Глава X АЛАНЫ И РУСЫ

 

Поход русского князя Святослава, положивший в 965 г. конец хазарско­му господству в Юго-Восточной Европе и окончательно освободивший алан от хазарской зависимости, был не первым контактом между аланами и креп­нущей Русью. В течение второй половины I тыс. н.э. по обширным степям Северного Причерноморья продолжали кочевать или переходить к оседлости довольно значительные группы алан. В упоминавшейся выше балке Канцерка (нижнее течение Днепра) украинским археологом В. А. Гринченко открыты остатки гончарного производства VIII — IX вв. и связанного с ним поселения, судя по выразительной керамике, принадлежавших аланским переселенцам с Северного Кавказа (1.2). Нижнее Приднепровье — район, где контакты славяно-русских и алан в VIII—X вв. были вполне воз­можны, и в этом свете для нас по новому звучит письмо константинополь­ского патриарха Николая Мистика, направленное им в 922 г. болгарскому царю Симеону. В связи с недавним (917) поражением византийских войск под Анхиалом патриарх Николай угрожает Симеону нашествием «турок (венгров, — В. К.), печенегов, русов, алан и других скифских племен» (3, с. 149—150). Вряд ли здесь речь идет о северокавказских аланах, тем более что они помещены рядом с русами; скорее всего это северопричер­номорские аланы, действительно соприкасавшиеся с древнерусскими пле­менами и находившиеся сравнительно недалеко от Болгарии.

Не вызывают особых сомнений контакты древнерусских племен с аланами и в более восточных районах, лежащих по верхнему течению Дона и Донца. Здесь, в основном в пределах Харьковской, Белгородской и Воронежской областей в VII — начале X в. бытовала уже упоминавшаяся нами салтово-маяцкая археологическая культура, в создании которой актив­ную роль сыграли переселившиеся (по мнению многих археологов) с Се­верного Кавказа аланы. Современный ведущий исследователь салтово-маяцкой культуры С. А. Плетнева по этому поводу пишет: «Катакомбные могильники в Подонье принадлежали выходцам из северокавказских областей — аланам, вынужденным покинуть насиженные предгорья на ру­беже VII и VIII вв. Гипотеза эта имеет достаточно веские доказательства» (4. с. 91). Мы вновь присоединяемся к этой гипотезе. Близкое соседство салтовских алан — ясов (в русских летописях) с восточнославянскими племенами является реальным фактом; касаясь этих сюжетов, Ю. В. Готье отмечал: «С самого начала русской исторической жизни до Батыева погрома Ясы жили рядом с русскими и среди них и должны были вносить в русскую жизнь что-то свое» (5. с. 46).

Войдя в VIII в. в состав Хазарского каганата, салтовские аланы — мно­гочисленные и хорошо вооруженные — стали, по оценке А. А. Спицына, его «главною силою» (6, с. 70). В свете интересующих нас алано-русских отношений это весьма важно потому, что многие восточнославянские пле­мена в VIII—IX вв. находились под властью хазар и платили им дань. Политические взаимоотношения хазар и славяно-русских племен должны были содействовать контактам последних с аланами; возможно, именно к этому периоду относится появление в восточнославянском пантеоне солнечного божества Хорса, а также Симаргла, имеющих иранское происхождение (7. с. 56; 8, с. 115— 117; 9, с. 616), иранских имен в дружине киевских князей X в., «особых типологических сходств в русском былинном эпосе и древних иранских сказаниях, выходящих за рамки всемирных литературных парал­лелизмов, гидронимике южнорусских степей и лесостепи» (10, с. 20), хотя часть этих иранизмов, конечно, может восходить и к скифо-сарматской эпохе. Это тем более вероятно на фоне фактов этнической интеграции, от­меченных археологией: на аланском Дмитриевском катакомбном могиль­нике VIII—IX вв. обнаружены трупосожжения, характерные для пеньковской археологической культуры лесостепной зоны УССР, в состав которой входили славяне (11. с. 112— 118; 12, с. 173). Со своей стороны аланы-салтовцы могли нередко бывать в соседних русских землях.

