Долговременная память. Информация, накопленная в течение дня в промежу­точной памяти, поступает в долговременную память после преобразования в кратковременной памяти

Информация, накопленная в течение дня в промежу­точной памяти, поступает в долговременную память после преобразования в кратковременной памяти. Долговремен­ная память, в отличие от других видов памяти, практи­чески не ограничена по объему и времени сохранения. Несмотря на эти ценные качества долговременного хра­нилища, человек часто не получает доступа к хранящимся там знаниям, когда в них возникает необходимость. Доступность информации определяется в значительной ме­ре организацией хранения. Память — не стационарное хранилище информации. Она включает управляющие про­цессы, влияющие на восприятие. Непрерывность восприя­тия обеспечивается схемами предвосхищения, которые формируются и хранятся в памяти. Каждый цикл восприя­тия включает в себя гипотезу, предвосхищение с помощью памяти некоторой конкретной информации, обследование реальной картины, выделение в ней значимых компонен­тов и, наконец, корректировку исходной схемы.

Здесь следует провести разграничение между двумя типами долговременного хранения. К первому хранилищу человек имеет произвольный доступ, там информация непрерывно преобразуется (обобщается, группируется, классифицируется) в соответствии с целями и решаемыми задачами. По мере обучения и накопления жизненного опыта человек овладевает разнообразными способами организации воспринимаемого материала и тем самым облегчает себе запоминание информации и ускоряет про­извольный доступ к ней при решении задач. Ко второму хранилищу произвольного доступа нет, и информация хра­нится в нем непреобразованная — в исходном виде.

Вначале рассмотрим способы организации хранения, способствующие произвольному вспоминанию, а затем кратко остановимся на свойствах второго типа хранения.

Исследование факторов, влияющих на скорость реак­ции, может дать косвенные данные о структуре связей в долговременной памяти. Обратимся к анализу экспери­ментов по времени реакции.

При исследованиях скорости реакции испытуемому известны и объекты, на которые он должен реагировать (класс альтернатив), и действие, сопоставляемое каждому объекту. Задача состоит в том, чтобы как можно быстрее

отреагировать на предъявленный объект. Это, в свою очередь, зависит от того, как скоро человек вспомнит, что надо сделать, т. е. произведет выбор из класса альтерна­тив, хранящихся в долговременной памяти. Для человека значима не информация сама по себе, а эффективность действий и поступков, реализуемых на ее основе. Чем быст­рее человек отыщет в памяти нужную информацию, тем быстрее он сможет реагировать на жизненную ситуацию, поэтому скорость реакции может служить индикатором организованности материала в памяти. Перечислим факто­ры, от которых зависит скорость реакции.

Величина класса. Показано, что по мере увеличения числа альтернатив, из которых производится выбор, время реакции и число ошибок монотонно растут до некоторого предела при условии равновероятности альтернатив [354]. Вопрос о характере связи между временем реакции и чис­лом альтернатив эквивалентен вопросу о том, как идет сопоставление предъявленного объекта со следами, нахо­дящимися в памяти: последовательно с каждым следом или параллельно со всеми. В первом случае связь должна быть линейной, во втором — нелинейной: время реакции не должно расти с увеличением числа альтернатив. В экс­периментах наблюдаются отклонения от линейной функ­ции. Там, где испытуемый мог установить связи между объектами, соотносимыми с одинаковой ответной реакци­ей, или найти их общие признаки, время выбора зависело не от числа альтернатив, а от числа категорий, объединен­ных общими признаками. Например, разные альтернативы выступают для человека одинаковыми в случае, когда они названы одним и тем же именем. Время выбора воз­растает с увеличением числа альтернатив только тогда, когда эти альтернативы не рассматриваются испытуемым как входящие в одну категорию.

Сформулирована математическая зависимость времени реакции от числа возможных альтернатив (закон Хика):

Т == a log N, где Т — среднее время реакции на один объект, а N — число альтернатив. Линейное возраста­ние времени реакции наблюдается до определенного числа категориально различных альтернатив (6—10), затем рост существенно замедляется или прекращает­ся [354].

