Студопедия — Георгины
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Георгины






Осенью на выставке цветов я увидел немолодую женщину с лицом сосредоточенным и печальным. В темном старомодном платье она сидела перед стендом с георгинами и выглядела чужой среди осеннего великолепия красок и радостного оживления толпы. Удивляло несоответствие между ее сожженными солнцем, разбитыми, в грубых узлах вен руками старой крестьянки и тонким лицом умной и доброй учительницы.

Я ушел с выставки и все думал об этом лице. Была в нем та глубина, когда хочется подойти у человеку, пусть незнакомому, и, забыв об условности, попросить: расскажите историю своей жизни.

Я опять пошел на выставку. Женщина сидела на том же месте, перед стендом с георгинами. Я подошел к ней.

- У вас удивительные цветы.

- Спасибо, поблагодарила она. – И оживленно взглянула мне в лицо: - Вы не из Сибири, товарищ?

- Нет…

- Я жду одного человека из Сибири, - объяснила она. И, заметив, что я рассматриваю георгины, сказала: - В саду они лучше, чем на выставке.

- А можно увидеть ваш сад?

- Пожалуйста! Запишите мой адрес… Я буду вас ждать.

Через два дня по заданию редакции я вылетел на стройку Иркутской ГЭС и вернулся в начале зимы. Сады Подмосковья лежали под снегом… Наплыли новые дела, волнения, лица. И адрес, записанный на осенней выставке цветов – «Платформа Ильинская, Первомайская, 23, Шарлота Ивановна» - был забыт.

Жизнь напомнила мне о нем через много месяцев на берегу Тихого океана, за полмира от игрушечной подмосковной платформы. Я был в детдоме «морских сирот», и молодая воспитательница, дочь моряка, погибшего во время войны, показывала мне сад, разбитый ее питомцами. Стояла поздняя осень, сад был устлан листвой, она падала, освещая все вокруг сухим желтым блеском. И, побеждая этот блеск, свежо и ярко, всеми цветами радуги, пылали георгины.

- Дети хотят, чтобы из сада как можно дольше не уходило лето, - сказала моя спутница. - Георгины – самые поздние цветы. Мы получили их из Москвы, от одной женщины.

Странно цветы называть могучими. Но это именно то слово, которое определяло мое впечатление от высоких - почти в человеческий рост – георгин с великолепными голубыми чашами соцветий. Игра их красок напоминала радугу или заход солнца. Мне показалось, что однажды я уже это видел.

- Не помните, - обратился я к девушке, - та женщина из Москвы, живет не на станции Ильинская?

- Не помню, - ответила она. – У нее был директор. Подождите до послезавтра, он вернется из лесничества…

Директора я не дождался, и все же из детдома уехал с убеждением, что подарила георгины «морским сиротам» она, женщина с выставки в темном платье.

В Москву я вернулся опять зимой. И на второй день поехал на станцию Ильинская. Поселок был занесен снегом. Белым-бело, туманно и тихо. На Первомайской улице я нашел нужный номер, позвонил у калитки. Из маленького домика вышла женщина, закутанная в платок, медленно подошла к изгороди. Это была она.

- Вы меня извините, - начал я, чувствуя смущение. - Вы обещали мне показать сад. Помните, на выставке вы сидели у георгин…

Показать сад? – переспросила она. Потом посмотрела на меня испытующе, точно сомневаясь в чем-то. И, наконец, сказала: - Ну, что ж, если вы увидите … если сумеете увидеть…

В снегу стояли старые сосны, маленькие незнакомые мне деревца выглядывали из сугробов.

