М. И. Рижский

Одним из первых представителей именно третьего направления, типом «атеиста» «вывихнутого» XX века можно считать Михаила (Моисея) Иосифовича Рижского (30.Х.1911–19.VIII.2000) [798]. Поскольку это направление еще только складывалось, его взгляды сложны и достаточно эклектичны [799].

Он был не только широко известным в ученом мире специалистом по истории религии в целом и Библии в частности, но и крупнейшим преподавателем гуманитарного факультета Новосибирского государственного университета, оказавшим, без преувеличения можно сказать, огромнейшее интеллектуальное и нравственное влияние на не одно поколение студентов.

М. И. Рижский родился в местечке Воронеж Черниговской губернии и получил ортодоксальное иудейское образование, сначала с помощью деда, который научил его древнееврейской грамоте и впервые открыл перед ним ту «книгу книг», научному исследованию которой Михаил Иосифович посвятил всю свою жизнь, потом в еврейской религиозной школе «хедер». К восьми годам он уже умел читать, писать и даже разговаривать на древнееврейском языке, знал наизусть весь молитвенник и половину Торы (Пятикнижия Моисея).

В 1918 г. вернувшийся с первой мировой войны его отец открыл свой «хедер» в г. Рыльске Курской губернии, но сын вынужден был пойти в русскую школу. Отец заставлял читать Библию каждый день, и, может быть, поэтому у мальчика возникло сложное отношение к этой книге. Рядом с вольнодумными вопросами парадоксально соседствовал огромный интерес к ее содержанию. Вероятно, уже в то время у него появился устойчивый интерес к истории Древнего Мира и библейскому миру в частности («Историю древнего мира я любил с детства. Досконально изучил Ветхий Завет. Всех Навуходоносоров и Тиглатпаласаров»).

После окончания школы-десятилетки в 1928 г. он зарабатывал трудовой стаж на шахтах Донбасса и на Невском машиностроительном заводе им. Ленина в г. Ленинграде. М. И. Рижский хотел учиться на историческом факультете, но в тридцатых годах истфаки были закрыты, и ему пришлось стать студентом Ленинградского физико-механического института. А в 1933 г. в связи с тревожной обстановкой на Дальнем Востоке состоялся спецнабор в ОКДВА (Особую краснознаменную дальневосточную армию), и Рижский был туда мобилизован. Служил он в Хабаровском конно-артиллерийском дивизионе два с лишним года. После демобилизации приехал в Москву и был принят в МГУ на физмат на второй курс заочного отделения. В 1936 г. в МГУ открылся исторический факультет, и Рижский обратился к ректору с просьбой перевести его туда. Ректор-математик долго не соглашался, но в конце концов разрешил, хотя и с условием сдать все экзамены за первый курс экстерном не ниже, чем на отлично. Именно в это время Иосифович и изучил латинский язык, занимаясь две недели по 18 часов. В том же году Рижский был зачислен на второй курс истфака по специальности «История древнего мира» и с отличием закончил университет в 1941 г. Темой его дипломной работы было «Восстание Маккавеев в Иудее во II веке до н. э.».

М. И. Рижский был рекомендован в аспирантуру, успешно сдал государственные экзамены, последний из которых состоялся в конце июня 1941 г. Началась Великая Отечественная война, и почти сразу же его мобилизовали. Он был назначен командиром роты отдельного инженерно-строительного батальона, строил доты, дзоты, наводил мосты и переправы, был контужен, но прошел всю войну.

В 1946-м наконец-то вернулся с войны и поступил в аспирантуру при Московском городском педагогическом институте им. В. П. Потемкина по кафедре истории древнего мира. Защита диссертации по теме «Рабство в сельском хозяйстве древней Италии по сочинениям римских агрономов» состоялась зимой 1950 г. и после нее Михаил Иосифович был отправлен на преподавательскую работу в Читинский педагогический институт. Вскоре он был назначен заведующим кафедрой всеобщей истории.

Здесь же в 1952 г. получил приглашение от Алексея Павловича Окладникова участвовать вместе со студентами в археологических раскопках в Забайкалье. Десять лет он проводит в экспедициях вместе со своим другом А. П. Окладниковым – известнейшим специалистом в области археологии Сибири и Средней Азии. Итогом его работы стал ряд публикаций, высоко отмеченных специалистами [800].