В процессе обучения в памяти человека фиксируются вероятности отдельных альтернатив, определяя поведение

в сходных ситуациях. Следующая формула учитывает влияние вероятности отдельных альтернатив:

Т = а + b log N,

где а учитывает условную (временную) вероятность, b — вероятность данного объекта [357].

Влияние вероятностной структуры сигналов видно из экспериментов Брунера [46]. Шести испытуемым предъяв­лялись в дефиците времени для распознавания одновре­менно два бессмысленных слова, образованных как стати­стические приближения к английскому языку первого и четвертого порядков. Испытуемые правильно определяли 43% букв первого слова и 93% второго (с учетом их места в слове). Несмотря на то, что возможности предсказания отдельных букв в обеих последовательностях равноценны, различие в результатах распознавания зависело от того, что испытуемые «знали» вероятность следования букв друг за другом в родном для них английском языке.

Человек нередко допускает ошибки, пытаясь оценить частоту событий, причем те из них, которые легче воспро­изводятся его памятью (вспоминаются), кажутся ему бо­лее частыми. Испытуемым прочитали список из одинако­вого числа мужских и женских фамилий и спросили, каких больше? Большинство испытуемых ответило, что женских, поскольку женские фамилии принадлежали толь­ко знаменитостям, а среди мужских фамилий таких не бы­ло.

Таким образом, использование все более разнообраз­ных видов предынформации об объекте позволяет сделать предсказание более глубоким и эффективным. Осущест­вляя преднастройку к действиям, человек принимает во внимание только те ситуации, которые прогнозируются с вероятностью, большей некоторого порога. Смысл такой стратегии очевиден: при практически необозримом числе возможностей человек упрощает сложную картину среды, учитывая лишь малое число высоко вероятных событий. Можно было бы предположить, что уменьшение времени реакции, связанное с уменьшением числа альтернатив, опосредовано сопутствующим увеличением вероятности появления каждого объекта. Однако, как показывают исследования [328], время реакции на объект, имевший место в 75% всех предъявлении, было большим, когда он

предъявлялся в опыте с четырьмя альтернативами, чем когда с двумя. Этот факт говорит о том, что число альтер­натив влияет на время реакции независимо от вероятности появления стимула.

Стратегия случайного перебора человеком обычно не используется. Многие поступки, которые кажутся человеку случайными, далеко не таковы. Например, если предло­жить раскрасить клетки на бумаге в произвольной после­довательности пятью цветными карандашами, то окажет­ся, что раскрашенные одинаково клетки будут соседство­вать друг с другом значительно реже, чем это диктует слу­чай. Такое поведение становится понятным, если обратить внимание на то, что, изучив вероятностную природу окру­жающего мира и пользуясь этой информацией, человек может выходить за пределы непосредственно восприни­маемых свойств предметов и предсказывать свойства, не­доступные восприятию.

Ценность информации. Возможна ситуация, когда наи­большее значение в решении конкретной задачи имеет не самый вероятный стимул. Тогда на первый план выдви­гается его информативность (ценность).

Ценность сигналов для человека может определяться различными факторами: характером получаемого подкреп­ления, возможностями сигнала способствовать выбору и предсказанию, ролью сигнала в достижении цели дея­тельности. А. А. Харкевич [284] определил понятие цен­ности информации в сообщении через увеличение вероят­ности достижения цели. Он предложил меру ценности, являющуюся функцией отношения вероятностей достиже­ния цели до получения этого дополнительного сообщения и после его получения. М. М. Бонгард [40] характеризо­вал понятие полезной информации в сообщении измене­нием трудности некоторой задачи, решаемой человеком. В качестве меры трудности использовались логарифмы среднего числа проб, сделанных в процессе решения за­дачи до и после поступления этого сообщения. А. Н. Кол­могоров [130] вообще исключил использование вероят­ности при определении ценности информации. Им предло­жен подход, согласно которому ценность информации оп­ределяется через длину программы, потребной для ее извлечения. Информативностью обладают сигналы, сни­жающие неопределенность и трудность задачи и повышаю­щие вероятность достижения цели. Если найден способ

