Глава четвертая 5 страница

Определенную роль в ограничении интенсивности половых от­ношений играла вера в их вредное воздействие на результаты пред­стоящей охоты или рыбной ловли. Кроме того, отношения прерыва­лись многодневным отсутствием мужчин, ушедших на охоту пли на другие промыслы. Отмечалось и воздействие сезонного фактора, т. е. резкое увеличение интенсивности половой жизни весной и ранним летом, в периоды относительного благоденствия. Coitus interruptus вряд ли был сколько-нибудь широко распространен в классической первобытности, так как он требовал хороших знаний физиологиче­ского механизма зачатия. Кроме того, он предполагал сознательное ограничение рождаемости, а это тоже вряд ли имело место, так как в целом охотники и собиратели приветствовали многодетность. На­пример, бушмены-кунг жаловались обследовавшей их Н. Хауэлл на малочисленность своего потомства, которое они желали бы увели­чить. Уменьшению рождаемости способствовали и некоторые пре­вратные представления о ней, в частности существующее у нмгмеев-мбути убеждение в том, что наиболее плодотворно на ней сказывает­ся половое общение в период менструаций.

Одной из самых действенных искусственных мер, сдерживавших рост народонаселения, у охотников и собирателей могло бы служить детоубийство. И не случайно именно эта проблема уже не первый год вызывает оживленную дискуссию в научной литературе. Нали­чие самих фактов детоубийства зафиксировано достаточно надежно и ни у кого сомнений не вызывает. Спорным является вопрос о

440 Глава пятая

степени распространенности детоубийств и их характере. Устанав­ливая интенсивность детоубийств, многие авторы до сих пор опи­рались на такой косвенный показатель, как соотношение полов в по­пуляции. Обычно при этом исходили из того, что для всего челове­чества среднестатистическое соотношение новорожденных мальчиков и девочек равно 105: 100. При высокой мужской смертности это со­отношение впоследствии выравнивается и даже изменяется в пользу женщин. С этих позиций соотношения типа 150: 100 и даже 200: 100 сплошь и рядом трактовались как неоспоримое доказательство пре­имущественного убийства девочек. На самом деле все обстоит гораз­до сложнее и связано как с методикой исследования, так и с дина­микой половых соотношений. Выше уже отмечались методические ошибки в установлении последних у эскимосов. То же самое наблю­далось в Австралии, где аборигены часто прятали девочек от чужа­ков. Кроме того, проводя количественный анализ, многие авторы включали в группу взрослых лишь тех индивидов, которые находи­лись в браке. Но так как юноши вступали в брак намного позже девушек, эти подсчеты неизбежно показывали преобладание в кате­гории детей мальчиков, а в категории взрослых — женщин.

Впрочем, па характер половых соотношений могли влиять и не­которые объективные обстоятельства. Теперь выяснено, что соотно­шение полой при рождении является не константой, а переменной величиной. Оно, например, зависит от возраста родителей, причем у молодых матерей рождается больше мальчиков (120: 100), а у жен­щин, закапчивающих репродуктивный период — больше девочек (90: 100). Кроме того, избыток мальчиков бывает и следствием осо­бо интенсивной половой деятельности мужчин⁴⁷.

Таким образом, как было показано выше, в классической перво­бытности имелись благоприятные условия, способствовавшие возник­новению высоких половых диспропорций и без убийства девочек. Например, описанный механизм и без гипотезы об убийстве девочек хорошо объясняет изменения половых соотношений от 119: 100 у де­тей до 77: 100 у взрослых у шштуби в Централг.пой Австралии⁴⁸.

Все сказанное не означает, что детоубийств в первобытности сов­сем не было. Однако в количественном отношении его роль была, видимо, ниже, чем те 15 — 30% и даже 50%, о которых пишут иные авторы⁴⁹. В условиях высокой детской смертности не было потреб­ности в сколько-нибудь систематическом детоубийстве, и оно вряд ли превышало 8 —10% ⁵⁰. Выявились и региональные различия. По-ви­димому, -чаще детоубийства встречались в экстремальных климатиче­ских условиях. Это отмечалось у наиболее северных групп эскимосов и аборигенов засушливых пустынь Центральной Австралии. В дру­гих районах, изученных этнографами (у южных эскимосов, бушме-нов-кунг, пигмеев-мбути), роль детоубийств была несравненно ниже. Чем же вызывалась потребность в детоубийствах? В условиях тя­желой бродячей жизни люди убивали новорожденных, если они рождались слабыми или с какими-либо физическими дефектами. Но-