Как и аланы, восточные славяне служили в хазарском войске. Масуди свидетельствует о том, что в столице Хазарии Итиле была славяно-русская купеческая колония, имевшая назначаемого каганом судью, а «русы (нор­манны? — В. К.) и саклабы (славяне — В. К.)...служат в войске хазарского царя и являются его слугами» (13, с. 194). Как уже говорилось в главе VII, значительная часть Северного Кавказа в VIII—IX вв. находилась в сфере политического влияния Хазарии, платила ей дань (в том числе и Алания), а Нижнее и Среднее Прикубанье, населяемые адыгами, входили в 9 хазар­ских «климатов», составлявших основу экономической базы каганата (14, с. 26). Входившая в состав хазарского войска славяно-русская дружина, с учетом этих политических обстоятельств, могла бывать на Северном Кавказе и вступать в контакты с местным населением так же, как салтовские аланы, в свою очередь, могли бывать в славяно-русских землях. Но это, конечно, предположения, прямых сведений в нашем распоряжении нет.

Установление ранних контактов славяно-русских племен Восточной Европы с Кавказом необходимо рассматривать на фоне общего движения Руси на юг и юго-восток и борьбы за выход к Черному и Каспийскому морям, что диктовалось не только политическими, но и экономическими причинами (15, с. 104—108). Особое значение в этом движении Руси на юго-восток принадлежало Волге, дававшей выход в Каспий. Ясное указание на это дает «Повесть временных лет»: «Днепр бо потече из Оковского леса... ис того же леса потече Волга на восток и втечеть семьюдесять жерел в море Хвалисьское. Тем же и из Руси может ити... в Болгары и в Хвалисы, и на востоке доити в жребий Симов...» (7, с. 11 —12). По разъяснению Б. Н. За-ходера, «Жребий Симов» — Восток, а в Хвалисах следует видеть Хазарию (16, с. 157—159). Основные торговые интересы Руси через Поволжье были направлены в Хорезм, где находился рынок по сбыту мехов, и в область Джурджан с портом Абаскун в юго-восточной части Каспийского побережья, Джурджан и Абаскун играли первостепенную роль в каспийской торгов­ле того времени и, как отмечал Б. Н. Заходер, «не случайно в Джурджан были направлены самые ранние каспийские походы русов 880 и 909 гг.» (17. с. 115). Однако реальность указанных русских походов на Каспий не установлена и в исторической науке оспаривается. Более достоверным представляется поход русов в 913 г., состоявшийся на 500 судах (18, с. 531). Нашествие описано Масуди: «Русы прошли с разрешения хазарского ка­гана Керченский пролив, поднялись вверх по Дону до переволоки и, минуя столицу Хазарии Итиль, вышли в Каспийское море. Нападению русов под­верглись Гилян, Дейлем, Табаристан, Абаскун и Апшеронский полуостров с городом Баку. Награбив большие богатства, русы двинулись вверх по Волге в обратный путь, но были перехвачены хазарами и почти полностью пе­ребиты» (13. с. 199—201).

Грабительский характер похода 913 г. очевиден. Народы Северного Кавказа он не затронул, но для дальнейшего развития русско-кавказских отношений это военное мероприятие Руси имело значение, ибо «траги­ческий конец похода не мог не вызвать ухудшений в отношениях между Русью и Хазарией» (13. с. 199—201), что в конечном счете привело к зна­менитому походу Святослава.

В 944—945 гг. состоялся новый поход русских на Каспий. Подробный рассказ о нем сохранил Ибн-Мискавейх, анализу этого рассказа посвящены обстоятельные статьи А. В. Флоровского (19. с. 175—186) и А. Ю. Яку­бовского (20). Дополнительную информацию о походе 944—945 гг. находим у сирийского автора XIII в. Бар-Гебрея и армянского историка X в. Мовсеса-Каганкатваци. На основании названных источников вырисовывается сле­дующая картина этого крупного военного предприятия.

