Разгул столыпинской реакции

...Главными средствами оставались обыски, аресты, высылки, ссылка, тюрьма и казни; арсенал обогатился лишь военно-полевой юстицией, положившей как бы несмываемый штемпель на кабинет П. Столыпина.

Обыски принимали всероссийские размеры... Крамолу искали в железнодорожных поездах, в церквах, в городских и земских, даже в психиатрических больницах, в окружных судах (обыск радомского окр. суда), в высших, средних и начальных школах; чинам полиции, встречаемым нередко пальбой, помогали кое-где союзники и даже члены партии «правового порядка»; производились облавы на целые дома и кварталы (Варшава), и решительно никто не был застрахован от непрошеных гостей в синих и черных мундирах и штатских платьях; даже на улицах, при выходах с собраний, публика рисковала быть обысканной... К арестным домам и тюрьмам тянулись по ночам вереницы экипажей и пеших групп со всех концов города, а на провинциальных проселках неумолчно звенели бубенцы подвод с теми же пассажирами... Арестовывали сразу помногу: в Вильне – сходку в 92 человека, в Тифлисе сотнями, в Лодзи тысячами; брали на дому и при случайных визитах в охранные отделения...

Высылки после роспуска Думы также были усилены. Высылались здоровые и больные, старцы и подростки, – система действовала с бесстрастностью, не оставлявшей желать лучшего, заползая все дальше, и мы встречаем, наконец, приговор суда к ссылке за рассылку кандидатских списков во время предвыборной агитации (приговор по делу Моравского в Лохвицах). Гражданская свобода неукоснительно вводилась в «закономерное русло», обещанное правит. По берегу этого русла высились все те же красные тюремные стены, и за ними скрывалась все та же многоактная драма, такая тихая и тяжелая.

Несмотря на новые ассигновки и приспособления под места заключения казарм и полицейских участков, места не хватало, персонала также... Суровые правила о содержании арестантов сменялись еще более суровыми, а беспорядки карались с жестокостью, не укладывавшеюся ни в какие рамки и переходившею нередко в систематические истязания... Корень зла лежит далеко вне тюремных стен. Но и здесь убивают сидящих на окнах и наводящих осколком стекла «зайчика» на часового, убивают за ослушание приказа слезть, за брань, убивают мужчин и женщин (Семенова и др.). убивают с полным хладнокровием, как каких-нибудь сов (дело Тарасова). Последумский период принес более двадцати случаев убийства арестантов. Это снаружи.

А внутри бьют и истязают за те же проступки, а иногда пытают и убивают безо всякой причины, как в астраханской, напр., тюрьме... В заявлении 20 крестьян Тамбовской губ. говорится о пытках и истязаниях, которыми подвергаются в козловской тюрьме; их избивали нагайками и железными прутьями до потери сознания, после чего обливали водой и снова били. В петербургской одиночной тюрьме были избиты в камерах арестанты за жалобу на надзирателя Орлова. В харьковской тюрьме на шумевших арестантов надели горячечные рубашки и били кулаками и каблуками до крови; избито около 25 человек. Из вятской пришлось избитых свезти в больницу, один помешался. В севастопольской все окна заколочены, за малейшие протесты секут розгами. В акатуйской бьют политических; при переодевании 15 ссыльных в арестантское платье били прикладами по приказу нач. тюрьмы Бородулина; потом он ввел в тюрьму 60 солдат, приказав снова бить; пол был залит кровью, били потерявших уже сознание; 13 человек избиты основательно, двоих стащили за ноги и сбросили с крыльца на камни. Бородулин просил разрешения нач. каторги Метуса пороть политических розгами. Нач. льговской тюрьмы совершает насилие над 16-летней политической заключенной. Были известия о пытках в Одессе, Кременчуге, Пинске, Тамбове, Казани, Вятке, но все превзошли Рига и Астрахань, В Риге 16 чел., из коих 10 было расстреляно, а трое сослано в каторгу, подвергались до суда пыткам; били плетьми, посыпали рубцы солью, покрывали тряпками и снова били. Потом топтали ногами (за недачу показаний). Вырывали волосы из головы и бороды, выбивали зубы. Тушили о тело папиросы и сигары. За два-три дня до истязаний переставали давать хлеб и воду, а кормили исключительно селедкой и селедочным рассолом. По официальным данным, за период 1906–1908 года было 126 случаев самоубийств и покушений на них... Понятно, что и случаи беспорядков, возмущений в тюрьмах также стали учащаться, равно как и побеги; появляется в них и динамит, как пособие побегу или орудие мщения начальству...

