Глава VIII СОЮЗНИКИ И ДАННИКИ ХАЗАР первая часть

 

Длительное господство сармато-алан в южнорусских степях было прер­вано опустошительным гуннским нашествием, последовавшим в 70-х годах IV в. Нашествие азиатских кочевников — гуннов не только разметало аланские племена, изменив этногеографию Северного Причерноморья, но и открыло широкую дорогу сюда тюркоязычным народам. Историческое зна­чение гуннского нашествия состоит в том, что им был положен конец доминации древних иранцев на юго-востоке Европы; остатки их были оттеснены на периферию, а место иранцев отныне прочно заняли тюрки. Правда, наи­более ранние исторические свидетельства о племени хуны (гунны), живу­щем в Европе между бастарнами и роксоланами, сообщены нам Клавдием -Птолемеем (II в., 1, с. 238), однако достоверность этих сведений вызывает сомнения. Во всяком случае, у нас нет достаточных оснований утверждать широкое расселение тюрок в Восточной Европе до нашествия гуннов.

Гуннская держава Аттилы распалась после его смерти в 453 г., а через сто лет в недрах Центральной Азии возникло новое объединение тюркских племен — Тюркский каганат. Вскоре тюрки появляются в Восточной Евро­пе: в 576 г. они взяли Боспор (Керчь), в 581 г. осадили Херсонес. В конце VI в. каганат распался на две враждующие части — западнотюркский кага­нат, располагавшийся в Средней Азии, и восточнотюркский каганат. Ис­тория хазар тесно связана с западнотюркским каганатом — хазары, поя­вившиеся в Юго-Восточной Европе в эпоху гуннского нашествия, в сере­дине VI в. были включены в состав Тюркского каганата и после его распада выступили как его преемники. К середине VII в. на территории Нижнего Поволжья и восточной части Северного Кавказа (включая часть примор­ского Дагестана) сложилось сильное государственное объединение ранне­феодального типа — Хазарский каганат, возглавляемый господствовавшей и в Тюркском каганате тюркской династией Ашина. Степи Северо-Запад­ного Прикаспия и Нижнего Поволжья, сейчас почти безводные, в ту эпоху были гораздо лучше орошены, отличались хорошим травостоем и в экологическом отношении были благоприятны для ведения кочевого хозяйства. Они были достаточно густо населены — это доказано археологическими исследованиями (2, с. 3—13; 3, с. 248—250), причем огромное количество курганов указывает на обитание здесь именно кочевников. Эти степи и рав­нина Северного Дагестана стали исходной базой Хазарского каганата, а в северной части Дагестана до середины VII в. находилась столица Хазарии — город Семендер, после похода арабского полководца Салмана ибн Раби ал-Бахили ставший затем центром царства Кайтаг, или Джидан (4, с. 152).

Хазария стала одним из наиболее близких и могущественных соседей кавказских алан («больших алан» по контексту упоминавшегося выше епи­скопа Феодора). Более того — этническая история алан и хазар уже на ран­нем этапе их взаимоотношений оказалась связанной довольно тесными уза­ми. По сведениям сирийского историка Иоанна Эфесского (VI в.), дошед­шим до нас в передаче Бар-Гебрея (XIII в.), болгары заселили страну алан Барсалию и город Каспий, который болгары и фанагоры (пугуры) называ­ли «вратами тюрок» и которая позже стала называться Хазарией (5, с. 15, 56, 485). Известно, что болгары в составе Хазарского каганата были одним из главных этнических компонентов: расселение их в стране алан и даль­нейшее формирование хазар на территории Барсалии — «страны алан» — подразумевает не только этнические и культурные связи алан Барсалии с хазарами, но и их вероятное участие в сложении хазар в качестве одного из составных элементов.

Где лежала страна алан Барсалия? По И. Маркварту, она на юге дохо­дила до Дербента, на севере — до долин Сулака и Терека (5, с. 489), что впол­не вероятно (6, с. 130; 7, с. 15). Соглашаясь с названной локализацией Барса­лии (в другой транскрипции Барсилии), Н. В. Пигулевская с уверенностью писала: «В этой области несомненно жили аланы, которых и потеснили груп­пы гуннских племен, принявших затем христианство»...(8, с. 108). Нетрудно заметить, что страна Барсалия (А. В. Гадло считает барсилов племенем иран­ского происхождения; 4, с. 63—68) частично совпадает с той территорией, на которой в более раннее время источники помещали мазкутов прикаспий­ского Дагестана — ираноязычное племя массагетов, в первых веках нашей эры передвинувшееся сюда из Закаспия (об этом см. выше). На это справед­ливо обращал внимание еще И. Маркварт, указавший на то, что появление барсилов на месте массагетов-алан свидетельствует, что «часть древней аланской области позже была занята гуннскими «барчол» под именем бар-силы» (9, с. 94). Армянские историки Фавст Бузанд и Агафангел не слу­чайно на месте мазкутов помещают гуннов — эти свидетельства отражают реальное положение вещей. Речь идет, разумеется, не только о мазкутах-массагетах, но и о более ранних этнических элементах сарматского круга, скорее всего относящихся к аорсам и представленных отчасти материалами известных смешанных по культуре Таркинского и Карабудахкентского мо­гильников первых веков н.э. (10, с. 226—272; 11, с. 218—219), благодаря чему в северной части приморского Дагестана мы имеем непрерывную (вплоть до времени Хазарского каганата) этнокультурную древнеиранскую традицию.

