Социально-экономический закон перемены труда и трудовая мобильность

Методологические основы исследования перемены труда изложены в «Капитале» К. Маркса и «Анти-Дюринге» Ф. Энгельса. Там же раскрыто содержание этого закона применительно к различным этапам исторического развития труда. Суть закона заключается в том, что с развитием разделения труда, с возникновением новых видов и сегментов труда и занятости, усложнением экономической системы и динамики протекающих в ней процессов возрастает общественная потребность в перемене труда и всесторонней подвижности работника. В главе 13 первого тома «Капитала» К. Маркс подчеркивает, что перемена труда является «всеобщим законом общественного производства», однако с наибольшей силой данный закон проявился лишь со времени великой промышленной революции, которая разрушила цеховые и сословные ограничения действию закона разделения труда и дала толчок развитию капитализма. Проводя исторический анализ, К. Маркс замечает, что труд ремесленника долгое время был ограничен одной определенной отраслью производства и свободный переход в другую сферу труда был невозможен. Так, в Древнем Египте ремесленникам не разрешалось приниматься за занятие, которыми занимались другие касты. Они должны были владеть исключительно тем ремеслом, которое закон наследственно закреплял за ними. Ремесленник, занимавшийся несколькими ремеслами одновременно, подвергался тяжелым наказаниям.1 Подобная жесткая система разделения занятий в обществе находила свое идейное обоснование. Как считал Платон, от того, что человек занимается несколькими ремеслами, он плохо приспосабливается и к одному занятию: «Ведь каждая вещь производится легче и лучше и в большем количестве, когда человек делает лишь одно дело, соответствующее его склонностям, и в надлежащее время, свободное от всяких других занятий» 2.

Однако этому имелись более веские экономические, а в конечном итоге социально-политические причины. В условиях развивающегося товарно-денежного обмена и торговли оставались еще достаточно прочными традиции натуральнохозяйственной деятельности и общинного образа жизни. Традиционный экономический уклад обеспечивал сохранение сложившегося социально-политического порядка. Местный рынок всегда ограничен, а отдаленные рынки опасны и неустойчивы. Поэтому, чтобы гарантировать средства существования для всех производителей на местном рынке требовалось узко специализировать их занятия, а также ставить экономическую деятельность под контроль общинной организации, что исключало возможность доминирования одних производителей над другими. Именно этими причинами можно объяснить проявившуюся тенденцию дробления ремесла, получавшего все более узкоспециализированный характер.

Так в средневековой Франции портной не имел право чинить старое белье, а «лоскутник» – делать новое. Сундуки изготовлялись одним ремесленным цехом, а замки на них прибивались другим. В Германии каменщик не мог ставить печь, портной – нашивать мех, столяр – вставлять стекла в сделанные им рамы и т.д. 3 В средневековой Англии ремесленники, делавшие луки, не должны были изготовлять к ним стрел, что составляло специальность другого цеха. Специальный цех готовил тетивы для луков. Цех железников добивался воспрещения шорникам и седельникам изготовлять или подновлять удила, уздечки, шоры, стремена. Историки отмечают: «В больших городах средневековья существовало свыше ста торгово-ремесленных специальностей и десятки специализированных базаров. Чем больше был город, тем уже специализация».4 В Париже XIV столетия было 350 цехов, во Франкфурте-на-Майне - до 100, в Вене - до 80, в Лондоне - 60, в Нюрнберге и Любеке - по 50.

Вследствие этих объективных оснований мы не находим принципиальных различий в формах общественной организации аграрного и ремесленного труда будь то в античное время или в средневековье. Цеховое ремесло опиралось на натурально-хозяйственные ограничения товарного производства и обмена. Соответствующие ограничения выражались в скрупулезной и тщательно разработанной системе регламентаций, рассчитанной на максимальное использование локального рынка и местных хозяйственных возможностей. В средневековой Европе новые гильдии ремесленников не могли возникнуть без санкции короля. Король наделял гильдию не только монополией на определенное занятие, но и полицией для обеспечения ее прав, а также для надзора за " правильным" поведением промысла. Часто место в торговых рядах и право заниматься ремеслом или торговлей получались мастером от сеньора в качестве наследственного феода и ремесло передавалось по наследству.

