ВВЕДЕНИЕ 5 страница. Итоги этой разведки были также мало утешительны, хотя уже не, в силу «объективных» причин

Итоги этой разведки были также мало утешительны, хотя уже не, в силу «объективных» причин. Прежде всего, разведка вернулась пятого, а вышла второго. Таким об­разом, всего-навсего они были в путешествии четыре дня вместо восьми. По словам Левана, они прошли весь лед­ник Ванч-дара, который затем поворачивал налево. Прошли весь ледник после поворота и уперлись точно так же в замкнутый цирк. Они обнаружили перевал от этого цирка направо, который сочли за Пулковский перевал, из­вестный со времени экспедиции Беляева 1916 года. За­тем они поднялись, по словам Левана, на хребет, замыкав­ший ледник, увидали по ту сторону хребта новый цирк какого-то другого ледника и видели затем оттуда не юж­ное, как мы ожидали, плечо Гармо, а перевал по ту сторону хребта Академии. Этот последний перевал был целью их разведки. Они, однако, не обследовали его вовсе и, удов­летворившись нанесением его на кроки, вернулись.

Подобное поведение разведчиков вызвало немедлен­но крайне резкую отповедь со стороны Бархаша.

— Вас посылали не гулять, — сказал Бархаш, — а рабо­тать. У вас время было. Вы обязаны были исследовать перевал, тем более, что его существование вызывает це­лый ряд сомнений, ибо не укладывается вовсе в наше представление о районе, куда вас посылали.

Леван пытался оправдываться, ссылаясь на свои по­знания в области топографии. Я поддержал, однако, Бархаша целиком. Было ясно, что разведчики просто слентяйничали. И времени и продовольствия у них было достаточно. Разведка не сделала того, что она должна была сделать. То, что она сообщила, было нам известно и до этого по экспедиции Беляева, а то, что искали — пе­ревал через хребет Академии, — оставалось неизученным. Эти выводы были формулированы мною со всей резкостью.

После этого мы начали излагать наши достижения и наши планы, о которых мы условливались седьмого ве­чером после восхождения на северное плечо. Обе части моего плана и в особенности наметка движения второй группы через хребет Петра Первого встретили однако сильнейшие возражения буквально всех. И Дорофеев, и Воробьев, и Щербаков — все указывали на чрезвычайную трудность движения через северное плечо с грузом и но­сильщиками, на большую опасность, рискованность пути для второй группы, которой я хотел руководить сам. Кроме того, группа могла не найти Москвина по ту сторо­ну хребта Петра Первого, могла не взойти на пик, кото­рый мы считали пиком Евгении Корженевской, могла не найти спуска в Танымасские ледники, могла разминуться с первой группой на леднике Федченко. Я возра­жал и не хотел сдаваться.

В результате горячих споров мы не пришли ни к ка­кому решению. Организовать этот поход против желания всех я тоже не решался. В конце концов я прекратил дальнейшие споры словами:

—Ладно, решим потом.

По существу этой отсрочкой я хотел выгадать время, чтобы продумать еще раз весь план и посоветоваться в более узком кругу. В палатке Боровской поздно вечером я созвал «малый совет», — присутствовали только Щерба­ков, я, Бархат, Воробьев и Дорофеев.

Я предложил тут новый вариант. Ввиду неудачи раз­ведки южного плеча — всем идти вновь в эту разведку. Мы же с Бархашом вдвоем отправимся вдогонку москвинской группе, и опять-таки на пик Корженевской, но уже без задания спускаться к ледникам Танымаса и встречи с пер­вой группой.

Но и этот план встретил такой же отпор. Щербаков, Воробьев, Дорофеев вновь категорически высказались против. Один Бархаш молчал. Но и он, видимо, колебался.

И опять не было ничего решено. И снова я отложил решение, чтоб еще раз все продумать.

