ВВЕДЕНИЕ 6 страница. — Ого-го-го! — донеслось в это время до нас.

— Ого-го-го! — донеслось в это время до нас.

— Ого-го-го!..

Это Воробьев, обеспокоенный нашим долгим отсут­ствием, подавал голос. Это означало, что мы недалеко от дома.

— Ого-го-го!

— Ого-го-го!.. — опять заорал он.

— Да ну тебя к черту. Будет. Не ори! Слышим. Сей­час будем...

Но он все продолжал.

— Ого-го-го!

Переправились верхом. Спуск тоже пошел благопо­лучно.

— Который час?

— Одиннадцатый.

Итак, каких-либо пятьдесят-сто метров ледопада за­няли у нас почти три часа.

В начале двенадцатого мы подходили к нашей стоянке в яме. Луна давала возможность ориентироваться в пути, да и Воробьев продолжал кричать.

Он ждал нас с горячим ужином уже больше двух часов и никак не думал, что мы пойдем через ледопад.

За ужином был обсужден план следующего дня.

Цага и Воробьева было решено отправить на южный перевал на Ванч. В их задание входило изучить его и по возможности перевалить на восток, если такой перевал най­дется, или, во всяком случае, попытаться подняться на какую-либо вершину хребта Академии для изучения подступа к пику Гармо с юга. Я с Бархатом решил идти к «левому пику», подняться на него и изучить перевал на запад, подымавшийся из ущелья Ванч-дары еще до пово­рота всего ледника налево. Срок был определен для ка­ждой группы в три-четыре дня и встреча обусловлена непосредственно на базе Аво-дары. Носильщиков ре­шили взять в нашу группу и оставить внизу у подножья «левого пика». По существу разведка только что начи­налась.

 

ГЛАВА II

ПУЛКОВСКИЙ ПЕРЕВАЛ

 

13 сентября

Ночь была очень тяжелая. Несмотря на незначитель­ную высоту, мороз был очень крепок. В особенности туго пришлось носильщикам, у которых не было палаток. И утром, пока не было солнца и кипятили чай, — все дрожа­ли от холода. Часов в десять Цаг и Воробьев первые выбрались из выемки. Скоро они скрылись за первым же ледяным бугром.

Мы вышли гораздо позднее и вчетвером быстро заша­гали назад по уже проторенному пути. Носильщики бегом едва поспевали за нами.

Мы шли теперь прямо по направлению к подножию «ле­вого пика», чтобы по прямой линии подойти к подъему на перевал. Мы остановились, только пройдя «левый пик», непосредственно у начала крутого подъема к перевалу.

Здесь мы решили основать вторую временную базу и оставить на ней излишки провианта. Чтобы их легче было потом найти, на вершине большого копца из глины и кам­ней мы водрузили аршинный кусок красного кумача. У под­ножья свалили запасы провианта. Одного носильщика пос­лали вниз за дровами, собранными нами еще тогда, когда мы шли наверх. После этого он мог отправиться домой. Лоика же решили пока взять с собой, чтоб помочь нам втащить наше барахло по крутому ледяному скату.

Тем временем надвинулись снова облака, и наш подъем мы начали в тумане. Туман исчез только тогда, когда мы взошли на первую грань подъема. Это дало нам возмож­ность еще раз внимательно изучить окрестность. Вче­рашний ледник весь теперь был позади нас. Вернее, мы оставили его слева, и его черные зияющие трещины ка­зались нам теперь длинными извилистыми черными по­лосками. Другой ледник, основной — ледник Ванч-дара, которым мы пришли сюда, наоборот, шел вниз к Аво-даре большой серой массой. А впереди перед ними снова шел подъем, правда значительно более пологий, чем до сих пор, но тем не менее подъем, который требовал дос­таточного напряжения сил и достаточного количества времени. Мало того, оказалось, он вовсе не вел прямо к перевалу. От вершины «левого пика» шла обычная отвесная стенка льда и снега, в самом перевальном пун­кте она упиралась волнистой ломаной линией в гряду обнаженных черных скал. Подняться к этим скалам было нельзя — ледяная стенка падала отвесно. За черны­ми скалами стенка снова подымалась снежной полосой и шла к новой вершине, расположенной уже значительно правее. В свою очередь от этой второй вершины начинался новый снежный цирк, большим амфитеатром охватывавший все пространство вправо от нас. Сюда-то, вправо, и пово­рачивало теперь фирновое поле. Подъем шел ровно и на­верху переходил в такую же ровную линию перевального снежного поля. С совершенной очевидностью было ясно, что именно сюда, направо, на запад, а не непосредственно на юг шел наш перевал. Но идти на запад — значило идти назад, вдоль реки Гармо, которой мы пришли от Пашимгара. На карте, составленной Беляевым в 1916 году, этот перевал направо совершенно не был показан. Карта сохраняла лишь указание, что тут, возможно, проходил второй Пулковский перевал. Но второй Пулковский пе­ревал, так же, как и первый, должен был идти на юг, а не на запад. Наш же шел именно на запад, — прямо на юг пути не было.