Гильдии выполняли не только хозяйственно-экономические, но и социальные функции. Цеховая корпорация участвовала в охране города и в случае войны выступала как отдельное боевое подразделение. Она также занималась организацией взаимопомощи, обеспечивавшей поддержку нуждавшимся мастерам и их семьям в случае болезни или смерти кормильца.

Между отдельными цехами развита была тщательная специализация по родам изделий, но при этом никакого разделения труда между ними в большинстве случаев не существовало. Применительно к цеховой организации ремесленничества о разделении труда можно в полной мере говорить лишь по отношению к отдельной мастерской. Как организованная форма производственных отношений разделение труда в этот исторический период еще не вышло за рамки цеха, или общинного коллектива, что соответственно ограничивало возможности перемены труда. Хотя цеховые ограничения на перемену труда и давали возможность в течение поколений накапливать мастерство и совершенствовать умения работника, тем не менее, они ограничивали его реализацию как личности в социальном и экономическом смысле, то есть как субъекта самостоятельно принимающего решения по поводу целей и способов применения своих трудовых способностей. Призванные гарантировать средства существования для всех ремесленников и сохранить цеховую организацию в целом, эти ограничения одновременно действовали против предпринимательства, а значит, укрепляли унитарный тип экономики и, в конечном итоге, сохраняли существующую социальную организацию общества.

Закрепленность за определенным занятием определяла и территориальную оседлость населения. Крестьянин был прикреплен хозяйством, ремесленник – своим цехом и мастерской, а мануфактурный рабочий долгое время оставался привязанным к мануфактуре. Подобная стационарная система разделения труда, основанная на ограничении трудовой мобильности сдерживала развитие производителя как экономического субъекта, поскольку первостепенным условием его формирования в качестве такового является свобода приложения своего труда, а свобода всегда подразумевает возможность выбора из ряда альтернатив.

Верховенству требований жесткого разделения занятий и специализации отвечала и техническая политика цехового ремесла. Определяющим принципом ремесленного производства было отнюдь не сокращение затрат времени на изготовление единицы продукции, а достижение совершенства продукта, соответствующее принятому образцу. Цеховым корпорациям важно было не повышение общего уровня техники своего ремесла, а поддержание традиционных технических норм, выдержавших испытание временем, требовавших индивидуальной выучки и сноровки. Требование соблюдения технических норм было настолько жестким, что всякое техническое нововведение приравнивалось к фальсификации готовой продукции и преследовалось по тем же основаниям, что и фальсификация. Характерно, что вплоть до XVIII века технологии отдельных ремесел хранились в тайне и секреты передавались от мастера к подмастерью, оставаясь достоянием цеха.

Как отмечает М. Вебер в книге «Хозяйство и общество», коммуны в средневековой Европе, гильдии и касты в Китае и Индии строго ограничивали число учеников и подмастерьев у мастера, а также их функции и приемы работы. Переманивание подмастерьев, увеличивавшее хозяйственные возможности одних мастеров за счет других, подрывало устои цеховой организации, и потому преследовалось. Поэтому мастерам запрещалось брать учеников сверх определенной нормы (обычно не больше 1-2 учеников). Однако число учеников мастера не ограничивалось, если они являлись его детьми. Также ограничивалась деятельность подмастерьев по самостоятельному производству тех или иных товаров. Маркс отмечает, что в Англии laws of apprenticeship (законы об ученичестве) с их обязательным семилетним сроком обучения, ограничивающие самостоятельность работников, сохраняют полную силу до конца мануфактурного периода и они отбрасываются лишь крупной промышленностью.1

Рациональная основа таких правил, ставших традицией, заключалась в том, чтобы товаропроизводители не гнались за прибылью и не перенасыщали рынок продуктами ремесла, а поддерживали высокое качество товаров и тем самым сохраняли свою твердую позицию на рынке (авторитет производителя). Кроме того, четкое разделение сфер влияния на рынке между ремесленниками исключало конкуренцию и позволяло не вытеснять других производителей, давая возможность и им в разумных пределах сбывать свою продукцию. Очевидно, что при акценте на качестве, а не на количестве продукта, такие правила признавались разумными. 2 Подчинение им являлось, хотя и не всегда, но добровольным, потому что подобные правила были выгодны всем и исключали экономические конфликты.