К 1909 году сыпной и другие виды тифа сделались постоянными гостями русских тюрем, вместе с пауками и мокрицами; в небольшой, сравнительно, калужской тюрьме число тифозных достигло одно время почти сотни; большая часть конвоя и надзирателей переболела и перемерла; больные долеживали в камерах до потери сознания, после чего их везли вповалку в земскую больницу; случалось даже, что вместо конвойных вели лошадей арестанты же, так как конвойные хворали. В кандалах умирали они, в кандалах и хоронили сначала, потом стали сбивать с мертвых... Но, очевидно, крутая лестница репрессии не позволяет остановиться на полдороге вниз, и скоро вступаем мы в полосу казней и расстрелов, последнюю, по-видимому, ступень, возле которой растет постепенно груда человеческих тел с высунутыми языками и остеклевшими глазами, вышедшими из орбит, – настоящая пирамида в честь нового русского строя...

Расстрелы массовые производились по-прежнему, преимущественно в Балтийском крае, на Кавказе и Царстве Польском, где брожение питалось не прекращающимся военным положением; внутри страны число расстрелов было несколько меньше, но зато военные суды действовали почти беспрерывно и персонал их был завален работой сверх всякой меры... все чаще доходят до нас вести о невинно казненных и главный недостаток института казней – непоправимость ошибки, – освещается обширным материалом из русской практики. Так, повешенные 19 янв. 1907 г. в Одессе четыре человека, выбежавшие, вместе с другими жильцами, из обстреливаемого полицией дома, ничего общего с анархистами не имели; мать двоих из них сошла с ума и пыталась лишить себя жизни. В Риге расстреляны 15 нояб. 1907 г. два человека, на приговор к смерти которых был подан протест прокурором, так как они были невинны... На суде разыгрывались настоящие трагедии: рыдали защитники, посторонние люди; с притерпевшимися политическими адвокатами делались обмороки; приговоры объявлялись под нечеловеческий, дикий вой осужденных, и приходилось вводить усиленный конвой для успокоения...

В нескончаемой веренице висельников утомленное внимание лишь изредка останавливается на отдельных лицах; вот Матюшенко, руководитель бунта на «Потемкине», вернулся из Парижа, тоскуя по родине, и попался немедленно; вот Мартянкин, над просьбой которого о помиловании плакали закоренелые злодеи в подвале московской таганской тюрьмы; вот Качоровский помилован на пути к виселице, причем телеграмма из Петергофа приходит час спустя после телеграммы гл. воен. прокурора Павлова о приведении приговора в исполнение.

Депутат парламента пишет из тюрьмы, являющейся как бы следующей после Думы страницей жизни современного народного представителя, что перед его окном вешают людей и бьют их перед этим; трех студентов в Москве вешают в один час. К началу 1908 года дело представлялось приблизительно в следующем виде: комплект тюремных мест был покрыт вдвое, достигнув впоследствии 200.000 человек. Число высланных равнялось 74–75.000, из них политических 88%, причем сюда не вошли ни следовавшие по этапам за время составления сведений (м. вн. дел), ни ожидавшие высылки по тюрьмам. Из этого числа около 40.000 было в бегах по указанным раньше причинам. Бывали отдельные месяцы, когда из одного Петербурга высылалось по 4.000 душ (1907 г.). В 1907 году по приговорам судов было больше предыдущего сослано на 35%, а в административном порядке на 68%. Наибольшее число высланных падает на губернии: Астраханскую, Архангельскую, Вологодскую и Тобольскую. Затем идут Нарымский и Туруханский края, Обдорск, Березов и др. Третье место занимают поволжские губернии, а затем внутренние, куда ссылаются преимущественно в административном порядке рабочие и интеллигенты... За 1906 и 1907 гг. приговорено к смертной казни 2.717 ч., казнено 1.780, в том числе военно-полевыми приговорено и казнено 144. К каторге приговорено 3.873, к пожизненной ссылке 502 человека. К заключению в тюрьму и аресту присуждено 5.751 ч., в арестантские отделения 2.586, в дисциплинарные батальоны 1.538 ч., в крепость 1.307 человек... Всего за два года приговорено 18.274 человека, в среднем более 25 человек в день. За следующие полтора года все эти цифры значительно возросли. Печальная эпоха для сильных духом, трагическая для безвольных.

Обнинский В. Новый строй. Ч. 2.Реакция. М., 1909,.с. 204-214. Цит. по: Нагаев А.С.., С. 25–29.

№ 6.