Говоря о единстве и взаимосвязи количественных и качест-
венных изменений, мы, разумеется, постоянно имели в виду, что
закон, определяющий переход количественных изменений в ка-
чественные и наоборот, действует не только в природе и мышле-
нии, но и в обществе. Однако для человека, существа прежде
всего социального, проявление этого диалектического закона в
сфере истории, реальной общественной жизни представляет
наибольший интерес. Не только потому, что и авторы, и читатели
этой книги являются людьми, живущими на грани двух тысячеле-
тий, на рубеже XX и XXI вв., но и в силу фактического положения
дел можно с полным основанием утверждать, что наша эпоха —
время самых крутых, самых бурных изменений в истории чело-
вечества. Этим, по-видимому,, и объясняется то, что соотношение
количественных и качественных изменений, или, говоря примени-
тельно к обществу, соотношение эволюции и революции, пред-
ставляет повышенный интерес для наших современников, для
каждого, кто стремится понять смысл происходящих изменений и
трезво оценить ближайшие и отдаленные перспективы челове-
чества.
1. ЭВОЛЮЦИЯ И РЕВОЛЮЦИЯ
КАК ИСТОРИЧЕСКИЕ ЯВЛЕНИЯ
Убежденные сторонники марксизма всегда подчеркивали
свою революционность. Это было связано прежде всего с цент-
ральным для мировоззрения К. Маркса и Ф. Энгельса убежде-
нием, разделявшимся позднее В. И. Лениным и его последова-
телями, что переход от эксплуататорского общества к обществу
социальной справедливости — социализму может и будет про-
исходить только революционным путем. При этом создатели
марксистской теории, сами жившие в период бурных революци-
онных событий, потрясавших Европу на протяжении 40—70-х гг.
прошлого столетия, отчетливо видели сложность революционных
изменений в обществе, понимали, что их нельзя отрывать от
предшествующих периодов относительно спокойного эволюци-
онного развития и от относительно плавного течения истории
послереволюционного периода. Однако XX век, начавшийся се-
рией революций в России, Турции и т. д., завершается прямо-таки
непрерывным каскадом революционных изменений, охвативших
почти все страны мира. К их числу относятся и политические,
и экономические, и национально-освободительные революции,
а некоторые революционные процессы, например научно-техни-
ческая революция, приобретают своеобразную форму перма-
нентного революционного процесса. Поэтому, прежде чем рас-
смотреть особенности революционных изменений, происходя-
щих сейчас в нашей стране и отличающихся исключительным
своеобразием сочетания быстрых, радикальных и постепенных
эволюционных изменений, нам следует обсудить проблему соот-
ношения эволюционных и революционных изменений в истории
общества в целом.
То, что революции самых различных «образцов» — почти
обычные явления на авансцене истории, было известно еще в
глубокой древности. К числу революций нередко относили и
дворцовые перевороты, и крупные народные движения, и пере-
ход от одной формы власти к другой, и более фундаментальные
социально-исторические процессы. Однако подлинный интерес к
соотношению постепенных, эволюционных изменений, происхо-
дящих в обществе стихийно, так сказать, снизу или осуществляв-
шихся благодаря реформам сверху, и незапрограммированных,
незапланированных заранее революционных переворотов возник
в общественном сознании раннего капиталистического общества,
в эпоху, ставшую кануном буржуазных революций. Именно в это
время, начиная с трудов итальянского политического мыслителя
Н. Макиавелли (1469—1527), дававшего государям советы, как
предотвращать революции и перевороты, и кончая трудами
деятелей Великой французской революции: Марата, Робеспьера
и Сен-Жюста, превозносивших революцию как метод решения
общественных проблем, вопрос о соотношении постепенных и
радикальных способов изменения общества перемещается в
центр всех социально-философских учений. В XIX в. он четко
оформляется в дилемму: либо эволюция, либо революция. В из-
вестной степени для оппозиции победившей буржуазии револю-
ционным процессам, некогда приведшим ее к власти, были серь-
езные основания. Если теоретики ранних буржуазных революций,
и прежде всего Руссо, считали революцию оправданной уже по
одному тому, что без нее народ, находящийся под гнетом деспо-
тизма, не может освободиться и стать суверенным в собственном
государстве, то для идеологов послереволюционного периода эти
аргументы потеряли свою привлекательность. Во-первых, бур-
жуазия благодаря свершившимся революциям уже получила
власть и желала спокойно наслаждаться своим экономическим
положением, а во-вторых, реальные революции, и особенно
французская революция 1789—1799 гг., оказались гораздо более
кровавыми процессами, чем рисовалось воображению буржуаз-
ных теоретиков революции. Буржуазные революции, и в первую
очередь французская революция, пройдя через стадию дикта-
туры и кровавого террора, ужасающего падения нравов, вспышек
неукротимой классовой ненависти народных низов к имущим,
показали новому, рвущемуся к власти классу всю опасность
джинна, выпущенного из бутылки. Поэтому XIX век знаменуется
тем, что наследники Великой французской революции, а затем
и современники революционных событий 1830 и 1848 —1852 гг.