Мы решили поворотить на запад и остановиться на ночь где-нибудь на камнях, около черных скал, подымав­шихся с правого склона фирна.

К нашему удивлению, мы снова встретили трещины. Они пересекали наше фирновое поле точно так же, как пересекали вчерашний ледник. Но их все же было меньше. И хотя опять пришлось связываться веревкой, к четырем часам мы уже добрались до правобережных камней, где решили обосноваться на ночь.

Лоик теперь начал проситься отпустить его, чтобы идти домой. Он, как и все таджики, не любил льдов и снега. И любо было смотреть, с какой быстротой и ловкостью он бегом отправился вниз, прыгая через трещины по снеж­ному полю.

Тем временем мыс Бархашом решали, что делать даль­ше. Было только четыре часа с небольшим.

Мы решили использовать остаток дня, чтобы по воз­можности разведать западный перевал.

В четыре часа сорок минут мы уже вышли. Пошли без мешков, налегке, и через час с четвертью поднялись, не только к первой перевальной линии, но, пройдя оказав­шийся за ней большой крутой подъем, вступили в верхний цирк и подошли вплотную к замыкавшей этот цирк зуб­чатой каменной гряде. На нее можно было легко подняться. Глубокий снег служил прекрасным упором для ног, каж­дый шаг оставлял выемки, по которым можно было под­ниматься, как по лестнице.

Через полчаса мы уже стояли на перевале.

Высота была четыре тысячи пятьсот метров, направ­ление прямо на запад.

Вниз шел крутой бесснежный спуск по осыпи, покры­той мелкой зернистой галькой и песком. Глубоко внизу осыпь кончалась, и дальше шел большой ледник в на­правлении на север к основному леднику Гармо. С про­тивоположной стороны подымались неизвестные снежные вершины, и с них спадал ряд других больших и малых ледников.

Несомненно это было ущелье, соседнее с Ванч-дарой, помеченное у Беляева под названием Мамбуни-дара. В ос­новной ледник Гармо оно выходило прямо против нашей стоянки на Аво-даре. Заходившее солнце ярко освещало снежные вершины, играло на сверкающем льде боковых ледников. За ними подымались еще новые вершины — спра­ва и слева, снежные и обнаженные, черные, скалистые и пологие. Ущелье Гармо тянулось сбоку большой темной расщелиной. Все это было очень красиво, но все это было известно или во всяком случае ничего не говорило о том, что нам хотелось знать.

Ледник Мамбуни-дара запирался закрытым цирком и перевала на юг не давал.

Разочарованные, мы устремили свои взоры на тот лед­ник, которым мы пришли. Крутой снежный подъем, по которому мы добрались до перевальной стенки, шел даль­ше влево от нас так же круто в южном направлении. Вверху он давал полуовал, от которого можно было подняться по выбору направо или налево к двум вершинам, — левая была как раз та, в которую упиралась волнистая линия, шедшая от «левого пика». Этот полуовал является, таким образом, новым перевалом на юг.

Было уже шесть часов. В нашем распоряжении оста­вался едва ли один час времени. Продолжать подъем при­ходилось по крутому склону в глубокому снегу по колено. Но мы решили не отступать. И ровно через час мы взяли крутой подъем. А еще через двадцать минут поднялись на левую вершину.

Вид на ледник Мамбуни-дара с перевального пункта Ванч-дара.

 

Это была та самая вершина, которую мы видели снизу от нашей палатки, вправо от «левого пика». Южный пере­вал был взят.

Спуск вниз был крут, но нетруден. Он был, как подо­бает южному склону, бесснежным, покрытым мелким щеб­нем и песком. Ниже шли снег и льды, затем начинались снова бесснежные морены и камни, из-под которых в кон­це концов вырывалась река. Еще дальше внизу она шла уже среди альпийских лужаек и скал, пока не пропадала в большом каменистом ущелье. Наконец, совсем-совсем внизу каменистое ущелье упиралось перпендикулярно в другое, тянувшееся с запада на восток параллельно хребту, на котором мы стояли. За ущельем снова подыма­лись высокие скалистые горы и хребты.