Цеховое и муниципальное (городское) законодательство шло по пути разработки жестких мер, направленных на ограничение конкуренции между производителями. Политика таксификации цен предусматривала все возможности, чтобы исключить «игру цен» и необходимо связанные с нею издержки, когда выигрыш одного продавца оборачивается проигрышем другого. Цеховые уставы грозили конфискацией товаров тем, кто будет продавать свою продукцию по ценам, ниже установленных или их превышающим. Цеховое законодательство запрещало также покупку сырья и продовольствия по ценам, расходящимся с установленной таксой. Накоплению богатства в его денежной форме ставились различного рода препоны. Цеховым строем воспрещалось и намеренно устранялось всякое торговое посредничество, покупка товаров и перепродажа их с барышом. Также воспрещался ввоз иногородних изделий. Посредничество купца разрешалось лишь в торговле " заморскими продуктами". Указанные меры были направлены на выравнивание доходов цеховых мастеров, на увековечивание мелкой собственности и по сути носили антикапиталистический характер. Цеховой мастер, имея работников (подмастерьев), присваивал прибавочную стоимость, но не являлся еще настоящим капиталистом. Подмастерье производил прибавочную стоимость, но не являлся еще настоящим наемным рабочим. Он еще распоряжался средствами производства и имел возможность сам когда-нибудь сделаться мастером. Однако по мере укрепления позиций торговли и роста роли меновой стоимости конкуренция между ремесленниками неизбежно возрастала, что неизбежно вело к их дифференциации. Вопреки цеховым уставам отдельные ремесленники старались расширять свое производство, между мастерами развивалось имущественное и социальное неравенство. Владельцы крупных мастерских начали давать работу более бедным мастерам, снабжали их сырьем или полуфабрикатами и получали готовые изделия. Из среды прежде единой общины ремесленников или торговцев выделилась зажиточная цеховая верхушка, эксплуатировавшая мелких мастеров. Расслоение внутри цехового ремесла выражалось также в разделении цехов на более сильные, богатые (" старшие", или " большие") и более бедные (" младшие" и " малые") цехи, причем члены младших цехов постепенно утрачивали свою экономическую и правовую самостоятельность и фактически превращались в наемных рабочих. Тем самым примерно с XV в. в Европе цеха трансформируются в полукапиталистическую форму товарного производства. «Главой новейшей мастерской сделался купец, а не старый цеховой мастер»1.

В условиях простого товарного производства исходный пункт таков: продукт принадлежит производителю, и «последний, обменивая эквива­лент на эквивалент, может обогащаться лишь за счет собственного труда»2. Существование собственности, которая возникает из личного труда производителя, означает, что он является свободным соб­ственником своих, им самим применяемых условий труда. Как кресть­янин он обладает полем, которое возделывает, как ремесленник инстру­ментом, которым владеет. Его продукт является продуктом обособлен­ного труда, который он выполняет вполне самостоятельно. Но эта обособ­ленность труда мелкого собственника имеет оборотную сторону: каждый производит на свой страх и риск. Лишь через обмен продукта труда частного производителя на деньги происходит признание его труда в ка­честве общественно-необходимого. Но в таком случае труд выступает уже не как процесс производства определенного продукта (конкретный хозяйственный труд), а как процесс «делания» денег – экономический труд. Процветание мелкого товаропроизводителя, его благополучие или разорение целиком зависят от стихии рынка, от соотношения внешних сил, которые складываются за его спиной и не подвластны его воле. Превратности рынка изменяют распределение уже наличествующих стоимостей. В качестве труженика непосредственный производитель хочет за продукты своего труда получить в обмен столько труда, сколько он в них вложил. Однако эта интенция оказы­вается совершенно невыполнимой, как только произведенный им про­дукт поступает на рынок. Все дело в том, что одинаковые по своей потре­бительной стоимости продукты создаются при неодинаковых производ­ственных условиях, а как только продукт попадает на рынок, он утра­чивает характер продукта, произведенного обособленным трудом, и (по­мимо воли производителя) приобретает характер продукта, попавшего в сферу обращения, где его эквивалент — это всегда общественно-усредненная затрата труда, произведенная в той или другой отрасли общественного производства. Сама форма обращения та­кова, что уже на этой основе под покровом обмена эквивалента на эквивалент может происходить перетекание части прибавочного труда от одного товаропроизводителя к другому, или в денежной форме стоимости из кармана собственника разоряющегося в карман собственни­ка, обогащающегося чужим трудом. Социально-экономическая природа стоимостного отношения такова, что форма меновой стоимости уже в потенции позволяет накапливать собственность, добытую не своим, а чужим трудом, позволяет наращивать собственность, добытую присвоением чужого труда. Как только торгов­ля продуктами обособляется от производства, она следует своим собственным законам, которые «переворачивают» первичное отношение производителя к продукту своего труда.