во Франции и Германии все больше начинают склоняться в пользу
эволюционного пути решения социальных проблем и противоре-
чий. Это путь реформ, путь сбалансированного регулирования
общественных процессов, не допускающий радикальных измене-
ний в фундаменте общества, прежде всего в отношениях собст-
венности.
В XIX в. идеологи пролетариата, а именно выразителями
его интересов считали себя К. Маркс и Ф. Энгельс, открыто
провозглашают революцию исторически необходимым, объек-
тивно назревшим и закономерным процессом. Здесь незачем
детально прослеживать изменения в их подходе к этому вопросу.
Главное — подчеркнуть, что идея революции, кладущей конец
развитию всех форм эксплуатации человека человеком, никогда
не идентифицировалась с какой-либо единственной формой ее
реализации. Для них революция — это глубинный, социальный и
социокультурный процесс, возникающий лишь в определенных
условиях и не тождественный вооруженному восстанию, массо-
вым репрессиям и тому подобным формам политического дейст-
вия, которые впоследствии начали однозначно связываться с ре-
волюцией некоторыми интерпретаторами марксизма, прежде
всего Сталиным и его последователями. Для создателей теории
научного социализма смысл революции — в переходе от царства
необходимости к царству свободы, а такие формы ее организа-
ции, как, например, диктатура пролетариата, которую они отож-
дествляли с Парижской коммуной, почти не применявшей репрес-
сивного аппарата к собственным гражданам, являются лишь
преходящим моментом, лишь способом организации и активиза-
ции революционных действий. Революция представлялась к тому
же достаточно краткосрочным процессом, поскольку они считали,
что промышленный капитализм XIX в. вполне созрел для пере-
хода к коммунизму — царству свободы. Естественно, что насилие,
которое они уподобляли повивальной бабке, помогающей ро-
диться новому обществу, должно было бы быть лишь крайне
ограниченной мерой, не более чреватой болезненными последст-
виями, чем помощь обычной акушерки. Для нас ясно теперь, что
их представления о том, что промышленное общество XIX в.
вполне созрело для перехода к коммунизму, оказались роман-
тическим заблуждением. Но основоположники марксизма были
людьми своей эпохи и, как все люди, имели право и могли за-
блуждаться относительно форм и сроков наступления будущего.
Драматические последствия учения о благодетельной пользе
насилия в процессе революционного перехода к бесклассовому
обществу в полной мере проявились тогда, когда это насилие
было превращено в универсальный метод решения всех социаль-
ных, экономических, политических и духовно-культурных проб-
лем. Ясно поэтому, что противники универсализации насилия
противопоставляли ему не только нравственное осуждение и
негодование, но и более фундаментальные философские осно-
вания. Они находили их в биологических теориях эволюционного
развития.