Однако главная сфера его научных интересов остается неизменной – Библия. В эти же годы он публикует свою первую книгу на библейскую тему – «Что такое Библия» [801].

В 1962 г. А. П. Окладников приглашает М. И. Рижского на только что открывшийся гуманитарный факультет Новосибирского государственного университета в Академгородок. Университет был молодой и надо было создавать соответствующую научную базу, формировать штат высококвалифицированных преподавателей. С этого года Михаил Иосифович – бессменный преподаватель латыни и истории Древнего Востока в Новосибирском университете. Филологов он обучал премудростям латыни, вел то, что раньше называлось «Основами научного атеизма», а потом медленно становилось «Историей религии».

В течение двадцати лет он исполнял обязанности заместителя зав. кафедрой акад. А. П. Окладникова. Им была проделана огромная организационная работа по становлению исторической специальности в университете – разработке учебного плана специальности, программ ряда курсов, руководству работой молодых преподавателей.

Читаемые им лекционные курсы всегда отличала оригинальность разработки, научная глубина и основательность, отражение современного состояния исторической науки в рассматриваемом вопросе. Без преувеличения можно сказать, что на лекциях Рижского было воспитано не одно поколение студентов.

Его деятельность была оценена и официально. Он был награжден медалью «Ветеран труда» (1977 г.) и нагрудным знаком «За отличные успехи в труде» (1983 г.), ему были присуждены почетные звания «Заслуженный ветеран СО АН СССР» (1985 г.) и «Заслуженный работник высшей школы» (1994 г.). Но не менее важно, вероятно, то, что его ценили и студенты. Свидетельством любви студентов к нему стало его прозвище – «Папа Рижский».

В действительности, Михаил Иосифович был не только прекрасным педагогом, но и выдающимся ученым, неутомимым исследователем и реконструктором библейского текста. Одна за другой, порой с многолетними перерывами выходят его монографии, среди которых, пожалуй, важнейшая – «Книга Иова», включающая восстановленный М. И. Рижским библейский текст со скрупулезным научным комментарием. За эту работу Михаилу Иосифовичу было присвоено звание профессора Новосибирского университета.

Вопрос об атеизме профессора М. И. Рижского в плане оценки его мировоззрения безусловно является центральным и потому особенно сложным. Понять суть и специфику его атеизма можно только на фоне развития всего европейского атеистического дискурса в целом и атеизма «вывихнутого» XX века в особенности.

Сам себя Рижский считал атеистом: «Я человек безрелигиозный и давно уже отказался от веры в существование Бога, потому что безнравственно взваливать ответственность на Бога за все страдания, в которых виноваты сами люди» [802]. Это высказывание Рижского, сделанное незадолго до смерти, можно считать ключевым, ведь в нем особенно отчетливо видна основная, именно этическая составляющая атеизма профессора. Разумеется, проблемы взаимоотношения религии и науки, религии и общества он рассматривал более широко и свою позицию заявлял четко и аподиктично. Если он и не занимал какую-либо воинствующую позицию, ему в принципе претило любое насилие в мировоззренческих вопросах, и не только, то свое мнение (и право на него!) выражал вполне бескомпромиссно.

На его взгляды, безусловно, большой отпечаток наложила его собственная жизнь. Нетрудно предположить, что именно сложность судьбы, широта интересов и искреннее внимание к проблемам истории религии позволили ему занять достаточно заметное место в истории советского религиоведения. Можно сказать, что М. И. Рижский был типичным порождением сложнейшего XX в., в рамках которого прошла вся его жизнь и деятельность и вместе с которым он развивался и менялся. Все перипетии этого столетия отразились на его судьбе и его взглядах самым непосредственным образом. На протяжении всей своей жизни ему приходилось сталкиваться с разного рода проблемами, порожденными не только его национальностью, но и господством марксистской идеологии. Выживать в рамках какой-либо иной идеологии тоже было невозможно (во всех них в той или иной степени присутствует налет юдофобии), а сионизм на протяжении двадцатого века с большим трудом добивается всего лишь права на существование и только с образованием государства Израиль во всемирной номенклатуре народов и государств появляется ниша для существования еврейской культуры в полном объеме. Отсюда во многом антидогматичность М. И. Рижского. В то же время вернуться в иудаизм он не может, будучи незаурядным в интеллектуальном и этическом плане человеком и носителем множества культур. Разумеется, он воспитан как глубоко культурный человек и приверженец именно западно-христианской традиции, поэтому, выйдя из иудаизма, он не ушел из европейской традиции. Он имел дело, прежде всего, с тремя великими культурами (иудаизм, христианство, марксизм), но они не устраивали его как формы культур. В то же время он был воспитан как носитель и заложник стройной культуры. В этом и своеобразная трагедия его как мыслителя – он безуспешно пытался найти альтернативу иудаизму, христианству и марксизму и не мог. Широко распространявшееся в XX в. западничество с его культом денег и гедонизма он явно не любил.

