Глава IX АЛАНЫ-ОВСЫ И ГРУЗИЯ вторая часть

 

С юных лет Баграт IV вел борьбу с мусульманским эмиром Аррана (сов­рем. Азербайджан) Падлоном, «враждебно действовавшим и пренебрегав­шим всеми, стоящими во главе грузинского царства» (49, с. 47). В этой борь­бе аланы выступают соратниками грузинского царя. В 1062 и 1065 гг. они вторгаются через Дарьяльский проход в Арран и опустошают его, «захватив много исламских земель» (53, с. 75, 145). Возможно, что аланы появились в Арране одновременно с союзным войском византийцев и грузин, возглав­ляемых Багратом IV, в их походе против турок Бахрама Ильмиана и Ганджи, о чем свидетельствует «Матиане Картлиса» (49, с. 52). Это не удивитель­но: царь алан Дургулель был родственником не только грузинского царя, но и византийского императора (54, с. 162). После этих вторжений город Ганджа был окружен стеной (53, с. 161, прим. 150). В. Ф. Минорский счи­тает, что оба вторжения алан в Арран были инспирированы грузинами (55, с. 75), т. е. Багратом IV, и с этим можно согласиться. Окончательную ясность в эту историю вносит та же «Матиане Картлиса»: «Вывел Баграт Дорголела, царя овсов, с сорокатысячным овсским войском, поставил во главе их сына своего куропалата Гиорги, разорил Гандзу и забрал бесчисленное множество пленных и добычи и отправил в царство свое» (49, с. 58; 50, с. 76). После этой победы, состоявшейся в 1065 г. (54, с. 162), Дургулель пожелал навестить Баграта IV и «отправился вместе со всеми овсскими тавадами, перешел по абхазской дороге и прибыл в Кутатис», где встретился с Бореной и ее сыном куропалатом Георгием. Затем аланская делегация направилась в Картли, где Баграт IV «с большим торжеством и почетом» встретил ее в Надарбазеви (недалеко от Гори.— В. К.). Здесь был устроен феодально-рыцарский пир, рас­тянувшийся на 12 дней. По причине приближения зимы (закрывались пере­валы) овсы заторопились и покинули Баграта IV, наградившего подарками их царя и «всех дидебулов Овсети» (49, с. 58).

Военно-политическое сотрудниче­ство Грузии и Алании в описанных выше событиях XI в. получило наиболее яркое воплощение, с этого времени дружеские отношения двух соседних стран делаются особенно интенсивными (56, с. 9). Опасность мусульманского окружения с востока и запада побужда­ет молодое грузинское государство ис­кать себе союзников-единоверцев, и оно находит их в лице алан, подверг­шихся христианизации со стороны Ви­зантии еще в начале X в. Сознавая важность христианизации алано-овсов и других горцев Северного Кавказа, представлявших не только резервуар пополнения военных сил, но и убежище в случае опасности (Двалети не раз укрывала у себя спасавшихся грузин­ских феодалов), грузинское правитель­ство предпринимало большие усилия для насаждения христианства у горцев Северного Кавказа. В первой половине XI в. сооружаются небольшие зальные однонефные церкви типичной грузин­ской архитектуры в Двалети (в с. Тли, Хозитикау, Регахе, возможно, в Наре), области Дидо (Датунская базилика), несколько позже — в Ингушетии (Тха-ба-Ерды, Алби-Ерды, Таргим; 57, с. 167—170; 58, с. 302—306; 59, с. 275—280). Эти храмы, грузинские христианские надписи XI-XII вв. и каменные надгробия и кресты, христианские могильники этого времени отчетливо показывают старания и успехи грузинской дипломатии и церкви в обращении двалов, дурдзуков (вайнахов) и дидойцев (аварцев) в христианство и превра­щения их в своих союзников и, по возможности, в вассалов. Особенно подроб­но применительно к Двалети этот вопрос разработан В. Н. Гамрекели (43, с. 70—99, табл. I—VII), Г. Г. Гамбашидзе (60, с. 72—78; 61) и к Дидо— Г. Г. Гамбашидзе (61 и др.). Безусловно, с XI в. влияние Грузии и грузинской культуры в трех названных районах было очень значительным, наиболее долго удерживаясь в Двалети. Безусловно также и то, что связи с ними у Гру­зии существовали и до XI в., но материально они пока не документируются. В грузинской историографии существуют весьма преувеличенные представ­ления о вассалитете северокавказских народов по отношению к Грузии эпохи развитого феодализма и о так называемой «зоне грузинского политического и культурного влияния на Северный Кавказ». Так, Г. Д. Тогошвили полагал, что со времени царя Давида Строителя (1089—1125 гг.) Осетия в политиче­ском и культурном отношении полностью зависит от Грузии (56, с. 9), а в эпо­ху Тамары, по утверждению авторов школьного учебника истории, «зависи­мыми от Грузии были весь Северный Кавказ, Восточное Закавказье, Южный или Иранский Азербайджан, вся Армения и Трапезундское царство» (62, с. 113). Там же черкесы, осетины и вайнахи названы вассалами грузинского царя. Этими идеями пестрит работа Д. К. Степнадзе: влияние Грузии в XII в. распространилось на весь Кавказ, а союз Осетии и Грузии был не равноправ­ным военным союзом (как считал Г. Д. Тогошвили), а союзом, основанным на вассальной зависимости Осетии от Грузии (63, с. 131 —132, 142).