_______ ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ II ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ПРОЦЕССЫ 441

ворождепного могли убить и в том случае, если он составлял кон­куренцию уже имеющемуся грудному ребенку. Кстати, по этой причине в первую очередь и убивали одного из близнецов. Поэтому в попытках объяснить умерщвление близнеца исключительно рели­гиозно-магическими соображениями можно видеть подмену первич­ного фактора вторичным, возникшим на его основе. По некоторым сообщениям, в обстановке жестоких голодовок, изредка случавшихся в Центральной Австралии, аборигены могли убивать малолетних детей, а их мясом кормить детей более старшего возраста. Аналогич­ные случаи, хотя и крайне редко, встречались и у эскимосов.

Как справедливо отмечает А. Йепгоян, в описанной обстановке было бы трудно отдавать сколько-нибудь явное предпочтение убийст­ву девочек⁵¹. И тем не менее люди нередко действительно предпо­читали умерщвлять девочку. Это отмечалось, например, у некоторых австралийских аборигенов и эскимосов в случае рождения разнопо­лых близнецов. Вместе с тем у эскимосов отмечалось и убийство двух- и даже четырех-шестилетних дочерей в случае рождения сы­на пли если они остались непомолвленными. Вообще эскимосы, у которых главными добытчиками пищи служили мужчины, считали женщин непроизводительным балластом и предпочитали иметь сы­новей. Поэтому убийство девочек, видимо, действительно, было рас­пространено у них шире, чем у других охотников и собирате­лей ⁵². Впрочем, повсюду, где социально-престижное значение муж­ского труда было выше, чем женского, в условиях простого присваи­вающего хозяйства следовало бы ожидать аналогичную картину⁵³. Иногда смертность среди девочек объяснялась худшим уходом на протяжении первого года жизни.

Распространено представление о том, что детоубийство являлось сугубо семейным делом и, как правило, осуществлялось матерью ре­бенка. Однако, судя по австралийским данным, этот вопрос нередко решался общиной, волю которой выражала всеми уважаемая стару­ха, умерщвлявшая новорожденного ⁵⁴.

Таким образом, потенциально высокая плодовитость у охотников и собирателей никогда полностью не реализовывалась из-за целого ряда противодействовавших ей факторов, в том числе социально-культурного порядка. Но при этом последние, по-видимому, были ма­лоэффективны, и в них вряд ли следует видеть сознательную демо­графическую политику. Поэтому выдвинутый в последние годы ря­дом авторов тезис о наличии в классической первобытности сколько-нибудь действенного искусственного контроля за ростом народопа-селения представляется несоответствующим действительности.

Коэффициент смертности в классической первобытности состав­лял не менее 30—40% о, однако причины этого изучены недостаточно. Сейчас ясно лишь то, что огромное влияние па него оказывала вы­сокая детская смертность. Что же касается смертности взрослых (старше 15 лет), то ее главными факторами считаются несчастные случаи на охоте, травматизм, стихийные бедствия и т. д., тогда как

442 Глава пятая

роль инфекций и эпидемий значительно возросла лишь с переходом к оседлости и земледелию⁵⁶. Действительно, у эскимосов высокий процент смертности среди мужчин определялся несчастными слу­чаями па охоте (15%). Многие из них, в частности, тонули, пере­вернувшись в лодке. Однако наряду с этим одним из важнейших факторов смертности среди эскимосов К. Биркет-Смит называет ту­беркулез, правда, его данные относятся к группам, издавна контак­тировавшим с белым населением. По данным II. Хауэлл, лишь 5—10% бушмепов-куцг гибли от травм и насилия, а 70—80% —от болезней (туберкулез, пневмония, малярия и т. д.). По ее мнению, эта картина была характерной для бушменов не только в настоящем, но п в прошлом. Однако некоторые другие исследователи прямо свя­зывают распространение в Африке малярии с развитием земледелия. Не менее противоречивы высказывания австраловедов. По Ф. Джон­су, простудные и желудочно-кишечные заболевания широко распро­странились у австралийских аборигенов лишь в последние годы в связи с их переходом на оседлость. Однако Дж. Бердселл считает возможным связывать с ними высокую смертность среди аборигенов и в далеком прошлом. Таким образом, роль болезней в обществах охотников и собирателей остается не вполне ясной, однако было бы ошибочно полностью ее игнорировать⁵⁷.

