ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Что-то разбудило Рука. Скорей всего, сирена «скорой помощи», если судить по отрывистому гортанному вою

 

Что-то разбудило Рука. Скорей всего, сирена «скорой помощи», если судить по отрывистому гортанному вою, который раздался на перекрестке Южной Парк-авеню и понемногу смолк в ночи. Вот к чему в Нью-Йорке он так и не сумел привыкнуть – к шуму. Некоторые воспринимали его как фон и переставали замечать, но только не Рук. Днем шум мешал писать, а ночью не давал спать – ведь не спал и сам город. «Хорошо, если кто-нибудь напишет об этом песню», – подумал Рук.

Тем глазом, который не был скрыт подушкой, он покосился на светящийся циферблат оставленных на тумбочке часов. 2:34. Можно спать еще три часа. «Хм, – усмехнулся он, – может, хватит и двух?» И подвинулся, чтобы прижаться к Никки. Добравшись до середины постели, нащупал ее подушку. Она, как и простыня, была холодной.

Он нашел Никки в гостиной. Она примостилась на подоконнике. Сидела в толстовке и узких трусиках. Остановившись в дверях, журналист любовался ее кошачьим силуэтом в окне: она подтянула коленки к подбородку, руками обхватила бедра и смотрела вниз, на улицу.

– Заходи, – проговорила Никки не оборачиваясь. – Все равно слышу.

– Исключительная наблюдательность, детектив, – похвалил Рук, подходя и опуская руки ей на плечи.

– Тебя слышно, едва спустишь ноги с кровати. Ходишь тихо, как ломовая лошадь. – Никки откинулась назад и прислонилась к нему.

– Вот уж на что никогда не обижаюсь, так это на сравнение с жеребцом.

– Правда? – Никки подняла к нему улыбающееся лицо.

– К тому же и водительские права не нужны.

Никки весело хмыкнула и опять уставилась в окно, устроив затылок у него на животе и чувствуя тепло его тела.

– Думаешь, он где-то там? – спросил Рук.

– Техасец? Ну, пока да. Только пока.

– Опасаешься, что он явится сюда?

– Надеюсь, что явится. Я при оружии, а если этого недостаточно, ты сумеешь залить его кровью из носа. – Она выпрямилась и подбородком указала вниз. – К тому же капитан поставил у подъезда патрульную машину.

Пока Рук, перегнувшись через ее плечо, высматривал крышу полицейского автомобиля, Никки добавила:

– Как будто не знает, что городской бюджет на грани истощения.

– Небольшая цена за безопасность звезды участка.

Настроение у Никки изменилось. Она разогнула ноги и отстранилась от него, развернулась, опираясь спиной на раму. Рук присел рядом с ней.

– Что такое? – Не дождавшись ответа, он прижался к ней плечом. – Что тебя подняло в такой час?

Подумав немного, Никки ответила:

– Сплетни. Я размышляла, как отвратительны сплетни. Как они отравляют людям жизнь, и как мы, хоть и говорим, что терпеть их не можем, все равно на них подсаживаемся.

– Я понимаю тебя. Меня это грызло каждый день, когда я был с Кэссиди Таун. Это называют журналистикой – черт, да я сам так сказал, когда вчера спорил с пиарщиком Тоби Миллса, – но, если смотреть в корень, Кэссиди Таун и журналистика имеют столько же общего, сколько испанская инквизиция и правосудие. Разве что у Торквемады^[67] было больше друзей.

– Речь не о Кэссиди Таун, – возразила Никки. – Речь обо мне. Обо всех слухах и сплетнях, которые посыпались, когда ты поместил меня на обложку популярного журнала. Думаешь, из-за чего я сорвалась вчера в машине? Кое-кто отпустил грязный намек, будто я спала с тобой в обмен на публикацию.

– Тот адвокат, разумеется.

– Рук, какая разница, кто! Это не в первый раз. Он хотя бы высказался напрямик. Но чаще я ловлю на себе взгляды и слышу шепотки. После твоей статьи я словно голая. Я не один год выстраивала профессиональную репутацию, и до сих пор никто не ставил ее под сомнение.

– Так и знал, что этот крючкотвор что-то тебе наговорил.

– Ты хоть слышал, что я сказала?

– Да, и советую тебе учитывать, от кого это исходит, Ник. Он просто пытался отыграться. Его клиент идет ко дну. Воистину, Железный шеф: скоро наш прославленный повар будет громыхать железными кастрюлями в Синг-Синге.

Никки подтянула колено к груди и, развернувшись, схватила Рука за плечи.

– Я прошу тебя внимательно выслушать, потому что это важно. Ты слушаешь? – Рук кивнул. – Хорошо, потому что я говорю о том, что со мной происходит, а ты мчишься по своей полосе. Думаешь, что ты со мной, – а на самом деле идешь параллельным курсом. Понял, что я хочу сказать?

Когда он кивнул, Никки вздохнула:

– Не понял.

– Понял. Ты вне себя из-за адвоката, который позволил себе грязный намек.