10 сентября

Окончательное решение пришлось принять, уже когда все легли спать. Рядом со мною в моей беленькой штаб-па­латке спал Щербаков, вытянувшись во весь свой рост и едва прикрывшись коротеньким полушубком. А я продолжал думать.

Основной вопрос заключался вот в чем: отказаться или не отказываться от попытки по серьезному проникнуть на хребет Петра Первого вместе с москвинской группой с северного склона, чтобы оттуда связаться с ледником Федченко и ледником Гармо. Или, отказавшись пока от всего этого района, попытаться, в первую очередь, про­никнуть на неисследованный второй группой рукав лед­ника Ванч-дара и попытаться оттуда еще раз подойти к южному плечу Гармо и оттуда на ледник Федченко? Но от­казаться от первой попытки — значило целиком возложить ее на Москвина. А если у того ничего не выйдет? А не отказываться — значило дробить силы, нужные для иссле­дования Ванч-дары, и главное — пускать вторую группу в очень рискованное предприятие...

В конце концов все же пришлось остановиться на ком­промиссе. И я немедленно стал будить и Щербакова и Бархаша, чтобы предложить им новое решение.

План сводился теперь к следующему: одного человека я предложил направить назад в Пашимгар и через Пеший перевал к Девсиару, оттуда вдогонку группе Москвина. Посланный должен был связаться с Москвиным, поручив ему работать самостоятельно, затем самому в одиночку пройти, если удастся, к Малому Танымасу по берегу Муук-су и по леднику Федченко, уже с той стороны хребта Академии, подняться к выходу Танымасского лед­ника.

Там к двадцать пятому сентября он должен был орга­низовать для нас встречную базу провианта и всего необ­ходимого для отдыха и подкрепления сил.

Вся наша группа должна была выступить в ближайшие же дни по следам второй разведки к южному плечу и к восемнадцатому числу вернуться обратно, разведав его до конца.

Если бы удалось найти путь к южному плечу, все вместе должны были бы опять двинуться этим путем с тем, чтобы перейти хребет Академии, спуститься по Бивачному леднику к двадцать первому сентября на ледник Фед­ченко, разрешив первую задачу, и затем по леднику Фед­ченко спуститься к двадцать пятому на приготовленную базу у истоков Танымаса. Так разрешилась вся задача при двух условиях: 1) если бы Москвину удалось за тот же срок выполнить свою задачу разведки северного склона хребта Петра Первого и 2) если бы нам удалось найти путь к южному плечу пика, который мы считали за Гармо. Плюсом этого плана было то, что мы не разбивались бы на две группы. Товарищ же, который пошел бы к Москвину, пошел бы- окружным путем без всякого риска — в крайнем случае можно было бы отправить еще одного в помощь.

Этот план встретил всеобщее одобрение. Больше всего не хотелось разбиваться на две группы. Теперь эта перспектива отпадала. Но кого послать к Москвину? Надо было теперь приниматься за распределение людей. Выступление назначили на одиннадцатое.

Для отправки к Москвину были названы две кандида­туры: первая — Арика Полякова, как наиболее ловкого и опытного в снабженческих делах по организации баз, — но он был нужен в основной группе; вторая — доктора Пислегина. Правда, доктор не знал дороги, но ему в помощь можно было дать Васю Рубинского. Но против этого восстала Татьяна, которой Вася Рубинский был нужен как коллектор в ее геологических работах. В конце концов решили пустить доктора одного, снабдив его проводником из таджиков.

В повторную разведку южного плеча была определена следующая группа: я, Бархаш, Цаг, Воробьев — наиболее спевшаяся и выверенная группа. Маурашвили был отпра­влен в распоряжение Дмитрия Ивановича в качестве аль­пиниста по геологической части.

Дорофеев с обоими мальцами был присоединен к груп­пе Щербакова, но получил совершенно самостоятельное задание: все они впятером (при двух носильщиках) должны идти в район ледника Вавилова и ледника Беляева для геологических и топографических работ по всему леднику Гармо. Они должны были отправиться сначала на север­ный цирк, затем на южный цирк обоих рукавов. К шест­надцатому числу они должны были вернуться.