Русы прошли на Каспий тем же путем, что и в 913 г. Б. А. Дорн и А. Н. Насонов полагали, что русские прошли к Каспию по суше вдоль Кав­казского хребта (18. с. 9; 21. с. 85), но эта реконструкция встретила обосно­ванные возражения А. В. Флоровского, М. И. Артамонова, В. Ф. Минорского и Н.Я. Полового (19, с. 182—183; 22, с. 377—381; 13, с. 150; 23, с. 90—105). Русы скорее всего следовали по Дону до переволоки и выходили на Каспий по Волге. В пользу этого пути свидетельствует контекст сообщения Бар-Гебрея: «В тот год, когда он (Мусафирид Марзубан.— В. К.) начал царство­вать, вышли разные народы: аланы, славяне и лезги, проникли до Азербайд­жана, взяли город Бердау и, убив в нем 20 000 человек, ушли назад» (18, с. 515).

Соединение русов с аланами и лезгами (лезгинами.—В. К.) указывает на вероятную остановку русов в Дагестане, где и могло иметь место это историческое событие, ознаменовавшее союзнические отношения русов и северокавказцев. Выше мы уже говорили об обитании групп аланского населения в приморском Дагестане и об области Маскат к югу от Дербента, населенной аланами-маскутами. В этой же части Дагестана по сей день живут лезгины. Возможно, что соединение союзных войск произошло в Дербенте, где имеется хорошая гавань. Кстати, остановку русов в Дербенте упоминает Низами (18. с. 498), сведения которого, однако, требуют большой осторожности.

Из района Дербента союзное войско двинулось в Азербайджан и захва­тило город Бердаа на р. Куре. Здесь русы попытались, покорив местное население, прочно обосноваться (20, с. 65-66). Н. Я. Половой считает даже, что русские проводили политику создания независимого русского княжества с центром в Бердаа и что хазар и алан сблизило с русскими стремление разгромить мусульманские государства Прикаспия (23, с. 97, 101). Однако местное население оказало завоевателям упорное сопротивление, и русам пришлось зимовать в Бердаа. Об этих событиях свидетельствует Моисей Ка-ганкатваци: «В то же время с севера грянул народ дикий и чуждый, рузики; не более как в три раза они подобно вихрю распространились по всему Каспийскому морю до столицы агванской Партава (Бердаа.— В. К.). Не было возможности сопротивляться им. Они предали город лезвию меча и завладели всем имуществом жителей. Тот же Салар осадил их, но не мог нанести им никакого вреда, ибо они были непобедимой силой. Женщины го­рода, прибегнув к коварству, стали отравлять рузов, но те, узнав об этой измене, безжалостно истребили женщин и детей их и, пробыв в городе 6 ме­сяцев, совершенно опустошили его» (24, с. 275—276). Весной русы ушли обратно «в страну свою с несметной добычей». С ними, следует думать, находились и их северокавказские союзники.

Поход 944—945 гг. был первым совместным выступлением русов и алан, свидетельствующим не только о контактах, но и о более тесном их сближении и сотрудничестве.

Через 20 лет состоялся поход Святослава, нанесший удар по ясам-аланам и касогам. Поход Святослава показал отсутствие стабильных связей между Русью и Аланией и непрочность их сознических отношений, определившихся в 40-х годах X в. и, наверное, не вышедших на уровень отношений государственных. На походе Святослава мы специально не останавливаемся, так как его касались в главе VII. Вновь подчеркнем, что разгром Хазарии Святославом имел большое позитивное значение для Алании, получившей возможность более ускоренного развития.