Известно, что в биологии XIX в. противостояли друг другу
учения катастрофизма и эволюционизма. Первое из них обычно
связывается с именем Ж. Кювье (1769—1832). Согласно его взгля-
дам, развитие в живой природе включает два момента: продол-
жительное функционирование на протяжении десятков и сотен
тысяч лет неизменных биологических видов и затем резкая
смена всей флоры и фауны, ведущая к возникновению новых
видов в результате гигантских геологических и климатических
катаклизмов — катастроф. Благодаря исследованиям Ч. Дарвина
о происхождении видов широкое распространение не только в
биологии, но и в социальном мышлении XIX в. получила противо-
положная теория — эволюционистская. В конечной, предельно
упрощенной форме она сводилась к утверждению, что основным
законом развития всего живого является постепенная эволюция
видов, происходящая под влиянием естественного отбора и адап-
тации к изменениям окружающей среды. Эти процессы сопро-
вождаются межвидовой и внутривидовой борьбой, вследствие
чего случайные полезные генетические изменения закрепляются
и передаются по наследству, тогда как отрицательные изменения
рано или поздно приводят к естественной выбраковке тех или
иных особей или потомства. Спроецированная на сферу общест-
венной жизни теория эволюции породила многочисленные вер-
сии социал-дарвинизма. Универсализированные и возведенные
в ранг всеобщей философской истины принципы биологической
эволюции начали использоваться для обоснования различных
концепций социальной эволюции. В политике такие взгляды
обычно приводили к более или менее радикальному пересмотру
концепций, провозглашавших абсолютную необходимость и не-
избежность революционного насилия, которое нередко пролон-
гировалось вплоть до столь же неизбежного торжества полного
коммунизма. Этим насильственным методам сторонники эволю-
ционных, постепенных социальных перемен обычно противопо-
ставляют реформы, долженствовавшие разрешить все имущест-
венные проблемы, антагонистические и неантагонистические
противоречия. В марксистской литературе за воззрениями пред-
ставителей этого направления прочно закрепились термины «ре-
визионизм» и «реформизм», долгие годы мешавшие увидеть
определенные рациональные моменты во взглядах, которые,
будучи выхваченными из конкретного исторического контекста,
интерпретировались как полное отрицание всякой революции
«лакеями» и «наймитами» империализма. Чтобы глубже понять
сущность расхождений в вопросе о форме исторического раз-
вития, о соотношении эволюционных и революционных момен-
тов функционирования общества, нам следует внимательнее рас-
смотреть вопрос о типах и видах революций и эволюционных
изменений, происходивших и происходящих в обществе.
2. ОСНОВНЫЕ ТИПЫ И ВИДЫ
РЕВОЛЮЦИОННЫХ ИЗМЕНЕНИЙ
В процессе своего развития и распространения в глобальном
масштабе философия марксизма претерпела немало изменений.
Это вполне естественно, так как революционеры каждой страны
видоизменяли и приспосабливали ее к своим условиям в полной
уверенности, что их видение марксизма, их способ его примене-
ния на практике в качестве ее обоснования и оправдания своей
деятельности являются единственно научными. Эпитет «единст-
венно научный» десятилетиями не сходил со страниц марксист-
ских изданий, нередко по-разному трактовавших одни и те же
проблемы, по-разному решавшиеся в различных странах. Даже
тогда, когда и сами формулировки, и предлагаемые решения
соответствующих проблем чрезвычайно сильно расходились, они
все равно оставались «единственно возможными» и «единственно
научными» для сторонников соответствующих решений в разных
странах. С этим были связаны и многочисленные версии истори-
ческого процесса, призванные объяснить и обосновать тот или
иной конкретный ход событий. Поэтому анализ марксистской
литературы в различных странах показывает наличие нескольких
отличающихся друг от друга версий соотношения эволюции и
революции в историческом процессе, и при этом каждая такая
версия претендовала на безусловную ортодоксальность и единст-
венно правильную интерпретацию философского наследия клас-
сиков марксизма-ленинизма.