Из контекста рассмотренных выше событий мы можем сделать вывод о значительной этнической неоднородности и пестроте населения Хазарии на раннем этапе ее существования и позже, причем этническая неоднород­ность и раздробленность в равной мере была характерна как для местных аборигенных племен, так и для оседавших на землю ираноязычных и тюркоязычных кочевников. Мысль эта не нова, об этом писал А. Ю. Якубовский, считавший хазар «конгломератом этнически разных кочевых племен» (12, с. 461), а в последнее время — С. А. Плетнева (7, с. 22), Я. А. Федоров и Г. С. Федоров (13, с. 111 —112). Из приведенных выше данных видно, что аланский этнический элемент Северного Дагестана должен был войти в со­став хазар и занять свое место в хазарском «конгломерате» на раннем эта­пе его существования.

Здесь мы не можем не коснуться такого важного и проблемного архео­логического памятника, как Верхнечирюртовский могильник, бывший объек­том раскопок И. П. Костюченко, Н. Д. Путинцевой и М. Г. Магомедова. К сожалению, материалы И. П. Костюченко утрачены, а материалы Н. Д. Путинцевой и М. Г. Магомедова изданы неполностью, что ограничивает воз­можность интерпретации. Известно, что окружающие Верхнечирюртовское городище (предполагаемый М. Г. Магомедовым хазарский город Беленджер) кладбища состоят из трех основных видов погребений: грунтовых захороне­ний в ямах, бескурганных катакомб и подкурганных катакомб. Встречено также несколько подбоев. Раскопками И. П. Костюченко и Н. Д. Путинцевой вскрыто более 150 могил, большая часть которых представлена бескурган­ными катакомбами, относимыми к VII—VIII вв. (14, с. 248—264; 15, с. 79), т. е. ко времени существования Хазарского каганата. Кроме того, М. Г. Ма­гомедовым исследована группа курганов к востоку от оборонительных стен городища. Под курганными насыпями оказались также камерные могилы с двускатными сводами, по форме напоминающие кочевническую кибитку и содержащие погребения с более богатым инвентарем, чем в прочих мо­гилах.

Связь всех этих захоронений с Хазарским каганатом ни у кого сомнений не вызывает. Не вызывает возражений и тезис об этнической неоднородно­сти населения Верхнего Чирюрта — Беленджера, документируемый сосу­ществованием на одной территории и в одно время разных погребальных обрядов (16, с. 52—53). Основные расхождения наметились в этнической интерпретации катакомбных захоронений Верхнего Чирюрта. Н. Д. Путни­цева от каких-либо определений воздержалась. В. А. Кузнецов связал ката­комбы Верхнечирюртовского могильника, исследованные И. П. Костюченко и Н. Д. Путинцевой, с группой алан, расселившихся в Северном Дагестане вплоть до р. Сулак, хотя и подчеркивал своеобразие материальной культуры, «во многих деталях известное в аланских могильниках Центрального Кавка­за», возможно свидетельствующее об этническом смешении населения (17, с. 267). Эти выводы встретили возражения дагестанских археологов, попы­тавшихся связать рассматриваемые захоронения с гуннами-савирами (18, с. 358), но данная точка зрения оказалась еще более недоказанной и не по­лучила признания. М. Г. Магомедов, не рассматривая специально бескурган­ные катакомбы из раскопок Костюченко и Путинцевой, исследованные им большие кибиткообразные катакомбы под курганными насыпями (на восточ­ном могильнике) связывает с местной хазарской знатью (19, с. 202; 20, с. 52—53) и в то же время считает, что «особенности конструкции верхнечи-рюртовских катакомб и специфика выявленного в них инвентаря исключают возможность для их сопоставления с аланами» (21, с. 23) (в данном случае имеются в виду все катакомбы Верхнего Чирюрта). Однако в последнее время этническая интерпретация бескурганных катакомб Верхнего Чирюрта, вы­сказанная автором этих строк, была поддержана Я. А. Федоровым и Г. С. Федоровым (13, с. 86, 92) и нашла полное соответствие в оценке С. А. Плет­невой, писавшей: «Три типа погребальных сооружений вокруг Чир-Юрта принадлежат, по-видимому, трем разным этническим группам, представи­тели которых заселяли город: катакомбы — аланам, ямные погребения — болгарам и, наконец, подкурганные катакомбы — очевидно, господствующе­му народу — хазарам» (7, с. 28).