Источники негрузинского происхождения не подтверждают подобные далеко идущие построения; они не находят себе подтверждения и в извест­ных нам археологических материалах с территории Северного Кавказа. Исключение здесь составляют упоминавшиеся Двалети, Дзурдзукети и Дидо, образовавшие после длительных усилий грузинского правительства как бы охранительный, буферный пояс на северной границе Грузии, долженст­вующий ограждать ее безопасность с этого направления и поставлять свои военные контингента за плату. Иначе говоря, Грузия создала на северных рубежах своего рода лимес, а двалы-овсы, вайнахи и аварцы стали ее феде­ратами (64, с. 97). Этим наши представления принципиально отличаются от представлений 3. Ш. Дидебулидзе, которая попыталась распространить грузинское влияние на весь Центральный (включая Аланию) и Северо-За­падный Кавказ, существенно сместив акценты и исказив историческую пер­спективу (65).

Грузинские цари и патриархи могли после очередной успешной акции объявлять любой народ Северного Кавказа своим вассалом и включать его в свою титулатуру, но подобные амбиции не отражали истинного положе­ния дел. Отделенные от Грузии Кавказским хребтом, проницаемым, но труд­нодоступным, находясь в подоблачных горных твердынях, северокавказские народы фактически сохраняли независимость, продолжая в то же время вза­имовыгодные контакты с сильным грузинским государством. Традиционно таким видом контактов было военное наемничество, продолжавшееся и в XII в. Армянский историк Маттеос Урхаеци под 1111 г. сообщает о продолжаю­щейся войне грузин с мусульманским Арраном. Царь Грузии Давид III Стро­итель «поспешил против тюрок с 40 тысячами мужей, сильных и храбрых, сведущих в деле войны. Имел и другие войска: 15 тысяч храбрых и избран­ных воинов от царя кипчаков и 500 мужей из племени аланов...» (66, с. 50). Факт военного наемничества налицо.

Около середины XI в. в степях Причерноморья и Северного Кавказа появились тюркоязычные кочевники половцы, или кипчаки. Наряду с горцами Кавказа, взоры грузинского двора теперь обращаются и в северные степи, к половцам. События 1111 г. показали большие возможности кочевников, несмотря на то, что именно в это время Степь вела напряженную борьбу с Русью, шедшую с переменным успехом. Давид III решает максимально при­влечь половцев Северного Кавказа — Подонья для борьбы с мусульманскими соседями, и с этим связан еще один интересный эпизод из истории алано-грузинских отношений. Подобно Баграту IV, женившемуся на аланской ца­ревне Борене, Давид III женился на дочери «главаря» — хана кипчаков Шарукана Гурандухте. И этот брак, естественно, имел далеко идущие политические расчеты. Вскоре Давид III приглашает своего тестя помочь ему против тюрок-сельджуков. Половцы согласились, но потребовали, чтобы «овсы дали им дорогу». Следует полагать, что отношения между половцами и аланами в это. время были еще враждебными, и этим объясняется нежелание алан-овсов пропускать степняков через свои земли. Нет сомнения, что аланы, знали, куда и зачем должны проследовать половцы, и тем не менее их не пустили. Вряд ли такое поведение было бы возможно, если бы аланы дейст­вительно являлись вассалами грузинского царя!

Давиду III самому пришлось отправиться в Овсетию договариваться со своими «вассалами». «Овсы и кипчаки, по предложению царя Давида, отдали друг другу заложников, учинили друг с другом обоюдное согласие, утвердили между собою мир и любовь. Давид открыл крепости Дариальские и все врата Овсетии и Кавказа и по этой безопасной дороге провел великое множество воинства» (26, с. 36) — всего 40 тысяч воинов кипчаков. Как счи­тают грузинские историки, это произошло в 1118 г. (67, с. 117).