Нужно учитывать и субъективные факторы – особенности личности М. И. Рижского, этничность. Эта проблема редко ставится на материале жизни и деятельности современных деятелей культуры, хотя очень часто решается в отношении исследователей предшествующих веков.

Вернуться из марксизма в иудаизм он не может, будучи уже носителем множества культур (еврейской, русской, западной), знатоком древних культур (греческой, древнееврейской, римской, латинской), обладателем синтетического сознания и ума. В ситуации идеологического рынка XX в., оказывая, быть может, подсознательное сопротивление диктатам трех идеологий (иудаизм, христианство, марксизм), он, как и многие другие, неизбежно приходил к отрицанию «культуры» в пользу истории культур, а такого рода «диссидентство», собственно, и есть основа исторического мышления. На этой основе развивается и индивидуализм, который напрямую влияет на качество научного анализа. Разумеется, это вызывает необходимость мимикрии, использования эзоповского языка. Образно говоря, М. И. Рижский пишет марксистскими буквами, но свой текст.

Чтобы понять его личность и его научный метод, надо понять и психологию тех очень многих людей в России прошлого века, к которым он принадлежал. Век дал целую плеяду людей, влюбленных в науку. Это люди, которые пытаются найти новые смысли в истории, ее базовые принципы. Таковы А. Тойнби, пытающийся понять «цивилизацию» как историческую монаду, Л. Н. Гумилев с его пассионарной теорией, академик Н. И. Конрад с концепцией Мирового Ренессанса, Е. В. Тарле, Б. Ф. Поршнев. Л. М. Баткин, Л. М. Брагина, Н. В. Ревякина влюблены в эпоху европейского Возрождения, Л. Н. Гумилев в этническую историю, А. Я. Гуревич в средневековье. Таких эрудитов и интеллектуалов критикуют и подчас даже преследуют, представители официальной науки в советское время называют их «научными фантастами». Такого рода диалектики опасны и их либо держат в периферийных вузах, либо подвергают самой суровой опале. Но они не могут не работать, не творить и любыми средствами распространяют свои идеи и настроения. Это учителя, ученые, художники, поэты, в общем, гуманитарии, часто атеисты, рисковые и незаурядные люди. Свободомыслящий до антиидеологичности, Рижский не входит ни с кем в глубокую полемику (для этого нужен другой алгоритм творчества), а хочет понять саму логику истории, ищет правоту в веках. «Атеизм» М. И. Рижского – «атеизм» как вопрошание Иова, попытка на основе высокой морали найти смысл в мире.

Это стимулировало его на самостоятельное изучение истории культуры, стремление, быть может, подсознательное, выстроить свой культурно-исторический синтез, что не могло не приводить к своеобразию мировоззрения и культурному одиночеству. Он оказался чужим среди множества культур.

Атеизм М. И. Рижского не практический, а интеллектуальный и моральный. Несмотря на широко распространенное представление о том, что безбожник «проявляет наклонности ко лжи, к злобе, воровству и предательству»[803], он являл собой пример высоко морально и интеллектуально развитой личности. Он искренне не понимал, почему задача человека лишь прощать, а во всем остальном он должен полагаться на Бога[804]. К тому же не понимал и критиковал сам атеизм как «веру в то, что Бога нет» с ее на самом деле чисто религиозными внешними признаками (нетерпимостью к инакомыслящим, созданием «храмов культуры», зубрежкой цитат и т. п.), в итоге не находя себе достойного места и в официальном атеизме, почему, в частности, и отказался со временем читать лекции по научному атеизму даже в форме истории религии.