Одним из возможных последствий победоносного похода Святослава было возникновение русского Тмутараканского княжества на Таманском полуострове. По археологическим материалам, тщательно проанализи­рованным И. И. Ляпушкиным и А. В. Гадло, появление русского населения в Южном Приазовье можно относить к концу X в. (25, с. 232—233; 26, с. 65; 27, с. 73—89; 28, с. 56—58). Тогда же и одновременно с Корсунским по­ходом князя Владимира 988 г. в Крым Тмутаракань впервые упоминается в русской летописи; первым русским князем здесь стал Мстислав Храбрый (7, с. 83). Молодое русское княжество с первых же дней своего существо­вания вступило в сложные отношения с окружающим его населением, преи­мущественно адыгским. Часть адыгов подпала под власть русских князей Тмутаракани и стала выплачивать им дань («Ростиславу седящу в Тмутаракани и емлющи дань в Гасог и в ыных странах»), а также участвовать в их военно-политических мероприятиях. Однако не следует преувеличи­вать ни территорию, ни сферу культурно-политического влияния Тмута­ракани — восточная ее граница простиралась во время наибольшего подъема не далее среднего течения Кубани (29, с. 58). Как видим, аланы в терри­торию Тмутараканского княжества не входили, но их довольно близкое соседство с русскими стало реальностью.

 

Видимо, этим соседством нужно объяснять усиление связей западной части Алании с Русью, отразившееся в археологическом материале. Не будем ссылаться на ставшие в археологической литературе традиционными находки многочисленных янтарных бус и подвесок, производившиеся на Руси из днепровского янтаря. На Северном Кавказе их немало. Но еще более ярким свидетельством алано-русских связей служат два бронзовых литых креста-складня, так называемых энколпиона, найденные автором этих строк при раскопках одной из небольших христианских церквей Нижне-Архызского городища X—XII вв. В центре одного из крестов помещена фигура Богородицы — Одигитрии с младенцем на руках, по бокам — апос­толы Павел и Петр, в центре другого — Христос с Евангелием в руках, окру­женный тремя фигурами по пояс, составляющими так называемую деисусную композицию (30, с. 80—86). Оба нижне-архызских энколпиона имеют абсолютные аналогии в русских древностях: первый — в Херсонесе (31, с. 44, рис. 26) (оба отлиты в одной литейной форме), второй — на городище Княжа гора в Киевской области (32, табл. XXVI, 297).

Нижне-Архызские энколпионы были датированы мной второй поло­виной XII в., что встретило возражения М. Д. Полубояриновой, отнесшей наши находки к первой половине XIII в. (33, с. 168). С точки зрения исто­рической интерпретации, исправление не существенное, ибо в любом слу­чае русские энколпионы Нижнего Архыза относятся к домонгольскому времени, когда и функционировало Нижне-Архызское городище. С русскими пленника­ми татар их связывать нельзя; следователь­но, речь может идти либо о связях Западной Алании с Русью, либо о пребывании рус­ских людей в Нижнем Архызе в конце XII — начале XIII в. Первое кажется более пред­почтительным, так как иных и более представи­тельных следов пребывания русских в Ниж­нем Архызе не обнаружено. Время для этого было крайне неподходящим: в конце XI в. Тмутараканское русское княжество, видимо, прекратило свое существование, очаг русской культуры на северо-западе Кавказа угас, а Северный Кавказ оказался надолго отрезан­ным от Руси половцами, завладевшими юж­но-русскими и северокавказскими степями.

Еще более ярким и более точно датиру­емым документом русского влияния, воз­можно, шедшего из Тмутаракани и прихо­дящегося на время возвышения русского княжества, является уникальный памятник древнерусской эпиграфики, хранящийся в Ставропольском музее краеведения. Это большой каменный крест, стоящий на берегу р. Большой Егорлык около с. Преградное (Красногвардейский район Ставропольского края). Русская надпись на кресте «Помяни господи душу раба своего» и сам крест опубликованы П. С. Палласом, П. Г. Бутковым и И. И. Помяловским (34, с, 440; 35, с. 60, прим. 49; 36, с. 3—4), в 1955 г. на месте об­следован Е. Г. Пчелиной (37, с. 300—302), а в 1975 г. вновь опубликован мной и А. А. Ме­дынцевой (38, с. 11 — 17). Согласно П. Г. Буткову, в конце XVIII в. на кресте еще читалось имя «Аорус» и дата 1041 г. В настоящее время они утрачены, но палеография надписи позволяет датировать ее первой половиной XI в. (38, с. 16), что соответствует дате П. Г. Буткова.