Ущелье явно было долиной реки Ванча. Хребет, поды­мавшийся за ущельем, отделял ее от долины реки Язгулям, где мы тоже были в 1928 году. Речка, которая бежала внизу, была речкой Оби-мазар, показанной на карте Беляева. Путь на юг, таким образом, был открыт и вместе с ним открыт второй Пулковский перевал, который только предполагал Беляев. Теперь мы стояли на этом пере­вале.

С тем большим любопытством обратились мы к вос­току.

Увы, тяжелые облака заволакивали эту часть горизон­та. И того, что нам было всего нужнее — Гармо и его пле­ча, — мы опять не увидали.

Но и того, что мы видели, было достаточно. Ясно было, что этим путем мы могли попасть только на Ванч и никак не могли попасть к Гармо. К нашей цели наш перевал нас не приводил. Мы открыли путь только на юг.

Правда, это был новый путь на юг. Беляев шел в 1916 го­ду нижним путем или первым Пулковским перевалом, об этом пути он только слышал. А между тем это был очень удобный путь. Вот почему мы с полным правом закрепили за ним название второго Пулковского, или Ванчского перевала.

Пока мы занимались фотографированием, время шло, и только в семь часов пятьдесят пять минут мы поверну­ли назад и бегом пустились вниз по фирну к нашей па­латке. А через час мы были уже «дома». За ужином мы подвели итоги.

Собственно, нам нечего было больше делать. Мож­но было бы еще подняться на «левый пик». Но что это даст? Более точную карту хребта Академии? Но это задача Цага и Воробьева, которую они, конечно, вы­полнят.

И мы решили с утра идти скорее на базу в Аво-дару.

Это была, конечно, ошибка, — исследователь не должен оставлять непроверенными свои выводы никогда, если есть возможность еще раз их проверить. Но мы слишком надеялись на Цага и Воробьева. Свою же работу мы ис­полнили всю.

14 сентября

А утро на следующий день, как нарочно, было исклю­чительно хорошим, чистым и ясным. И так манила вер­шина «левого пика»... Но мы перерешать не хотели. Тогда же мы наметили в основном и дальнейшую программу ра­бот. Так как мы южного плеча Гармо не нашли, единствен­ным выходом, если, конечно, не идти через северное плечо, оставалось всем идти по открытому нами пути к Ванчу, по Ванчу подняться через перевал Кашал-аяк к леднику Федченко и оттуда опять подняться к хребту Академии по Бивачному леднику. Там нас должен был встретить доктор Пислегин. По Бивачному леднику мы смогли бы подойти опять к Гармо, но уже не с запада, а с востока. Мы подошли бы опять к тому же месту, где мы были седьмо­го сентября, и таким образом соединили бы наконец за­падную и восточную карты. Остаток времени можно было бы употребить на то, чтобы спуститься еще ниже к выходу ледника Федченко, повернуть у самого выхода снова на запад по леднику Малого Танымаса и попытаться еще раз выйти к северному цирку Гармо и «Женичке», на­встречу москвинской группе. Это было сложнее, чем план, который мы разработали раньше, но, видимо, приходилось с этим мириться. Разве что Воробьев и Цаг найдут путь к южному плечу.

Но все это были пока проекты; ведь мы только развед­ка, — окончательно будем решать потом.

Только одно уже было ясно, что к южному плечу хода нет. Так как один отряд во всяком случае пришлось бы пустить обходным путем по Пулковскому перевалу, мы решили оставить здесь у самого его подножья нашу палат­ку, чтобы не таскать ее туда и обратно, укрепив ее покреп­че, положив в нее лишнее: пищу, одежду и снаряжение. И четырнадцатого рано утром мы отправились с Бархашом «домой».

На следующий день часам к пяти мы подошли уже к нашей базе на Аво-даре, к красному флагу на террасе.

На базе было тихо и мертво. Никто нас не встретил. Мы были первым вернувшимся отрядом.

Даже Садырбая и таджиков, оставленных на базе, мы не застали, — они ушли куда-то за дровами.