К Библии его интерес тоже возник не случайно. Здесь сказалось его классическое еврейское образование, в основе которого лежала работа с текстом. Эта форма принципиально отличалась от христианской (через проповедь) и светской (через учебник) форм образования. Можно говорить об амбивалентности его отношения к Библии. Через воспитание ему была привита любовь к этой книге, но его сугубо личностное и индивидуалистичное отношение к культуре повлияло на его критическое отношение к библейским идеям, а в итоге стимулировало желание изучать этот текст вне какой-либо формы идеологии, еврейской, христианской или марксистской. Быть может, он хотел найти смысл текста и причину его живучести? С детства искренняя любовь к Библии и желание изучать ее, которое было у него на протяжении всей жизни, стали основным фактором, стимулировавшим выбор им научной ниши. В хедере из него пытались сделать учителя, но он искал нишу не в пространстве, а во времени. Интересуясь так или иначе культурой человечества в целом, он выбирает самый трудный вариант: ищет не культурную нишу, а обращается к науке. В этом очень ярко проявилась именно его личность. И, видимо, не случайно его интересует эпоха на стыке истории древнего мира и средневековья, когда фактически рождается европейская цивилизация. И древнееврейская культура, по сути, интересует его не как своя, а как исток этой цивилизации и системы общечеловеческих ценностей. В его время атеизм был единственно возможным механизмом таких поисков.

Легко можно предположить, что здесь сказалось и влияние марксизма и марксистского атеизма, которое впоследствии им преодолевалось. Можно судить по его работам, что он переболел марксизмом, хотя о своем «выздоровлении» естественно не торопился говорить вслух. М. И. Рижский не мог не находиться под очарованием марксизма как достаточно стройной и соблазнительной системы. Марксизм до сих пор единственная всесторонняя система представлений. Неудивительно, что он продолжает владеть умами многих людей и в новом тысячелетии. Столь же всеобъемлющей и стройной альтернативы ему пока нет.

Однако надо отметить как непреложный факт, что М. И. Рижский не берет марксизм в целом как учение, а использует лишь как метод исследования. В результате он уклонялся от марксизма в не меньшей мере, чем от христианства [805].

В то же время марксистская историческая наука как никакая другая именно в то время давала возможность основательно изучать феномен Библии. Западная цивилизация еще сопротивлялась мысли о возможности внеидеологизированного изучения текста, а за пределы цивилизационно-парадигмального отношения к нему не вышла до сих пор.

Марксизм создал, по сути, первую столь масштабную безрелигиозную картину развития социального мира. Сейчас мы понимаем, что во многом она была неверна, но тогда ею увлеклись очень многие. В 20–30-е гг. в нашей стране было осуществлено грандиозное накопление фактического материала (в этом безусловная заслуга марксистской идеологии, требовавшей от историков исторических доказательств своих постулатов). Сама по себе формационная теория давала возможность ИСТОРИЧЕСКИ подойти к проблеме религии и впервые в религиоведении столь масштабно осуществила отказ от ОТКРОВЕНИЯ как исторической статики.

Марксизм в специфической форме стимулировал переход к столь важной сфере общего религиоведения, как ТЕОРИЯ религии. Он давал возможность, делая акцент на второй стороне понятия свободы совести (право не исповедовать никакой религии), выйти за пределы конфессиональной номенклатуры, хотя и загонял тем самым в рамки марксисткой идеологии.

В то же время атеизм был единственно возможным методом научных поисков в области религиоведения.

Направления научного сканирования истории религии в советской России были закономерны:

· исторические формы религии;

· религия и современное общество;

· сакральные тексты как коды цивилизаций.