Таким образом, рецепт удержания хозяйственной и общественнойвласти в узком круге военно-политической элиты достаточно прост. Для этого, прежде всего, нужно не допускать экономической свободы в использовании механизма товарно-денежного обменаи конкуренции товаропроизводителей, что имманетно порождает дифференциацию экономических субъектов и рост влияния новых социально-экономических групп.

Итак, лишь в условиях простого товарного производства обмен меновыми стои­мостями представляет основу экономического равенства производителей. Но очень скоро этот исходный пункт собственным движением пе­реходит в свою прямую противоположность. Вот почему тот же К. Маркс отмечал: пожелание, чтобы меновая стоимость из формы товара и денег не развивалась в форму капитала или чтобы труд, производящий мено­вую стоимость, не развивался в наемный труд, «столь же благонаме­ренно, сколь и глупо». У собственности, основанной на личном труде производителя, в тех исторических условиях и уровне производительных сил не доставало способности к самогенерирующемуся росту, и потому в условиях возрастающей рыночной конкуренции и протекционизма власти крупным собственникам она не имела перспективы. С появлением капиталистического уклада хозяйства полностью набирает силу закон стоимости с его требо­ваниями «усреднения» индивидуальных затрат, скрытого перераспреде­ления рабочего времени между производителями одной и той же отрасли хозяйства, межотраслевых переливов труда и прочими отношениями, имеющими объективный характер.

Капитализм возникает там, где появляется субъект труда, лишенный собственности (т.е. «овеществленной» в средствах производства стоимости как основы воспроизводства его существования), и собственник, не способный самостоятельно «оживлять» эту стоимость. При этом субъект труда никаким иным способом не должен быть прикреплен к этим средствам производства, а лишь самим фактом экономической зависимости и взаимозависимости участников производства. Однако само по себе наличие товарного рынка и накопленного в частных руках имущества и денежного капитала не приводит в действие новый механизм развития, превращающий труд в экономический фактор, который свободно продается и покупается на рынке.

Наемные рабочие, которые производили прибавочную стоимость, существовали еще в докапиталистические времена. Это явление имело место и в цеховом ремесле. Но число рабочих, которых занимал средневековый мастер было невелико. Соответственно этому и масса достававшейся ему прибавочной стоимости была незначительна. Обыкновенно ее не хватало, чтобы обеспечить ему достаточный доход, и он должен был лично принимать участие в работе. Мелкий мастер – не наемный рабочий и не капиталист, а нечто среднее между тем и другим, переходная форма экономического субъекта. Чтобы стать капиталистом, он должен нанимать столько рабочих, чтобы масса производимой им прибавочной стоимости не только обеспечивала ему приличествующий его социальному положению достаток, но и позволяла постоянно увеличивать его капитал. При капиталистическом способе производства наращивание капитала для капиталиста является необходимостью. Владелец денежного капитала, чтобы стать промышленным капиталистом должен иметь не только достаточный денежный запас, чтобы закупать достаточное количество рабочей силы и средств производства, но должен быть также свободен от всяких препятствий, мешающих увеличивать число рабочих до необходимых размеров.