Никки выпустила его плечи и сложила руки на коленях.

– Ты меня не слышал.

– Эй! – Рук дождался, пока она повернулась к нему лицом. – Я тебя слышал и скажу, что с тобой происходит. Тебе кажется, что все в твоей жизни катилось как по маслу, пока не вышла моя статья, так? А что я сделал? Поставил тебя в неудобное положение, в лучи софитов, так что все тебя замечают и обсуждают, иной раз за спиной. И ты бесишься, потому что говорила, что тебе это не нужно, а я вбил себе в голову, что так лучше для тебя, и старался не ранить твоих чувств. – Помолчав, он взял Никки за руки. – Я и теперь не хочу тебя ранить, Ник. Мне жаль, что тебе пришлось нелегко. Я думал, что хорошо сделал свою работу, и прошу прощения, если это осложнило тебе жизнь.

Никки уставилась на него, не зная, что сказать.

– Пожалуй, ты меня услышал, – проговорила она через минуту.

Рук кивнул и произнес:

– Я был похож на доктора Фила, да?

Никки засмеялась.

– Точно!

Они долго сидели и улыбались друг другу. Никки даже стала гадать: а что дальше? Сегодня все произошло так неожиданно, что она не успела задуматься о последствиях. И сейчас Хит поступила так, как поступала всегда. Решила ничего не решать. Жить одной минутой.

Наверное, с Руком творилось то же самое, потому что они, не сговариваясь, как в синхронном танце, наклонились друг к другу и нежно поцеловались. Потом улыбнулись и сидели обнявшись, уперлись подбородками друг другу в плечо и дышали в одном ритме.

– Рук, мне тоже жаль. Извини, что я так набросилась на тебя вчера.

Прошла целая минута, прежде чем он ответил:

– А знаешь? Я не прочь, когда на меня набрасываются.

Никки слегка отстранилась и хитро улыбнулась:

– Неужели? – Она опустила руку на его бедро. – И насколько яростно?

Он положил ладонь ей на затылок, перебирая пальцами волосы.

– Хочешь выяснить?

Ласка Ники заставила его резко выдохнуть.

– Неплохо!

И тут ахнула она, когда Рук подхватил ее на руки и понес в спальню. На полпути Никки куснула его за ухо и прошептала:

– Мое стоп-слово – «ананас».

 

Никки решила, что лучше им явиться на работу порознь. Она встала рано и, уходя, попросила Рука заехать домой, переодеться и привести себя в порядок, а уж потом отправляться в участок. Вокруг нее и так вертелось достаточно сплетен, чтобы вместе с Руком изображать перед коллегами парочку с афиши «Безумного свидания».^[68]

Хит влетела в участок в пять минут седьмого и с удивлением обнаружила, что детективы Таррелл и Каньеро уже на месте. Таррелл, прижимавший к уху телефонную трубку, приветственно кивнул и продолжал что-то записывать.

Каньеро сказал:

– Привет, детектив.

– Ребята!

Обычно, обращаясь к одному из них, она получала ответную улыбку от обоих. А на сей раз – ни одной. У Каньеро зазвонил телефон, и, пока он тянулся за трубкой, Никки успела спросить:

– Вы что, стимуляторы принимаете?

И опять ни слова в ответ. Каньеро взял трубку, Таррелл положил свою и подошел к доске. Никки догадывалась, почему оба не спали всю ночь. В верности своей догадки она убедилась, когда, повернувшись к доске, увидела на ней новый раздел: «Одинокий незнакомец»,^[69] выделенный красным маркером.

Таррелл сверялся с записями, обновляя сообщения о розыске техасца, вписанные под полицейским фотороботом. Пока его маркер скрипел по доске, выводя крупные буквы, Никки читала через плечо: «Ни одного обращения в отделения неотложной помощи Манхэттена и окрестностей с переломом ключицы и огнестрельными ранениями кого-либо, соответствующего описанию. Проверка вызовов по Джерси. Проверка аптек к югу от Кэнал-стрит и к западу от Сент-Джеймс-плэйс не выявила покупателей средств первой помощи, соответствующих описанию. Копии фоторобота разосланы по электронной почте в частные пункты неотложной помощи на случай, если подозреваемый обратится туда».

Под заголовком «Патруль отдела борьбы за качество жизни» Никки увидела записи, свидетельствующие о том, что эти двое уже связались со всеми близлежащими участками, но не получили информации ни об одной жалобе, аресте или бездомном, соответствующем описанию.

Это был наглядный пример взаимовыручки копов. На коллегу напали – и вот Тараканы ночью явились в участок, чтобы перерыть все вокруг. Это не просто кодекс чести – это сама жизнь. Никто не смеет расхаживать по их городу, навалив столько дерьма.

Представители какой-нибудь другой профессии непременно обменялись бы дружескими объятиями. Но это были нью-йоркские копы, поэтому, когда Каньеро, закончив разговор, подошел к ним, Никки хмыкнула:

– И это все, на что вы способны?