По первым двум темам М. И. Рижский говорил довольно банальные вещи, ибо не был специалистом в этой области и доверял тем исследованиям, которые появлялись. К тому же он практически долго вынужден был ориентироваться только на советскую науку, что, конечно же, сдерживало его развитие как ученого[806]. Но по третьей теме у него не только самостоятельная, но и оригинальная и глубокая позиция

Именно в его занятиях библеистикой особенно ярко проявились его незаурядные исследовательские способности. М. И. Рижского как исследователя отличает целый ряд особенностей, скорее характерных для старого поколения исследователей, чем современного, и особенно ярко проявившихся, пожалуй, именно в его занятиях библеистикой. Прежде всего, это огромная эрудиция в самых различных науках, без знакомства с которыми невозможно просто адекватное понимание такого сложнейшего текста, как Библия. Его книги и статьи, лекции и практические занятия явственно свидетельствуют не просто о знакомстве, но и о глубоком знании филологических дисциплин, самых разнообразных разделов исторической науки. В области теологии и религиоведения он, можно смело сказать, не уступал соответствующим специалистам. И в лекциях, и в научных трудах можно обнаружить немало свидетельств его компаративистского подхода к различным проблемам. Это все позволило ему внести существенный вклад в ряд важнейших тем и создать труды, которые еще долго будут востребованы не только в научной среде.

Даже занятия археологией не прошли для него даром. И в научных трудах, равно как и в лекциях, можно обнаружить немало свидетельств его компаративистского подхода к различным проблемам. Сам подход к Библии как синтетическому культурному тексту, впитавшему в себя и переработавшему различные культурные пласты крупнейших метарегионов (Средиземноморье, Ближний Восток, Средний Восток, Южная Азия) неизбежно заставлял проводить сравнительно-исторический и сравнительно–литературный анализ.

Эрудированность и начитанность М. И. Рижского были широко известны, как известен был и его вдумчивый и сложный подход к происходящему. Много информации он получал и благодаря огромному интересу к языкам. Рижского отличает не только глубокое знание филологии как науки, но и прекрасное владение такими обязательными «инструментами» исследователя, как языки. Помимо основных древних языков (древнееврейского, латыни, древнегреческого), в своей работе он использовал и многие современные. Это позволяло ему создавать свои труды с учетом всех достижений науки. Отражалось знание языков и в его лекциях.

Сказались его широкая эрудиция (знание древних и современных языков, истории античности от Атлантиды до Индии), знание риторики, археологии (классической и сибирской). Можно видеть по его трудам, что он владел множеством исторических технологий, навыками филологического анализа, обладал системным знанием разных культур. Особо следует отметить системное атеистическое образование и общий интерес к системной идеологии, от иудаизма до марксизма, хотя он и брал последний лишь как метод. В этом плане творчество М. И. Рижского не вписывалось в формирующийся постмодернистский подход к гуманитарной науке, где преобладало стремление к индивидуалистическому восприятию проблем, к их эссеистскому описанию, а не анализу, отказу, по сути, от макроисторического подхода в принципе. Несмотря на свою широкую образованность, не был М. И. Рижский и эрудитом в общепринятом смысле, поскольку для него важны были не только и не столько мнения отдельных исследователей, сколько опора на факты, строго рационалистический их анализ.

Поэтому он не пересказывает для читателей Библию и не критикует так называемых «буржуазных» исследователей, хотя и упоминает их мнения, не скрывая своего к ним отношения, а применяет качественно иной подход – он ставит особо значимые вопросы. Преподавание курсов и спецкурсов, связанных с Историей Древнего Мира и библеистикой, чтение лекций по линии общества «Знание» стали для него своеобразной лабораторией по проверке этих идей на слушателях самого разного уровня восприятия, образования, интересов. Безусловно, помогали и языки, которыми он владел: «по горизонтали» это современные языки и «по вертикали» латинский, греческий.