Миссия Давида III Строителя в Аланию имела большое позитивное зна­чение для алан, так как положила начало союзническим отношениям полов­цев и алан, существовавшим до XIII в. После этого передвижение половец­ких групп в Грузию было упорядочено, и в царствование Тамары (1184— 1213 гг.) «Картлис Цховреба» упоминает при ее дворе «новых половцев». Неоднократно упоминаются в грузинском войске и осетинские отряды. И те, и другие предназначались не только для внешних войн, но и для подавления феодальных выступлений, например, восстания царевича Демны 1178 г., по­сле чего половец Кубасар стал амирспасаларом (главнокомандующим) Гру­зии (68, с. 152).

Продолжаются династические браки. Царь Грузии Георгий III (1156— 1184 гг.) был женат на Бурдухан — дочери овсского царя Худдана Бурдухан — мать знаменитой Тамары, полуосетинки по крови. По словам «Карт­лис Цховреба», Бурдухан «превосходила всех женщин своей добротою, мудростью, разумом, красотою и миловидностью; подобную ей невесту Грузия никогда еще не видывала... От нее только и могла родиться такая женщина, как Тамара» (26, с. 38). При Георгии III и Тамаре алано-грузинские контакты стали особенно активными. Из данных «Картлис Цховреба» вытекает, что Георгий III временами охотился в стране алан (26, с. 38), вероятно, пользу­ясь дружбой и расположением своего зятя Худдана, а при дворе Георгия и Тамары «с давнего времени» жила ее тетка (следовательно, сестра Бурду­хан или Георгия) Русудан, «вдова овсского князя» Джадарона (26, с. 38). С нею вместе жил осетинский царевич Сослан, в летописи названный Багра­тионом и получивший христианское имя Давид (Давид Сослан). Русудан, будучи бездетной, воспитывала Давида Сослана, усыновив его. «Давид был юноша красивый, хорошо сложенный, широкоплечий, имел лицо красивое и умеренное телосложение; по своему происхождению он вполне был достоин быть царем; он был хорошо воспитан и выдержан, был проворен и силен и превосходил всех своей отвагой и умением стрелять из лука, верховой ездой и гарцованием, ученостью и добротой» (26, с. 38—39). После первого не­удачного брака с русским князем Георгием царица Тамара в 1189 г. вышла замуж за Давида Сослана, тем самым вновь закрепив дружественные связи с Осетией. Царствование Тамары и Давида ознаменовалось расцветом гру­зинской феодальной государственности, расширением ее границ и рядом блестящих побед над внешними врагами, подъемом просвещения и культу­ры, широким строительством. В военных успехах Грузии Давид Сослан сы­грал выдающуюся роль как полководец (69, с. 120—127) и соправитель Тамары: на некоторые документы царицы Давид Сослан накладывал свои «резолюции»; на грамоте Гелатскому монастырю 1193 г. написано: «Сие повеление Тамар, я волией божией эристав Давит свидетельствую и утвер­ждаю», на грамоте Шио Мгуимскому монастырю 1201 г.: «Я, царь Давит, также утверждаю твердо (это) волей божией» (70, с. 58, 62—63). Время Та­мары и Давида Сослана, несомненно, одна из наиболее ярких страниц грузино-осетинских отношений.

После смерти Тамары в 1213 г. на грузинский престол взошел сын ее и Давида Сослана Георгий Лаша. При нем в 1221 г. впервые на территории Грузии появились грозные завоеватели татаро-монголы, дошедшие до Самшвилде и отсюда повернувшие через Дербент на Северный Кавказ, где в упор­ном сражении они одолели соединенное войско алан и половцев. Для наро­дов Кавказа началась самая драматическая эпоха их средневековой истории, связанная с целой серией нашествий завоевателей. После упомянутого пер­вого вторжения монголов 1221 г. в 1225 г. в Грузию вторгся персидский шах Джелал ад-дин, разгромил объединенное грузино-армянское войско, а в 1226 г. захватил Тифлис, разорив всю Грузию.

Вслед за Джелал ад-дином в 1236 г. вновь последовали татаро-монголы. Страны Закавказья были завоеваны монгольской армией под водительством Чармагана, обессиленная Грузия при царице Русудан попала под монголь­ское иго, в стране начались междоусобицы (71, с. 162—163). Боровшаяся против монголов грузинская феодальная знать, не желая подчиняться за­воевателям, укрывалась в надежных горных ущельях Центрального Кав­каза, в том числе и в Осетии (25, с. 163). Здесь же укрывались и драгоцен­ности.