Вопреки мнению ранних авторов, смерть от голода в традицион­ных условиях встречалась лишь в порядке исключения, однако коль скоро случались серьезные голодовки, они могли погубить целые группы. В таких ситуациях люди могли убивать или покидать ста­риков, убивать маленьких детей, а также заниматься каннибализ­мом. Но это наблюдалось лишь в экстремальных услових и известно только у некоторых групп эскимосов, а также аборигенов Централь­ной Австралии.

Средняя продолжительность жизни современных охотников и со­бирателей относительно высока — от 34 лет у некоторых эскимосов до 48—49 лет у аборигенов Северной Австралии. Но это вызвано прежде всего резким снижением детской смертности в связи с та­кими факторами, как улучшение питания, медицинской помощи и т. д. в современных условиях. У древних охотников и собирателей этот показатель был значительно ниже, составляя 19—25 лет. Кста­ти, такая картина встречается и ныне у пигмеев Африки (21 год). Однако из приведенных данных неверно было бы делать вывод о том, что в первобытности люди умирали, едва оставив потомство. Ведь эти и аналогичные им цифры получены с учетом высокой дет­ской (до 15 лет) смертности. На самом деле носителями культурных традиций были взрослые, и именно с их деятельностью связывалось развитие культуры и ее передача последующим поколениям. Поэтому для пас гораздо важнее значение средней продолжительности жизни лиц, доживших до 15 лет, а оно по разным оценкам составляло 16— 27 лет⁵⁸. Некоторые же люди (до 8%) доживали до 50—60 лет, а отдельные индивиды жили еще дольше. Как правило, женщины жи-

_______ ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ И ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ПРОЦЕССЫ 443

ли на 2—4 года меньше мужчин, что было следствием тяжелого каждодневного труда и частых родов в антисанитарных условиях.

Нарисованная выше картина основана прежде всего па этногра­фических данных, однако интересно, что при сопоставлении с хотя и немногочисленными палеоантропологическими данными она в ос­новном подтверждается ⁵⁹. Что же касается интерпретации получен­ного цифрового материала, то здесь изложенные выше факты даже помогают уточнить и дополнить некоторые выводы палеоантрополо­гов. С их учетом, например, приведенные А. Валлуа палеодемогра-фические выкладки для синантропов и для эшшалеолита Магриба оказались малоправдоподобными, видимо, из-за статистически не­представительных выборок⁶⁰.

В Восточном Средиземноморье на каждую женщину в период позднего палеолита приходилось примерно 4, 5 — 5, 0 родов. А детская смертность (до 15 лет) в этот период здесь превышала 500 на 1 тыс. населения. В Европе детская смертность была ниже (300—400). Средняя продолжительность жизни лиц 15-летпого возраста в Во­сточном Средиземноморье составляла у мужчин 18, 3 года, у жен­щин — 13, 7 лет. В мезолите в связи с кризисом первобытного хозяй­ства эти цифры несколько снизились: соответственно до 17, 0 те 9, 9 лет. В тот же период в районе Вади Халфа в Египте те же по­казатели составляли для мужчин 12, 2 лет, а для женщин — 11, 7 лет. По-видимому, сходные цифры дают культуры архаического периода, частично соответствующего европейскому мезолиту, в Северной Аме­рике. Но в мезолите Магбира и на Украине люди, достигшие половой зрелости, жили, по-видимому, значительно дольше (до 30—40 лет), хотя средняя продолжительность жизни и там составляла 20—23 го­да. Л. Энджел объясняет падение продолжительности жизни в Во­сточном Средиземноморье переходом к оседлости и сопутствовавшим ему ухудшением эпидемиологической обстановки. Но носители куль­тур Магриба и Украины жили как будто бы тоже до некоторой сте­пени оседло, а обитатели Северной Америки стали переходить к оседлости не ранее конца архаического периода.