Библия – энциклопедия европейской и, в какой-то мере, даже всей человеческой цивилизации, ибо она впитала в себя не только средиземноморско-ближневосточную «мудрость», но и «мудрость» халдейскую и индийскую, и оказала мощное воздействие на культуры американские, африканские, австралийские, мусульманские и, в настоящее время, на восточноазиатские и прочие. Она до сих пор является узлом, в котором оказались стянуты древность и современность, прошлое, настоящее и будущее. Из нее вышли не только различные религии, но и различные науки. И поэтому интерес к ней не угаснет, пока будет существовать человечество. Естественно, что интерес этот у разных народов и в разные времена разный. Исследования Библии в настоящее время идут несколькими путями. Библия изучается как источник по истории еврейского народа. Зародившаяся более века назад традиция изучения Библии как литературы дала толчок дидактическому направлению, в течение многих десятилетий основы христианства преподавались в духовных школах, лицеях, гимназиях, ее рассматривают как пособие для христианских миссионеров. Библия всегда рассматривалась здесь исключительно как религиозный текст. Наконец, все больше и больше исследователей изучают Библию, по выражению Джорджа Оруэла, переодетую в «пиджачный костюм», т. е. как источник и методологическую базу многих современных представлений и рецептов. Есть даже библиопоклонение как «религиозно-фетишистское толкование, отношение и использование Библии» [807]. Пожалуй, именно в советской исторической и религиоведческой науках впервые, и в этом немалая заслуга марксизма, в связи с Библией рассматривается широкий комплекс исторических, филологических, философских, религиоведческих, юридических и социологических проблем. Вероятно, и творчество Михаила Иосифовича в целом, и данную книгу надо рассматривать именно в комплексе, не акцентируя внимание на каком-либо отдельном аспекте, сколь бы значимым он не казался, и не игнорируя остальные.

Первое, что надо заметить, именно Рижский М. И. практически первым в нашей стране поставил проблему тщательного и независимого от идеологии, в том числе и марксистской (поэтому долго и не издавал свои труды), внутреннего исследования Библии. Эту задачу он ставил в своих статьях, явственно звучит она и в его книге «Что такое Библия». До этой небольшой и по жанру своему популярной книги в Библии пытались найти некое рациональное зерно, источник священной истины или светской мудрости, старались обнаружить ее связь с различными мифологическими или религиозными системами, в том числе и восточными, как, например, делал это академик Н. Я. Марр, И. Г. Франк-Каменецкий, Д. Д. Фрэзер и др.

В этом плане книга Рижского явно выделяется из общего ряда. Она не первая на эту тему, но предыдущие книги, особенно популярные у нас «Библия для верующих и неверующих» Емельяна Ярославского или «Книга о Библии» И. А. Крывелева, были проникнуты откровенно атеистическим духом [808], часто были построены на основе мифологических идей и весьма основательно сдобрены идеями и цитатами из работ классиков марксизма-ленинизма. Поэтому их авторы прочитывали Библию, христианство и сам феномен религии через марксизм-ленинизм. Это было обязательно и необходимо для периода становления советской идеологии и строительства социалистического государства. Однако к началу 40-х гг. государство было построено и идеология победила своих внутренних противников в лице православия, практически ушедшего в подполье, и имперской культуры и советское общество было активно вовлечено в «борьбу с капиталистической идеологией». Идеология обращалась уже не к тем, кто сам хотел «познать» и «принять» социалистическую «истину», а к носителям иной «правды». Для борьбы с ними нужны были не только иные аргументы, но и более глубокое знание «загнивающей культуры», одним из основных столпов которого была христианская религия.

Работу М. И. Рижского по разного рода основаниям тоже можно признать одной из пионерских в этом плане. Эта первая книга, которая, по сути, дистанцировалась и от того, и от другого, т. е. и от христианства и от марксизма-ленинизма. Именно поэтому она фактически (автор сам того, быть может, и не желал) сыграла роль катализатора интереса к Библии, потому что были так или иначе поставлены такие важнейшие и сложнейшие вопросы, которые не могли стоять у И. А. Крывелева или А. Б. Рановича и др., тем более у Е. Ярославского. В этом плане она имела, конечно, колоссальное значение.

Она не могла произвести фурор, потому что вышла в провинциальном сибирском издательстве и знали о ней только те, кто искренне интересовался проблемами истории Библии. Основная масса удовлетворялась христианским, марксистским или просветительским взглядами. Очень многие стояли на вульгарных атеистических позициях. Поэтому религиоведение затронуло очень узкий слой думающих интеллигентов. Их было немного, они были разбросаны везде, но они знали эти книги. Таким образом, книга сразу становилась фактом не только научной, но и культурной жизни. И эта книга таким образом стимулировала интерес к религии и Библии гораздо больше, чем книга Крывелева, хотя та и была в некотором отношении более основательной.