После того, как были укомплектованы основные груп­пы, в отношении остальных много думать не приходилось. Татьяна и Нина были отправлены обратно в Пашимгар для геологических работ, вернувшийся накануне К.К. Мар­ков вместе с ними должен был идти в долину реки Хингоу продолжать свои работы по геоморфологии района. Так должен был опустеть весь лагерь, и лишь Садыр оставался для охраны имущества и заготовки новых запасов прови­анта.

Выработанный план после окончательного утверждения был объявлен всем и всеми принят.

Целый день после этого шла подготовка к выступлению. Эти дни отдыха, когда вы все вместе, — они всегда вреза­ются в память как наиболее светлые промежутки в экспедиционном быту. Все много ели, пели, бегали, смеялись, хлопотали. Единственно, что отравляло мне удоволь­ствие, — это болезнь губ. Частые посетители ледников знают, что это за скверная штука. Растрескавшиеся губы болят так, что к ним нельзя прикоснуться, нельзя ни есть, ни пить. Одним из средств в борьбе с заболеванием является заклеивание губ тонкой папиросной бумагой, но к этому нужно привыкнуть, чтоб не сдирать постоянно бумагу языком и губами. Пить приходилось тоже только через резиновую трубочку. Против болезни лучшим сред­ством является простое коровье масло, которым нужно постоянно смазывать растрескавшиеся места.

У меня для хранения масла была с собой маленькая металлическая коробочка, которую я всегда носил в кармане. К сожалению, днем масло превращалось в жид­кую массу, а за ночь становилось твердым, как камень.

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ВТОРАЯ РАЗВЕДКА

 

ГЛАВА I

ПО ВАНЧ-ДАРЕ

77 сентября

С утра началось отправление групп согласно устано­вленной программе. Первыми около десяти часов выступи­ли: Татьяна, Нина, Марков, Покровский и д-р Пислегин. Они двинулись по направлению к Пашимгару, остальные проводили их до конца площадки. Маленький караван из двух верховых и трех пешеходов постепенно удалялся вниз по громадным темно-серым ледяным холмам. По сравнению с холмами люди казались пигмеями. Караван то скры­вался, то вновь появлялся из глубоких ложбин и вые­мок, разделявших ледяные холмы, и наконец скрылся.

В одиннадцать часов двинулась вторая группа, тоже из пяти человек, но в прямо противоположную сторону: Дорофеев, два мальца и два носильщика. Нагруженные тя­желыми ношами, согнувшиеся под вещевыми мешками, опи­раясь на ледорубы, они гуськом двинулись вверх по море­не, и скоро их тоже стало не видно, как только они подня­лись на каменный хребтик, закрывавший нашу стоянку.

Теперь настала наша очередь. Четвертой и последней группой должны были выступить Щербаков и Маурашвили. Они думали догнать дорофеевскую группу, так как отпра­влялись налегке, с небольшим грузом.

Наша группа вышла в одиннадцать с половиной часов. Если первые две группы отправлялись в противоположные стороны — одна вниз, другая — вверх по леднику, то наша группа взяла путь прямо наперерез ледника немного наи­скось на восток, к ущелью Ванч-дары. Дмитрий Ивано­вич проводил нас к красному флагу, развевавшемуся на стоянке, до места, где мы стали спускаться по ка­менным уступам вниз на лед, на среднюю морену лед­ника.

Этот путь теперь для нас не представлял никаких за­труднений. По поставленным Воробьевым и Цагом турам мы быстро вышли к средней морене, повернули на восток и некоторое время шли параллельно дорофеевской груп­пе, шедшей по боковой террасе. Нас разделяли какие-нибудь полкилометра, и мы отчетливо видели друг друга. Больше того, мы видели, как дорофеевская группа, дойдя до конца террасы, там, где нужно было спускаться на лед, попала в тяжелое положение, так как крутая осыпь, падавшая вниз, представила для них с их груз­ными мешками за плечами препятствие не из легких. Антон Цаг даже побежал им помогать. Мы же, усев­шись наверху, на гребне морены, наблюдали спуск.