Наконец, еще одним фактором, влиявшим на демографическую ситуацию, который нам осталось рассмотреть, были миграции⁶¹. По классификации Дж. Бердселла, среди них следует различать ин­дивидуальные, общинные и племенные. Люди могли бежать в чу­жую общину или даже чужое племя в случае серьезных ссор, убий­ства или нарушения брачных норм. Кроме того, как уже указыва­лось, сильные демографические колебания, свойственные малым группам, влекли соответствующие колебания в количестве внешних браков. Поэтому-то племя и не было никогда абсолютно эндогамной единицей. Общинные переселения имели иные причины и стимулы. Они могли происходить в условиях серьезных природно-климатиче­ских катаклизмов, когда группы пытались спастись на чужой тер­ритории от голода и бедствий. Они могли вызываться и сильным разрастанием размеров общины, в результате чего от нее отпочко-

444 Глава пятая

вывалась группа, уходившая в поисках нового пристанища. Напро­тив, сократившаяся ниже известных пределов община неизбежно присоединялась к другой более крупной общине. Общеплеменных пе­редвижений у охотников п собирателей, как правило, не было из-за отсутствия племенного социалыю-потестарного единства. Племена передвигались лишь в исключительной ситуации, когда их размеры сокращались до предела, делавшего их нежизнеспособными. Правда, иногда они пытались выйти из положения, приглашая к себе общины соседних племен. Но если ото не помогало, они неизбежно должны были или вымереть, или сами влиться в состав более крупного племени.

Все отмеченные процессы вели к тому, что состав отдельных социальных групп был весьма неустойчив. Постоянно происходили переливы населения с одной территории на другую, тем самым как бы нивелируя возникавшие то здесь, то там нарушения демогра­фического равновесия. Археологически эта картина фиксируется в изменении границ распространения отдельных археологических культур. Так, по мнению большинства исследователей, появление па Русской равнине костеиковско-авдеевской культуры обязано рассе­лению позднепалеолитических общин из Центральной Европы. Тем же, по-видимому, объясняется и сосуществование здесь в эту эпоху разнокультурных комплексов ⁶².

Эпоха позднепервобытной общины. С переходом к неолиту демо­графическая ситуация во многих регионах мира существенно изме­нилась. Некоторые авторы трактуют эти изменения как «первую демографическую революцию» и связывают их с переходом к про­изводящему хозяйству, что, строго говоря, неточно. Во-первых, как будет показано ниже, важным фактором демографических измене­ний служил не только переход к земледелию и скотоводству, а и оседлость. Но, с одной стороны, оседлость была возможна и в рамках высокоэффективного присваивающего хозяйства, а с другой, раннее земледелие во многих районах мира еще не создавало основ для прочной оседлости. Во-вторых, переход к оседлости был сложным обратимым процессом. И если на большей части земного шара тен­денция к оседлости возникла в мезолите и успешно развивалась в неолите, то в отдельных областях, например в Европе и в Сибири, на смену более или менее оседлым поздпепалеолитичеекпм общинам пришли бродячие коллективы охотников, рыболовов и собирателей. При этом в Сибири последние дожили до сравнительно недавнего времени. Наконец, в-третьих, механизмы и масштабы этой «демо­графической революции» остаются весьма неопределенными.

Ясно одно — в неолите прирост народонаселения несомненно возрос. Это фиксируется как по археологическим данным, свидетель­ствующим о быстром росте отдельных поселков и об увеличении плотности населения, так и по материалам этнографии, которые да­ют представление о возрастании населения у оседающих в послед­ние годы отдельных групп охотников и собирателей. Правда, эти:

_______ ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ И ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ПРОЦЕССЫ 445

данные нельзя принимать без надлежащей критики. Ведь археоло­гические источники могут создавать иллюзию преувеличенной ско­рости роста населения в неолите просто из-за худшей изученности и худшей сохранности более ранних памятников. Что же касается со­временных отставших в своем развитии групп, то у них ускорение роста населения отчасти связывается с появлением более надежных нетрадиционных источников питания, с некоторым улучшением ус­ловий жизни, в частности медицинского обслуживания, с прекраще­нием войн, с исчезновением обычая детоубийств и т. д. И тем не менее не приходится сомневаться в самом факте роста населения в условиях перехода к земледелию и оседлости, который, по разным оценкам, составлял от 0, 8 до 2, 5% о, а кое-где временами и до 10% о⁶³.