Именно в Библии были высказаны базовые идеи Западной цивилизации, не только «Бог», «Творение», «Провиденциализм» и другие «религиозные» постулаты, но и такие важнейшие «светские» идеи, как «Человек», «индивид», «общество», «закон», «собственность» и др. Они были скоррелированы с «мудростью» всей будущей зоной аврамических религий (иудаизм, христианство, ислам), в том числе и с античной греко-римской культурой и представлениями «варваров». Библия играла и продолжает играть роль цивилизационной программы на всем протяжении существования западного общества. Важна она была и для советского общества. Христианские идеи строго фильтровались и брались в «аранжировке» мыслителей и писателей, находившихся в сложных отношениях с церковью (Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский и др.). Но в XX в. авторов, настолько глубоко проникнувшихся православной культурой, уже не было, а марксизм, как это ни парадоксально, нуждался в подпитке именно со стороны христианских социальных и этических рецептов. Западные ценности осуждались. Вероятно, это одна из причин пробуждения интереса к религии и Священному Писанию и в обществе в целом, и в марксизме, который был скроен во многом по лекалам христианства.

О Библии в одно время с книгой М. И. Рижского была написана неплохая книга Иосифа Ароновича Крывелева [809]. Она давала четкое и ясное понимание ряда важнейших проблем, связанных со структурой Библии, ее историей, рассказывала об изучении библейских книг и отвечала на два центральных в этом плане вопроса «Содержит ли Библия истину?» и «Учит ли Библия добру?». Сама постановка аксиологической и этической проблем симптоматична и говорит об их злободневности. Однако эта книга была принята обществом достаточно прохладно, что вполне объяснимо. Она была написана с общеметодологической помощью работ В. И. Ленина и И. В. Сталина и на материале науки 20–30–х гг. Она явно ориентировалась на ортодоксальных коммунистов, которые в вопросах религии стали проявлять некоторые колебания, и оказала им необходимую информационную и методическую помощь. Это был, таким образом, ответ со стороны идеологии, который безусловно сыграл свою роль в кратковременном и своеобразном атеистическом ренессансе 60–70 гг.

Но основная масса советских людей уже скептически относилась к борьбе атеистов с верующими и особенно к атеистической информации. Образование в стране в послевоенный период добилось огромных успехов и уровень интеллектуального развития значительно повысился. Одним из итогов спора «физиков» и «лириков» стала своеобразная гуманитаризация сознания советской интеллигенции и появление множества людей, искренне интересующихся историей собственной страны и ее культуры, межцивилизационными контактами, проблемами религий. Объективно книга М. И. Рижского в определенной степени была ориентирована на них.

Конкретных итогов этой своеобразной дуэли книг И. А. Крывелева и М. И. Рижского не было, если не считать того, что именно их книги в сфере библеистики знаменовали собой начало нового этапа в развитии отечественного религиоведения. Каждая из них фактически была востребована в своей среде. Однако именно с этой книги имя М. И. Рижского стало известно многим, и его работы, особенно статьи по библейской тематике, стали узнаваемы.

Именно М. И. Рижский первым, если не считать книги И. А. Крывелева, написал сводный и независимый очерк о Библии.

Он не считал себя большим ученым, но фактически сыграл важную стимулирующую, а в чем-то и революционную роль, обосновав исторический подход к тексту. Тот же И. А. Крывелев говорил о тотальной и сознательной лживости Библии, а М. И. Рижский рассматривает ее как текст своего времени, «недостатки» которого суть его особенности. Такая позиция была новой для нашей отечественной культуры, но она опиралась, по сути, на новое медленно формирующееся отношение к истории. Текст не может быть вечным, ведь «история предстает перед нами не как клубок, разматываемый в бесконечную нить, а как лавина саморазвивающегося живого вещества» [810]. Здесь просматривается неприятие М. И. Рижским самой идеи использования истории для идеологического или этнокультурного манипулирования и запрета на излишнее вопрошание.

Из книги видно, что у него есть развернутый список требований к анализу этого текста (логическая последовательность, причинно-следственный порядок, детерминированность, полнота и законченность и др.), и этот анализ осуществляется на уровне мирового религиоведения, на базе сочетания исторического знания и филологии, с проявлением и выдающихся личностных качеств, максимальной независимости ученого и космополита. У М. И. Рижского здесь четко прослеживается историческое мышление. Сама достаточно грубо высказанная идея того, что Библия как нормативный текст не годится для настоящего времени, не есть повторение соответствующего марксистского тезиса. Исследователь нигде не говорит о несоответствии марксистской и библейской морали, последнюю он оценивает исключительно с позиции общечеловеческих ценностей. М. И. Рижский был из тех, кто начал просто изучать библейский текст, а не трактовать его. Алгоритмом его подхода стало возвращение к факту, а не развитие уже существующего марксистского подхода.