Отсюда мы должны были повернуть резко вправо и, спустившись с морены, потерять товарищей из виду.

— Прощайте! Прощайте!

Обе группы махали друг другу руками, платками, ледорубами. Высокие ледяные холмы сейчас должны были снова разделить нас на несколько дней.

Через минуту люди той группы уже не были нам видны.

И как раз в эту минуту почему-то резко изменилась погода. Откуда-то набежавшие большие тучи заволокли горизонт. Сильный ветер рвал теперь на нас одежду, сверху вдруг повалил мелкий, а потом и крупный снег.

Теперь мы начали нырять среди холмов то вверх, то вниз, пробираясь к противоположной стене ледника Гармо и выходу ледника Ванч-дара. Всего два с половиной километра ширина ледника в этом месте, и это расстояние мы шли два с половиной часа. И только к двум часам ока­зались на той стороне, в месте, где река, вытекавшая из ущелья Ванч-дара, снова пропадала в ледяной пещере и где нагроможденные, благодаря выходу ледника, массы льда образовывали собою такие громады гор с полирован­ными отвесными стенами, что для того, чтобы попасть в ущелье, мы должны были пробраться на противополож­ный склон ледника гораздо ниже восхода ледника Ванч-дара и потом снова пробираться к ущелью по усы­панному щебнем склону. Наконец мы вошли в ущелье и у самой реки сели отдохнуть.

Ледник Ванч-дара у поворота на восток.

 

Ветер свистал по ущелью, снег сыпал, не переставая, затем повалил хлопьями и наконец перешел в мелкий дождь.

Пройдя не больше двух километров от выхода уще­лья, мы снова стали на отдых. Река здесь снова пропа­дала в ледяной пещере. Затем снова появлялась и бур­лила между камней, чтобы наконец опять, и на этот раз навсегда, пропасть в новой горной ледяной пещере. Дальше ледник шел уже всерьез.

Воробьев, взявший на себя хозяйственные функции, приготовил чай и роздал нам по куску холодного мяса. Это была последняя остановка перед ночлегом, так как бы­ло уже после трех часов и мы прошли гораздо меньше, чем предполагали.

Нои дальше дорога была не легче; ледяные холмы ста­новились все больше, кое-где заблистали уже снежные пятна, подъем становился все круче, камни, через которые приходилось перелезать, все крупнее. Иной раз, наоборот, нога почти тонула в мягком иле, когда случалось идти вдоль ледяных ручьев. А снег опять пошел все сильнее и сильнее.

Во время одной из коротких остановок мы заметили на щебне, к нашему удивлению, несколько поленьев арчи. Это было чрезвычайно важное открытие. Мы немедленно снарядили одного из наших двух носильщиков сложить в кучу эти неизвестно откуда принесенные поленья, чтобы использовать их на топливо в случае необходимости.

Последняя часть пути, которую мы проделали, когда уже начинало темнеть, была еще труднее. В конце концов мы стали на ночлег, далеко не дойдя до поворота ледника, у маленького озерка, синевшего на поверхности морены. Долго пришлось работать по расчистке места для уста­новки палаток, а когда они были поставлены, холод за­ставил подумать о том, как быть с нашими таджиками, — у них палатки не было. Мы отдали им два больших брезен­товых покрывала, соорудивши из них прикрытие от ветра.

Под продолжающийся шорох падающего снега и хо­лодный, пронизывающий насквозь ветер, усталые и изму­ченные, мы завалились спать.

Первый день путешествия ничего нам не дал для нашей разведки. До намеченного пункта мы не дошли не менее двух километров.