После распада Монгольской империи на части территория Грузии ока­залась под владычеством правителя третьего улуса монголов Хулагу, вклю­чившего в свои владения Иран, Ирак, Афганистан. Примерно с этого вре­мени в истории грузино-алано-овсских отношений начинается новый этап.

То, что мы видели до сих пор относительно продвижения алан-овсов в Грузию, до 40-х годов XIII в. было появлением отдельных отрядов алан по найму и в силу союзнических отношений, поселением таких отрядов с се­мьями в стратегически важных районах и на путях, осетинизацией Двалети и Магран Двалети с V—VI вв. н. э. и постепенным просачиванием групп ов­сов вниз по ущелью Большой Лиахви. С IX в. начинается освоение алано- овсами Ксанского ущелья, хотя это положение оспаривается грузинскими историками (25, с. 169—171). Все это факты, связанные с этнической ин­фильтрацией алано-овсов в картвельскую среду и постепенной аккумуляцией ираноязычного элемента в тех горных районах Грузии, которые прилетали к Алании-Овсетии с юга.

В результате татаро-монгольского нашествия 1238—39 гг. равнинно— предгорная часть Алании оказалась разоренной и захваченной завоевате­лями. Аланское население, жившее на равнине довольно плотным массивом, было частично перебито или переселено монголами на восток, в значитель­ной же части отодвинулось в глубь горных ущелий. Последнее привело к перенаселенности (что хорошо показали раскопки пещерного склепа XIII— XIV вв. с 235 черепами в с. Дзивгис) и острому демографическому кризису, связанному с невозможностью прокормить избыточное население в усло­виях высокогорья. Поставленное на грань катастрофы аланское население большой массой мигрирует на южные склоны Кавказского хребта, осваи­вая ущелье Большой Лиахви и прилегающие районы с востока и запада — почва для этой миграционной волны была подготовлена в предшествующий период. Как отмечал Г. Р. Лазарашвили, после XIII в. «все новые и новые волны осетин перекатываются через горы и разливаются по Грузии» (42, с. 104). Если первая такая волна прокатилась в конце 30-х — начале 40-х го­дов XIII в., то вторую волну следует отнести к 60-м годам XIII в., на что обра­тил внимание Г. Р. Лазарашвили: после поражения армии Хулагидов на Тере­ке в 1263 г. от Золотой Орды по политическим мотивам бежали в Грузию мно­гие осетины и их князья, принятые царем Давидом Улу (42, с. 104). С другой стороны, в монгольских войсках находились пришедшие через Дербент осе­тинские и кипчакские ополчения. Предводители осетин, поддерживаемые монгольскими ильханами, «начали изгонять азнауров (дворян.— В. К.) из их вотчин» (25, с. 165). Третья волна алано-овсской миграции в Грузию (Г. С. Ахвледиани их насчитывал всего две, 46, с. 60—61) может предполагаться после взятия объединенным войском монголов и русских князей города Дедякова в 1278 г., хотя прямых сведений об этом в источниках нет. Наконец, четвертая миграционная волна несомненно имела место в конце XIV в. и была связана с вторжением Тамерлана.

Согласно «Российской родословной», известные грузинские князья Церетели осетинского происхождения, предки их были в Осетии владетеля­ми округа Цадаари («цад» осет. «озеро».— В. К.) и бежали от Тамерлана в Имеретию в 1395 г. (72, с. 476). Следует полагать, что князья бежали в Гру­зию не одни, а в сопровождении своих людей и что вторжение Тамерлана заставило мигрировать в Грузию не только предков Церетели.

Неоднократные массовые миграции овсов на юг подтверждает грузин­ский историк XVIII в. Вахушти. Он пишет: «Во время нашествия чингисха-новых татар, особенно же при вторжении Батыя и Орхана, были разорены и опустошены города овсов и строения их, и царство овсов превратилось в княжество; овсы скрылись в горах Кавказа... После же нашествия Тамер­лана и особенно по взятии Константинополя турками стали теснить овсов с той стороны крымские ханы и с этой (со стороны Грузии) татарские улусы, и потому овсы вступили в Кавказские горы и покорили кавказцев и двальцев» (73, с. 65). Как видно, Вахушти выделял две миграции осетин на юг: после нашествия «чингисхановых татар» в конце 30-х годов XIII в. и после нашествия Тамерлана в конце XIV в., т. е. дает неполную картину истории расселения осетин в Картли.