отыскания таких ценных стимулов, то можно упорядочить их по этому новому критерию, вновь сократить исходный класс объектов и ускорить время выбора. Выяснилось, на­пример, что придание одному из альтернативных сигналов «аварийного» значения ускоряет реакцию на этот сигнал относительно других, равновероятных с ним сигналов [164].

Установка. Избирательность памяти в значительной мере определяется субъективной ценностью события — установкой. Скорость реакции зависит не только от объек­тивной вероятности события, но и от установки человека на ожидание именно этого события. Роль непосредствен­ной установки и априорного знания в распознавании про­демонстрировали исследования, в которых испытуемым предлагали прослушать сильно зашумленную запись бесе­ды двух лиц [342]. После первого проигрывания записи слушатели ничего не поняли, тогда им сообщили, что собе­седники обсуждают вопрос о заказе нового костюма, о портных, ценах на одежду и фасонах. Затем запись была проиграна вторично, и большинство слушателей ока­залось в состоянии проследить за всем разговором. Слова как бы сразу «всплыли наружу». Полученный результат можно объяснить тем, что, не имея никаких предваритель­ных сведений относительно обсуждаемого предмета, слу­шатели выдвигали гипотезы относительно любых тем. По­лучив установку «о портном», они смогли сузить диапа­зон гипотез, сконцентрировать свое внимание только на них и правильно распознать содержание беседы.

У человека формируется особая система, ожидания на основании знакомства с ситуацией. Если эта система не оправдывает себя на практике, то производится ее за­мена. Впечатления от повторяющихся ситуаций форми­руют состояние внутренней готовности, которая проявля­ется как тенденция воспринимать вновь встречающийся предмет определенным образом, обусловленным особен­ностями предшествующих восприятии. Установка облег­чает восприятие и опознание, повышая их скорость и точ­ность, но иногда может привести и к ошибкам. Например, если рассматривать изображения в верхнем ряду рис. 10, двигаясь слева направо, то последнее воспринимается как фигура сидящей женщины. Если рассматривать изо­бражение второго ряда в том же порядке, то последнее воспринимается как лицо мужчины. Так под влиянием

разных установок одно изображение соотносится с различ­ными категориями.

Экспериментально исследовалось влияние непосред­ственной установки на выдвигаемую гипотезу. С помощью интрукции у испытуемых двух групп создавали установку на появление слов, относящихся к определенным кате­гориям: животных или кораблей [391]. Затем испытуемым предъявлялось бессмысленное слово «sael» в дефиците времени. При установке на животных это слово воспри­нималось как «seal»— тюлень, если на корабли, то как «sail» — парус. Затем испытуемым обеих групп предла­галась другая задача — заполнить пробелы в словах с пропущенными буквами. Оказалось, что все испытуемые заполнили пробелы в соответствии с выработанной уста­новкой. Следовательно, установка продолжала существо­вать и после выполнения задания, при котором она была сформирована, влияя на последующее решение сходной задачи.

Ожидание определенного контекста обусловливает предварительное повышение активности определенного на­бора категорий в памяти. Избирательное приспособление к будущим событиям сохраняется у человека в виде уста­новки. Оно обусловливается стоящей перед человеком задачей, направленностью его интересов, представлениями о вероятностных характеристиках и признаках объектов [275]. Установка определяет и изменяет даже характери­стики зрительного восприятия (см. рис. 10).

В одном из экспериментов [393] детей просили нари­совать Деда Мороза в разные дни декабря: 5, 21 и 31. Чем ближе был праздник, тем больше места занимал Дед Мороз на листе бумаги и тем больше набухал его мешок с подарками. Таким образом, не только вероятность появ­ления события переоценивалась ребенком, но и образ, из­влекаемый из памяти, трансформировался под влиянием напряженного ожидания.