- Сад, - повторила она и повела меня по еле видной дорожке вдоль изгороди. – Ну смотрите. Это сирень. Но сирень потом. Первыми расцветают нарциссы.. За ними – пионы. Весна входит в сад и идет к дому. Как мы с вами сейчас. За пионами – белые лилии. И вот уже лето! Распускаются ирисы, жасмин. Полсада цветет – она широко показала вокруг себя рукой в старой меховой варежке. – остановимся с вами у роз. Дальше уже идет по саду осень. Флоксы, гортензии. Ступайте за мной. георгины… Вы видели много георгин в одном месте? Это красиво как костер. У нас в саду более ста сортов. Во время войны все вокруг, сады и даже улицы, было перекопано на картошку и лук. Мы тоже устроили маленький огород, между лилиями и пионами. Но эта осенняя часть сада осталась неприкосновенной. В самый трудный сорок второй год мы сажали в ней только георгины. Он не хотел, чтобы был перерыв в работе над новым сортом – «Фантазия номер три»…

- Кто он?

- Геннадий Иванович Петрусевич. Мой муж… Вот мы с вами и дошли до самой поздней осени. Там, за домом, яблони, вишня, орех. Вы не замерзли?

Мы обогнули домик, вошли в него. В единственной жилой комнате с окнами на солнце к закату было так скромно, что делалось ясно: это маленькое жилище посреди чудесного сада занимает последнее место в заботах хозяев. Над полками с книгами по садоводству висел пожелтевший портрет молодого человека в буденовке, в кавалерийской шинели, сапогах. Он был заснят фотографом сидя – одна нога занесена назад, вторая выставлена напряженно, точно шагал человек по земле и вот опустился на венский стул, почти не меняя положения туловища. Стоит ли? Через минуту опять шагать. Дорожное выражение лежало отчетливо и на его худом с острыми скулами лице, веселом и жестком.

- Это он, - сказала женщина. – Я вижу, вы даже не слышали о нем… Он вывел замечательные сорта. И назвал их «Фантазиями». Белые лохматые георгины, большие, как человеческое лицо.

- Он ботаник?

- Нет, - ответила женщина.- Он инженер, строил железные дороги. А в молодости семь лет воевал. Сначала в армии генерала Брусилова, потом в Конной армии Семена Михайловича Буденного. Цветами он занимался, как говорят, для души. Вы садитесь.

Мы сели. Я посмотрел на хозяйку и подумал: наверное, она внесла в его жизнь сад, сирень, георгины. И я высказал ей это.

- Вы ничего не понимаете, - ответила она. И точно извиняясь за нечаянную резкость, начала тихо и мягко: - Я работала секретаршей. Стучала на машинке и подшивала бумаги. Познакомилась с ним на вечере поэтов. Он был еще в военном, но называл себя в шутку вечным студентом Петербургского политехнического института.

- Помните чеховскую «Душечку»? – женщина улыбнулась. – Раньше я не задумывалась о том, интересно ли строить железные дороги. А сейчас для меня не было ничего в мире замечательнее этого дела. Хотя мы и не строили, а только мечтали об этом, - был нэп. Днем он бегал в поисках работы, а вечером мы раскладывали на столе географическую карту и строили железные дороги. Он вел их по пустыням и в горах. Особенно любил тоннели и мосты. Вот и я с ним будто бы поднялась на высокий мост, видно далеко и чуть кружится голова. В общем «советская душечка», как он смеялся… Потом мы уложили наш единственный чемодан и уехали строить железную дорогу не в мечтах, а на самом деле. Она шла по торфоразработкам, обыкновенная узкоколейка, вокруг лежали болота. В жизни я не видела мест более унылых. Там, на торфоразработках, одна женщина выращивала в комнате цветы, но я не думаю, что все началось с них… Хотя раньше он никогда не заговаривал со мной об этом. За исключением одного раза, в тот самый вечер. Но то были стихи…

- Вы их не помните?