Сложнее обстоит дело с установлением причин этого роста. Не го­воря уже о том что отдельные авторы сам переход к оседлости и зем­леделию стараются увязать с ростом населения, большинство иссле­дователей, придерживающихся прямо противоположной точки зре­ния, выдвигают самые разные и нередко противоречащие друг другу объяснения. В качестве причин различные специалисты называют переход к использованию более доступных ресурсов и уменьшение подвижности, общее увеличение объема пищевых ресурсов или овла­дение новыми высокоурожайными культурами, улучшение питания (рост количества белковой пищи) или, напротив, его ухудшение (рост роли углеводов), появление подходящего для младенцев искус­ственного питания, улучшение условий женского труда, облегчение ухода за детьми, появление потребности в их труде и осознание пре­имущества больших семей перед небольшими в земледельческой практике и т. д. В пеменыней мере разнятся взгляды и на то, дейст­вие каких демографических механизмов повлекло указанный рост населения. Среди них называют понижение смертности при той же рождаемости, повышение рождаемости при прежней или даже чуть возросшей смертности, уменьшение интервала между родами, более раннее наступление половой зрелости, падепие детской смертности, рост средней продолжительности жизни женщин и, наконец, умень­шение действия практики, искусственно сдерживавшей рост населе­ния прежде⁶⁴. Так как большинство этих предположений опирается па очевидные факты, следует, по-видимому, отказаться от попыток построения какой-либо жесткой одпозначной схемы и допустить на­личие некоторой вариативности причин и следствий, хотя и в опре­деленных рамках.

Искусственно создавая необычайно высокую, невиданную ранее концентрацию обильных пищевых ресурсов на небольшой площади, земледелие открывало широкие возможности для роста населения. Однако аналогичные возможности, хотя и в меньших масштабах, создавались и в рамках высокоэффективного присваивающего хозяй­ства, базировавшегося на богатых локальных ресурсах (рыба, съедоб­ные растения и т. д.). Для примера можпо сопоставить хотя бы та-

44G Глава пятая

кие цифры. У рыболовов северо-западного побережья Северпой Аме-рики приходилось па 1 человека от 0, 5 до 10, 0 км² у охотников, соби­рателей и рыболовов Калифорнии — от 1, 5 до 4, 4 км², у собирателей саго в Южной Америке (варао) и на Новой Гвинее (асмат и др.) — не более 0, 5—2, 5 км², а у таких земледельцев, как семаи (сенои) и яноама, — соответственно 1, 0 и 3, 0 км². Более высокая плотность населения наблюдалась на Новой Гвинее: 0, 025—0, 14 км² у наиме­нее развитых земледельцев Восточных гор и 0, 01 — 0, 014 км² у более развитых земледельцев Центрального района⁶⁵.

Оседлое население жило не только более плотно, чем подвижные охотники и собиратели, но и в более крупных общинах. Например, у варао и асмат общины насчитывали от 25 до 60 и даже 100 чело­век, а у пекоторых рыболовов и собирателей саго на побережье Но­вой Гвинеи (корики, варопен и др.) встречались вообще самые крупные из известных у папуасов поселки (до 500—600 и более человек). Поселки размерами в несколько сотен человек имелись и у некоторых рыболовов северо-западного побережья Северной Аме­рики. Интересно, что у варао Венесуэлы, которые лишь несколько десятилетий назад перешли К земледелию, возросла оседлость и уве­личились размеры общин. Та же тенденция отмечается при сравне­нии различных групп ранних земледельцев. У наименее развитых из них, отличающихся высокой степенью подвижности (япоама, семаи, ваиваи и др.), общины невелики (от 30—40 до 100—200 человек). Но с ростом интенсивности земледелия и упрочением оседлости раз­меры общин, очевидно, росли. Так, у горных папуасов в них насчи­тывалось по 100—350 человек (от 40 до 650), а у африканских тон­га в горных местностях встречались общины по 300—400 обитателей и в долинах — по 1500—2000.