А когда они вернулись, то рассказали, что в наше отсут­ствие на базе были гости. В наше отсутствие к нам на базу заезжал географический отряд Макеева, того самого, ко­торого я встретил в Гарме. Они ушли обратно только сегод­ня утром. С ними был и Вологдин, вернувшийся с Саграна; он тоже ушел с ними только сегодня утром.

Было очень досадно, что мы их не застали. Догонять их, конечно, было поздно.

И мы решили пока что ждать остальных, отдыхать и ничего не делать.

 

ГЛАВА III

СНОВА ВМЕСТЕ

15—16—17 сентября

И целых три дня мы блаженствовали и отдыхали, хотя последний день уже поневоле.

Сначала мы думали, что шестнадцатого, как условлено, все уже будем в сборе.

Но пришли совершенно неожиданные гости.

С утра мы бездельничали, бегали в трусах и без трусов, готовили себе самые изысканные блюда, играли в шахматы и пр. Около двух часов Садыр нам объявил, что к нам дви­жутся по дороге из Пашимгара «урусы» и между ними одна «марджа» (женщина). На тропинке действительно видне­лись три фигуры: две мужские, одна женская. Когда они подъехали ближе, ими оказались: Ленька Покровский из дорофеевской группы, проводник Ахунбай и Надежда Викторовна Тагеева, геохимик из группы Щербакова, о которой он так много рассказывал, как об очень уче­ной и в то же время своеобразной и до невозможности упрямой женщине.

Пока гости взбирались по тропинке с ледника и пере­бирались через ручей, я сверху внимательно приглядывал­ся к Тагеевой. Зачем ее сюда принесло? Я видел ее только один раз в Москве на вокзале в день отъезда, много слышал о ней от Дмитрия Ивановича и других участников экспе­диции хорошего и плохого, но все это не оправдывало ее появления здесь. Тут она была совершенно не нужна.

Наконец она появилась на полянке.

Все остальные наши девчата носили, как правило, брюки галифе. Тагеева была в восточном костюме — широ­ких шароварах; за поясом у нее висел маленький кинжал. Одним словом, она была одета «с претензией». Мне вспом­нилась по этому поводу встреча на Алайском хребте с Поярковой, ее обтрепанный, непритязательный вид и горячий энтузиазм. Тагеева была, видно, из другого теста. Тем не менее мы все поспешили ей навстречу и постара­лись обставить ее наилучшим образом: дали отдельную палатку притащили ужин. Все-таки она была гость и но­вый человек. Она принимала все это, как должное.

Стали расспрашивать о новостях и, конечно, об основ­ном — зачем приехали. Ленька сообщил и Тагеева подтвер­дила, что они приехали, чтобы идти вместе с нами.

— Куда?

— Туда, куда и вы.

— Зачем?

— Хочу быть с альпинистами.

— То есть как это так «хочу»? А если мы не хотим, за­чем вы нам нужны?

И дальше последовал строжайший допрос.

— Ложка есть?

— Нет.

— Кружка есть?

— Нет.

— Ботинки есть?

— Нет.

— Так как же вы хотите идти?

— А так и пойду.

Нашу беседу внезапно прервал еще новый гость.

На полянке показался еще один всадник. Он был в милицейской форме. Как оказалось, его послали из Гарма передать нам письма и телеграммы. Увы, их было немно­го — всего две, да и те достаточно давнего происхождения.

Милиционер ехал, как и подобает таджикам, с прохладцой, чуть ли не десять дней вместо пяти. Нас стало, таким образом, уже девять человек...

С утра милиционера отослали обратно. Тагеева с Лень­кой для практики отправились лазить по соседним скалам, остальные снова стали ждать с нетерпением прихода наших отрядов, в особенности Щербакова. Но Дмитрий

Иванович не пришел и в этот день. Зато опять совершенно неожиданно вернулся пограничник Назаров. Он побывал в Гарме и, вернувшись, также привез почту. Теперь он привез очень много писем, но мне не было ни одного. Сам он пропадал совсем от малярии, которая его нещадно трепала. Только к концу дня, часам к пяти, пришли Цаг и Воробьев.

По их словам, они прошли весь первый Пулковский перевал, установили им хороший и ровный спуск в доли­ну Ванча. Но они мало что могли сообщить по самому инте­ресному для нас вопросу: о перевале через хребет Акаде­мии на восток. Вернее, они ничего не могли сообщить по этому поводу. Они поднялись на вершину чуть ли не в шесть тысяч метров высоты, но перевальной точки на хре­бет не установили. Итог нашей двойной разведки свелся, таким образом, в конце концов только к установлению двух перевалов на Ванч; южного плеча Гармо и подступов к нему Цаг и Воробьев не нашли. Сбывались самые худшие наши предположения. И снова у меня возродились старые планы — идти через северное плечо. Я их оставил однако пока что при себе.