Таррелл закрыл маркер колпачком, повернулся к ней и невозмутимо произнес:

– Ну, после того, как ты упустила подозреваемого, нам особо не с чем было работать.

– Но мы сделали все, что могли, – добавил Каньеро и честно признал: – Во всяком случае, прежде чем упустить парня, ты отхватила от него клок.

На том все и закончилось. Не обнимаясь, даже не стукнувшись кулаками, эти трое сказали все, что требовалось. С одной стороны: «Спасибо, ребята, я у вас в долгу», а с другой твердое: «Всегда и всюду готовы подставить плечо». И каждый вернулся к работе, даже не прослезившись.

– Только что звонили из отдела экспертизы, – сказал Каньеро. – Я с них не слезал насчет той ленты, которую ты нашла в подземке. Анализ закончен, они сейчас пришлют снимки.

– Пошла смотреть! – Наконец-то настоящая улика. Никки поспешно включила компьютер.

Рук заявил о себе бодрым: «Утро доброе!» – и вручил Тарреллу бумажный пакет с жирными пятнами.

– Извини, с глазурью не было.

Таррелл прищурился:

– Что это у тебя на губе? Вот здесь.

Рук провел пальцем по губам и принялся рассматривать крошку голубой глазури.

– А, ну, я имел в виду уже не было. – Слизнув крошку, он повернулся к Никки, пожалуй, несколько переигрывая. – Как дела?

Она мельком взглянула на него поверх монитора.

– Занята.

Сервер проверял пароль, и, пока она ждала, Каньеро сказал:

– Помнишь, ты вчера посоветовала напомнить Лорен Пэрри про Койотмена? – Наткнувшись на укоризненный взгляд, он виновато качнул головой. – Скажем, мистера Койотмена?.. Так ты была права, со вскрытием застряли. Лорен собиралась с утра первым делом заняться этим Падильей.

– А с другого фронта о нем новости похуже, – сообщил Таррелл. – Ни жильцы, ни торговцы в том районе ничего не заметили. И на камерах наблюдения ничего нет.

– Кстати, – вспомнил Рук, – вы еще не видели сегодняшний «Ledger»?

– «Ledger» – дерьмо, – процедил Каньеро.

– Пусть это решает Пулицеровский комитет, – откликнулся Рук, – и все-таки гляньте. Вчера вечером на закате в Центральном парке заметили койота. – Журналист показал им первую страницу.

Никки оторвалась от монитора. На зернистом изображении зверя, забившегося в кусты возле Бельведера, она узнала эти горящие глаза.

– А как вам заголовок? – Таррелл прочел его вслух, как будто сами они ослепли. Буквы такой величины обычно бывают на верхней строке таблицы в кабинете окулиста. – «Шакал». – Он взял газету у Рука. – Они всегда вставляют шуточку, от которой зубы сводит.

– Терпеть это не могу, – отозвался Каньеро. – Можно взять? – Рук кивнул, и Таррелл передал газету напарнику. – Я сказал, «Ledger» – дерьмо, зато и цена соответствует.

– Ну, мальчики и девочки, приступим. – Детектив Хит открыла письмо из отдела экспертизы. К нему был прикреплен огромный файл, содержащий снимки каждого дюйма ленты. Письмо лаборанта Никки прочла вслух: – «На случай, если вы незнакомы с отсталой технологией пишущих машинок»… Надо же, юмор! – вставила она и продолжала чтение: – «…объясняю, что при каждом ударе клавиши соответствующая металлическая буква на рычаге бьет по ленте, отчего остается отпечаток не только на бумаге, но и на красящем веществе ленты. Каждое движение клавиш сдвигает ленту на один шаг, что позволяет нам, прокрутив ленту обратно, прочесть последовательность букв, отпечатанных машинкой».

– Не иначе, парень шесть раз посмотрел «Аватар», – вставил Таррелл.

Никки читала дальше:

– «К сожалению, владелец данной машинки перематывал ленту для повторного использования, и наложившиеся отпечатки сделали текст почти нечитаемым».

– Кэссиди была скупердяйкой, – заметил Рук. – Я уже упомянул об этом в статье.

– И что, совсем ничего не читается? – огорчился Каньеро.

– Погоди… – Никки дочитала до конца и подытожила: – Он пишет, что отметил кадры, которые небезнадежны. И послал ленту рентгенологам, – может быть, просвечивание покажет больше. Это займет время, но он даст нам знать… Он счастлив…

– Чему счастлив? – спросил Каньеро.

– Жить в подвале у своих родителей, – предположил Рук.

Но Таррелл уже склонился над плечом Хит и прочел концовку письма:

– «Счастлив, что могу оказать услугу знаменитой Никки Хит!»

Никки заметила, как поморщился Рук, но продолжала как ни в чем не бывало:

– Давайте поделим кадры и начнем просмотр.

Таррелл и Каньеро взяли примерно по пятнадцать кадров каждый. Знакомство Джеймсона Рука с жертвой могло оказаться полезным, поэтому Никки и ему доверила просмотр части материала, а за оставшееся взялась сама.