Несомненно, расселение осетин на предгорной равнине сопровождалось вооруженной борьбой с местным населением. В этой борьбе осетины имели успехи. Наибольшие из них связаны с именами предводителей овсских дру­жин Фареджана и его брата Ос-Багатара, жившего и действовавшего в Гру­зии во второй половине XIII — начале XIV в. Как сообщает «Картлис Цховреба», от монгольского (золотоордынского) полководца Берке спаслись бегством (как полагают некоторые историки, после поражения хулагидского войска в 1263 г. на Тереке) две женщины из Овсетии — Лим и Ачав; с ними были дети одной из них Фареджан и Бакатар из рода Ахсарпакайан (види­мо, из рода Ахсарата) и «также множество князей», что говорит о знатности и весьма высоком положении овескйх беженок. Через Дербент они прибыли в Грузию и были приняты царем Давидом Улу, расселившим алан-овсов в Тифлисе, Дманиси и Жинвали (26, с. 45), в тех местах, где аланы поселялись издавна. И вновь овсы были обязаны нести военно-охранную службу.

В. Н. Гамрекели военные силы осетин в Грузии этого времени делит на две части: «сидящие в Гори» и отряд Фареджана-Бакатара. Первый отряд в 1268—1269 гг. был направлен в Гори для отражения нападений из Запад­ной Грузии (74, с. 196), после чего осетины из Гори были выведены, нов 1292 г. они вновь заняли Гори с помощью монголов. Грузинское войско во главе с эриставом Амадой Бечадзе осадило город. Овсы обратились за помо­щью к монголам, те пришли из Мухнари и помирили овсов и грузин. «С этого времени начинается неприязнь между грузинами и овсами» (26, с. 46). Рас­сказ «Картлис Цховреба» повторяет анонимный «Хронограф» XIV в. (75, с. 202/.

Второй овсский отряд во главе с «царевичем овсским» Фареджаном вместе с грузинским войском в это время участвовал в осаде города Тунгузало в Малой Азии (26, с. 45). Захват Гори и опустошение Карталинии осе­тинами «Картлис Цховреба» косвенно связывает с отсутствием Фареджана, что может свидетельствовать о его верховной власти над осетинами Картли.

«Неприязнь» между грузинами и осетинами, несомненно, была вызвана стремлением последних расширить свою территорию на юге Кавказского хребта и (как часть этой политики) захватом Гори. В царствование Давида VIII (1292—-1310 гг.) столкновения продолжались. «Хронограф» сообщает: «Хотя мтавар овсов Фареджан добром служил царю, но была вражда меж картлийцами и овсами и взаимно столь непримиримы, что каждый из них в силу возможности убивал другого» (75, с. 202).'Напряженность и враждеб­ность грузино-овсских отношений в конце XIII — начале XIV в. не вызыва­ет сомнений, хотя Фареджан и пытался сглаживать эту враждебность и был сторонником царя Давида VIII (последний занял престол во мно­гом благодаря поддержке Фареджана; 75, с. 207, прим. 55). Можно до­пускать, что Фареджан старался сдерживать овсов от территориальных зах­ватов.

В первой половине 90-х годов XIII в. Фареджан исчезает, и на сцене появляется «мтавар Бакатар» — явно тот легендарный Ос-Багатар, который воспет в осетинском фольклоре и который стал национальным героем Осетии.

Этот упоминавшийся выше Бакатар — брат Фареджана, и, по-видимому, млад­ший. Будучи царевичем, он унаследовал положение Фареджана и его верхов ную власть над овсами Картли. Я предполагаю, что братья Фареджан и Бакатар происходили из аланского царского рода Царазонта, управлявшего до монгольского нашествия Восточной Аланией. Этому посвящено наше от­дельное исследование «Реком, Нузал и Царазонта».

Впервые в грузинских летописях Ос-Багатар как самостоятельная по­литическая фигура появляется в связи с междоусобной борьбой монголь­ских войонов Газана и Тукала. Победил в 1295 г. Газан. После этого он вы­ступил против Давида VIII, опустошив Карталинию и Тианетию. Давид VIII бежал в Осетию, где укрылся в крепости Хада в верховьях Арагви (41-а, с. 42, прим. 26), затем в Цискари. Монголы вступили в горы, осадили Степан-цминду (совр. Казбеги.— В. К.), но неудачно и отступили. Проводниками монголов в горах были Шалва Квенипневели и «мтавар Овсетии Бакатар» (26, с. 47). Как видим, вопреки своему предшественнику Фареджану Ба­катар сразу стал в оппозицию — против царя Давида VIII.