В период культа личности Сталина, а затем волюнтаризма
и застоя в нашей литературе утвердилась довольно простая,
по-сталински четкая, прямолинейная концепция социальных и по-
литических революций. С хладнокровием топора, рубящего голо-
вы, она отвергала все другие подходы к пониманию историче-
ского процесса. Коротко говоря, сущность всей совокупности
этих взглядов сводится к следующему: основной формой рево-
люционных изменений в обществе является социальная револю-
ция. Она представляет собой качественный скачок при переходе
от одной общественно-экономической формации к другой. Все
революции строились на основе более или менее однотипных
моделей: социальная революция реализовалась в трех основных
формах — политическая революция, цель которой — захват госу-
дарственной власти, слом старой государственной машины и
создание новой; экономическая революция, цель которой — соз-
здание новых производственных отношений, т. е. нового базиса,
и приведение этих отношений в соответствие с более высоким
уровнем производительных сил; культурная революция, назначе-
ние которой — изменение общественного сознания и всех куль-
турных элементов юридико-политической надстройки общества,
призванных привести ее в соответствие с новым базисом. При
этом вновь возникающая формация была одновременно и новой
ступенью социального прогресса. Она автоматически считалась
более прогрессивной, чем предыдущая, на том основании, что
в ее рамках, в недрах лежащего в ее фундаменте способа произ-
водства создаются более развитые производительные силы. Так,
рабовладельческое общество бесспорно считалось более про-
грессивным, чем предшествовавшие ему системы общественной
организации. Недаром несколько десятилетий назад среди сту-
дентов-историков бытовал шуточный рассказ о неандертальце,
который в глубине мрачной пещеры, при тусклом свете догораю-
щего костра выбивает каменным зубилом настенную надпись:
«Да здравствует рабовладельческое общество — светлое буду-
щее первобытного человека!» Эта шутка не заслуживала бы
внимания, если бы не напоминала о том, что даже в период гос-
подства догматического, сталинистского взгляда на историю
имелось немало людей, хорошо осознавших его ограниченность
и политико-идеологическую тенденциозность. Перед филосо-
фией истории ставилась совсем несвойственная ей задача —
задача подтверждения и оправдания репрессивных, антидемо-
кратических и антигуманных действий созданного в период 20—
50-х гг. партийно-государственного бюрократического аппарата
как неизбежного, исторически необходимого следствия «послед-
ней в истории социальной революции», а именно революции
социалистической, означающей переход к коммунистической
формации. Начавшаяся с середины 80-х гг. в СССР и ряде других
стран, строящих социализм, перестройка показала, что перво-
очередной задачей является создание подлинного, демократи-
ческого и гуманистического социализма, способного обеспечить
всем своим гражданам высокий уровень личной и социальной
свободы и материального благосостояния. Задачу же перехода
к строительству коммунизма будут решать поколения, перед ко-
торыми эта задача реально встанет.
В этих условиях необходимо по-новому, серьезно и критически
отнестись к проблеме соотношения эволюции и революции.
Можно, по-видимому, утверждать, что существует чрезвычайно
сложная типология и классификация революционных процессов.
В самом широком историческом плане допустимо говорить о
нескольких типах и формах революций. Первый из них — это
социотехнические революции. Такие революции охватывают все
формы общественной жизни, затрагивая глубинные основания де-
ятельности человека, и завершаются переходом к новым типам ци-
вилизации и к связанным с ними социокультурными традициями.
В основе таких революций лежат фундаментальные изменения
в технологии производства и общественной деятельности. В XV
главе мы даем более подробное изложение вопроса о соотноше-
нии науки и технологии в условиях современной научно-техно-
логической революции, раскрываем связь между понятиями «ци-
вилизация» и «культура». Здесь же укажем, что в отличие от
техники, охватывающей прежде всего орудия, средства произ-
водства и продукты практической материально-производственной
деятельности, технология фиксирует структуру и состав операций
всех видов деятельности — от производственной до интеллек-
туальной и политической, в конечном счете через систему многих
опосредствований, зависящих от технологических процессов, воз-
никающих в сфере материальной деятельности — производства,
транспорта, добычи ископаемых, их переработки, материального
потребления и т. п. В этом смысле мы можем говорить о том,
что возникновение новых цивилизаций связано с развитием, рас-
пространением и утверждением принципиально новых техноло-
гий, меняющих образ жизни и способ социальной деятельности
людей, а также их культуру, включая общественное сознание.