 

Есть достаточно оснований согласиться с приведенным заключением С. А. Плетневой, но с оговоркой, что принадлежность подкурганных ката­комб Верхнего Чирюрта этническим хазарам остается еще проблематичной. Она требует более глубокого обоснования.

Следует отметить, что подкурганные катакомбные могильники извест­ны не только в Дагестане, но по всему Северному Кавказу (напр. «Золотое кладбище» на Кубани, Терезе близ г. Кисловодска, у сел. Брут в Северной Осетии, Братское в Чечено-Ингушетии и т. д), причем, как правило, они отно­сятся к дохазарскому времени — I—V вв. Таким образом.ни территориально, ни хронологически они не увязываются с хазарами, а утверждение М. Г. Маго-медова, что подкурганные катакомбы «не характерны для аланских погре­бений» (22, с. 93) является недоразумением. Кибиткообразная форма камер также не может быть чисто хазарской чертой, ибо встречается вне Хазарии как в дохазарское, так и в послехазарское время (23, с. 180, рис. 5; 24, рис. 10, 15; 25, рис. 3) и, подобно Верхнему Чирюрту, сопутствует обычным катакомбам со сферическим сводом. Не исключено, что последние по форме также связаны с кочевническими жилищами, что не обязательно свидетель­ствует об их хазарском происхождении. Наконец, пытаясь противопоста­вить материальную культуру аланских катакомбных могильников и подкур­ганных катакомб В. Чирюрта, М. Г. Магомедов использует для этого найден­ные в верхнечирюртовских катакомбах VII—VIII вв. изогнутые сабли и пишет: «Сопоставление верхнечирюртовской культуры, в том числе и сабель, с культурой алан противоречит характеру археологических материалов, ведь в самой Алании в это время сабля не встречается» (26. с. 34). В дейст­вительности здесь противоречия нет, ибо слабо изогнутые сабли и палаши в VII—VIII вв. уже бытуют в аланских катакомбных могильниках (27, с. 138, рис. 3, с. 149). М. П. Абрамова, специально занимавшаяся подкурганными катакомбными могильниками Северного Кавказа, восточную их группу на территории Притеречья связывает с сармато-аланами (28, с. 32), что полно­стью соответствует и нашим представлениям.

Этническая интерпретация трех основных погребальных обрядов Верхне­чирюртовских могильников, предложенная С. А. Плетневой, Я. А. Федоро­вым и Г. С. Федоровым, соответствует исторической действительности, из­вестной нам по письменным источникам. В частности, заселение болгарами страны алан Барсалии в VI в. при такой интерпретации Верхнечирюртов­ских могильников получает наглядное воплощение в конкретном археоло­гическом материале. Этот материал подтверждает факты пребывания до­вольно значительной группы аланского населения, возможно, продвинув­шегося из Притеречья, в Северном Дагестане в раннехазарский период, рас­селения в долине Сулака древних болгар и совместного обитания (вероятно и смешения) тех и других в ходе сложения хазарской государственности. Оседание на землю и переход к оседлому земледельческо-скотоводческому хозяйству, наследование богатых местных производственных традиций, политическое объединение перед лицом опасности способствовали процессу этнической консолидации и, весьма вероятно, постепенной ассимиляции алан на территории Северного Дагестана — Хазарии. Однако, со временем раство­рившись среди местных и тюркских племен, прикаспийские аланы оставили ощутимый след в раннесредневековой культуре Дагестана: по признанию дагестанских лингвистов, целый ряд бытующих в дагестанских языках куль­турных терминов имеет североиранское — аланское — происхождение (29, с. 344—347; 30, с. 333—338), а по К. Ш. Микаилову, можно говорить о «широком потоке североиранского (в нашем случае — аланского) языкового материала» в дагестанские языки, причем в настоящее время известно не менее 100 аланизмов, затрагивающих все слои дагестанской лексики (31, с. 132—133). Та же картина былых алано-дагестанских культурных контак­тов в течение безусловно длительного времени намечается и в фольклорных материалах: установлено, что Дагестан был периферией ареала нартовского эпоса, заимствованного дагестанцами у алан (32, с. 154—174). Вряд ли столь серьезное влияние на язык и фольклор народов Дагестана было воз­можно только путем заимствования; не исключая такого пути маргиналь­ного контактирования, основным путем проникновения аланизмов в языки и фольклор Дагестана мы считаем контакты региональные, связанные с дли­тельным обитанием группы аланского населения в приморской части Даге­стана. Это население находилось здесь как в дохазарский, так и в хазарский периоды.

