая эту — совершенно условную, разумеется, — аналогию, можно сказать, что и психофизиологическая (высшая физиологическая) проблематика порождается развитием психологических знаний; что да­же такое фундаментальное для физиологии понятие, как понятие услов­ного рефлекса, родилось в «психических», как их первоначально назвал И.П.Павлов, опытах. Впоследствии, как известно, И.П. Павлов высказы­вался в том смысле, что психология на своем этапном приближении уяс­няет «общие конструкции психических образований, физиология же на своем этапе стремится продвинуть задачу дальше — понять их как осо­бое взаимодействие физиологических явлений»¹. Таким образом, ис­следование движется не от физиологии к психологии, а от психологии к физиологии. «Прежде всего, — писал Павлов, — важно понять психоло­гически, а потом уже переводить на физиологический язык»².

Важнейшее обстоятельство заключается в том, что переход от анали­за деятельности к анализу ее психофизиологических механизмов отвечает реальным переходам между ними. Сейчас мы уже не можем подходить к мозговым (психофизиологическим) механизмам иначе, как к продукту раз­вития самой предметной деятельности. Нужно, однако, иметь в виду, что ме­ханизмы эти формируются в филогенезе и в условиях онтогенетического (особенно — функционального) развития по-разному и, соответственно, вы­ступают не одинаковым образом.

Филогенетически сложившиеся механизмы составляют готовые пред­посылки деятельности и психического отражения. Например, процессы зрительного восприятия как бы записаны в особенностях устройства зри­тельной системы человека, но только в виртуальной форме — как их воз­можность. Однако последнее не освобождает психологическое исследование восприятия от проникновения в эти особенности. Дело в том, что мы вооб­ще ничего не можем сказать о восприятии, не апеллируя к этим особенно­стям. Другой вопрос, делаем ли мы эти морфофизиологические особенности самостоятельным предметом изучения или исследуем их функционирова­ние в структуре действий и операций. Различие в этих подходах тотчас же

¹Павлов И.П. Павловские среды. М., 1934. Т. 1. С- 249—250.

²Павлов И.П. Павловские клинические среды. М.; Л., 1954. Т. 1. С. 275.

502 Тема 6. Строение индивидуальной деятельности человека

обнаруживается, как только мы сравниваем данные исследования, скажем, длительности зрительных послеобразов и данные исследования постэкспо­зиционной интеграции сенсорных зрительных элементов при решении раз­ных перцептивных задач.

Несколько иначе обстоит дело, когда формирование мозговых меха­низмов происходит в условиях функционального развития. В этих усло­виях данные механизмы выступают в виде складывающихся, так сказать, на наших глазах новых «подвижных физиологических органов» (А.А.Ух­томский), новых «функциональных систем» (П.К.Анохин).

У человека формирование специфических для него функциональных систем происходит в результате овладения им орудиями (средствами) и операциями. Эти системы представляют собой не что иное, как отложив­шиеся, овеществленные в мозге внешнедвигательные и умственные — на­пример, логические — операции. Но это не простая их «калька», а скорее их физиологическое иносказание. Для того чтобы это иносказание было прочитано, нужно пользоваться уже другим языком, другими единицами. Такими единицами являются мозговые функции, их ансамбли — функцио­нально-физиологические системы.

Включение в исследование деятельности уровня мозговых (психофи­зиологических) функций позволяет охватить очень важные реальности, с изучения которых, собственно, и началось развитие экспериментальной пси­хологии. Правда, первые работы, посвященные, как тогда говорили, «пси­хическим функциям» — сенсорной, мнемической, избирательной, тоничес­кой — оказались, несмотря на значительность сделанного ими конкретного вклада, теоретически бесперспективными. Но это произошло именно пото­му, что функции эти исследовались в отвлечении от реализуемой ими пред­метной деятельности субъекта, т.е. как проявления неких способностей — способностей души или мозга. Суть дела в том, что в обоих случаях они рас­сматривались не как порождаемые деятельностью, а как порождающие ее.