Склонность человека воспринимать сигналы от внеш­него мира в наиболее доступных и желательных для него категориях блокирует его способность использовать иные, менее доступные категории и может породить ошибки не­правильного восприятия. Оценка вероятности события всегда завышается в случае его желательности. Так, на­пример, экспериментально выявлено, что размер монет (социально ценного объекта) оценивался выше, чем размер равных им по диаметру серых кружков. С увеличением достоинства монет росло отклонение кажущегося размера от действительности [46].

 

Рис. 10. Влияние установки на восприятие и узнавание.

(Из кн.: Kagan I., Havemann E. Psychology, an introduction. New York, 1972.)

 

Можно сказать, что установка во многом определяет наши взгляды. Биографы Эйнштейна приводят такой по­учительный разговор. Когда молодой физик Вернер фон Гейзенберг поделился с Эйнштейном планами создания физической теории, которая целиком будет основываться на наблюдаемых фактах и не будет содержать никаких вымыслов, Эйнштейн с сомнением покачал головой: «Смо­жете ли вы наблюдать данное явление, зависит от того, какой теорией вы пользуетесь. Теория определяет, что именно можно наблюдать» [по 142].

Логическая категоризация. Мы уже упоминали, что если человек может объединить одним названием несколь-

ко альтернатив в группу, то время реакции определяется не числом альтернатив, а числом групп. По-видимому, классификация и обобщение информации существенно облегчают работу памяти в процессе запоминания. Раз­витие у детей способности группировать, классифициро­вать объекты резко увеличивает объем непроизвольно за­поминаемого материала. Многочисленные данные говорят о том, что в процессе запоминания информации происхо­дит укрупнение и обобщение сведений по некоторым логи­ческим принципам. В качестве правил группировки исполь­зуются различные ассоциации. В дальнейшем последо­вательность и характер воспоминаний определяют в зна­чительной мере эти ассоциации.

Различают ассоциации по сходству, по смежности (по времени и месту) и причинно-следственные. Предполага­ют, что поступающие сигналы о свойствах объекта всту­пают в связь именно с теми следами памяти, которые с ни­ми сходны (ассоциация по сходству). Допускают, что между стимулами, часто появляющимися вместе, также образуется какая-то связь (ассоциация по месту). На важ­ность таких ассоциаций указывал еще Спиноза: «...всякий переходит от одной мысли к другой, смотря по тому, как привычка расположила в его теле образы вещей. Солдат, например, при виде следов коня на песке тотчас переходит от мысли о коне к мысли о всаднике, а отсюда — к мысли о войне и т. д. Крестьянин же от мысли о коне — к мысли о плуге, поле и т. д., точно так же всякий от одной мысли переходит к той или другой сообразно с тем, привык ли он соединять и связывать образы вещей таким или иным способом» [252, с. 424].

Значимость ассоциаций отмечали и другие исследова­тели. Видроу [62] вошел в аудиторию и произнес: «Вчера я видел кита с сигарой и цилиндром». Затем исследова­тель попросил слушателей рассказать, какое представле­ние возникло у них. Свыше 80% испытуемых описывали зрительные образы, сходные в деталях: сигара обычно находилась во рту кита, а цилиндр — на его голове. По-видимому, отмеченные сочетания считались более вероят­ными, чем любые другие, вследствие сильной ассоциации по месту между ртами и сигарами и между шляпами и го­ловами, хотя эта ассоциация и не относится к ртам и голо­вам китов. Однако приведенное выше устное высказыва­ние само по себе не содержит ни одной из этих деталей.

Такое влияние высоковероятных сочетаний на представ­ление уже рассматривалось нами при обсуждении влияния на время реакции объективной и субъективной вероятнос­ти и значимости событий.