В последнее время стали намечаться признаки встречного влияния — из Ала­нии в Тмутаракань, хотя они пока пред­ставлены слабо. Имеем в виду бронзовую личину от конского начельника из Тмутаракани, типа начельника из катакомбы 14 Змейского могильника в Северной Осетии. На этом осно­вании опубликовавшая личину С. А. Плетнева делает вывод о связях Тмутаракани с Аланией, причем по керамическим материалам аланское присутствие в Тмутаракании фиксируется вплоть до середины XI в. Как счи­тает С. А. Плетнева, крупные феодальные владетели аланского государства посещали столицу русского Тмутараканского княжества (39, с. 261). Это не исключено, но лишь в виде самого осторожного предположения — одной бронзовой личины для выводов недостаточно.

Как видим, Преградненский крест действительно относится ко времени существования Тмутаракани и может быть с нею связан, хотя территориаль­но он лежит вне русского княжества и вне Алании. Не исключено, что Преградненский крест имеет отношение к одному из русских военных предприятий на Каспий в XI в., а исходной базой этих предприятий была Тмутаракань.

Как считает В. Ф. Минорский, вслед за походом Святослава отдельные группы русов проникли в северо-западный угол Каспия, возможно к устью Терека (13, с. 152, прим. 125). Присоединяясь к предположению В. Ф. Ми-норского, добавим, что продвижение групп русского населения в Предкавказье (Преградненский крест может рассматриваться и в этом аспекте) следует рассматривать на общем фоне усиления славяно-русской колони­зации юго-востока Европы после похода Святослава и крушения Хазарии, в частности с появлением славяно-русских поселений на Нижнем Дону, прежде всего в Саркеле. Возникновение славяно-русских постоянных посе­лений на Тамани и Нижнем Дону, появление каких-то, еще не совсем ясных, русских форпостов в Северо-Западном Прикаспии создавало благоприятную почву для новых военно-политических-акций Руси на Кавказе и Каспии, хотя они, конечно, были чрезвычайно осложнены напряженной борьбой Руси с половцами, захватившими степи Северного Причерноморья, Подонья и Северного Кавказа. Здесь мы подходим к теме встреч и контактов донских алан-ясов XI—XII вв. с русскими во время их походов в степь половецкую.

До недавнего времени эта тема оставалась мало изученной. «В IX— XIII вв. ясы еще существовали по окраинам русского мира», — писал Ю. В. Готье (5, с. 46). М. И. Артамонов этих поздних донских алан считал потомками алан — носителей салтово-маяцкой культуры VIII—X вв., a ynoминаемые в летописях половецкие города на Донце Сугров, Шарукань и Балин связывал с упомянутыми поздними донскими аланами (22, с. 356). Сейчас вопрос о донских-донецких аланах стал более ясным благодаря статье А. Н. Карсанова, обобщившей все летописные данные. Автор приво­дит аргументы в пользу алано-иранской этимологии названий городов Сугров (Сурх-кау, по В. Ф. Миллеру), Шарукань (поселение на холме, укрепленном стеной и рвом) и делает вывод, что в результате русских походов 1111 и 1116 гг. «половцы и аланы потерпели ряд поражений, были взяты и разорены аланские города на Северном Донце, аланское княжество было ликвидировано и аланы были переселены на Русь» (40, с. 71). Послед­нее соображение А. Н. Карсанова намечает интересные перспективы для исследователей (12, с. 283).

Сведения о русских предприятиях в Прикаспии времени после Святослава содержатся в опубликованном В. Ф. Минорским арабоязычном сочинении «Тарих Баб ал-абваб», написанном в XI в. и дошедшем до нас в передаче турецкого историка XVII в. Мюнеджжим-баши. Согласно «Тарих Баб ал-абваб» в 987 г. эмир Дербента Маймун б. Ахмад, ведший борьбу с местными раисами, попросил помощь у русов и они прибыли на 18 судах (приблизительно 1800 человек; 13, с. 153). Явившись в Дербент, русы посла­ли в город один корабль, но «народ ал-Баба (Дербента.— В. К.) соединен­ными усилиями перебил их до единого», после чего русы поплыли в Маскат и ограбили его, а оттуда двинулись в Ширван и Муган — по замечанию В. Ф. Минорского, «не для морской прогулки» (13. с. 68, 153). Отметим, что русы грабят аланскую область Маскат к югу от Дербента, хотя в конце X в. аланское население здесь, очевидно, было уже сильно смешанным.