Американский социолог и философ А. Тофлер в нашумевшей
книге «Третья волна» (1980) и в своих последующих работах
выдвинул три типа социотехнических революций. Первый тип —
аграрная революция (V—IV тысячелетие до н. э.), знаменующая
переход от первобытного общества к древнейшим земледель-
ческим цивилизациям. Второй — индустриальная революция, по-
рожденная машинным производством (XVII—XVIII), приводит к
созданию индустриальной цивилизации. И наконец, третий —
информационная революция, в полном объеме начавшаяся в
конце 60-х гг. нашего столетия и разворачивающаяся на наших
глазах. Ее результатом должна стать новая информационная
цивилизация и соответствующее информационное общество, о
котором подробно говорится в XV главе. В общем и целом эта
типология социотехнических революций заставляет о многом за-
думаться. Ее основные категории — «технология», «цивилиза-
ция», «культура» и «общество» позволяют по-новому взглянуть
на исторический процесс. Сам Тофлер по своему «идейному
происхождению» тяготеет к марксизму, точнее, к той его разно-
видности, которая в конце 50-х и в 60-е гг. получила распростра-
нение в американских академических кругах. На его концепции
заметно влияние взглядов другого современного американского
социолога — Д. Бэлла (род. 1919), одного из создателей теории
постиндустриального общества. Разумеется, типология Тофлера,
отождествляющая постиндустриальное общество с информаци-
онным и видящая в нем альтернативу одновременно и капита-
лизму, и социализму, не может быть принята безоговорочно.
Есть основания считать, что информационное общество также
не способно устранить коренные различия между этими двумя
социально-экономическими системами, как не смогло устранить
их индустриальное общество, в рамках которого не только воз-
никли, но и продолжают (хотя и по-разному) развиваться обе
эти системы. Однако это еще не может служить основанием
для пренебрежительного отбрасывания предложенной Тофлером
концепции. Она несомненно нуждается в существенной коррек-
ции. Так, первая социотехническая революция, как показывает
огромный, доступный нам фактический материал, была не просто
аграрной, но аграрно-ремесленной. Она состояла не только в
переходе к оседлому образу жизни и ведению культурного
сельского хозяйства, связанного с земледелием, домашним ско-
товодством и т. д., но и в создании городской цивилизации,
порожденной возникновением ремесленного труда, отделением
его от труда земледельческого и развитием вследствие этого
торговли и товарно-денежных отношений. Какие именно соци-
ально-экономические структуры возникали в рамках и на основе
аграрно-ремесленной революции — вопрос совершенно особый.
Ясно лишь одно: эта типология позволяет устранить некоторые
трудности, вызванные линейной пятичленной схемой смены об-
щественно-экономических формаций. Известно, например, что во
многих странах, в том числе в России, а также в странах Централь-
ной и Северной Европы, не было рабовладельческого строя и
рабский труд не был господствующим. Предлагаемая типология
показывает, что незачем искусственно создавать неисторическую
последовательность, согласно которой феодализм обязательно
возникает после рабовладения. У многих народов это было дейст-
вительно так, например в Римской империи в период ее распада
и разложения. Но в других регионах мира феодальная система
хозяйства (или сходные с ней системы, поскольку «чистый фео-
дализм» — продукт европейской истории) могла складываться на
основе разложения общинно-родового строя непосредственно
в ходе длительной и крайне сложной аграрно-ремесленной
революции.
Точно так же индустриальная революция открывает перспек-
тиву для двух противоположных по содержанию общественно-
экономических формаций, развивающихся в рамках индустри-
альной цивилизации. Жесткая схема линейного формационного
процесса доставляла немало трудностей нашим философам и
историкам, поскольку лишь в странах Европы (да и то с известной
натяжкой) можно было говорить, что развитой капитализм за-
вершается революционным переходом к развитому индустри-
альному социализму. Известно, что большинство существующих
на сегодняшний день социалистических государств возникло либо
в относительно отсталых в экономическом отношении капитали-
стических странах (например, в России), либо в странах, где капи-
талистическое производство только зарождалось. Концепция же
социотехнических революций позволяет считать, что индустри-
альная революция приводит к возникновению индустриальной
цивилизации, в рамках которой могут иметь место различные
общественно-экономические формации, всякий раз, когда в силу
тех или иных обстоятельств в данном обществе возникают, раз-
виваются и начинают господствовать основанные на применении
машин технологические системы, охватывающие технологию как
промышленного, так и сельскохозяйственного производства, а
также технологию общения, технологию власти и другие струк-
туры социальной деятельности.