Она посмотрела мне в лицо:

- Вы-то сами выводите новые сорта? Ничего, вы еще можете начать, он тоже начал в ваши годы. Это налетело на него, как вихрь. После торфоразработок он строил дорогу на Севере. Там на полустанке посадил летом первые георгины. И даже не увидел, как они расцветали. К осени мы переехали на Восток. Он назвал себя первым странствующим садоводом. Смешное сочетание слов - странствующий садовод… Особенно полюбились ему георгины. Может быть за мужественность. Их родина – мексиканские горы, и они боятся холодных ночей. Но вернее – за красоту. И за то, что они, как человеческие лица, - что ни соцветие, то иное выражение, иные краски. Вы не смущайтесь, что еще не вывели ни одного нового сорта. Начинайте… Поначалу вы будете радоваться, как ребенок, любым изменениям в форме или оттенках, а после захотите большего. Вобрать в одно соцветие все краски осени, даже серебристость паутины. Он тоже начал с малого. И я разделила его новое увлечение…

Комната наполнилась красноватым отблеском зимней зари. Он лежал на всем спокойно, холодновато, и только на лице и руках женщины казался теплым, подобно отсветам живого огня. Она повернула голову к угасающему в окнах январскому дню.

- Однажды был обыкновенный закат. Не зимой, осенью. Через много лет после торфоразработок. Он уже построил много дорог и вывел много сортов георгин. И мы состарились. Сидели с ним в этом саду. Удивительные закаты в Москве. Мы видели заход солнца на море, и в степи, и в горах, но в тот вечер московское небо было красивее. Мы говорили о том, что ни одному художнику, ни разу не удалось перенести это на полотно. И он загорелся: перенести можно! Не на холст, не георгины. И уже не небо, а земля будет вызывать возвышенные мысли. Это было в последнюю мирную осень перед Великой Отечественной войной. Третьей большой войной за нашу жизнь…

Она отвела лицо от неяркой зари, посмотрела на фотографию веселого человека в буденовке, опять повернула голову к уходящему дню.

- У нас часто гостил Володя, сын его сестры. Юноша девятнадцати лет, любимец Геннадия Ивановича. Наш ребенок умер… Но дети жили у нас все время, с весны до осени. Мои родственники или его, а иногда и чужие. Началась война – дети разлетелись. Он работал в Наркомате путей сообщения и даже ночевал там. Я оставалась одна. Вокруг рыли траншее. В конце лета хорошо расцвел новый сорт «Фантазия номер два», с тонкими закрученными лепестками, синими, как сумерки…

Она умолкла, со слабой улыбкой посмотрела мне в лицо и тихо досказала:

- А с войны у нас никто не вернулся. Володю подбили в небе под Берлином. Остальные тоже погибли. Геннадий Иванович уже после победы, на второе лето, работал в саду и упал. Сердце… Я осталась одна.

Она подняла руки, чтобы откинуть с лица седые волосы и, не донеся до головы, уронила их на колени, а я физически ощутил всю тяжесть этого одиночества. Вечерняя заря померкла; комната печально осветилась снегом.

- Вы, наверное, хотите увидеть, как я храню зимой георгины?

Она повела меня в сени, откинула люк в подполье, зажгла лампу. Косо осветилась деревянная лесенка. Мы сошли по ней. Я с интересом осмотрелся. Мне показалось. Что я попал в маленькое картофелехранилище. На полках доверху лежало что-то похожее на темные старые картофелины. женщина достала одну.

- Это «Сновидение». окраска темно-абрикосово-розовая. А это «Королева садов» - золотисто-золотистая… Рядом – «Мадрид» - оранжевый, точно язык огня, красивый и сильный. А это – «Фантазия номер два».

Я посмотрел на темный могучий клубень, похожий на тяжелый ком земли, и меня точно обожгло, - на узкой дощечке, куда заносится название сорта, было отчетливо выведено химическим карандашом: «Воспоминание о Петрусевиче».

- Это тот самый, - сказала она, - с красками московского неба. Геннадий Иванович не успел вывести его. И у меня долго ничего не получалось, много лет, и вот, говорят, вышло. Жаль, что вы не можете увидеть. Надо, чтобы было много-много георгин в одном месте. И тогда издали, кажется, что на землю легла радуга…

- Я видел это. На Дальнем Востоке.

- Да? – обрадовалась женщина. – На Дальнем Востоке!.. Я получила оттуда письма и даже похвальный лист от общества озеленения. На Южном Сахалине цветут тоже наши георгины. И в Сибири.. – Она улыбнулась смущенно. Мы поднялись, оделись, вышли. Было морозно и тихо.