12 сентября

А наутро опять, как это было и на Вавиловском лед­нике, от вчерашней непогоды не осталось и следа. Как будто ее вовсе не было. Солнце сияло и горело тысяча­ми блесток на снежной пелене, открывшейся перед нами. Мы не дошли вчера до нее каких-нибудь четверть кило­метра. Впереди, немного левее нас, возвышался, замыкая ущелье, неизвестный пик. У его подножья ледник пово­рачивал налево. Прямо против нас шел куда-то крутой ледяной подъем. Подъем этот потом становился пологим и затем поворачивал вправо. Может быть, он вел к ка­кому-то перевалу. Но куда и к какому? Возможно, что это и был путь, которым шел Беляев шестнадцать лет на­зад и который он назвал Пулковским перевалом. В таком случае ледник налево должен был идти к южному пле­чу Гармо.

Всем хотелось скорее идти. Не меньше загадок откры­валось и сзади.

Мы шли вчера целый день и поднялись уже до четы­рех тысяч метров. Все пройденное ущелье Ванч-дары лежало теперь за нами длинной узкой ложбиной, черной и грязной от камней и льда. Далеко внизу блестела Ванч-дара, вытекавшая из-под льда.

Но не это нас интересовало. Нас интересовали пики вершин, подымавшихся над ущельем по леднику Гармо, откуда мы пришли. Наша база на Аво-даре была распо­ложена по ту сторону этого ущелья. Мы не могли поэтому видеть оттуда пиков, возвышавшихся над ней. Теперь же нам видна была полностью снежная цепь хребта ОПТЭ, возвышавшаяся над Аво-дарой. И мы жадно всматрива­лись в эти впервые открывшиеся перед нами вершины, стремясь узнать в них пики, изученные нами в 1931 году.

Прямо под нашей стоянкой-базой шла большая снеж­ная выемка; видно, это был снежный цирк какого-то лед­ника. Справа от него подымалась черная двугорбая вер­шина. Еще дальше вправо высился тычком, как белый па­лец, новый снежный пик, и за ним вдалеке стояли новые вершины — высокий остроконечный зуб, лишенный на своих крутых склонах снежной пелены, и правее — круто подымавшаяся трапеция, являвшаяся высшей точ­кой всего хребта... Да, мы узнали всех их. Мы их узна­ли, хотя и не подозревали, что мы на нашей базе на Аво-даре были от них так близко. Снежный амфитеатр ледни­ка, расположенный на втором этаже над базой, и двугор­бая гора справа — это был наш «Перевал трех», или наша «Терраса трех», где мы стояли в 1931 году1. Двугорбой горой был пик Верблюда. Островерхий пик — пик Однозуб и, наконец, крутая трапеция — наша «Женичка», или пик, который мы считали пиком Евгении Корженевской, к которому так стремились Цаг и Воробьев, когда шли в раз­ведку Беляевского ледника. Он отстоял от Аво-дары на добрых тридцать километров, но нам отсюда казалось, что от выхода нашего ущелья до него «рукой подать»...

Снежный палец был не чем иным, как седьмым «Эльбрусенком», крайним слева из «цепи Эльбрусят»... В ответах на все эти вопросы мы сошлись без споров.

А что ждало нас впереди? И мы зашагали скорее от места нашей ночевки к снежному покрову ледника.

Мы взобрались на снег и двинулись вверх, держа на­правление прямо к подножью «левого пика», — так мы его и назовем, — немного наискось, так, чтобы выйти на середину ледника к началу его поворота налево. Дер­жаться ближе к краю ледника было не нужно. Как всегда на поворотах, там высились остроконечные ледяные мас­сы, зияли ледяные пропасти и трещины...