Впрочем, уже очень скоро был выявлен факт изменчивости конкрет­ного выражения психофизиологических функций в зависимости от содер­жания деятельности субъекта. Научная задача, однако, заключается не в том, чтобы констатировать эту зависимость (она давно констатирована в бесчисленных работах психологов и физиологов), а в том, чтобы исследо­вать те преобразования деятельности, которые ведут к перестройке ан­самблей мозговых психофизиологических функций.

Значение психофизиологических исследований состоит в том, что они позволяют выявить те условия и последовательности формирования про­цессов деятельности, которые требуют для своего осуществления перестрой­ки или образования новых ансамблей психофизиологических функций, но­вых функциональных мозговых систем. Простейший пример здесь — формирование и закрепление операций. Конечно, порождение той или иной операции определяется наличными условиями, средствами и способами дей­ствия, которые складываются или усваиваются извне; однако спаивание ме-

Леонтьев А.Н. Общее строение деятельности 503

жду собой элементарных звеньев, образующих состав операции, их «сжима­ние» и их передача на нижележащие неврологические уровни происходит подчиняясь физиологическим законам, не считаться с которыми психоло­гия, конечно, не может. Даже при обучении, например, внешнедвигательным или умственным навыкам мы всегда интуитивно опираемся на эмпириче­ски сложившиеся представления о мнемических функциях мозга («повто­рение — мать учения») и нам только кажется, что нормальный мозг психо­логически безмолвен.

Другое дело, когда исследование требует точной квалификации изу­чаемых процессов деятельности, особенно деятельности, протекающей в ус­ловиях дефицита времени, повышенных требований к точности, избиратель­ности и т.п. В этом случае психологическое исследование деятельности неизбежно включает в себя в качестве специальной задачи ее анализ на психофизиологическом уровне.

Наиболее, пожалуй, остро задача разложения деятельности на ее эле­менты, определения их временных характеристик и пропускной способно­сти отдельных рецепирующих и «выходных» аппаратов встала в инженер­ной психологии. Было введено понятие об элементарных операциях, но в совершенно другом, не психологическом, а логико-техническом, так сказать, смысле, что диктовалось потребностью распространить метод анализа ма­шинных процессов на процессы человека, участвующего в работе машины. Однако такого рода дробление деятельности в целях ее формального опи­сания и применения теоретико-информационных мер столкнулось с тем, что в результате из поля зрения исследования полностью выпадали главные об­разующие деятельности, главные ее определяющие, и деятельность, так ска­зать, расчеловечивалась. Вместе с тем нельзя было отказаться от такого изучения деятельности, которое выходило бы за пределы анализа ее общей структуры. Так возникла своеобразная контраверза: с одной стороны, то об­стоятельство, что основанием для выделения «единиц» деятельности слу­жит различие связей их с миром, в общественные отношения к которому вступает индивид, с тем, что побуждает деятельность, с ее целями и предмет­ными условиями, — ставит предел дальнейшему их членению в границах данной системы анализа; с другой стороны, настойчиво выступила задача изучения интрацеребральных процессов, что требовало дальнейшего дроб­ления этих единиц.

В этой связи в последние годы была выдвинута идея «микро­структурного» анализа деятельности, задача которого состоит в том, что­бы объединить генетический (психологический) и количественный (ин­формационный) подходы к деятельности¹. Потребовалось ввести понятия о «функциональных блоках», о прямых и обратных связях между ними, образующих структуру процессов, которые физиологически реализуют

¹ См. Зинченко В.П. О микроструктурном методе исследования познавательной деятельности // Труды ВНИИТЭ. М., 1972. Вып. 3.

504 Тема 6. Строение индивидуальной деятельности человека

деятельность. При этом предполагается, что эта структура в целом соот­ветствует макроструктуре деятельности и что выделение отдельных «функциональных блоков» позволит углубить анализ, продолжая его в бо­лее дробных единицах. Здесь, однако, перед нами встает сложная теорети­ческая задача: понять те отношения, которые связывают между собой ин-трацеребральные структуры и структуры реализуемой ими деятельности. Дальнейшее развитие микроанализа деятельности необходимо выдвигает эту задачу. Ведь уже сама процедура исследования, например, обратных связей возбужденных элементов сетчатки глаза и мозговых структур, от­ветственных за построение первичных зрительных образов, опирается на регистрацию явлений, возникающих только благодаря последующей пере­работке этих первичных образов в