Социалистические революции, т. е. революции, целью кото-
рых было создание социалистического общества, в ряде стран
совершались при поддержке других, уже вступивших на путь со-
циалистического строительства стран. Часто оказывалось так, что
возникновение новых государств, ориентировавшихся на построе-
ние социализма, происходило раньше, чем в стране завершалась
индустриализация, т. е. революция индустриальная. Поэтому
идеологическое клише, идущее от матрицы строго последова-
тельной смены формаций, противоречило объективной реально-
сти. Это вызывало немало трудностей, для устранения которых
нужно было проявлять известную изобретательность. Однако
дело существенно проясняется, если принимается типология,
соответствующая реальности и подлинному историческому про-
цессу. В этой типологии должны найти себе место не только поня-
тия «общественно-экономическая формация» и «социальная ре-
волюция», осуществляемая при переходе от одной формации
к другой, но и менее жесткие, более широкие категории: «циви-
лизация» и «социотехническая революция».
Социальную революцию не следует отождествлять с понятия-
ми политической, экономической и культурной революции. Эти
последние, по существу, представляют собой форму проявле-
ния социальной революции в зависимости от того, какие этапы
и в какой последовательности она проходит, в каких реальных
исторических условиях она совершается. Так, переход от разви-
той рабовладельческой формации, сложившейся в античном об-
ществе, к европейскому феодализму, несомненно, представлял
собой социальную революцию. В этом смысле она была некото-
рым перерывом в постепенности, растянутым во времени скач-
ком. Он совершался в течение нескольких столетий в зависимости
от конкретных условий того или иного региона. В то же время
неверно представлять эту революцию как «революцию рабов»,
якобы боровшихся с оружием в руках за установление новой —
феодальной формации, как ее трактовали некоторые советские
историки. В странах Скандинавии, Восточной Европы и т. д., где
элементы феодализма развивались в течение ряда столетий на
родо-племенной основе, вообще не существовало массового
рабовладения, и ни о какой «революции рабов» не могло быть и
речи. Следует вообще иметь в виду, что социальные революции
представляют собой чрезвычайно сложный процесс, внутри кото-
рого могут существовать как периоды длительных, спокойных,
так сказать, количественных изменений, прерываемых в особых
«точках перегиба» (если пользоваться математической термино-
логией) определенными политическими всплесками, взрывами
и даже революциями. Так, Великая французская буржуазная ре-
волюция конца XVIII в. сочетала в себе совокупность коренных
политических, экономических и социальных перемен, в которых
наиболее интенсивно выражались задачи этого типа революции,
и тем не менее она не может быть втиснута в принятые хроноло-
гические рамки 1789—1799 гг. Политическая революция как бы
завершала длительный социальный процесс перехода к капита-
листической формации во Франции. Напротив, социалистическая
революция в России 1917 г. произошла первоначально в полити-
ческой форме, известной под названием Октябрьской револю-
ции. В последующие десятилетия были осуществлены крупные
экономические преобразования (коллективизация сельского хо-
зяйства и индустриализация промышленности) и культурная ре-
волюция (ликвидация безграмотности, развитие народного обра-
зования, создание широкой сети культурных учреждений и т. д.).