Работа была скучной и долгой. Приходилось по очереди открывать каждый кадр и тщательно просматривать в надежде обнаружить среди пятен целое слово, а если повезет, и предложение. Таррелл заметил, что это как голографические картинки: если правильно прищуриться, можно разглядеть щенка или чайку. Каньеро возразил, что больше похоже на поиски изображения Скорбящей Богородицы на коре дерева или Хоакина Феникса^[70] на кусочке подгоревшего тоста. Никки не мешала им болтать, разгоняя скуку. Напряженно всматриваясь в экран, она тоже внесла свой вклад в разговор, напомнив два правила хорошего расследования. Первое: «Временная шкала – твой друг», и второе – «Основную работу детектив проделывает за рабочим столом».

– А мне вот пришло в голову третье правило, – крикнул со своего места Каньеро. – Вовремя выходи в отставку!

– Кое-что нашел, – сказал Рук. Все трое собрались за спиной у журналиста, с удовольствием оторвавшись от своих мониторов. – Несколько слов можно разобрать. Пять слов.

Никки наклонилась поближе к экрану и задела грудью плечо Рука. Ее лицо вспыхнуло, но вскоре она забыла обо всем, увлекшись кадром на мониторе.

– Ага, это кадр ноль-четыре-три-ноль. «Воткнуть мне нож в спину». – Никки ощутила выброс адреналина. – Откройте ноль-четыре-два-девять и ноль-четыре-три-один.

– Ноль-четыре-два-девять у меня, – сообщил Таррелл и поспешил к своему столу, пока Рук открывал ноль-пять-три-один – темный и нечитаемый.

Все собрались вокруг Таррелла. На его кадре, предшествовавшем «воткнуть мне нож в спину», было пропечатано имя. Знакомое каждому из них.

 

Хит и Рук стояли у задней стены репетиционного зала в Челси и смотрели, как Солей Грей с шестью подтанцовщиками репетирует танец для нового клипа.

– Хорошо, конечно, что меня пускают за кулисы, – заметил Рук, – но если убийца – техасец, что мы здесь делаем?

– Мы узнали, что Кэссиди писала о Солей, расшифровав ленту с машинки. А техасец эти ленты украл, так?

– Ты думаешь, Солей связана с техасцем?

Детектив Хит скривила губы.

– Я не уверена, что они не связаны. А теперь вопрос к тебе. У Кэссиди с нашей рок-звездой были напряженные отношения?

– Не более, чем с другими. Она имела привычку открывать колонку слухами об очередном срыве Солей. Но это уже история. Я нашел эти слухи в архивах. В былые времена Солей вела бурную жизнь и щедро поставляла материал для «Шума и гама».

Шесть лет назад двадцатидвухлетняя Солей Грей была мрачной иконой движения эмо, а эмо тогда были в моде. Хотя трудно понять, откуда бралось столько мрачности в певице, которая со своей группой записала два «золотых» диска, выступала по всей Северной Америке, Европе и Австралии и летала на концерты в самолетах «Сайтейшен».^[71] На первых песнях, написанных и исполненных Солей, группа заработала миллионы и привела в бешенство обозревателей. Кто не помнил «Сердце в колючей проволоке», «Перепутанные письма» и особенно «Вирус в твоей душе» со второго альбома группы? «Rolling Stone» назвал ее воплотившимся в женском облике молодым Джоном Мэйером.^[72] Группа терялась за образом бледной солистки: ее подведенные зеленые глаза сверкали сквозь завесу черных волос.

О наркотиках заговорили, когда Солей начала опаздывать на концерты, и не на десять минут, а на час-другой. Иные и вовсе пропускала. Кто-то выложил на «YouTube» запись с мобильника, сделанную на концерте в Нью-Хэвене, где она хрипела, покачивалась и забывала слова собственных песен, так что зрителям приходилось подсказывать из зала. В 2008 году Солей ушла из «Оттенков серого», заявив, что будет выступать одна. Но, скорее, она просто ушла со сцены. За полтора года она не сочинила и не записала ни одной песни.

Хотя концерты и студии сменились клубами и наркотиками, Солей снова оказалась в центре внимания, когда подцепила Рида Уэйкфилда, модного молодого киноактера, разделявшего ее пристрастие к ночной жизни и наркотикам. Разница состояла в том, что Рид Уэйкфилд не загубил свою карьеру. Когда он начал сниматься в исторической драме «Однажды утраченное величие», где играл незаконного сына Бенджамина Франклина, парочка переехала в квартиру в Ист-Виллидж. Съемки продолжались дольше, чем их эфемерный роман, расчерченный ночными визитами полиции. Солей, уже порвавшая с группой, порвала и с Ридом, перенеся свою боль в студию звукозаписи с долгими сеансами, жаркими спорами и скромным результатом.

Прошлой весной, в мае, вернувшись в Нью-Йорк из Канн и получив особый приз жюри за роль внебрачного сына первого американского посла во Франции, Рид Уэйкфилд повторил судьбу Хита Леджера^[73] и умер от передозировки.