Средневековый цеховой строй мешал превращению мастера в капиталиста, ограничивая число рабочих (подмастерьев), которых имел право держать мастер. На первых двух стадиях развития промышленного производства – простая кооперация и мануфактура – также еще не сложились факторы, нарушающие оседлость и замкнутость непосредственного производителя. Маркс указывает: «мануфактура не была в состоянии ни охватить общественное производство во всем его объеме, ни преобразовать его до самого корня. Она выделялась как архитектурное украшение на экономическом здании, широким основанием которого было городское ремесло и сельские побочные промыслы». 1Лишь машины устраняют ремесленный тип труда как принцип общественного производства. «Этим, с одной стороны, устраняется техническая основа пожизненного прикрепления рабочего к данной частичной функции. С другой стороны, падают те преграды, которые этот принцип еще ставил господству капитала». 2 Лишь с началом промышленной революции под воздействием революционных изменений в техническом базисе производства возникла объективная необходимость непрерывного перелива капиталов и рабочей силы из одной отрасли промышленного производства в другие. Хотя институт наемного труда возник задолго до этого. Развитие естественных наук и расширение прикладного их применения, возникновение новых видов производства и разновидностей труда потребовало все возрастающей мобильности труда. Сама природа крупной промышленности, замечает Маркс, обусловливает перемену труда, движение функций, всестороннюю подвижность рабочего. 3 И этот процесс, постоянно возобновляется. «Повышение уровня цивилизации, являющееся непременным следствием всяких усовершенствований в промышленности, создает новые потребности, новые отрасли производства, а это опять-таки вызывает новые усовершенствования». 4 Противоречие между уровнем общественных потребностей и невозможностью их удовлетворения прежними средствами производства толкает машинное производство к развитию. Однако новый уровень производства требует подготовленной рабочей силы. С одной стороны, растет потребность в работниках, которые могут быстро освоить технические новшества, с другой стороны растет «резервная армия труда», поскольку усовершенствованные машинные средства позволяют совмещать простые рабочие функции, повсеместно заменяя «частичного работника». Невостребованная рабочая сила с ограниченными, узкоспециализированными, «частичными» функциями вытесняется и становится резервной, незанятой и незакрепленной. Таким образом, изменения в техническом базисе производства, особенно в периоды технологических переворотов приводят к вынужденной мобильности работников и росту подвижности населения. Стихийное осуществление закона перемены труда приводит к негативным социальным последствиям. Революционизирующий характер промышленного развития вступает в противоречие с капиталистическим разделением труда, которое стремится сохранить «частичного рабочего» как «простого носителя известной частичной общественной функции», т.е. ограничить его функцией простого исполнительского труда, подчиненного изменяющимся потребностям капитала. 2 Данное противоречие «уничтожает всякий покой, устойчивость, обеспеченность жизненного положения рабочего, постоянно угрожает вместе с средствами труда выбить у него из рук и жизненные средства и вместе с его частичной функцией сделать излишним его самого». 3

Крупная промышленность, приходит к выводу К. Маркс, «своими катастрофами делает вопросом жизни и смерти признание перемены труда, а потому и возможно большей многосторонности рабочих, всеобщим законом общественного производства, к нормальному осуществлению которого должны быть приспособлены отношения». 4

Осуществление закона перемены труда, предъявляя новые требования к работнику, подразумевает, во-первых, готовность работника к перемене труда и, во-вторых, новое качество профессиональной подготовки к труду. Данные характеристики работника получили выражение в понятии «мобильность рабочей силы» как потенциальной способности и готовности работника к перемене труда. Всесторонняя подвижность рабочего, как в плане перемены рабочих функций, так и в плане профессионального движения (внутри и вне границ данной профессии) фиксируется понятием «трудовая мобильность». Трудовая мобильность и мобильность рабочей силы – две стороны закона перемены труда, которые взаимообусловливают друг друга. Работник с универсальной подготовкой успешнее адаптируется к рынку труда, а значит, в экономическом смысле менее зависим от конкретного работодателя, нежели работник с узкоспециальной подготовкой. А раз это так, то в определенной мере у работника появляется возможность на равных вступать в стоимостные отношения с работодателем. Тем не менее, решение социально-экономических проблем, порождаемых законом перемены труда, на деле имеет существенно иное основание, нежели простое снятие ограничений профессионального движения и формирование мобильной рабочей силы. В основе лежит фундаментальное экономическое противоречие, составляющее источник существования капиталистической системы.