Еще одним важным явлением, кое-где сопутствовавшим указан­ным изменениям, был рост тенденции к общинной эндогамии. И у со­бирателей саго, и у ряда ранних земледельцев внутриобщинные браки составляли до 80—90%, чего у низших охотников и собира­телей никогда не встречалось. Правда, этот процесс не был однона­правленным. По достижении определенного уровня хозяйственного и социокультурного развития удельный вес внешних браков в ряде случаев (например, у некоторых папуасских и африканских групп) мог снова возрасти. Здесь важно подчеркнуть одно: в рассматривае­мых условиях оседлая община взяла на себя функцию, связанную с физическим воспроизводством люден, которая раньше у низших охотников и собирателей находилась в ведении племени.

И действительно, в новых условиях и роль племен, и сам их об­лик со временем изменились. Если у собирателей саго и наиболее отсталых земледельцев они еще насчитывали, за редкими исключе­ниями, от 150—250 до 500—600 человек, то у более развитых зем­ледельцев их размеры достигали 4000—5000. Там, где размеры пле­мен были малы, они представляли собой компактную группу и не­редко сливались с общиной, тем самым сильно отличаясь от племен

_______ ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ И ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ПРОЦЕССЫ 447

низших охотников и собирателей, состоявших из нескольких широ­ко разбросанных по территории общин. Подробнее о роли племен у земледельцев будет сказано ниже. Здесь же следует упомянуть еще только о резком сокращении размеров территорий общин, кото­рая у некоторых собирателей саго достигала 60—200 км², у семаев — 45 км², а у горных папуасов — 1, 5—8, 5 км². Соответственно умень­шались и площади племепных территорий.

Изменилось ли в новых условиях что-либо в демографической ди­намике? ⁶⁶ Судя по этнографическим данным, рождаемость по сравне­нию с низшими охотниками и собирателями вряд ли существенно повысилась. Она составляла 40—50% о- Коэффициент суммарной рождаемости достигал 7—9 детей, но так как многие женщины уми­рали в более молодом возрасте, эту цифру следует понизить до 5—7. При высокой детской смертности (30% всех умерших приходилось на возраст до 1 года, а 40—50% —на возраст до 15 лет) рост на­селения в этих условиях не мог быть особенно высок, хотя, видимо, и превышал соответствующий показатель у низших охотников и собирателей. Однако в течение столетий, а тем более тысячелетий этот прирост мог стать весьма ощутимым. Вместе с тем и здесь у отдельных групп могли наблюдаться значительные сдвиги в разме­рах народонаселения. Это видно па примере яноама, число которых за последние 100 лет росло со скоростью 10—ЗО%о в год, причем некоторые группы за это время увеличились в 5—6 раз. То же са­мое происходило, очевидно, до недавнего времени у семаев и чимбу. Однако такой высокий прирост населения не мог происходить в те­чение сколько-нибудь длительного периода. В последние годы его скорость у чимбу резко упала.

Так же как у охотников и собирателей, у ранних земледельцев и скотоводов существовали механизмы, в той или иной степени влиявшие на рост населения. С переходом к производящему хозяй­ству пищевой рацион значительно изменился, причем, вопреки мне­нию некоторых авторов, первоначально в худшую сторону. Иначе говоря, удельный вес углеводов в пище резко повысился за счет белков. И лишь много позже, с ростом продуктивности скотовод­ческого хозяйства и появлением молочных продуктов, положение снова улучшилось. Если исходить из предположения ряда специа­листов о паличии отрицательной связи между потреблением белков и рождаемостью, то можно было бы видеть здесь эффективный фак­тор, обусловливавший ускоренное воспроизводство детей. Однако эта гипотеза мало изучена и справедливость ее нередко оспарива­ется ⁶⁷. Влияние пищевого рациона можно было бы видеть в том, что именно среди оседлых бушменов, поселившихся в поселках бан­ту, встречались высокие крупные многодетные матери. Но, как от­мечает Н. Хауэлл, этот факт допускает и иное объяснение: возмож­но, именно такие женщины, стремившиеся к многодетности, пред­почитали селиться вместе с банту ⁶⁸.

Что касается объема женского труда, то он также изменился.

Глава пятая

Даже у полуоседлых земледельцев количество длительных изнури­тельных переходов резко сократилось, причем в первую очередь это ощутили на себе женщины, так как мужчины продолжали за­ниматься охотой и совершать далекие экспедиции с целью обмена. Кроме того, безусловно тяжелый земледельческий труд имел ярко выраженный сезонный характер, а самую трудоемкую работу в нем (расчистка огородов) брали на себя мужчины. Они же освободили женщин и от некоторых работ, например от строительства жилища.