Глубокие этнокультурные связи алан и хазар на почве Дагестана нам кажутся достаточно определенными. С первых дней существования Хазар­ского каганата прикаспийские аланы выступают вместе с хазарами как их составная часть и, приняв политическое господство хазар, в течение почти всего времени существования каганата (до русских походов X—XI вв.) покрываются общим наименованием «хазары».

В противоположной Дагестану оконечности Кавказского перешейка — в районе нижнего течения Кубани и Восточном Приазовье — сложилась сход­ная этнополитическая ситуация. После нашествия гуннов здесь возник центр сильного объединения болгарских племен, описанный хронистом Феофаном и константинопольским патриархом Никифором: «Около Майотидского озера по реке Кофине (Кубань.— В. К) была расположена издревле известная великая Болгария»... (33, с. 66). Следует полагать, что Никифор не случай­но отметил известность приазовской Болгарии «издревле» — видимо, она существовала и в VI в. При болгарском хане Кубрате (584—642 гг.), завершившем объединение болгарских племен, Великая Болгария достигла своего зенита (34, с. 92), но ненадолго. После смерти Кубрата начался быстрый распад этого непрочного объединения: сыновья Кубрата (очевидно, вследствие между­усобиц) разделились и начали расселяться, уводя с собой и массы зависи­мого от них населения. Большая болгарская орда во главе с Аспарухом пе­решла реки Днепр и Дунай в 679 г. и положила начало Дунайской Болгарии; вторая орда во главе с Котрагом переселилась на Дон, войдя затем в состав салтово-маяцкой археологической культуры (35, с. 24) (о ней мы будем гово­рить ниже), третья часть болгар во главе со старшим братом Баяном оста­лась, по Никифору, «согласно приказу отца на родной земле по сю пору» (36, с. 363). Уход большей части болгарских племен из Приазовья сделал невозможным сопротивление оставшейся орды Баяна хазарам. Вскоре бол­гары Приазовья были покорены, племя хазар, «пройдя все области, лежащие за Понтом Эвксинским, проникло через все земли до моря. И вслед за тем подчинило Ваяна (Баяна) и заставило произвести уплату дани» (36, с. 363).

Итак, если в Северном Дагестане хазары, по выражению Д. Данлопа, захватили страну алан и поселились в ней (37, с. 5), в Восточном Приазо­вье — Нижнем Прикубанье хазары подчинили себе остатки болгарских пле­мен, сначала сделав их данниками, а затем — включив их в состав Хазарии. Хазарские владения вплотную приблизились к стране алан с востока и за­пада.

Здесь будет кстати отметить, что соседство с болгарами Приазовья — Прикубанья и частые стычки с ними нашли исключительно интересное от­ражение в осетинском нартском эпосе. Во многих нартских сказаниях упо­минается многочисленный и сильный народ агуры; враждебный нартам. «Агуровское войско» эпоса является синонимом «несметных полчищ» (38, с. 36—37). Нартский этноним агуры имеет многочисленные фонетические соответствия в древнеболгарской этнонимике (кутургуры, оногуры, гунугу-ры, утигуры, сарагуры), оканчивающиеся однотипным этническим форман­том «гур» (6, с. 85, прим. 34). По А. Н. Бернштаму, появившиеся в Восточ­ной Европе после гуннского нашествия разновидности «гуров» — тюркские племена из конфедерации гао-гюй (39, с. 373). Еще более близкую параллель нартским агурам находим у сирийского автора VI в. Захария Ритора и ви­зантийца Менандра, писавшего также в VI в.: первый из них называет на Северном Кавказе народ аунгур (8, с. 165), второй — народ угуры, жившие где-то близ Кубани (40, с. 382). Кажется вполне возможным нартских вра­гов агуров отождествить скорее всего именно с угурами Менандра. При этом существенно отметить то, что эпические агуры в эпосе обычно лока­лизуются за рекой Уарп, которая соответствует р. Уруп (41, с. 84—85), т. е. в Среднем и Нижнем Прикубанье — там, где действительно обитали бол­гарские племена.