Зато, «сдавши отчет», Воробьев принялся готовить еду. В кулинарном искусствен был мастак и закатил нам такие бифштексы и такой компот, каких мы уж давно не едали.

А Дмитрия Ивановича Щербакова все не было, и в этот день он также не пришел.

Так наступил третий день нашего ничегонеделания.

Это было уж действительно много.

Погода стояла превосходная, и тем обиднее было вы­нужденное безделье.

Тагеева тем временем все умоляла взять ее с собой. Для тренировки она вздумала отправиться в соседнее ущелье Мамбуни-дара. Я разрешил с условием, что через два-три часа она вернется. Этого времени было достаточно, чтобы только перейти основной ледник. Пускать ее дальше одну в ущелье был рискованно, — там был уже нужен опыт хождения по льдам, какого у нее, конечно, не было. Она уш­ла в ^одиннадцать часов одна, категорически отказавшись от провожатого... И опять потянулось скучное безделье. Так прошли целых пять часов. Щербакова все не было, и мы начали уже серьезно волноваться.

Волнение усугубилось тем, что куда-то запропала и Тагеева. Она обещала вернуться через два-три часа, а прош­ло уже около четырех, ее не было. Напрасно я с нашей сторожевой вышки у флажка вглядывался через бинокль во все впадины и возвышения ледника. Никого не было. В четыре часа я выслал в Мамбуни Лоика и Леньку Покровского.

Только вечером, около шести часов, на льду показались первые таджики-носильщики дорофеевской группы. Они сообщили, что все идут.

И действительно, еще через полчаса показались все — и Дмитрий Иванович, и мальцы, и Дорофеев, и Маурашвили. И в этот же момент мне сообщили, что идет и Тагеёва. Всем было, впрочем, не до Тагеевой... Мы с интересом слушали первые сообщения Дмитрия Ивановича об итогах их работ, о съемке ими обоих рукавов ледника Гармо, о причинах задержки.

После ужина опять все собрались в палатку, надо было решать, как быть.

Я снова изложил положение вещей и поставил все тот же основной вопрос, куда и как идти: через северное плечо или кругом?

И снова я категорически высказался за северное плечо. Этим путем мы сразу пересекали хребет, спускались на Би­вачный ледник и связывали нашу работу с картой 1928 года. На худой конец я предложил разделиться на две пар­тии и пустить одну кругом, другую через северное плечо, чтобы сойтись у выхода Бивачного ледника на Федченко, где должен был по условию нас ждать доктор Пислегин.

И опять все высказались против моего плана. Повто­рилась полностью картина совещания девятого числа. Один Бархаш опять молчал. И, наоборот, все остальные опять высказывались за единую группу и путь кругом. Плюсом в этом случае было то, что мы шли бы все вместе и медленно, но безопасно достигали, как казалось, цели. В конце концов пришлось согласиться, и было решено идти всем кругом.

Но поздно вечером, когда все уже разошлись по своим палаткам, ко мне подошел Бархаш и предложил свои услуги.

На одной из вершин ледника Ванч-дара — на втором Пулковском

перевале, открытом экспедицией. Высота 5000 метров.

 

— Я пойду с кем-нибудь через северное плечо, — сказал он, — остальные пусть идут с тобой.

Это был действительно выход. Но Бархаш должен был идти вдвоем. Надо было серьезно подумать, кого послать с ним, так как это было уж очень рискованным предприя­тием. Провианту они должны были взять с собой по мень­шей мере на десять дней. Мы могли не сразу попасть с нашими запасами провианта на Бивачный ледник с той стороны, они могли не сразу спуститься на Бивачный. Пислегин же должен был нас ждать только у Танымаса. Все было бы иначе, если бы мы знали, где найти на той сто­роне людей Горбунова. Но мы этого не знали.

Нельзя было, кроме того, тут приказывать кому-либо идти. Человек шел, быть может, на смерть, надо было найти охотника.

И я по очереди предложил идти Цагу, потом Воробьеву. Оба согласились, но оба с неохотой и лишь в порядке экспе­диционной дисциплины. В этих условиях я не решился их послать. Тогда я предложил себя с тем, что круговую группу поведет Воробьев. Против этого восстали все, в том числе и Бархаш. С носильщиком я также не решался его пустить.