М. И. Рижский фактически критикует текст и с позиций историка-юриста. Библия сразу создавалась как памятник права и юридический текст, с акцентом на этике, социальной цели, тандеме права и социальной этики. Это особенность любых цивилизаций и европейской в особенности, где право и этика предельно педагогичны, ибо представляют собой механизмы регулирования сложных этносоциальных отношений и трансляции парадигмы во времени и пространстве. Но в таком тексте невозможны и опасны противоречия. Для своего времени эта проблема в значительной степени снималась тем, что определенная фрагментарность Библии и в силу этого противоречивость этих фрагментов были допущены сознательно. Дисперсный характер ближневосточного общества требовал подчас сложности и неоднозначности подхода к одним и тем же социальным и юридическим проблемам при единстве и обязательности для разных социальных и этнических групп идеологии. Каждый такой фрагмент был своеобразным образцом, паттерном, с которым сверяли новое юридическое событие. Но в динамичном новейшем обществе правило прецедента не было уже единственным. Стоит попутно заметить, что юридизм мышления М. И. Рижского в данном случае явственно вытекает и из его личностного рационализма и прагматизма.

Немаловажно и то, что книга писалась М. И. Рижским для советского читателя, а не иностранного. Вряд ли эта книга была бы сколько-нибудь популярна на Западе. За религиозные или атеистические взгляды ругают только в России, где все еще сильны мировые религии и религиозное сознание. В Европе на книгу М. И. Рижского бы не обратили особого внимания.

Это не случайно еще и потому, что советские люди в значительной степени были отчуждены от религии и нуждались в определенном ликбезе (о Библии реально знали только специалисты). И власть в какой-то мере уже была не против этого. Руководство СССР понимало, что проигрывает Западу не только экономически, но и культурно. Социализм оказался хорош для строительства могучего государства, но в эпоху «развернутого строительства коммунизма», когда перед обществом в той или иной мере уже стояли задачи создания цивилизации, оказался необходим диалог с другими культурами и прежде всего с христианством, базовым текстом которого является именно Библия. СССР как центр формирующейся своеобразной, евразийской цивилизации должен был дать уже иную, цивилизационную трактовку религии, науки, философии, Библии, причем не только для «малых народов», но и для своего собственного титульного этноса, воспитанного на имперских дефинициях. Европейская трактовка Библии в силу своей цивилизационной специфики не только была малопонятна, но и стала «распыляться» в силу того, что евроамериканский мир не был един в религиозном (католицизм, протестантизм) и национальном отношениях. «Клоны» этой цивилизации (США, Австралия, Латинская Америка) эволюционировали все больше в сторону своей культурной и религиозной самобытности. Активно идет разделение единой прежде «христианско-латинской» цивилизации на дочерние, где Россия одна из крупных. В условиях соревнования «капитализма» и «социализма» Библия важна и потому, что была механизмом определенного «вражеского» дискурса, написана под определенным углом зрения и фактически есть модель постижения чужой «истины», содержит и примеры методов ее постижения. Иначе говоря, чтобы победить врага, надо было хорошо изучить его «оружие», тем более что во многом именно с его помощью одерживались Европой внушительные победы в «холодной войне».

Все это не могло не сказаться на характере и судьбе книги М. И. Рисжкого и предопределило заранее, что она стала фактом культуры в целом, а не только науки. В немалой степени это было связано и с тем, что ему как интеллигенту не чужды были судьбы всех трех культур, – европейской, русской и еврейской. Естественно, в силу разного понимания этими культурами, как и марксизмом, религии и священных текстов его книга не могла быть оценена однозначно. Характерно вместе с тем скорее молчание по ее поводу, чем открытая критика. Его книга и не могла быть широко востребована – он работал на опережение, по сути, на будущего слушателя, хочется надеяться, сегодняшнего.

М. И. Рижский фактически развивал преждевременную мысль о сложном развитии Библии, на которое повлияло множество факторов. Такой подход в применении к истории широко начнет р