Но середина оказалась на самом деле вовсе не ров­ной, а пересеченной глубокими снежными впадинами, выемками, и цепи ледяных холмов постоянно сменяли одна другую. Приходилось то опускаться в ложбины, то подыматься вновь по скатам холмов, «нырять», как мы называли это, а когда «нырянье» прекратилось, фирн оказался весь изрезанным продольными трещинами, тянув­шимися чуть ли не через всю ширину ледника. И видно было, что эти трещины так и будут задерживать нас все время до самого конца фирнового поля, на всем протяже­нии ледника. Идти было очень утомительно.

Когда ледник окончательно повернул, мы остановились для ориентировки. Было уже около двенадцати часов.

Куда же вел наш ледник после поворота? Первое впе­чатление было очень неутешительное. Ледник замыкался километрах в трех от нас, как и все ледники этих мест, опять-таки снежным цирком — тупиком. Не только перед нами не открывалось никакого перевала, но он не приво­дил нас даже к нашей цели—пику Гармо и его южному плечу. Он замыкался двумя зубчатыми вершинами—одной пониже, другой—гораздо более высокой. Между ними зияла выемка. Через эту выемку, быть может, возможно пройти. Но куда? Дальше опять подымались какие-то вершины, нам совершенно незнакомые по внешнему виду. Но не Гармо.

Вправо от выемки и гораздо ниже открылась еще одна снежная линия хребта, замыкавшая наш ледник с правой стороны; после того, как мы повернули от «левого пика», она шла, все понижаясь, и в самом конце ледника обра­зовывала эту выемку почти на уровне ледника — вровень с ним. Таким образом, открывался перевал, но не на восток, как мы стремились, а на юг. За выемкой тянулась тем­ная пропасть спуска куда-то вниз, а слева подымалась еще одна вершина, очень высокая и совершенно круглая (мы ее назвали «кумпол»). Быть может, пройдя перевал, можно было у ее подножья найти путь и на ту сторону — на восток.

Вот все, что мы увидели, когда миновали поворот. Эта картина заставила нас призадуматься, так как два пути теперь открывались перед нами: на выемку прямо между двумя вершинами и на выемку вправо — на южный пере­вал. Да был еще не исследован оставленный нами позади перевал на запад, т.е. в прямо противоположную сто­рону. Решили поэтому организовать где-нибудь стоянку, так, чтобы она служила центром и базой для исследова­ния во все стороны. Поэтому, двинувшись дальше, мы к двум часам уже остановились для организации централь­ной базы.

Мы выбрали для этого одну из глубоких снежных ям-ложбин. Это была глубокая кратерообразная выемка — мет­ров сорок глубины и до пятидесяти метров в диаметре. На дне ее было замерзшее озерко. На льду этого озерка мы и расположились — расставили палатки.

Воробьев сейчас же опять собрался стряпать. Он вообще любил покушать и по возможности ни в чем себе не отка­зывал. Это определило его судьбу. На этот раз мы решили оставить его и обоих носильщиков, а самим немедленно, не теряя времени, отправиться на исследование первой выем­ки — восточной. Условились, что пойдем налегке и к вече­ру вернемся...

Только с ледорубами в руках, кошками за спиной и альпийской веревкой — Бархаш, я и Цаг — мы пустились в путь и быстро выбрались из ямы...

Путь был очень трудный. Трещины теперь шли сплош­ными параллелями. Только что одолеешь одну — букваль­но через несколько шагов тянется другая, за ней третья и т.д. Они тянулись, постоянно переплетаясь, разветвля­ясь одна от другой.

Кое-где открывались засыпанные снегом провалы. Пришлось связаться и идти очень осторожно. Впереди шел Цаг, как наиболее опытный альпинист. Он шел медленно, ледо­рубом пробуя каждый шаг пути.

Стоянка экспедиционного отряда на леднике

Ванч-дара в ледяной впадине.