Это становится особенно ясным после того, как монголы и Вахтанг III разбили Давида VIII. Пользуясь ослаблением Давида, Ос-Багатар «стал опустошать Грузию» (26, с. 47). Вот что свидетельствует по этому поводу «Хронограф»: «Разлагалась страна Картлийская, да мтавар Бакатар уси­лился и разорял Картли, Триалети, сгонял с вотчин азнауров, и были беды великие среди жителей картлийских». Узнав, что «Давид бежал, Бакатар стал нещаднее разорять Картли, и царь Давид не противостоял... А Бакатар разорял земли, истреблял жителей, хотя Ахмад Сурамели и Рати упорно сопротивлялись. Тогда Бакатар отвоевал у Гамрекели, сына Каха, крепость Дзами. Узнав об этом, Бека выступил против (Бакатара) с большим войском. Но Бакатар, выйдя из крепости, стал перед авангардом (войска) Бека. Вспых­нул жаркий бой, и в первой же схватке бежал Бакатар и скрылся в крепости. Отправился Бека (вслед) и упорно осадил крепость. И как ожесточилась (осада), просили овсы милостью божьей пощады и обещали не вредить; с тем и явился Бакатар пред Бека и затем помер» (75, с. 202—203). В. Н. Гамре­кели эти события датирует 1304—1306 гг. (74, с. 197).

Крепость Гори осетины и после гибели Ос-Багатара удерживали до 1326 г. (74, с. 197) и были выбиты оттуда Георгием V. Судя по всем пере­численным фактам, осетины на предгорной равнине Картли продвинулись довольно далеко и овладели территорией почти в границах нынешней Юго-Осетии. Тем самым благодаря массовой миграции овсов после монгольского нашествия XIII в. и активной военно-политической деятельности Ос-Бага­тара осетинам на юге была обеспечена экологическая ниша, сделавшая воз­можным их существование здесь на протяжении более 700 лет. Для форми­рующегося осетинского народа, в середине XIII в. оказавшегося на грани этнической катастрофы, это было спасение. И в этом есть большая заслуга Ос-Багатара. По оценке самих грузинских исследователей Ос-Багатар ус­пешно воевал против четырех грузинских княжеств: Кахети, Картли, Имерети, Самцхе-Сатабаго, был прославлен и «его рука доставала почти всего Кавказа» (76, с. 53; 25, с. 165).

Такой и в самых, конечно, общих чертах представляется нам история, алано-овсо-грузинских отношений и контактов с первых веков н. э. до XIV в.

Как видим, эти отношения характеризуются то длительным сотрудничеством и союзничеством, особенно в военно-политической сфере, когда военные отряды алано-овсов выступают на стороне Грузии против ее врагов, то перио­дами враждебности, сопровождаемыми вторжениями алан в Картли и воору­женными столкновениями. Ведущей линией алано-овсо-грузинских отноше­ний все же необходимо считать отношения сотрудничества, выражавшиеся в лужбе алан в качестве охранителей-федератов и постепенной аккумуляции северных ираноязычных элементов в различных районах Грузии, начав­шейся со времени скифских походов VII в. до н. э. Упомянутая аккумуляция и длительные дружественные связи с Грузией сыграли решающую роль в на­правлении массовых миграций осетин на юг в XIII—XIV вв., после гибели аланского государственного объединения. Выдающуюся' роль в обеспечении этих миграций землей сыграл Ос-Багатар, раздвинувший новую этническую территорию силой оружия. Так было положено начало Южной Осетии в ны­нешних ее границах.

Мы мало касались истории алано-грузинских связей и взаимовлияний в области языка и культуры, а они очень глубоки во времени и значительны по объему. О распространении христианства из Грузии на Северный Кавказ и в Аланию выше уже говорилось. Это влияние не следует преувеличивать, что давно отмечалось Л. И. Лавровым (77, с. 175), и тем не менее тенденция преувеличения продолжает сохраняться (65, с. 42—48; 78, с.25—32; 79, с. 162—169). Сказанное, конечно, не означает не меньшей опасности отри­цания фактов, если они есть. Влияние шло не односторонне, из Грузии на север, но и наоборот — с севера в Грузию. Так, М. К. Андроникашвили про­анализировала 108 слов, заимствованных грузинским языком из осетино-аланского (80). Ш. Дзидзигури выявил отголоски осетинского нартского эпоса в фольклоре Горной Рачи (циклы Урузмага и Сатаны, Сослана, Батраза) и в языке; интересно, что в рачинском тексте «Джуджеби, Темирбий и Шибижи» упоминается «дальняя крепость Татартупи» (81, с. 70), т. е. городище Верхний Джулат близ Эльхотово.