Его смерть сильно потрясла Солей. Она снова бросила работу, но на этот раз для того, чтобы пройти курс реабилитации. Из коннектикутской клиники она вышла здоровой и целеустремленной. На следующий же день отправилась в студию и принялась записывать балладу, которую сочинила на больничной койке, прощаясь с любимым. «Тростник и плач»^[74] потряс обозревателей. Кое-кто увидел в песне чувственный гимн хрупкости нашей жизни и неизбежности потерь. Другие называли балладу бесстыдным плагиатом, отыскав сходство с «Огнем и дождем» Джеймса Тейлора^[75] и песней «Каждому больно» группы «REM». Так или иначе, но песня дебютировала в чартах в первой десятке. Солей Грей официально начала сольную карьеру.

Сменила она и сценический образ. Сейчас Хит и Рук видели перед собой женщину, сумевшую реанимировать и карьеру, и собственное тело. Энергичная певица ставила номер к песне с нового альбома «Перезагрузка жизни».

Оглушительная музыка смолкла, и хореограф объявил пятиминутный перерыв. Солей запротестовала:

– Нет, прогоним еще раз; ваши парни волочат ноги, будто в снегоступах.

Она вернулась на исходную позицию. Мускулистое тело блестело в резком свете прожекторов. Запыхавшиеся мужчины расположились за ее спиной, но хореограф, обернувшись к оператору, покачал головой.

– Ладно же. Припомни это, кретин, когда будешь удивляться, почему клип провалился, – процедила Солей и бросилась к выходу.

Никки Хит встала у нее на пути.

– Мисс Грей?

Солей замедлила шаг и, похоже, приготовилась к драке. Она мельком глянула на Рука, но все внимание сосредоточила на Хит.

– Какого черта вы здесь? Идет закрытая репетиция!

Хит показала свой значок и представилась.

– Я хотела бы задать вам несколько вопросов о Кэссиди Таун.

– Прямо сейчас? – Не дав Никки ответить, Солей выругалась. – На все вопросы ответ один: сука!

Пройдя к столику в углу, певица вынула из ведерка со льдом бутылку «Фиджи». Гостям она ничего не предложила.

– Танец потрясающий, – заметил Рук.

– Дерьмо! Вы коп? Что-то не похожи на копа.

Никки ответила за своего спутника:

– Он работает с нами по этому делу. – Ни к чему было злить ее, сообщая о присутствии прессы.

– Ваше лицо мне знакомо. – Солей Грей склонила голову, присмотрелась. – Вы из журнала, да?

Это замечание Никки оставила без ответа.

– Полагаю, вы уже знаете о смерти Кэссиди Таун?

– Знаю. Ужасная потеря для каждого из нас! – Солей сорвала голубую пробку и налила себе воды. – Чего ради говорить об этой мертвой суке? Хотите меня повеселить?

– Кэссиди Таун часто писала о вас в своей колонке, – подключился Рук.

– Если публиковать грязные сплетни называется «писать»… Эти ее секретные источники и анонимные информаторы – чего я только ни творила, судя по их сведениям: то нюхала наркотики с органа Хаммонда,^[76] то приставала к Клайву Дэвису^[77] на вручении «Грэмми».

– И еще она писала, что во время работы с вашей прежней группой вы как-то раз выстрелили в своего продюсера из пистолета тридцать восьмого калибра, – подсказал Рук.

– Вранье! – Солей вытащила из стоявшей под окном плетеной корзины полотенце. – Сорок четвертого, а не тридцать восьмого. – Вытерла лицо и добавила: – Хорошее было время.

Никки достала блокнот и ручку – этот жест неизменно напоминал людям, что идет серьезный разговор.

– Вы лично контактировали с Кэссиди Таун?

– Что это? Уж не думаете ли вы, что я имею отношение к убийству? Серьезно?

Но Никки придерживалась своей линии: по крупицам собирать факты, сопоставлять информацию и искать противоречия.

– Вы с ней разговаривали?

– В сущности, нет. – В ее голосе явственно прозвучала неуверенность.

– Итак, вы никогда с ней не разговаривали?

– Да что вы! Мы с ней каждый день пили чай и обменивались рецептами!

С некоторых пор Никки разделяла подобное отношение к сплетникам, однако инстинкт полицейского подсказывал, что в данном случае сарказм наигранный.

– Вы утверждаете, что никогда с ней не разговаривали?

Солей приложила холодную бутылку к шее.

– Нет, что никогда, не утверждаю.

– Вы с ней виделись?

– Ну, надо думать. Знаете, для нас, знаменитостей, этот городок ужасно тесен.

Уж Никки-то знала.

– Мисс Грей, когда вы в последний раз видели Кэссиди Таун?

Солей надула щеки, изображая задумчивость. Никки решила, что ей стоит выступать на пару с выгуливателем собак из Джульярдской школы, – уровень исполнения тот же, одним словом: неубедительно.