 

В центральной части Предкавказья картина менее ясна: об этой террито­рии письменные источники почти молчат. Определенно можно говорить лишь о том, что степи Предкавказья к северу — северо-востоку от среднего тече­ния р. Терек (от урочища Бештамак при повороте Терека на восток и до впа­дения в него Сунжи) принадлежали с VII в. хазарам. Можно предполагать, что цепь аланских городищ с мощными культурными слоями, протянувшаяся по правому берегу Терека (Нижний Джулат, Терское, Хамидия, Курпское, Раздольное, Киевское, Октябрьское, Гвардейское и т. д.) и укрепленная могучими рвами, была пограничьем с его постоянно тревожной жизнью — по ту сторону Терека лежала хазарская степь, «хызы быдыр» осетинского нартского эпоса (42, с. 185, 267) («равнина хыз-ов»). Система правобереж­ных аланских городищ Терека (правый берег возвышен и очень удобен для фортификации) по существу представляет собой систему небольших город­ков-крепостей, расположенных с интервалом 5—6 км и близко напоминаю­щих аналогичные древнерусские крепости по возвышенным берегам рек Десна, Сула, Трубеж, Стугна (43, с. 37, 48—50) — крепости, предназначен­ные для защиты Киевской Руси от печенегов. Эти городки-крепости, судя по последним данным, возникшие еще в первые века н. э., со временем раз­растались, укрепленные рвами цитадели окружались неукрепленными поса­дами, населенными простым людом. Широкий и глубокий Терек, отвесный двадцатиметровой высоты его правый берег и густая сеть крепостей делали этот рубеж для кочевников труднопреодолимым.

Вопрос о южной — юго-западной границе Хазарского каганата, весьма существенный для нашей темы, уже обсуждался в научной литературе. Един­ственным географическим ориентиром для ее определения, сообщаемым в письменных источниках, является река Уг-ру письма хазарского царя Ио­сифа (X в.). Описывая границы своей страны, он указывает: «В южную сто­рону на 30 фарсахов пути до большой реки по имени «Уг-ру»...» (44, с. 103). Аланы были непосредственным юго-западным соседом Хазарии, поэтому локализация реки Уг-ру может помочь наметить линию разграничения Ха­зарии и Алании не только в X в., но и в более раннее время. Однако лока­лизация реки Уг-ру встречает большие трудности, так как нам не известна точка отсчета, от которой отправлялся в своих вычислениях царь Иосиф; в связи с этим определение может быть лишь приблизительным.

П. К. Коковцев (44, с. 103, прим. 49), Б. А. Рыбаков (45, с. 141) и С. А. Плетнева (7, с. 48) отождествляют реку Уг-ру с Кумо-Манычской реч­ной системой, вероятно, гораздо более полноводной, чем сейчас. Я. А. Федоров, посвятивший специальную статью южной границе Хазарии, вопроса о местонахождении р. Уг-ру не коснулся 13, с.(140—178). Наконец, М. И. Артамонов и Л. Н. Гумилев предложили вполне, на наш взгляд, приемле­мую точку зрения об отождествлении р. Уг-ру с. р. Терек (6, с. 390; 46, с, 78—88). Принимая ее в целом, отметим особую позицию Л. Н. Гумилева, преувеличенно считавшего всю долину Терека (не только нижнего, но и сред­него) хазарской и реконструировавшего «Терскую Хазарию». Л. Н. Гумилев пишет: «Хазарские поселения должны были располагаться по среднему те­чению Терека...» (46, с. 79). Зная вышеперечисленные городища среднего правобережья Терека, в это трудно поверить: отсутствие салтово-маяцкой керамики, непрерывность многометровых культурных отложений, типич­ная картина прочной оседлой жизни; наличие основных аланских форм ке­рамики, сопровождающие городища подкурганные катакомбные могильни­ки — все это делает аланскую принадлежность правобережных городищ наиболее вероятной. Говорить столь безоговорочно о сплошном хазарском населении долины Терека в его среднем течении, по крайней мере, прежде­временно. Хазарам должно было принадлежать левобережье, что и видно на примере хазарской (по Л. Н. Гумилеву) крепости у станицы Шелковской (47, с. 83). Всего в 20 км к югу от Шелковской находится исследованное.

A. В. Гадло городище Казаркала, которое сам Л. Н. Гумилев хазарским, уже не считает и приписывает его к числу сторожевых пунктов страны Сарир (48, с. 140—153). Впрочем, мы вновь должны возразить Гумилеву: этнополитическая ситуация в этом районе Предкавказья должна была за­метно отличаться от ситуации в районе Среднего Терека, и городище Казаркала, судя по его названию и характеру керамики, скорее всего в VIII—IX вв. было действительно хазарским, как и крупное Андрейаульское городище на берегу р. Акташ (49, с. 121 — 139).

Итак, мы склонны считать, что река Уг-ру хазарского царя Иосифа мог­ла соответствовать Тереку и граница между хазарами и аланами проходила по этой реке в ее среднем течении (ориентировочно—до слияния Терека с Сунжей). В прилегающей к Дагестану Ичкерии, возможно, находилась контактная зона между аланами, хазарами и Сариром, ибо здесь известно несколько аланских катакомбных могильников (50, с. 39—40; 51, с. 89—91).

