Октября 1908 г

Трудно, гг., деревенскому мужику говорить с такой трибуны. Но та великая обязанность, которая возложена на меня народом, заставляет меня говорить. Государственная дума в настоящий момент приступила к постройке того здания, о котором мы много здесь слышали, начиная с декларации председателя Совета министров. Но, к великой печали бедного голодного крестьянства, материал, который кладется в фундамент этого здания, очень плох, и никто не может поручиться за прочность этого здания. Крестьянство ждало от Государственной думы не закона 9 ноября, не того закона, который делит между нами ту землю, которой у нас нет, крестьянство ждало от Государственной думы того закона, на основании которого увеличился бы сначала загон, а потом уже начинали делить (Рукоплескания слева), а того закона, основные положения которого внесены в Государственную думу за подписью 47 крестьян 20 февраля, и до сих пор еще не получили никакого движения (Рукоплескания слева). Обсуждаемый в настоящий момент закон 9 ноября не уменьшит голодовки, а, напротив, увеличит, потому что он даст одним право увеличить свое хозяйство, прикупить землю, а другим даст только право продать, но ни в каком случае ее не купить; как это будет, я вам объясню после. Нам говорят: выкупные платежи кончились, земля теперь уже ваша, вы ее хозяева, вы что хотите с ней, то и делайте. И вот, гг., так ли это на самом деле? Нет, это совсем не так: ее хозяевами являются земские начальники. Это люди, присланные издалека, зачастую ничего не знающие о крестьянской жизни. Вот эти-то господа и являются хозяевами той земли, за которую мы платили в течение 47 лет. Эти-то власть имущие и устраивают переделы и выходы из общины, а настоящий хозяин этой земли связан усиленными охранами, он не имеет права ничего говорить, как бы законно, как бы справедливо оно ни было. Он не имеет права ничего читать, кроме того, что пришлют в волостное правление бесплатно, а вы знаете, что присылают бесплатно у нас (Голос слева: «Сельский вестник»; рукоплескания слева; шум справа). И вот на сходах при обсуждении вопроса о дележе этой земли, если кто-нибудь найдется из крестьян, который осмелится сказать земскому начальнику, что предлагаемый способ разделения земли не подходит, потому что земля у нас неоднородная, то такие смельчаки зачастую, на основании усиленных и чрезвычайных охран, отправляются в тюрьму или за пределы губернии (Рукоплескания слева; голоса справа: «правильно»). Это, гг., так у нас живут вольные – граждане, как вы слышали, здесь говорят. И вот, я спрашиваю, можно ли таким порядком делить землю и можно ли такой порядок назвать законным и справедливым? (Рукоплескания слева). Нет, это нельзя признать законным, и я уверен, что народ этого никогда не одобрит. Гг., я не могу не оказать, что мне случайно пришлось услышать вчера в здании этого дворца. Я слышал, как говорили, что закон 9 ноября надо обязательно провести, потому что он уже два года существует на местах, и если мы его не пропустим, то Дума будет распущена (Рукоплескания слева; шум и возгласы справа: «Ого!»)... 16 сентября 1907 г. Ставропольская землеустроительная комиссия постановила, что землю может купить только тот, кто имеет рабочий скот и кто имеет инвентарь. И вот, гг., здесь в этом здании больше половины помещиков, больше половины тех людей, что держат тех, которым землеустроительная комиссия отказывает в праве купить землю. Гг., мы знаем, что эти люди служат за 60–70 руб. в год; на эти деньги они обязаны содержать семью, иметь жилище, иметь хлеб, иметь одежду. Может ли быть у них остаток для того, чтобы купить на него рабочий скот и инвентарь? Кроме того, разве скот разводят на крыше, что ли? Его нужно разводить на земле: сначала дайте землю, тогда мы купим скот (Рукоплескания слева). И вот, гг., может ли когда-нибудь этот несчастный труженик рассчитывать, что наступит тот день, когда он будет пахать свою полосу? Нет, гг., он вечно обречен быть помещичьим рабочим, он вечно будет спину ломать на людей, а хозяин за его спиной будет считать себя, что он культурный человек, культурный только чужими руками (Рукоплескания слева). И вот, гг., здесь мы еще слышали о великой пользе и процветании культуры от хуторской жизни. Я не опровергаю этого, но я просил бы разрешить мне познакомить Государственную думу с той местностью, в которой вот уже третий год, как меня поселили. Это – местность Трухменских кочевых инородцев, Прасковейского уезда, Ставропольской губернии; эта местность поперек считается 70 верст, а вдоль, пожалуй, верст 300. Нигде там не увидите ручейка, нигде не увидите зеленой веточки, – ничего нет, что – совершенно безводная местность... И вот, если мы в стенах Таврического дворца напишем такой закон, чтобы выйти на хуторское пользование, то, я говорю, можно ли будет применить его в таких местах, как у нас? На обязанности народного представительства лежит писать законы так, чтобы приноравливать их к жизни, и ни в коем случае никто не должен дать свой голос за такой закон, к которому нужно подгонять жизнь штыками и нагайками (Рукоплескания слева). Даже не только тот, кого народ выбирал, но и тот, кто сам себя выбрал, и тот не должен давать за него свой голос (Рукоплескания слева).

Государственная дума. Стенографические отчеты 1908 г., третий созыв, сессия вторая. Спб., 1908, ч. 1, с. 217–222. Цит. по: Нагаев А.С.., С. 61–63.

№ 22.