 

Социологические исследования убедительно показывают, что трудовая мобильность находится в тесной связи с социальной мобильностью и социальной динамикой. Социальное положение индивида в современном обществе во многом, если не в главном продолжает определяться его местом в общественной организации труда и характером выполняемого труда (см. соц.-проф. структура). Трудовая мобильность выступает основой социальной мобильности, формируя ее механизм и характер. В основе указанного механизма лежит процесс общественного разделения труда, законы перемены труда, воспроизводства рабочей силы, возвышения человеческих потребностей посредством распредмечивания и освоения субъектами труда (индивидом) форм социальной организации труда, норм и ценностей. Характер и содержание общественного разделения труда оказывает определяющее воздействие на процессы трудовой мобильности, порождая многообразие трудовых позиций и обусловливая необходимость перемены труда.

 

Система разделения труда - это не только «поле» для перемещения по различным трудовым позициям, но и определенные препятствия между ними, «социальные барьеры», которые необходимо преодолеть субъекту. Если рассмотреть эту особенность социальной дифференциации труда в историческом срезе то обнаруживается, что система разделения труда по мере становления капитализма претерпевает существенные изменения. На смену постепенно разрушаемых им патриархальных, кастовых, сословных, цеховых ограничений капитализм порождает новые формы ограничения трудовой мобильности – собственно экономические. Таким образом, можно констатировать осуществление двух разнонаправленных процессов: в сфере конкретного труда снимаются веками созданные ограничения, возникает свобода перемещения и выбора занятий в сфере профессионального труда; в сфере же абстрактного труда, наоборот неадекватный обмен стоимостями (который становится определяющим для капитализма), закрепляя неравные стоимостные позиции, сооружает новое препятствие для мобильности работника. Проблема «парвеню» возникает там, где ее раньше не было - между самими участниками производства, формируя новое членение - между рабочим и капиталистом.1

Капитализм не мог бы возникнуть и иметь огромные исторические преимущества, если бы не реализовал колоссальные возможности для трудовой мобильности в сфере конкретного труда, совершив революцию в организационных формах разделения труда как способах развития производительных сил. Ведь только мобильная рабочая сила может быть адекватна гибкому машинизированному и автоматизированному производству, способному тонко реагировать на запросы потребителей. Однако неадекватное стоимостное отношение как форма существования абстрактного труда порождает в качестве существенного для данной ступени развития общества такое разделение экономического труда, в процессе которого создается противоречие между виртуальным трудом и трудом реальным, между трудом, создающим прибавочную стоимость, и предпринимательской деятельностью, присваивающей эту стоимость. Данное противоречие развивается в антагонизм между субъектами, занимающими противостоящие стоимостные позиции, т.е. субъектами преимущественно созидающими прибавочную стоимость и преимущественно присваивающими эту стоимость. Отсюда, в качестве существенной формы трудовой мобильности снимающей противоречие капиталистического экономического труда должно рассматриваться движение, сопровождаемое экономической мобильностью субъектов труда в направлении все большей адекватности их стоимостных позиций. Конкретными формами осуществления такой экономической мобильности в пространстве стоимостных позиций могут служить не только карьерный рост, но и различные способы приобщения работников к производственной собственности через акционирование и участие в управлении, формы участия в прибыли и капитале. Однако с точки зрения марксизма указанные формы являются паллиативными, принципиально не разрешающими основное противоречие капитализма, заключающееся в стоимостной неэквивалентности виртуального и реального труда.

Согласно марксистскому подходу, речь должна идти о необходимости сознательного планомерного регулирования процессов перемены труда со стороны общества (читай государства), при одновременном устранении факторов дифференциации субъектов в сфере абстрактного труда.

Представители экономического либерализма, напротив, отвергают какое-либо прямое вмешательство государства в экономический механизм, в том числе государственное регулирование занятости и трудовой мобильности. Обосновывается это тем, что конкурентная экономическая система требуя от каждого субъекта постоянного подтверждения адекватности его трудовых усилий рыночным условиям, способности к ним адаптироваться, и одновременно предоставляя ему простор для предпринимательской инициативы, тем самым естественным образом обеспечивает движение субъектов к адекватным стоимостным позициям. Как указывает один из современных лидеров экономического либерализма Ф. Хайек, суть рыночной экономики вовсе не в том, чтобы стимулировать людей трудиться, а как раз в том, чтобы регулировать сферу приложения их трудовых усилий. В условиях постоянно меняющейся рыночной конъюнктуры даже простое поддержание определенного уровня благосостояния общества требует непрерывной смены деятельности определенной части его членов. Поэтому любая «политика доходов», реализуемая государством в отношении экономических групп субъектов с этой точки зрения скорее препятствует, чем содействует адаптации экономической системы к изменяющимся условиям, поскольку нарушает механизм стоимостной координации субъектов. Прежде всего, политика доходов как инструмент уравнивающего перераспределения ослабляет стимулы к экономической мобильности. В равной мере государство не должно вмешиваться в структуру и содержание взаимодействий экономических субъектов. Оно призвано создавать лишь необходимые условия функционирования рыночной системы и давать ей институциональное оформление, т.е. поддерживать такие институты как право, финансы, обеспечивать свободный обмен информацией и т.п. Иными словами создавать те общие правила, в рамках которых на рыночном поле будут свободно конкурировать экономические субъекты.1 Государство как защитник интересов общества в данной системе отношений должно гарантировать лишь право выбора занятий, но не саму занятость.