Здесь нет возможности приводить все факты алано-овсо-грузинских взаимосвязей. Позволю себе остановиться на двух сюжетах, не получивших должного отражения в научной литературе и показывающих глубину и зна­чение влияния высокой культуры феодальной Грузии на культуру Алании XII—XIII вв.

Выше упоминалась Борена — сестра Дургулеля Великого и жена Баграта IV. Г. В. Цулая отметил, что «царица Борена, осетинка по «крови», внесла свою лепту в историю грузинской словесности: сохранилось одно ее стихотворение духовного характера» (82, с. 204, прим. 57). О чем идет речь?

В сванском селении Ленджери, в древней церкви Спаса, в конце XIX в. была обнаружена икона Божией Матери в золотом окладе. На оборотной стороне оказалась грузинская надпись, прочитанная и опубликованная А. С. Хахановым. В ней много страдавшая Борена, обращаясь к Богородице, сказавшей архангелу Гавриилу, что она раба Господня, просит спасения. В своем комментарии к этому короткому тексту А. С. Хаханов пишет: «Быть может, названная здесь Борена супруга царя грузинского Баграта IV (1027—1072), дочь осетинского правителя» (83, с. 38).

В современной грузинской историографии отождествление упомянутой Борены с аланской царевной сомнению не подвергается. Так ее и рассмат­ривает Г. В. Цулая, К. С.Кекелидзе, С. И. Кубанейшвили.

Известный грузинский филолог К. С. Кекелидзе впоследствии вернулся к надписи Борены на иконе и придал ей вид стихотворения из шести строк, включив его в свой труд по истории грузинской литературы (84, о. 543). Затем стихотворение Борены было включено в хрестоматию С. И. Кубаней­швили (85, с. 351). Приводим текст стихотворения в переводе Л. Н. Итриевой:

Я, которая отдала долг Гавриилу,
Я почитательница Господа,
Я, как гостья, скитавшаяся по свету,
Пала ниц, опьяненная юной кровью,
Дева, спаси Борену многогрешную!

Так стихотворное произведение Борены получило права гражданства в истории грузинской литературы. Однако в работах по истории осетинской литературы стихотворение Борены не фигурирует. Тот факт, что оно создано на грузинском языке, не лишает его права на место в истории литературы Осетии, ибо это первое по времени (вт. пол. XI в.) литературное произведение алано-овсского происхождения.

Стихотворение Борены свидетельствует о тесных узах, связывавших средневековые Осетию и Грузию и об активном воздействии грузинской культуры, образованности, письменности на тех представителей феодаль­ных кругов Алании, которые волею судьбы оказывались в Грузии. В этой связи укажем, что в другой сванской церкви Архангелов сел. Пхотрери име­лась небольшая, сильно поврежденная икона с грузинской надписью, со­держащей имя Бурдухан — дочери аланского царя Худдана, супруги царя Грузии Георгия III и матери царицы Тамары (83, с. 39—40). Как видим, текст Борены не является чем-то исключительным (86, с. 117 —118).

Второй интересующий нас сюжет снизан с Алагирским ущельем и селе­нием Нузал, по фольклорным данным принадлежавшим некогда богатой феодальной фамилии Царазонта. В. II Абаев высказал остроумное предпо­ложение о том, что фамильное имя «Царазонта» представляет искаженный римский титул «цезарь» (87, с. 117 — 118). Высокое социальное положение рода Царазонта не вызывает сомнений: не случайно на их родовых землях расположены такие ключевые памятники, как святилище Реком и Нузальская церковь.

Уникальность Нузальской церкви заключена в ее фресковых росписях. Последние сильно пострадали, большие участки живописи сбиты явно пред­намеренно, но тем не менее высокие профессиональные достоинства нузальских фресок очевидны (86, с.119; 88, с. 3; 89, с. 145—146). Не вызывает никаких сомнений и то, что живопись Нузала целиком находится в русле традиций грузинской фресковой живописи. Кто был безвестный художник, расписавший Нузальскую церковь?