– Не помню. Вероятно, давно. Очевидно, такой пустяк не отложился в памяти. – Солей посмотрела на вернувшихся с перерыва танцоров. – Слушайте, у меня съемка ролика, а вы ко мне пристали.

– Понимаю. Еще один вопрос, – кивнула Никки и занесла ручку над блокнотом. – Вы можете сообщить, где находились с часу до четырех ночи, когда была убита Кэссиди Таун?

Если считать убийцей техасца, алиби Солей, как и других участников дела, было не так уж важно. И все же опыт подсказывал Никки, что соблюдение правил никому еще не мешало. Временная шкала вечно голодна. Кормите временную шкалу.

Солей помолчала минуту, прикидывая в уме, и сказала:

– Да, могу. Я была с Элли, моей ассистенткой по звукозаписи.

– Вы провели с ней все это время? Всю ночь?

– Хм, дайте вспомнить.

У Никки в голове мгновенно включился радар. Солей тянет время!

– Ну да, почти всю ночь, где-то до половины третьего.

– Вы не дадите мне имя и контактный телефон вашей ассистентки Элли?

Когда Никки записала, Солей торопливо добавила:

– Да, постойте-ка, только сейчас вспомнила. Расставшись с Элли, я встретила Зейна, клавишника из нашей старой группы «Оттенки серого».

– И когда же это было?

– В три, пожалуй. Мы перекусили, и я отправилась домой в четыре или в полпятого. Этого достаточно?

– У меня еще один вопрос, – вмешался Рук. – Как вы накачиваете бицепсы? Конкурируете с Мадонной?

– Ха, если дело так пойдет, путь она со мной конкурирует!

 

Тихий гул лифта разносился по пустынному вестибюлю розового мрамора. Звук растаял под высоким сводчатым потолком студии звукозаписи «Рэд Дог». Из лифта вышла всего одна женщина – блондинка лет двадцати. Оторвав взгляд от своего «Блэкберри», она заметила возле стойки охраны Хит и Рука и направилась к ним, еще за двадцать шагов выкрикнув:

– Привет, я Элли!

Пожав ей руку и представившись, Никки спросила, удобно ли ей сейчас побеседовать. Элли ответила, что удобно, только ей нельзя отлучаться с рабочего места больше чем на пять минут.

– Смотрели «Дьявол носит „Прада“»? – спросила она. – Так вот, мой носит «Эд Харди»,^[78] и он гей, но в остальном – точь-в-точь.

Элли провела их через приемную к зоне отдыха. Там стояла пластиковая мебель, оказавшаяся на удивление удобной. Никки устроилась на диване, Рук уселся напротив в большое кресло.

– Словно ждешь очередного шаттла на космической станции, – заметил он и тут, опустив взгляд на столик, увидел на верхнем в стопке журнале фотографию Никки.

Взяв в руки вчерашний «Variety», он притворился, будто просматривает заголовки, после чего накрыл им номер «First Press».

– Это насчет убийства колумнистки? – Элли зачесала волосы за уши и принялась крутить пальцами кончики.

Никки предвидела, что звонок Солей их опередит, – так и вышло. Вероятно, этим объясняется нервозность ассистентки. Нужно выяснить.

– Верно. Как вы узнали?

Вытаращив глаза, девушка выпалила:

– Ну ладно, Солей позвонила и сказала, что вы придете. – Элли облизнула губы. Ее язык выглядел так, словно был обтянут розовым носком. – Я никогда не имела дела с полицией, разве что на концертах, но там все больше отставники.

– Солей Грей сообщила, что вы были с ней в ночь убийства Кэссиди Таун. – Никки достала свой блокнот, чтобы показать, что ведет запись. И стала ждать ответа.

– Я… была.

Колебание. Этого достаточно, чтобы поднажать.

– С какого по какое время? – Никки сняла с ручки колпачок. – Постарайтесь быть точной.

– Ну, мы встретились в восемь. Пошли в мюзик-холл к десяти.

– В Бруклинский? – спросил Рук.

– Да, в Вильямсбурге. Там шло секретное шоу Джейсона Мраза.^[79] Он не работает с нашей студией, но нас пустили.

– Сколько времени вы там провели? – спросила Никки.

– Джейсон вышел в десять, мы ушли в половине двенадцатого. Это все?

– Элли, мне нужно знать, когда Солей с вами рассталась.

– Это между нами?

– Пока да, – пожала плечами Никки.

Поколебавшись, Элли сказала:

– Тогда и рассталась. В одиннадцать тридцать.

Даже не заглядывая в записи, Никки знала, что это не совпадает с показаниями Солей. Элли снова поправила волосы.

– Вы ей не скажете?

– Что она просила вас солгать по делу об убийстве? – У Элли задрожали губы, и Никки погладила девушку по колену. – Расслабьтесь, вы правильно поступили. – Элли улыбнулась, и детектив ответила ей на улыбку, прежде чем продолжить. – Кэссиди и Солей были на ножах, да?

– Да, эта сука… простите… она печатала о ней всякую мерзость. Солей просто бесилась.