 

Скоро всем это надоело. Выемка лежала перед нами, казалось, вот-вот. На самом деле до нее было около двух километров. Подымалась она после конца фирнового поля сразу очень круто. Решили свернуть налево, прямо к стен­ке цирка, замыкавшего ледник, и подняться по ней вверх, к меньшей вершине над выемкой. Этим, во-первых, сокра­щалось движение по трещинам, путь влево до стенки был гораздо ближе, чем прямо к выемке; во-вторых, подъем на стенку был менее крут, там можно было подыматься зиг­загами по снежному склону, и, в-третьих, поднявшись на вершину, мы оказывались выше и, следовательно, могли больше увидеть, что делается на той стороне.

Но от этого не стало легче идти. Трещины и тут затруд­няли путь. А чем ближе мы подходили к склону ущелья, тем становилось труднее. Фирн сменили опять наворочен­ные глыбы льда и бездонные ямы.

Наше внимание привлекали следы кийков на снегу. Они шли ровной строчкой между трещинами и уходили в том же направлении к склону ущелья.

— Идем за кийками. Они покажут дорогу.

И действительно следы шли по сравнительно твердому снежному покрову.

Только к пяти часам мы подошли к стенке цирка. Зато подыматься, несмотря на крутизну, было гораздо легче, чем скакать через трещины.

И около шести часов мы были уже на хребте, замыкав­шем ледник. А в шесть часов двадцать минут, цепляясь за скалы, мы поднялись уже на меньшую вершину над выем­кой на восток. Мы были у цели...

Я взглянул на альтиметр — пять тысяч метров. А ведь мы стоим на самой низкой вершинке. Что же впе­реди?

Под нами, по ту сторону хребтика, расстилалась обыч­ная картина большого ледника, изрезанного сплошь тре­щинами. Ледник, как и тот ледник, которым мы пришли, шел с севера, затем загибал, так же, как и наш, на восток, и кончался опять таким же тупиком, как и наш, и тоже имел перевальный хребтик на восток и такой же пере­вальный хребтик на юг. Вторая вершина нашего лед­ника, от которого нас отделяла выемка, теперь была правее нас и представляла собою замыкающую стену цирка этого нового ледника. А перевальный хребтик на юг вел, как и наш хребтик, куда-то в средоточие новых пиков, новых вершин и новых неизвестных лед­ников.

Бархаш первый прервал молчание.

— Это ледник Шокальского, — сказал он, — где мы были в прошлом году.

— Да, это ледник Шокальского. Ледник Ванч-дара привел нас не в обход ледника Шокальского к южному пле­чу Гармо, а в тыл Шокальского. А Гармо оказывался за ним. Его мы отсюда даже не видели.

Левая большая вершина была не одна. За ней поды­малась еще одна большая вершина. А дальше виднелись еще и еще... Но все они были нам незнакомы. Мы по­падали в, совершенно неизвестные места. И никакого Гармо тут не было. Досаднее всего было то, что мы не могли даже рассмотреть, куда шел перевал из ледника Шокальского на юг и был ли вообще там перевал?

Зато отсюда хорошо был виден нам наш перевал на юг от ледника, которым мы пришли. Перевал шел вниз в бесснежное ущелье и далеко-далеко внизу выходил еще в одно ущелье, тянувшееся параллельно ущелью Гармо. Нетрудно было, зная мало-мальски карту, его узнать. Это было ущелье реки Ванч, то самое, куда мы вышли в 1928 году через перевал Кашал-аяк и куда вы­шел в 1916 году Беляев. Дорогу на юг мы теперь знали.

Было уже шесть часов двадцать минут, и надо было спе­шить домой. Но не хотелось опять идти по трещинам. И так ровно шел снежный фирн вдоль склона ущелья. Ка­залось, что, идя вдоль склона, мы миновали бы все про­странство с трещинами. Только в конце придется перейти от каменной стенки к середине ледника через ледяные горы и пропасти.

Авось, перейдем!

— Перейдем, что ли?

— Перейдем!

— Так вдоль склона?

— Вдоль склона.

И мы пустились вниз по фирну бегом.