После очистки и консервации фресок в 1973 г. на левой от входа стене, под лошадью св. Евстафия, выявилась неизвестная грузинская надпись, выполненная скорописью «мхедрули». При содействии Г. Д. Тогошвили надпись была прочитана специалистом по древнему грузинскому письму В. Силогава (Институт рукописей АН ГССР). Оказалось, что это — имя «Тлиаг Вола». По палеографическим особенностям она может быть датиро­вана XIV в. (86, с. 119).

Допустимо думать, что Вола Тлиаг — создатель нузальских фресок, а упомянутая надпись — это его автограф. В таком случае грузинское проис­хождение фресок подтверждено грузинским автографом художника. Но в то же время ясно, что он был осетином. На это указывает его фамилия (скорее прозвище) «Тлиаг», где суффикс «аг» означает «признак лица или предмета по происхождению его местности, государства, населенного пункта, народ­ности» (89, с. 196). Следовательно, это «Вола Тлийский», Вола из Тли. Существуют два Тли — в Южной Осетии (в боковом ответвлении ущелья Б. Лиахвы) и в Северной Осетии (в Мамисонском ущелье, правый берег р. Мамисондон.). Последнее расположено недалеко от Нузала, на одной с ним территории Двалети, и поэтому происхождение Вола Тлиага из северо­осетинского Тли кажется более предпочтительным. Естественно, что роспись церкви в Нузале была поручена родом Царазонта своему земляку. Кроме того, в Тли Мамисонском христианство в его грузинской форме существо­вало уже в XI в., о чем документально свидетельствуют руины храма XI в. (90, с. 767—773). В этой связи нельзя не указать, что из Цея в Двалети происходил известный по письменным источникам мученик Николай Двали и плеяда литераторов и художников XIV в (91, с. 49—50; 65—67), что хро­нологически соответствует времени Вола Тлиага — рубеж XIII—XIV вв. (88, с. 3; 57, с. 145—146). Это тот исторический «фон», на котором появле­ние художника-осетина из Двалети не представляет чего-либо неожидан­ного.

Выявление автографа Вола Тлиага на фресках Нузальской церкви вновь подчеркивает глубину грузино-осетинских культурных связей, ибо совер­шенно очевидно, что осетин Вола Тлиаг из Мамисонского ущелья прошел профессиональную выучку в Грузии и был представителем грузинского искусства. Даже в такое тяжелое для Грузии и Осетии время, как XIII— XIV вв., эти связи не прерывались..Вместе с тем, установление авторства нузальских фресок открывает новую страницу в истории осетинского изо­бразительного искусства. Если стихотворение Борены, при всей его скромно­сти, может оцениваться как наиболее раннее осетинское литературное произ­ведение, то живопись Вола Тлиага может быть признана наиболее ранним творением профессионального художника-осетина. В этом исключительный интерес обоих упомянутых произведений для истории осетинской культуры, а питательной почвой для них послужила грузинская культура.

Подводя итоги, мы можем сделать общий вывод о древности, устойчи­вости и глубине алано-грузинских контактов и взаимосвязей, оказавших глубокое воздействие на обе стороны. Несмотря на отдельные военные конфликты и столкновения, тенденция дружественных отношений преобла­дала, что и было четко сформулировано в «Картлис Цховреба»: «Отныне стали друзьями армяне, картлийцы и овсы. Заодно сражались против общего врага...» (52, с. 35). Алано-овсы поставили свои военные контингента на службу грузинским царям вплоть до XII в. — до появления на грузинской во­енной службе половцев. Начавшаяся со времени скифских походов постепен­ная и, разумеется, неоднозначная в разные периоды аккумуляция ираноязычных этнических элементов в Картли содействовала взаимному сотруд­ничеству и сближению. Примерно с IV—V вв. начинается продвижение алано-овсов в глубь Алагирского ущелья и освоение ими территории Двалети-Туалгома, сопровождаемое вытеснением и ассимиляцией местного племени двалов. Судя по некоторым, пока ограниченным фактам, тогда же алано-овсы переваливают на южные склоны Кавказского хребта и начинают рас­селяться по ущелью Большой Лиахви, что в VII в. отражено в «Армянской географии» в форме грузинизованного этнонима «овсуры». Несколько позже овсы появляются в Ксанском ущелье. Но окончательно эта территория гор и прилегающая часть предгорной равнины становится этнической террито­рией алано-овсов в конце XIII—XIV в. в результате массовой миграции ов­сов с севера после опустошительного татаро-монгольского нашествия и втор­жения Тамерлана. В отвоевании территории нынешней Южной Осетии ак­тивную роль сыграл Ос-Багатар — реальное историческое лицо конца XIII— начала XIV в.