Сведения, хранящиеся в памяти, связаны между собой невидимыми нитями — ассоциациями, поэтому быстрее опознается и лучше всего запоминается информация, со­держание которой позволяет установить наибольшее число различных ассоциаций с информацией, хранящейся в структуре памяти. Любое понятие, поступающее в долго­временное хранилище, обязательно активизирует целую систему других понятий, близких к первому в том или ином отношении (смежности, сходства, причинности). Привычные ассоциации могут ввести человека в заблуж­дение. Отвечая на вопрос, насколько часто совпадают два события, он ориентируется на силу их ассоциативной свя­зи в своей памяти. Но эта сила определяется не только час­тотой совпадения событий, но и их эмоциональной значи­мостью и актуальностью. В романе Богомолова «Момент истины» ярко описано подобного рода заблуждение. Пред­ставление о том, что матерый враг должен иметь непри­влекательное лицо с тяжелым подбородком и бегающими глазами подвело одного из действующих лиц. Он заплатил жизнью за стереотипную ассоциацию: в эпизоде «засада на живца с подстраховкой», увидев перед собой человека с добрым, располагающим лицом, не поверил, что это враг [35].

Следы в памяти не сохраняются в исходной форме: под влиянием вновь поступающей информации они посто­янно вступают во все новые и новые отношения и приобре­тают тем самым новые значения. Для того чтобы добрать­ся до конкретной информации в своей памяти, надо осу­ществить выбор. Естественно, чем меньше нужно переби­рать, тем скорее найдется искомое. Поэтому главная пе­ременная в скорости поиска — это величина класса, из ко­торого приходится осуществлять выбор. Можно упростить процедуру поиска за счет сокращения перебора, отсекая те альтернативы, которые либо редко встречались ранее, либо малоценные с позиции решаемой задачи, либо не ак­туальные, т. е. не поддерживаемые непосредственной уста­новкой. Далее остается проблема организации перебора в уже усеченном тем или иным способом пространстве поиска. В качестве путеводной нити могут быть использо-

ваны ассоциации. Они образуют специфические связи в полях памяти. Это ассоциации либо по месту («...это слу­чилось рядом с нашей школой...»), либо по времени («...это произошло еще до переезда в новый дом...»), либо по сходству («...собака у него точь-в-точь как у меня в дет­стве...»), либо причинно-следственные («...если машины сильно столкнулись—должны быть битые стекла...»).

В долговременной памяти обнаружена такая форма сохранения, где информация хранится в исходном, непе­реработанном состоянии и недоступна произвольному вспоминанию. Однако при некоторых исключительных условиях механизмы памяти вновь «проигрывают» эту информацию, например при диагностическом раздражении электрическим током коры больших полушарий головного мозга. В этих условиях воспоминания появляются в со­знании человека принудительно, независимо от его же­лания и независимо от того, куда в данный момент направ­лено его внимание, и прекращаются сразу же после сня­тия раздражения. Вызванные таким способом воспоми­нания более реальны, чем обычные воспоминания и сны, отличаются большей красочностью и необычной деталь­ностью. У человека создается иллюзия, будто он вновь присутствует в знакомых местах и видит угол улицы, реку, фургоны бродячего цирка, конторки в учреждении и т. д.

Следует отметить, что при неоднократном раздраже­нии одной и той же точки в коре возникает одно и то же или непосредственно за ним следующее во времени воспо­минание, т. е. раздражение всегда вызывает отдельные воспоминания, а не их смесь или обобщение. Два различ­ных отрезка времени никогда не воспроизводятся вместе. При таком принудительном воспоминании происходило как бы раздвоение сознания, человек находился как бы в двух состояниях одновременно: в настоящем и где-то в прошлом. Воспоминание о каждом состоянии сохраня­лось и после прекращения раздражения. Воспроизведение событий при раздражении проходило в реальном масшта­бе времени. Отличие вызванных воспоминаний от произ­вольных было тем больше, чем больше времени прошло после события: как известно, произвольные воспоминания со временем тускнеют и преобразуются, а вызванные при­нудительно были свежи, как будто сразу после восприятия. Особенностью этой формы долговременного сохранения, по мнению Пенфилда [209], является отсутствие обобще-

ний, характерных для произвольной памяти. Иными сло­вами, это не реконструкция по правилам, а как бы повтор­ное восприятие, «вспышка» прошлого.