– Это понятно, – кивнула Никки. – Вы когда-нибудь слышали от Солей угрозы в адрес Кэссиди Таун?

– Ну, знаете, со злости человек всякое может сказать! Такое, чего и не думает делать.

Заметив, что слушатели заинтересовались, Элли опустила взгляд и, чтобы занять руки, принялась водить пальцем по кнопке своего «Блэкберри». Подняв наконец глаза и наткнувшись на изучающий взгляд Никки, девушка положила смартфон на стол и замерла в обреченном ожидании.

– Что именно вы слышали?

– Да это же просто слова. – Элли небрежно пожала плечами.

Хит молча ждала.

Рук наклонился вперед и улыбнулся:

– Она всегда побеждает на конкурсах, я-то знаю. И вы, знаете ли, могли бы…

Элли решилась.

– На прошлой неделе она угощала меня ужином. Крутые артисты так делают. Они знают, сколько я получаю. В общем, Солей захотелось итальянской кухни, и мы пошли в «Баббо». – Неправильно истолковав взгляд, которым обменялись слушатели, она пояснила: – Это заведение Марио Батали^[80] на Вашингтон-сквер.

– Да, отличное местечко, – подтвердил Рук.

– Мы сидели на втором этаже. Солей сказала, что выйдет в туалет, и спустилась. А через минуту раздались крики и грохот. Я узнала голос Солей и сбежала вниз. Кэссиди Таун валялась на полу, прижатая стулом. Я уже подбегала, и тут Солей хватает нож с ее столика и говорит… – Элли судорожно сглотнула, – говорит: «Ты любишь бить в спину? А как тебе понравится, грязная свинья, если нож в спину воткнут тебе?»

 

Выйдя с подземной парковки на Таймс-сквер, Никки увидела, что Рук покупает два хот-дога у уличного торговца, расположившегося напротив студии программы «С добрым утром, Америка».

– И ради этого ты выскочил на ходу? – удивилась она.

– Какое там «на ходу», машина еле ползла. А увидев лоток, я перешел в героическое состояние сознания. Сосиску? – Он протянул ей один сверток.

– Нет, спасибо, мне опасностей и на службе хватает.

Переходя Бродвей, детектив Хит привычно высматривала среди припаркованных машин подозрительные. На Перекрестке мира^[81] следует держаться начеку. Рук успел съесть первую сосиску.

– Честное слово, не знаю, управлюсь ли с двумя. Нет, управлюсь, ясное дело…

Он принялся за вторую, надувая щеки, как хомяк, и рассмешил Никки. Они двигались на север, обгоняя группы туристов. Никки подумала, что, если бы не пистолет у нее на бедре, они и сами сошли бы за парочку провинциалов.

Проглотив очередной кусок, Рук спросил:

– А зачем проверять второе алиби? Предположим, Солей наняла техасца, чтобы тот убил Кэссиди Таун. Зачем нам выяснять, где она в это время была?

– Это шанс поговорить с ее знакомыми. Мы идем по тому следу, который есть, даже если он нам не нравится. Кроме того, сам видишь, что дала первая проверка.

– Узнали, что Солей нам солгала?

– Именно! Так что давай поговорим с другими, – может, те скажут правду.

Дожидаясь зеленного света на углу 45-й, Рук заметил, как Никки посмотрела на киоск, под крышей которого рядами висели журналы с ее изображением.

– Сколько еще ждать ноября? – вздохнула она.

И тут загорелся зеленый. Перейдя улицу, они вошли в «Мэрриот Маркиз».

Бывший клавишник Солей, Зейн Тафт, оказался точно там, где посоветовал искать его агент: в танцевальном зале на девятом этаже. Никки записала номер мобильника, но звонить музыканту не стала. Возможно, его, как и Элли, Солей успела предупредить, но, если нет, не стоит давать ему повод звонить бывшей солистке и согласовывать с ней алиби.

Зейн был в зале один. Он сидел на сцене над пустой танцплощадкой и настраивал свой синтезатор. Никки сразу бросилась в глаза его улыбка – широкая, открытая, сияющая идеальными зубами. Зейн выудил из ведерка со льдом диетическую колу – парень явно был рад неожиданным гостям.

– Сегодня особый заказ, милые шестидесятые!

– Чей-то день рождения?

Зейн пожал плечами.

– Что сказать – такова жизнь… Четыре года назад в этот день я выступал с «Серыми» в Голливуде, дважды играл на бис, видел сэра Пола в первом ряду и переглядывался с Джессикой Альбой. А сейчас? – Потянув за кольцо, он открыл алюминиевую банку. Шипя, хлынула пена. – Надо бы обзавестись менеджером. Словом, сегодня я заработаю три сотни сверху, потому что именинник любит Фрэнки Валли^[82] и «Four Seasons», а я знаю все мелодии из «Ребят из Джерси».^[83] – Музыкант отхлебнул лившуюся через край пену. – Ничего не поделаешь, группа держалась на Солей. Она получает жирные контракты, а я играю «Любишь ли ты „Пинья коладу“» для тех, кто, несмотря на кризис, и теперь может позволить себе частные вечеринки.