К западу от излучины Терека алано-хазарская граница намечается также гипотетично. Представляется весьма вероятным, что Ставропольская возвы­шенность в VII—IX вв. была занята хазарами. Анонимный источник X в. «Худуд-ал-Алам» указывает на западе Хазарии Хазарские горы (52, с. 161); если это не Донецкий кряж, то скорее всего Ставропольская возвышенность. К сожалению, опубликованная Т. М. Минаевой керамика городищ Ставро­польской возвышенности происходит из поверхностных сборов и достоверно не датирована; значительная ее часть может относиться к дохазарскому времени (53, с. 125—163). Более ясная и обоснованная картина начала вырисовываться после разведок, проведенных в последние годы А. В. Гад­ло и Н. А. Охонько. Как выясняется, вся Ставропольская возвышенность (на юге до горы Бештау) с конца VII по конец IX в. была покрыта сетью небольших неукрепленных поселений, дающих керамику, типичную для юж­но-степного варианта салтово-маяцкой культуры Нижнего Подонья, Приа­зовья, Восточного Крыма и Таманского полуострова. А. В. Гадло связывает эти поселения с болгарским населением Хазарского каганата; интересно отметить, что в долине р. Кумы салтово-маяцкая керамика им не выявлена, здесь господствует керамика аланского облика, и это дает возможность А.B. Гадло предположить, что здесь проходила соответственно граница между хазарами и аланами (54, с. 74—78; 55, с. 243—291), (что весьма близко к границе, намеченной нами).

Мы видим, что владения Хазарии подступили вплотную к Алании не только с востока и запада, но и с севера. Этнические и культурные контак­ты в таких условиях должны были быть глубокими и интенсивными, ибо соседство продолжалось более 300 лет. Безусловно, имели место и факты взаимной инфильтрации населения. Кратко остановимся на одном из них.

В авторитетном источнике VII в.— новом, списке «Армянской геогра­фии» сказано, что на территории Азиатской Сарматии «живут народы турков (тюрок.— В. К.) и болгар, которые именуются по названиям рек: Купи-булгар, Дучи-булгар, Огхондор блкар — пришельцы, Чдар-болкар» (56, с. 29). Наиболее поддается локализации племя Купи-булгар, судя по названию, сидевшее на реке Куфис — Кубани (34, с. 105; 5, с. 57). Все эти болгарские племена остались на Северо-Западном Кавказе после распада объединения Кубрата во главе с его старшим сыном Баяном. Мы уже говорили об этом выше и отмечали следы болгар-агуров в осетинском нартском эпосе. Прикубанские болгары были подчинены хазарами и вошли в состав каганата, а в VIII в. они (очевидно, не без ведома хазар) передвинулись в бассейн Верхней Кубани и район Кисловодска, где появились поселения с керамикой салтово-маяцкого типа и многочисленными подвесными глиняными котлами с внутренними ушками (57, с. 34—39). Одним из таких поселений откры­того типа является поселение Кольцогора у г. Кисловодска, обследованное нами в 1959 г.

Появление этих археологических памятников, впоследствии подтверж­денных руническими древнетюркскими надписями на Хумаре, означало расселение части тюркоязычных болгар Хазарского каганата на территории Алании и в самых ее недрах. Нет сомнения в том, что переселившееся бол­гарское население попало здесь в окружение алан и вступило с ними в дли­тельные этнические и культурные контакты, отразившиеся на этногенезе современных тюрок Северного Кавказа — карачаевцев и балкарцев. Эти связи ярко воплотились в словарном фонде осетинского языка, насыщенном тюркизмами (58, с. 34—35, 276—284). Значительная часть их могла попасть в язык алан именно в хазарскую эпоху.

Как складывались на этом фоне политические взаимоотношения алан и хазар? М. И. Артамонов, посвятивший этому вопросу специальную главу своего капитального труда, осветил его схематично и неполностью. Однако совершенно справедливо он указывал, что через страну алан проходили основные пути, связывающие степи Северного Кавказа с Закавказьем и При­черноморьем, что и определило особо важное значение алан в международ­ных отношениях и стремление Ирана, Византии и хазар «держать их под своим влиянием или властью» (6, с. 360). С этих позиций мы и рассматри­ваем историю алан и алано-хазарских отношений в VIII—IX вв., полагая, что вскоре после возникновения Хазарского каганата аланы подпали под по­литическую зависимость от хазар, хотя и сохранили свою территориальную целостность (за исключением внедрения части болгар, о чем мы только что говорили). Как пишет А. П. Новосельцев, «аланы были той силой, с помощью которой хазары вышли победителями в сложной борьбе за гегемонию на Северном Кавказе. Аланское объединение и после этого сохранилось как самостоятельная политическая единица со своим правителем (шахом, ма­ликом), хотя его реальная роль была сложной и не всегда одинаковой..., ала­ны всегда выглядят как самостоятельный субъект политики, то выступая в союзе с хазарами (чаще), то склоняясь на сторону Византии или Халифата. Последнее наблюдалось крайне редко, хотя такие случаи были, например, в 103 г. х. (721—722 гг)» (58а, с. 105—106).