Поэтому ни противопоставление, ни обособление социальных
революций от социотехнической не оправдано и не соответст-
вует действительности. В ряде случаев социотехнические и со-
циальные революции пересекаются, сливаются, идут одновре-
менно, но точно так же существуют ситуации, в которых такое
пересечение не имеет места. В наши дни, например, совершается
информационная революция, порожденная научно-технологиче-
ским прогрессом, ведущая к построению информационного об-
щества и новой информационной цивилизации. Некоторые из
наиболее промышленно развитых стран Запада уже вступили на
первую ступень информационного общества, характеризующую-
ся тем, что в сфере производства информации и услуг занято
более половины всех работающих. Этот процесс в то же время
не сопровождается переходом капиталистической общественно-
экономической формации, функционирующей в этих странах,
в формацию коммунистическую. А это означает, что социотех-
ническая революция, ведущая к формированию новой цивилиза-
ции, не может автоматически рассматриваться как социальная
революция. Связанные с информационной революцией глубокие
изменения в экономике и культуре также в значительной степени
носят революционный характер, так как сопровождаются корен-
ными изменениями в образе жизни, общении, организации тру-
да, мировоззрении, общем культурном уровне и квалификации
гигантских масс населения. Все это выдвигает серьезную мето-
дологическую проблему: рассмотреть под новым углом зрения,
выдвигаемым самим ходом истории, вопрос о применении диа-
лектики количественных и качественных изменений в общест-
венном развитии. Существо этого вопроса связано с тем, что в об-
щественной жизни даже относительно простые количественные
изменения, в отличие от аналогичных изменений в природе,
сопровождаются глубокими качественными, по существу, рево-
люционными трансформациями. И наоборот, так называемые
качественные скачки и революционные взрывы зачастую оказы-
ваются сложными, ветвящимися процессами, распределенными
во времени и включающими в себя целые «пучки» постепенных
количественных изменений. В предыдущей главе уже говорилось
о том, что подобного рода процессы имеют широкое распрост-
ранение, но понимание диалектической оборачиваемости самих
категорий «количество» и «качество» приобретает особый смысл,
когда мы пытаемся применить их к анализу общественных явле-
ний, и прежде всего таких сложных процессов, как научно-техно-
логическая революция, перестройка, внутри- и межформацион-
ное развитие. Поэтому разработка современной типологии ре-
волюции оказывается важным шагом в направлении лучшей
адаптации категорий диалектики к реальным историческим про-
цессам.
3. РЕФОРМА И РЕВОЛЮЦИЯ:
ДИАЛЕКТИКА ПЕРЕСТРОЙКИ
Абстрактный на первый взгляд, чисто философский вопрос о
соотношении эволюции и революции в общественном развитии
обнаруживает свою исключительную конкретность, почти осязае-
мую предметность и практическую важность, как только мы при-
ступаем к анализу основных черт перестройки. Можно, конечно,
сказать, что перестройка и обновление общества — это частный,
локальный процесс, порожденный конкретными историческими
особенностями развития нашей страны на протяжении последних
десятилетий. Они, как известно, были насыщены драматическими
и даже трагическими ситуациями высокого накала. В силу ряда
причин партийно-государственный аппарат, невероятно разрос-
шийся и укрепившийся с конца 20-х до середины 80-х гг., допустил
ряд крупных ошибок и просчетов, что привело ко многим нега-
тивным социальным последствиям, тяжело сказавшимся на всех
сторонах жизни общества. Однако оценка перестройки как ло-
кального процесса ошибочна. Тот резонанс, который она вызвала
в мировом общественном мнении, не может быть объяснен тем,
что она касается исторических судеб одной из великих держав;
перестроечные процессы большей или меньшей глубины, в
той или иной степени сходные с нашей перестройкой, совер-
шаются во многих странах мира, и прежде всего социалистиче-
ских. То обстоятельство, что ошибки и просчеты, аналогичные
нашим, хотя и в своеобразных национальных формах, имели
место почти во всех этих странах, заставляет задуматься о том,
не являются ли они закономерными или, по крайней мере, в выс-
шей степени вероятными при определенном ходе исторических
событий. Вместе с тем это дает основание задуматься и над тем,
не является ли перестройка закономерным (при определенных
обстоятельствах, но отнюдь не фатально) процессом самокор-
рекции, самостимулирования и реорганизации социалистической
общественной системы. Если допущенные в прошлом историче-
ские ошибки и просчеты — в известной степени плата за новатор-
ство при отсутствии исторического опыта, за отступления от гу-
манистических идеалов социализма, плата за непроработанность
многих его теоретических вопросов, то перестройка может в этом
отношении расцениваться как критерий жизнеспособности об-
щества. Ее крах означал бы неудачу еще одного величайшего
исторического эксперимента, выпавшего на долю социализма.