Принудительное выведение информации из хранения в долговременной памяти обнаружено и в других особых ситуациях — в отдельных случаях лихорадочных состоя­ний и в состоянии гипноза. Известна история неграмот­ной женщины, жившей в XVIII в., которая заболела лихорадкой и в бреду заговорила на греческом, латинском и древнееврейском языках. Врач, лечивший ее, был очень удивлен и произвел расследование. Он установил, что еще девочкой эта женщина жила у пастора, который любил читать вслух книги на этих языках. Разыскали даже те места в его книгах, которые в бреду цитировала больная, они были там специально помечены [ИЗ].

Некоторые гипнотические эксперименты заключаются во внушении испытуемому более раннего возраста, как бы возвращая его на уже пройденный этап жизни. При этом наблюдаются соответствующие внушенному возрасту из­менения интонации голоса, характера речи, почерка и ри­сунка. Можно внушить даже состояние младенческого и грудного возраста, когда вновь проявляются рефлексы новорожденных — сгибательный, подошвенный и хвата­тельный (225).

Итак, главной особенностью данного типа долговре­менной памяти является недоступность произвольному считыванию хранящейся в ней информации. Вместе с тем следует отметить, что обнаружены, хотя и весьма редкие, случаи, когда у отдельных личностей произвольная память обладает похожими чертами: необычным объемом и дли­тельностью хранения. Что это? Шаг вперед в развитии психических способностей человека или шаг назад? При­ведем несколько примеров.

Исключительная память была у Наполеона. Однажды, еще будучи поручиком, он был посажен на гауптвахту и нашел в помещении книгу по римскому праву, которую прочитал. Спустя два десятилетия еще мог цитировать выдержки из нее. Он знал многих солдат своей армии не только в лицо, но и помнил, кто храбр, кто стоек, кто пья­ница, кто сообразителен. Математик Леонард Эйлер пом­нил шесть первых степеней всех чисел от 2 до 100. Акаде­мик А. Ф. Иоффе пользовался таблицей логарифмов по памяти, а великий русский шахматист А. А. Алехин мог

играть по памяти «вслепую» с 30—40 партнерами одновре­менно. Несколько лет назад во Франции в Лилле в при­сутствии авторитетного жюри математик Морис Дабер соревновался с ЭВМ. Он заявил, что признает себя побеж­денным, если машина решит 7 арифметических задач раньше, чем он 10. Дабер решил 10 задач за 3 минуты 43 секунды, а ЭВМ 7 задач — за 5 минут 18 секунд. Наш современник — феноменальный счетчик Чикашвили легко вычисляет, например, сколько слов и букв произнесут за определенный промежуток времени. Был поставлен спе­циальный эксперимент: диктор комментировал футболь­ный матч. Требовалось посчитать число слов и букв, про­изнесенных им. Ответ последовал, как только диктор за­кончил: 17427 букв, 1835 слов, а на проверку по магни­тофонной записи ушло 5 часов. Ответ был правильный.

Несколько подробнее остановимся на случае, описан­ном А. Р. Лурия, — феномене Шеришевского. Как пока­зали эксперименты, он мог повторить без ошибок после­довательность из 400 слов через 20 лет. Один из секретов его памяти состоял в том, что у него восприятие было комплексным, синестетическим. Образы — зрительные, слуховые, вкусовые, тактильные — сливались для него в единое целое. Шеришевский слышал свет и видел звук, он воспринимал на вкус слово и цвет. «У вас такой желтый и рассыпчатый голос», — говорил он. Композитор А. Н. Скрябин также обладал синестезией: звук порождал у него переживание цвета, света, вкуса и даже прикосно­вения. У. Диамонд, обладавшая уникальными способно­стями к счету, также считала, что запоминать цифры и оперировать ими ей помогает их цвет. Процесс вычисле­ния представлялся ей в виде бесконечных симфоний цвета.