В 1030 г. русы на 38 судах появились в Ширване и помогли правителю Аррана Фадлуб Мухаммаду взять Байлакан, после чего удалились на запад. В 1031 г. русы вновь прибыли в Ширван, но были разбиты Мусой б. Фадлом (13. с. 154, прим. 133). В 1032 г. состоялся новый набег русов на Ширван, который был разрушен и ограблен. На обратном пути по суше русы были встречены эмиром Дербента Мансуром и перебиты, «так что спаслись немно­гие». Как свидетельствует «Тарих Баб ал-абваб», на следующий год «русы и аланы вознамерились отомстить». Заметим, что до сих пор в событиях конца X — первой трети XI в. участвовали только русы; указание на алан свидетельствует о каких-то не известных нам и довольно близких союзничес­ких отношениях между русскими и аланами, сложившихся в 1033 г.— воз­можно/при участии Тмутаракани. О дагестанских аланах Маската в данном случае вряд ли приходится говорить, ибо они сравнительно недавно были разорены русами. Скорее всего мы должны подразумевать алан, живших в их «метрополии» на Центральном и Северо-Восточном Кавказе.

Русы и аланы «собрались вместе и выступили по направлению ал-Баба и пограничных областей» (на этот раз сушей), но под ал-Карахом были разби­ты мусульманами, «властитель аланов был силой отражен от ворот Караха и навсегда были прекращены притязания неверных на эти исламские «центры». Карах — современный аул Уркарах в 60 км к западу от Дербента. Интерпретируя поход русов и алан 1033 г., В. Ф. Минорский пишет: «Ве­роятен сговор всех антимусульманских групп» (13. с. 101). Возможность такой интерпретации подтверждается тем, что в рассматриваемое время и русские, и аланы были уже «неверными» христианами и это могло быть дополнительным объединяющим их фактором. Интересно и то, что в источ­нике упоминается «властитель аланов», видимо, это была организованная дружина во главе с одним из аланских феодальных князьков, сидевших где-то на восточных окраинах Алании.

О дальнейшем существовании русско-аланских контактов в рамках военно-политического союза на территории Северного Кавказа мы ничего не знаем: источников нет. Единственное сообщение, относящееся к 70-м годам XII в., принадлежит поэту Хакани, описавшему в одной из своих од поражение дербентских войск, в состав которых входили русы, аланы и хазары (13, с. 186). Но в данном случае мы имеем дело с недостаточно надежным источником, хотя В. Ф. Минорский использовал его без оговорок. Можно полагать, что в связи с упоминавшимися выше событиями — переходом степей в руки кочевников полов­цев и их борьбой с Русью — устойчивые связи и совместные акции оказались не­возможными, и в русско-аланских отно­шениях с середины XI в. наступил спад. Однако контакты продолжались: немного­численные пока.находки энколпионов и иных предметов древнерусского проис­хождения на территории Алании свиде­тельствуют об их торговом (хотя возмож­но, и опосредствованном) направлении, но особенно интересны связи династи­ческие, заключавшиеся в течение XII в. между представителями феодальной эли­ты Руси, Алании и Грузии (41, с. 317— 329). С аланами-ясами прочно был связан двор князя Северо-Восточной Руси Анд­рея Боголюбского (1157—1174 гг.), в юности прославившего себя воинскими подвигами на юге. Одним из близких лю­дей князя Андрея был яс по имени Амбал (осет. «товарищ»; 42, с. 42), ключник князя. Впоследствии Андрей Боголюбский женился на сестре Амбала — ясыне.