Поэтому философский анализ диалектики перестройки, ориен-
тированный на поиск механизмов и гарантий ее необратимости,
является задачей первостепенной важности.
Посмотрим теперь под этим углом зрения на соотношение
эволюционных и революционных механизмов в процессе пере-
стройки, представляющей собой сложный всеохватывающий про-
цесс. С одной стороны, сама перестройка должна затронуть все
стороны общественной жизни — от экономики до общественного
сознания и культуры в целом — и уже в силу этого, а также в силу
ее временной ограниченности должна оцениваться как револю-
ционный процесс. С другой же стороны, мероприятия перестрой-
ки осуществляются сверху, в виде серии экономических и полити-
ческих реформ и в силу этого, согласно традиционному для
нашей философии клише, она должна оцениваться как эволюци-
онный реформистский процесс. Разрешить это противоречие
простой отговоркой о диалектическом единстве противополож-
ностей, разумеется, невозможно.
Революционную ситуацию, показывающую, что общество со-
зрело для коренных изменений в сфере политики и экономики,
обычно выделяют благодаря двум признакам: верхи, в первую
очередь государственно-административный аппарат, не в состоя-
нии управлять старыми методами, а низы, различные категории
трудящихся, не хотят жить по-старому, ибо сложившийся поря-
док вещей и форма руководства не обеспечивают удовлетворе-
ние их материальных и духовных потребностей, не соответству-
ют их моральным притязаниям и представлениям о правах и
достоинстве человека. Наличие подобной ситуации совсем еще не
означает, что революция происходит с принудительной необходи-
мостью. Оно лишь свидетельствует о том, что социальные проти-
воречия достигли уровня, при котором они могут быть разре-
шены радикальным, т. е. революционным, путем. Отказ же от
подобного решения обрекает общество на кризис, застой, а воз-
можно, и на упадок и даже полное разложение.
Подобного рода исход революционной ситуации не раз встре-
чался в истории человечества. В определенном смысле к середи-
не 80-х гг. подобная ситуация сложилась и в нашей стране. Застой
в экономике, социальной и духовной жизни, снижение темпов
производства, нарастающее технологическое отставание, засилье
централизованного планирования и контроля, тормозящих раз-
витие, растущая некомпетентность и коррупция во многих звень-
ях партийно-государственного аппарата, отсутствие подлинной
демократии и гласности были признаками наличия этой ситуации.
Ее оборотная сторона, выражавшая нежелание масс жить по-ста-
рому, состояла в неверии официальным лозунгам и призывам,
резком снижении социальной активности, трудовой дисциплины
и производительности труда. Выход из сложившейся ситуации
мог быть один — радикальная, революционная, по существу,
перестройка общественной жизни. И такая перестройка общества
была начата во второй половине 80-х гг. Она включает в себя
прежде всего радикальную экономическую реформу и реформу
политической системы. Первая из этих реформ осуществляется
через ряд законодательных актов и соответствующих партийных
и государственных решений и мероприятий. Государственным
предприятиям и организациям предоставлена большая хозяйст-
венная инициатива на основе хозрасчета, самофинансирования
и самоокупаемости. Широкое развитие получает кооперативная
и индивидуальная трудовая деятельность. Механизм политиче-
ской реформы охватывает ряд законодательных актов и практи-
ческих изменений, преобразовывавших систему государственных
органов, избирательную систему, функции Советов народных
депутатов и т. д.; осуществлен ряд мер, долженствующих под-
нять инициативу, социальную активность и творчество широких
слоев населения. Естественно, что реализация этих реформ встре-
тила ряд трудностей. С одной стороны, реформы были поддер-
жаны наиболее сознательной частью трудящихся. С другой сто-
роны, образовался определенный круг противников перестройки,
состоящий из консервативно настроенных людей, а