Прямое указание на эту зависимость находим в письме хазарского царя Иосифа, посланном около середины X в. испанскому сановнику Хасдаю Ибн-Шафруту: «Все аланы до границ Аф-кана (Абхазии.— В. К.)... платят мне дань» (44, с. 101 —102). Мы не знаем, в чем выражалась и как долго продолжалась выплата дани хазарам, но сам факт особых сомнений не вызывает. С другой стороны, примечательно, что этноним «аланы» в VII—IX вв. в письменных источниках употребляется все реже и реже, на пер­вое место в этнонимике Северного Кавказа выходят хазары, а в восточных источниках аланы почти всегда поставлены в связь с хазарами (59, с. 49, 51). Надо полагать, что и в данном случае мы имеем дело с отражением реального положения — временной политической зависимости алан от хазар. Более того: арабский автор VIII в. ал-Фазари, по интерпретации М. И. Арта­монова, сообщал, что «хазары и аланы образовывали одно царство» (6, с. 360); мы такого толкования не придерживаемся, ибо в действительности ал-Фазари дает лишь обобщенные размеры «владения хазар и алан»: 700 Х 500 фарсахов (60, с. 9). Однако то, что ал-Фазари владения хазар и алан рассматривает совокупно, в контексте говорит о многом.

В некоторых восточных источниках (Ибн-Русте, Гардизи) повествуется о том, что Хазария «одной стороной» прилегает к высоким горам, простираю­щимся до Тифлиса (61, с. 16; 62, с. 120); речь явно идет о Кавказском хребте, а Алания здесь полностью поглощена Хазарией. Эти сведения мы не мо­жем считать достоверными: арабы вряд ли имели достаточную информа­цию о соотношении Алании и Хазарии, а гораздо более осведомленный автор «Хронографии» Феофан (VIII в.) рисует перед нами картину политической самостоятельности алан Верхнего Прикубанья, действующих независимо от хазар (хотя и в русле политики хазаро-византийского союза) (63, с. 81 — 84). Вероятно, С. Г. Зетейшвили прав: усиление каганата особенно сказалось на восточных аланах, попавших в сильную зависимость от хазар (63, с. 85). Причины этого понять нетрудно — восточные аланы располагались близ Дарьяльского прохода, имевшего очень большое стратегическое значение в период арабо-хазарских войн. Контроль этого и других горных проходов в захваченную арабами Грузию для хазар был жизненно необходим.

В середине VII в. начались арабо-хазарские войны в связи с экспансией Арабского халифата на Кавказе. Хазары и аланы в них выступали как верные союзники Византии, «спасавшие последнюю от окончательного разгрома» (6, с. 202). Традиционные дружественные отношения алан с Византией, определившиеся еще в ходе ирано-византийских войн VI в., направленный против арабов хазаро-византийский союз и политическая зависимость от хазар сделали участие алан в арабо-хазарских войнах неизбежным. Хазары, co своей стороны, были безусловно заинтересованы в привлечении алан к участию в этих войнах, стоивших хазарам (как и византийцам) крайнего напряжения сил. Серьезный военный потенциал, которым обладали аланы, их размещение близ важнейших горных проходов должны были быть по­ставлены на службу интересам Хазарии и Византии. И эта цель союзника­ми была достигнута.

Первое совместное военное предприятие хазар и алан относится к сере­дине VII в., когда, согласно сообщению ал-Баладзори, византийский правитель фемы Армениякос (в восточной части Малой Азии) собрал «против мусульман большие войска и к нему присоединились вспомогательные отря­ды жителей Аллана, Афхаза и Самандара из хазар» (64, с. 8). В 651 г. арабы на берегах Евфрата разбивают объединенное войско алан, хазар и абхазов (65, с. 53). Вероятно, в обоих источниках — арабском и византийском — речь идет об одном походе против арабов. Первое совместное выступление окончилось неудачей.

Как свидетельствует в своей «Тарих-ал-камиль» араб Ибн ал-Асир, в 662 г. «мусульмане совершили поход как против аланов, так и против румов (византийцев.— В. К.), обратили их в страшное бегство и убили несколько, их батриков» (князьков). Можно думать, что это было ответное военное предприятие арабов, своего рода «карательная экспедиция» против «невер­ных».