Несмотря на родственную связь, Амбал вошел в круг бояр, составивших заго­вор против Андрея и недовольных его отношением к боярству. 29 июня 1174 г. заговорщики (в их числе и Амбал) ночью, ворвавшись в спальню Андрея Бо­голюбского, убили его. На следующий день после убийства князя горожане Владимира, Боголюбова и крестьяне окрестных сел подняли восстание против княжеской администрации и многих из них перебили. Сын Андрея Георгий в это время княжил в Новгороде. После убийства отца (и, вероятно, в связи с каким-то участием в этом убийстве его матери-ясыни) Георгий Андреевич был изгнан из Новгорода и удалился к родственникам своей матери (41, с. 329), вскоре появившись на р. Сунже в Предкавказье (43, с. 40). Отсюда вытекает, что мать Георгия происходила из северокавказских алан.

Кроме Андрея Боголюбского, на ясынях были женаты и другие русские князья XII в. Сын Владимира Мономаха Ярополк, совершивший в 1116 г. поход на Дон и Донец, полонил дочь ясского князя. Об этом событии лето­пись повествует: «...Взяша три грады: Сугров, Шарукан, Балин. Тогда же Ярополк приведе собе жену красну велми, ясьскаго князя дщерь полонив» (44, с. 280). В замужестве она была названа Еленой и под этим именем прохо­дит в летописи еще раз: «В то же лето перенесе блговерная княгиня Елена Яска князя своего Ярополка из гробницы в церковь стго (святого.— В. К.) Андрея» (44, с. 314). Великий князь владимирский и суздальский Всеволод III Большое Гнездо (1176—1212 гг.) был женат на ясыне — великой княжне Марии, сестра которой была замужем за князем черниговским Мстиславом Святославичем. Упомянутая великая княжна Мария приходилась бабуш­кой по мужской линии прославленному русскому полководцу XIII в. Алек­сандру Невскому (в специальной статье о происхождении Александра Невского В. А. Кучкин этот вопрос не рассмотрел; 45). Судя по всему, большая часть этих династических связей приходилась на донских алан-ясов. Об этом свидетельствует пример с ясыней — женой Ярополка Влади­мировича. Донские ясы, в условиях половецкого окружения сохранившие известную самостоятельность и имевшие князей, о чем идет речь в упоми­навшемся исследовании А. Н. Карсанова, были гораздо ближе к Руси. Версия А. Н. Карсанова о переселении остатков донских алан на Русь наилучшим образом объясняет часть тех алано-русских браков, которые известны нам по летописям.

Безусловно, династические браки отражали политическую ориентацию в восточной политике Древней Руси, где ясам Подонья и единоверным аланам Северного Кавказа, принявшим христианство в начале X в., отводилось заметное место. Связи и влияния были взаимными и коснулись даже языков (46. с. 37—42; 42, с. 69, 84), но, к сожалению, культурные импульсы, шед­шие с Кавказа на Русь, выявлены и изучены очень слабо (47. с. 441, прим. 27).

Подведем итоги. Историю алано-русских отношений можно разделить на три этапа: 1) этап первых контактов, начавшийся в VIII—IX вв. в степях Северного Причерноморья и в ареале салтово-маяцкой культуры и закон­чившийся в конце X в., характеризующийся неустойчивостью, а в 965 г. воен­ным столкновением; 2) этап славяно-русской колонизации, начавшийся в конце X в., завершившийся к середине XII в. и характеризующийся рас­селением русского населения на Таманском полуострове и Нижнем Дону и установлением более прочных политических, экономических и культурных связей Древней Руси с Аланией, ярко выразившихся в совместных военных походах на Каспий; 3) этап ослабления связей Руси и Алании, объясняе­мый экспансией половцев в южнорусские и северокавказские степи и изо­ляцией Алании от Руси; этот этап, относящийся к XII в., характеризуется династическими браками русских князей и аланок-ясынь, нередко происхо­дящих из числа донских ясов. Несмотря на очевидную непрочность алано-русских связей, бывших составной частью русско-кавказских отношений, они сыграли большую положительную роль, положив начало последующему сближению русского и осетинского народов.