В многолетнем исследовании А. Р. Лурия [174] выя­вил как силу, так и слабость интеллектуальной деятель­ности Шеришевского, вытекающие из особенностей орга­низации его памяти. С одной стороны, Шеришевский мог произвольно и точно вспомнить все, что ему предъявлялось для запоминания много лет назад. Помогало ему в этом умение ярко, зрительно представить себе каждое запоми­наемое слово (например, цифру 7 он воспринимал как че­ловека с усами), но это же создавало и особые затруднения для него при чтении, поскольку каждое слово порождало яркий образ, а это мешало пониманию читаемого. Кроме того, его восприятие было очень конкретным, слова, выра-

жавшие абстрактные понятия, например «вечность», «ни­что», представляли для него особые трудности, так как их сложно сопоставлять со зрительным образом. Вместе с тем у него было сильно затруднено обобщение. Вот при­мер, демонстрирующий слабые стороны его феноменаль­ной памяти. Шеришевскому в большой аудитории прочи­тали длинный ряд слов и попросили воспроизвести их. С этим он справился безукоризненно. Затем его спросили, было ли в ряду слово, обозначающее инфекционное забо­левание. Все присутствующие в аудитории зрители с обык­новенной памятью мгновенно вспомнили это слово (тиф), а Шеришевскому потребовалось целых две минуты, чтобы выполнить задание. Оказывается, в течение этого времени он перебирал в уме по порядку все заданные списком слова, что свидетельствовало о слабости обобщения в его памяти [по 166].

А. Р. Лурия обнаружил, что запоминание у Шеришевского подчинялось скорее законам восприятия и вни­мания, чем законам памяти: он не воспроизводил слово, если плохо видел его, припоминание зависело от освещен­ности и размера образа, от его расположения, от того, не затемнился ли образ пятном, возникшим от постороннего голоса. Чтение было пыткой для Шеришевского. Он с тру­дом пробирался через зрительные образы, которые помимо его воли вырастали вокруг каждого слова, что очень утом­ляло его. Необходимо также отметить, что у Шеришевско­го были большие трудности с забыванием. Ему приходи­лось изобретать специальные приемы, чтобы забывать!. Понимание сложных и отвлеченных логико-граммати­ческих структур часто протекало у него не легче, а значительно труднее, чем у людей, не обладавших столь сильной наглядно-образной памятью [166].

Мы затронули очень любопытную и мало изученную проблему свойств той формы долговременной памяти, к которой, как правило, нет произвольного доступа. Созда­ется впечатление, что известные случаи феноменальной памяти и уникальных счетных способностей связаны как раз с осуществлением доступа к этому типу памяти. Гипо­теза основана отчасти на сходстве некоторых характерис­тик указанной памяти и особенностей запоминания и удер­жания информации у людей с феноменальными способ­ностями. В чем это сходство? Информация восстанавли­вается после продолжительного хранения (десятилетия)

в том же виде и с теми же подробностями, как в тот день, когда она была воспринята. Это свидетельствует об от­сутствии в такой памяти процессов преобразования и обоб­щения. Неподверженность следов трансформации при хра­нении, видимо, связана и с неспособностью к забыванию. Ярко выраженная синестезия у лиц с феноменальной па­мятью позволяет допустить существование у них и морфо­логических особенностей структуры и памяти. Возникает вопрос, как же использует эту особую форму памяти подавляющее большинство людей, не обладающее опи­санными феноменальными способностями? Пока опреде­ленного ответа нет. Можно лишь предположить, что долго­временная память без произвольного доступа служит ба­зой нашей интуиции.