Определенное влияние на демографическую картину оказывали и некоторые культурные нормы, лучше всего рассмотренные Р. Бул-мером па примере папуасов ⁶⁹. В целом эти нормы мало отличались от тех, с которыми мы встречались выше у охотников и собирателей. Однако было бы неверным видеть здесь тождество, так как в типо­логически разных обществах эти нормы имели разный смысл и при­менялись с разной степенью интенсивности.

У наиболее отсталых земледельцев и собирателей саго половая жизнь начиналась рано. В некоторых обществах девочки вступали в половые связи до наступления половой зрелости, что приводило к травматизму. Были распространены и очень ранние браки: для девочек — в 10—12 лет. У более развитых земледельцев девушки обзаводились семьей лишь с 15 —19 лет. У них же встречались слу­чаи, когда в девушках ценилось целемудрие и добрачные отноше­ния находились под запретом, что, видимо, следует ставить в пря­мую связь с формированием здесь моногамной семьи.

Добрачные половые связи с девочками-подростками, как прави­ло, не приводили к деторождению (вероятно, из-за неоформившего­ся еще организма девушек). Но в ряде обществ (например, в Аф­рике), где девушки вступали в брак относительно поздно, напротив, еще до вступления в брак девушка должна была доказать свою спо­собность к деторождению. Девушки начинали рожать, как правило, с 17—19 лет, и репродуктивный период длился до 39—40 лет, а кое-где и дольше. Период наивысшей плодовитости падал на первую по­ловину этого срока, например у яиоама он приходился на возраст 25—34 года. Таким образом, репродуктивный период здесь был на несколько лет дольше, чем у низших охотников и собирателей.

Вместе с тем и здесь встречались бесплодные женщины, коли­чество которых у некоторых собирателей саго, а возможно, и ран­них земледельцев, достигало 5—10%. У яноама бесплодие наблю­далось крайне редко. Браки у наименее развитых из групп были весьма непрочны, однако у развитых земледельцев центральных районов Новой Гвинеи они отличались довольно высокой устойчи­востью. Далеко не все женщины доживали до конца репродуктив­ного периода — у некоторых собирателей саго па Новой Гвинее 21% женщин умирали в возрасте 20—29 лет, у яноама до 40 лет доживало только 25% женщин, но у семаев — 45%-

Мужчины, как и прежде, вступали в первый брак на 5—10 лет позже женщин. Так, если у варао к 19 годам замужем было уже

_______ ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ И ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ПРОЦЕССЫ 449

60% девушек, то среди мужчин этого возраста в браке состояли лишь 17 % • В определенной степени на это влияла аналогичная охотникам и собирателям диспропорция полов. Так, у асмат для возрастов до 20 лет соотношение мужчин и женщин было 158: 100, а после 20 лет — 92: 100. У семаев этот индекс колебался от 120: 100 до 130: 100, а у яноама — от 121: 100 до 157: 100. И здесь эту си­туацию часто объясняют распространением практики убийств ново­рожденных девочек. Однако, как свидетельствуют факты на Новой Гвинее, соотношение мужчин и женщин из года в год колебалось от 75: 100 до 156: 100 в одних и тех же общинах, что говорит о слу­чайных отклонениях, а не о какой-либо преднамеренной практике.

Определенное влияние па демографическую ситуацию оказывало многоженство, составлявшее у папуасов от 5 до 30% браков. Как правило, оно было связано с престижным моментом и наибольшее распространение получало в относительно развитых обществах, где уже начался процесс социального расслоения. Многоженцами были, как правило, наиболее влиятельные мужчины, лидеры, которым бы­ла выгодна многодетность, ибо она обусловливала им поддержку со стороны широкого круга родственников, а тем самым и социальное превосходство. Недавно было установлено, что 76% населения семи поселков племени шаматари у яноама прямо или косвенно проис­ходило от единого мужского предка⁷⁰. В условиях отмеченных по­ловых диспропорций наряду с многодетными лидерами имелось много холостых мужчин, часть из которых была обречена на это пожизненно.