Западная либеральная экономическая доктрина и общественное мнение изо всех сил пытались и пытаются доказать и формировать веру в наличие реальных возможностей подобной мобильности для каждого члена капиталистического общества. Но, если действительно отдельные и даже многие индивиды могут совершать мобильность на вершины богатства и власти, принципиально это дела не меняет, так как сущность капиталистического общества при этом остается неизменной. Проблема трудовой и главным образом экономической мобильности может быть решена лишь по мере выработки (и притом постепенной) адекватной формы стоимостных отношений (в основе которой сбалансированность процессов создания и присвоения стоимости, эквивалентность стоимостного отношения), и постепенной ликвидации двух антагонистических позиций в системе труда и общественного производства. Речь не идет о «революционном» разрушении самой системы стоимостных отношений, опыт которого имеет наша страна. Это привело лишь к цивилизационному отставанию в развитии форм организации экономической жизни. Суть в том, что экономические (стоимостные) противоречия должны быть сняты экономическими же методами. Именно в этом смысле наиболее важной (определяющей) формой трудовой мобильности в социальных системах базирующихся на стоимостных отношениях, являются такие перемены трудовых позиций, которые сопровождаются изменением самого характера стоимостных отношений, и, прежде всего, по линии их приближения к адекватности.

К. Маркс выступал за устранение именно такой системы общественного разделения труда, суть которой воплощена в неадекватных стоимостных отношениях участников процесса производства, а не за ликвидацию разделения труда как такового. Он выдвигал социализм как альтернативную социальную форму общественной организации, при которой субъекты находятся в равном отношении к общественной собственности. Социализм возникает там, где в роли субъекта труда и, одновременно собственника как совладельца интегрированной производительной силы общества выступает объединение ассоциированных производителей. Стоимостные отношения существуют здесь не между индивидами, а между коллективными производителями, причем отношения адекватные. Стоимостных же отношений между индивидами, входящими в ассоциацию производителей, не существует. Соответственно, главной формой трудовой мобильности здесь выступает та форма, которая способствует образованию этих ассоциаций. Однако Маркс в силу недостаточной исторической практики не смог дать приемлемого решения проблемы, заключающейся в противоречии между усиливающимся общественным характером производства и индивидуализирующимся характером потребления.

Итак, принцип двойственности труда дает возможность вычленить в разделении труда взаимосвязанные стороны и проследить их диалектику на различных стадиях развития труда и общества. Это не может не иметь отношения к перемене труда итрудовой мобильности. Данный способ исследования дает возможность логически воспроизвести и уяснить диалектику трудовой мобильности. По мере зрелости капиталистического производства его технический базис порождает процессы дифференциации и интеграции в сфере конкретного труда, требующие принципиально новых форм мобильности, описанных К. Марксом при помощи таких понятий как перемена труда, подвижность функций и т.п., побуждающие общество искать новые формы взаимоотношений между субъектами в сфере абстрактного труда. Но при этом марксизм отрицает саморегулирование капиталистической системы на основе мобильности субъектов труда из трудовой позиции в сфере непосредственного производства на позиции владения средствами производства и присвоения прибавочной стоимости, утверждая тезис, что на данной ступени развития общества подобного рода мобильность не может выступать как необходимое, сущностное, закономерное явление. Однако практика существования и развития корпоративных форм собственности, трансформация капитала в интегрированную общественную силу опровергает данное утверждение.