И действительно, хорошо было бежать вниз по твердо­му снегу. Тем более, что и солнце на этой высоте еще свети­ло и ласкало нас своими последними лучами. Но внизу уже стало холодно. А когда через час мы подошли к ледо­паду, — темные тени приняли нас со всех сторон в свои холодные объятия. Мрачно выдвинулись вперед черные выступы скал... Ни солнца, ни тепла тут не было и в помине.

Цепляясь руками за камни, мы пробирались теперь поодиночке под скалами, нависшими сверху, к расщелине между каменным склоном и ледяными стенами ледопада. Между ледяными массами шли трещины, такие, что те, через которые мы скакали днем, против них были пустяч­ками. Но всего труднее было перебраться от скал на лед. Да и дальше ледопад шел такой, что не было никакой га­рантии в том, что там вообще можно будет передвигаться. Но ведь не возвращаться же назад?

И мы, цепляясь за скалы, пробирались в труд­ных местах чуть ли не ползком. Несколько раз путь становился совершенно невозможным и вынуждал идти в обход.

На наше счастье взошла полная луна. Мы уже взобра­лись на ледяную площадку метрах в пяти отекали утесов. Но справа и слева, впереди и кругом, нас окружали новые напасти. Наша площадка отделялась от соседних большой ледяной трещиной. Отвесные стенки трещины падали в ледяную пропасть метров на тридцать глубины. Следующая площадка также была окружена пропастями, ледяными зубьями, стенками и переходами. Такой ледолом тянул­ся метров двадцать-тридцать, а потом начинался опять ровный лед. Но эти двадцать метров надо было пройти...

— Тут нельзя пройти, — заявил Бархаш. Тут сплош­ная яма. Надо вниз.

— Куда вниз? В пропасть, в трещину?

— Да, в трещину.

— Как же?

— На веревке. Я спущусь вниз на веревке и вылезу на ту площадку.

— Да ты же не достанешь дна.

— Я повисну, а вы держать будете. А там есть выступы с обеих сторон.

Другого выхода действительно не было. Мы были отре­заны трещинами со всех сторон.

Мы пустили вперед Бархаша. Веревка крепко обмо­тала его у подмышек. Мы оба держали ее из всех сил сверху. Вскоре он уже стоял на ледяном выступе в рас­щелине на глубине человеческого роста, так что его го­лова приходилась немного ниже поверхности нашей пло­щадки. Ледоруб заработал, углубляя выступ и ступеньки в противоположной стене.

Рывок — и веревка уже оказалась на той стороне. Вот он уже вылез на площадку.

— Валяй второй!..

Вторым пошел я. Скользнул вниз. Ноги ищут опоры... Опоры нет... Наконец встал... Но если голова Бархаша была немного ниже площадки, то моя пришлась почти на метр ниже. Как же быть дальше? Шагнуть к противопо­ложной стенке я тоже не смогу...

Первый Пулковский перевал с ледника Ванч-дара в долину реки Ванч.

 

— Готово? — закричали сверху.

— Не смогу перешагнуть.

— А ты упрись руками...

Действительно: раз! — и руки через пропасть уперлись в лед.

— Теперь тащите! Веревка сильно натянулась.

Два! — и обе ноги стали на противоположный ледяной выступ. Вскарабкаться наверх было уже нетрудно.

Третьим полез Цаг. Теперь мы вдвоем его держали на веревке. Наконец и он оказался вместе с нами.

Но это было только первое серьезное препятствие. А дальше опять пошли мостики и трещины, ледяные стены и ямы. А луна по-прежнему играла и сверкала на льду, и мороз все крепчал.

Мы подошли наконец к концу ледопада.

Твердый фирн был уже вот-вот перед нами. Но к нему можно было пробраться, только пройдя по острой, как бритва, стенке и затем спустившись еще в одну выбоину, неглубокую, но по очень крутому ледяному склону. Мы решили по стенке пролезть верхом, а потом прямо съехать на брюхе или тыльной части вниз...