- Дайте, пожалуйста, совет, - попросила женщина. – Я бы хотела послать в Америку один новый сорт. Это возможно?

- Мне их законы не известны. А зачем вам это?

- Америка – родина георгин. Они попали в Россию давным-давно и совершенно не были похожи на то, что сейчас. Были они наподобие наших ромашек, даже, может быть, беднее… А ведь это же замечательно – вернуться к себе домой красивей, чем ты ушел!

Мы подошли к калитке, я попрощался. Она задержала меня.

- Вы хотели услышать те стихи… Я их помню. Единственные стихи, которые я помню в мои 62 года. Вот они… - и она вздохнула:

Розы, осенние розы.

Мне сняться на каждом шагу.

Сквозь мглу, и огни, и морозы,

На белом снегу, на легком снегу…

Это Александр Блок. Его любимый поэт. Он читал их в наш первый вечер, в ноябре 1922 года…

Я ушел. Дорога шла под уклон. На повороте я обернулся. Шарлота Ивановна все еще стояла у калитки, ветер дул ей в лицо. Мне показалось, что она стоит на мосту – высоком мосту, соединившем навсегда две человеческие жизни.

С того дня я стал читать литературу о георгинах в поисках имени Г.И.Петрусевича. мне посчастливилось больше, чем я ожидал. Я нашел книжку, написанную им самим. Она была издана тотчас после Отечественной войны, на ней лежит суровая печать середины сороковых годов: шероховатая бумага, ничтожен тираж, - и все-таки она о георгинах!

Я читал эту книжку, написанную Г.И.Петрусевичем в конце жизни, и из тумана лет – сквозь мглу, и огни, и морозы – мне улыбался молодой человек в буденовке с веселым и жестким лицом.

… Этот очерк хорошо писать летом, когда шумят сады. Я мысленно вижу, как георгины, созданные солдатом-строителем и его подругой, расцветают от Подмосковья до Тихого океана, а может быть и дальше – за океаном.

Задание 2. Опишите какой-либо производственный процесс.

Задание 3. Расскажите о посещении театра в форме описания и в форме повествования.

Задание 4. Выпишите две-три зарисовки внешности героя. Рассмотрите, как они построены.

Контрольные вопросы:

1.Какие бывают определения?

2. Назовите правила определения.

3. Какие распространенные ошибки при составлении определениЙ?

 







Дата добавления: 2014-11-10; просмотров: 1010. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит. Multisim оперирует с двумя категориями...

Композиция из абстрактных геометрических фигур Данная композиция состоит из линий, штриховки, абстрактных геометрических форм...

Важнейшие способы обработки и анализа рядов динамики Не во всех случаях эмпирические данные рядов динамики позволяют определить тенденцию изменения явления во времени...

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ МЕХАНИКА Статика является частью теоретической механики, изучающей условия, при ко­торых тело находится под действием заданной системы сил...

Характерные черты немецкой классической философии 1. Особое понимание роли философии в истории человечества, в развитии мировой культуры. Классические немецкие философы полагали, что философия призвана быть критической совестью культуры, «душой» культуры. 2. Исследовались не только человеческая...

Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит...

Кран машиниста усл. № 394 – назначение и устройство Кран машиниста условный номер 394 предназначен для управления тормозами поезда...

Кишечный шов (Ламбера, Альберта, Шмидена, Матешука) Кишечный шов– это способ соединения кишечной стенки. В основе кишечного шва лежит принцип футлярного строения кишечной стенки...

Принципы резекции желудка по типу Бильрот 1, Бильрот 2; операция Гофмейстера-Финстерера. Гастрэктомия Резекция желудка – удаление части желудка: а) дистальная – удаляют 2/3 желудка б) проксимальная – удаляют 95% желудка. Показания...

Ваготомия. Дренирующие операции Ваготомия – денервация зон желудка, секретирующих соляную кислоту, путем пересечения блуждающих нервов или их ветвей...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.013 сек.) русская версия | украинская версия