Основные события относятся к VIII в. В 713—714 гг. хазары отразили нашествие арабского полководца Масламы, взявшего Дербент, а затем сами вторглись в Северный Азербайджан, ставший яблоком раздора между арабами и хазарами. Об участии алан в этих событиях источники молчат. В 721—722 гг., по сообщению Ибн ал-Асира, «тюрки (хазары.— В. К.) напали на аланов», причины столкновения неизвестны. Можно предполагать, что какая-то часть алан пыталась не подчиниться хазарскому диктату и это выз­вало ответные действия хазар. Во всяком случае в контексте данный факт указывает на трения хазар и алан и открытое сопротивление последних. Возможно, в связи с этими событиями следует оценивать и последующие: в 723 г. мусульманская армия во главе с Сабитом ан-Нахарани «вступила в страну хазар со стороны Армении», т. е. через Дарьял и, следовательно, через Аланию. Хазары наголову разбили арабов в местности «Луг камней» (66, с. 22—23).

В те же годы арабский полководец и наместник Армении Джаррах пред­принял опустошительный поход в страну хазар через Дербент. После ожесто­ченного сражения штурмом был взят хазарский город Беленджер (локали­зуемый М. Г. Магомедовым у с. Верхний Чирюрт), множество хазар бежало на север.

В 724 г. Джаррах вновь предпринял поход на север, но на этот раз втор жение арабов своим острием было направлено против алан. «И совершил ал-Джаррах ибн-Абуллах ал-Хаками поход против ворот Аллана и прошел через ал-Баб» (Дербент.— В. К.) — свидетельствует Якуби; «совершил ал-Джаррах ал-Хаками поход в страну алланов и прошел до некоторых городов и замков за Баланджаром», захватив большую добычу, — подтверждает Ибн ал-Асир (67, с. 6; 66, с. 25). Отсюда вытекает, что, разорив в преды­дущем походе основные центры хазар в Дагестане, Джаррах на этот раз поставил своей задачей нанести удар по союзникам хазар аланам и, пройдя Дарьяльское ущелье, вышел на аланские равнины.

Обратный путь арабы проделали через Северо-Восточный Кавказ и Дербент, вновь опустошив дагестан­скую Хазарию. В 725 г., согласно Якуби, Джаррах опять «совершил поход в Аллан» (67, с. 7). Аланы были обложены подушной по­датью. Комментируя эти события, М. И. Артамонов пишет: «Походы против алан, вероятно, имели целью предотвратить возможность хазарских набегов через Дарьяльский проход, который находился во владениях алан» (6, с. 209).

Нам представляется возможной несколько иная интерпретация — наказание алан за их активное участие в войне на стороне хазар. Аланская конница должна была играть немаловажную роль в хазарской, военной организации, арабы стремились эту военную силу нейтрализовать. Обложение аланского населения податью говорит о том, что на какое-то время (судя по всему, непродолжительное) часть алан, живших в сфере действий экспе­диционного корпуса Джарраха, оказалась под властью арабов.

В 726 г. Джаррах халифом Хишамом был отстранен и заменен выдаю­щимся арабским полководцем Масламой. В 728—729 гг. Маслама через Дарьяльский проход вторгся в Аланию и Хазарию, но решающего сраже­ния между противниками не состоялось: месяц лили проливные дожди, стоя­ла распутица. Основным результатом этого похода было то, что арабы, по сви­детельству Якуби, захватили у хазар «ворота Аллан» (67, с. 7; 66, с. 26) — мощную крепость, руины коей и сейчас хорошо видны в Дарьяльском ущелье при слиянии Терека с р. Кистинкой (в обиходе ее именуют «замком царицы Тамары»; 68, с. 246—249). В крепости арабы оставили свой гарнизон. Об этом рассказывает Масуди: «Когда Маслама б. Абд ал-Малик б. Марван пришел в эту страну и подчинил ее народ, он поселил несколько арабов в этом замке, и до наших дней они стерегут это место; запасы провианта время от времени доставляются из благотворительных (сборов) из тифлисского пограничья. Между Тифлисом и этим замком пять дней пути среди неверных» (69, с. 205).

Отступление Масламы фактически означало его поражение. Поэтому халиф Хишам отстранил Масламу и снова назначил на этот ответственный пост Джарраха. Сразу после своего назначения Джаррах, по данным Ибн ал-Асира, из Тифлиса, т. е. через Аланию, вторгся в Хазарию, дошел до го­рода ал-Бейда в низовьях Волги и благополучно вернулся обратно. Сведения Ибн ал-Асира (66, с. 26) верны, ибо подтверждены Моисеем Каганкатваци (70, с. 261), — восточные аланы вновь получили сильный удар с юга.

В 730 г. огромное войско хазар вторглось в Азербайджан. Во главе ха­зарской армии стоял сын кагана Барджиль. Знаменательно, что по Табари и Ибн ал-Асиру, хазары в этот поход выступили из страны алан (66, с. 26). Отсюда можно считать, что территория Восточной Алании стала операцион­ной базой и исходным плацдармом, где концентрировались войска хазар и их союзников. Трудно допустить, что аланы не участвовали в походе 730