– Вы на нее не обижены, – отметила Никки.

– А что толку обижаться? Да и Солей осталась мне другом. Позванивает иногда и, если прослышит о студийной записи, наводит на меня. – Парень опять блеснул зубами, напомнившими Никки о клавиатуре его «Ямахи».

– Вы с ней в последнее время общались? – Хит спросила прямо, чтобы посмотреть на его реакцию.

– Да, она звонила полчаса назад предупредить, что меня посетит великий детектив Как-Ее-Там. Это она так сказала – не я.

– Ничего, – кивнула Ники. – А зачем мы придем, она сказала?

Клавишник кивнул и отхлебнул еще колы.

– Вот вам правда. Да, той ночью она была со мной. Ну когда убили ту даму. Но недолго. Мы встретились в «Бруклин Дайнер» на Пятьдесят седьмой около полуночи. Я только откусил первый кусок от «Хот-дога на пятнадцать укусов», как ей позвонили. Она засуетилась и объявила, что уходит. Для Солей это нормально.

– Я всегда их не доедаю, – вставил Рук, – а я большой любитель хот-догов.

Никки пропустила это замечание мимо ушей.

– Значит, она провела с вами… сколько?

– Минут десять.

– А не сказала, кто ей звонил?

– Нет, но обращалась по имени: Дерек. Я запомнил, потому что подумал тогда о «Derek and the Dominos».^[84] Помните?

Он наиграл известное фортепьянное соло из «Лейлы», и мелодия прозвучала так, словно ее исполняла сама группа. А через пару часов этот парень будет играть «Большие девочки не плачут» для какого-нибудь дизайнера ландшафтов с Лонг-Айленда!

Закрыв за собой дверь танцевального зала, Рук обратился к Никки:

– Ты всегда шутила, заявляя, что моя информация ни на что не годится.

– А кто сказал, что я шутила?

– Перестань. Потому что я знаю, кто такой Дерек.

Никки развернулась на сто восемьдесят градусов, встав перед журналистом.

– Серьезно? Ты знаешь, кто такой Дерек?

– Знаю.

– Кто?

– Не знаю.

Когда Никки со стоном развернулась к лифту, Рук догнал ее.

– Постой, я хотел сказать, мы не знакомы. Да ты дослушай… Я был рядом, когда этот Дерек звонил Кэссиди, и, когда ассистентка объясняла, кто звонит, слышал его фамилию.

Мозг Никки лихорадочно заработал.

– Рук, если этот Дерек связан и с Солей, и с Кэссиди Таун… Не хочу пока ничего говорить, но у меня есть идея.

– У меня тоже, – отозвался Рук. – Ты первая.

– Ну, прежде всего, что, если он и есть наш техасец?

– Подходит, – признал журналист. – Время, когда Солей позвонили, ее реакция… Дерек может оказаться убийцей. Может, они с Солей оба фигурировали в той великой статье, которую Кэссиди не хотела мне показывать. И решили покончить со статьей и с автором.

– Хорошо, хорошо, хорошо… Так как его фамилия?

– Забыл.

Никки пихнула его так, что Рук чуть не сшиб спиной цветочный горшок.

– Погоди, да погоди же! – Вытащив свой черный «Молескин»,^[85] Рук отлистал несколько страниц назад.

– Вот. Сноу. Дерек Сноу!

 

Адрес они узнали быстро. Через полчаса Хит остановила «краун викторию» перед пятиэтажкой без лифта. Дерек Сноу проживал на 8-й улице, нескольким кварталами восточнее Астор-плейс.

Никки и Рук поднялись на пятый этаж в сопровождении команды вооруженных до зубов копов, которых им одолжили в Девятом участке. Еще одна группа расположилась на пожарной лестнице, перекрывая пути к бегству. Но все усилия оказались напрасными: на стук в дверь никто не ответил.

– Сейчас начало второго, – заметил Рук. – Он может быть на работе.

– Можно постучать к соседям, спросить, не знает ли кто-нибудь, где он работает.

– Думаю, это не поможет.

– Почему? – удивилась Никки.

Рук наклонился к двери и тронул себя за нос. Никки тоже принюхалась.

У спецгруппы был таран, но присутствовавший здесь управляющий открыл дверь своим ключом. Никки зажала нос одной рукой, а другую держала на рукояти оружия. Копы следовали за ней, последним вошел Рук.

Первое, что выяснила Хит, увидев труп Дерека Сноу, – он не был техасцем. Молодой афроамериканец сидел за кухонным столом, уткнувшись в салфетку. На линолеуме виднелась засохшая лужица крови, натекшей из дыры на белой рубашке Дерека, прямо под сердцем. Никки взглянула на полицейских, осматривавших квартиру, чтобы получить подтверждение, что все чисто, а когда снова повернулась, обнаружила, что Рук, опустившись на одно колено, рассматривает руки убитого. Она как раз собиралась это сделать.

Подняв голову, Рук произнес то, о чем она уже догадалась:

– Клей.