Так отпала последняя возможность организовать дви­жение через северное плечо.

Много раз пришлось потом жалеть об этом. В итоге ре­шили идти кругом все вместе. Выступление было назначено на утро восемнадцатого числа. Группа окончательно сфор­мировалась сначала в составе четырех человек — я, Бар­хаш, Цаг и Воробьев. Потом присоединили сюда Стаха Ганецкого, который упросил Дорофеева дать ему возмож­ность превратиться опять из геодезиста в альпиниста. Лоик и Наби должны были сопровождать нас в качестве носильщиков. Вторую группу составили: Дорофеев, Щер­баков, Маурашвили, Покровский и Тагеева. Они должны были вслед за нами отправиться через Пулковский пере­вал для его съемки и затем, выйдя в долину Ванча, по­вернуть не к леднику Федченко, куда пойдем мы, а на запад и по реке Бохуд обратно к Пашимгару. До Москвы мы их больше не должны были увидеть.

Наконец, Арик и Назаров должны были прямо отпра­виться к Пашимгару, чтобы подготовить к выступлению транспорт. Назаров в свою очередь должен был при­вести наших лошадей к первому октября в Алтын-мазар, куда мы хотели выйти через ледник Федченко.

Так окончательно определились наши планы и прибли­зительный конец экспедиции. Если бы эти планы удались, мы закончили бы этим исследование узла Гармо, найдя вто­рично перевал через хребет Академии с востока после того, как мы не нашли его с запада.

Наступал последний, кульминационный пункт работы.

 

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

КОЛЬЦЕВОЙ ПОХОД

 

ГЛАВА I

НА ВАНЧ

 

18 сентября

Наша группа выступила в одиннадцать часов утра. Все остальные группы провожали нас до тех пор, пока мы не вступили на ледник, — ведь больше мы не должны были встретиться до Москвы.

Путь этот все мы проходили уже в третий раз, поэтому шли уверенно и быстро. Через два часа ледник был уже перейден, и мы вступили снова в ущелье Ванч-дары. А к семи часам вечера мы подошли уже к красному флагу, оставленному нами у начала крутого подъема на второй Пулковский перевал.

Мы решили идти все-таки через второй перевал. Этот путь казался вернее и спокойнее, чем скакать по трещи­нам к перевалу Цага и Воробьева, тем более, что наверху мы бросили палатку.

У красного флага лежали нетронутыми оставленные нами сложенные в кучу арча и запасы провизии.

К сожалению опять начала портиться погода, — пошел мелкий снежок и завернул холод. Эту перемену можно было, впрочем, предвидеть, так как с четырнадцатого числа стояла безоблачная, ясная погода, и должно было ждать перемены. Пока готовили чай, я забрался в палатку и тут вдруг заметил, что со мной делается что-то стран­ное.

Голова была тяжелая, пробирал озноб, и появился странный сухой кашель. Аппетита не было никакого... А между тем мы шли в длинный и трудный поход, и болеть вовсе не пристало. Но особенного значения этому недомоганию я не придал.

 

19 сентября

И ночь и утро выдались очень холодные. Мы вышли в восемь часов и, пользуясь морозцем, очень быстро пошли вверх по подмерзшему льду. Несмотря на кру­тизну, идти было легко, так как даже маленькие ка­мушки и ледяные выступы хорошо держали.

Таким темпом можно было надеяться пройти до по­явления солнечных лучей весь подъем. Через два часа мы уже подошли к оставленной палатке и сделали привал.

В одиннадцать часов тронулись дальше.

Так как погода была опять превосходная и небо бе­зоблачно, то все свое внимание мы устремили на изу­чение хребта Академии. Он весь теперь открывался перед нами по мере того, как мы поднимались все выше и выше. Все горы на восток были открыты, и наконец, когда мы поднялись на фирновые поля, нам открылся пик Гармо. Гигантский пик был теперь отчетливо виден, но расположенным он оказался далеко-далеко за стенкой и цирком ледника Ванч-дара. Если вообще от нас до него было километров тридцать-сорок, то от цирка Ванч-дары он отстоял километров на пятнадцать. Зато он возвышался теперь подобно гигантской пирамиде на целую голову выше всех остальных пиков. Но на прок­лятый, все время волновавший нас вопрос, можно ли подойти к нему с юга, все-таки мы не могли получить ответ. Само южное плечо нам было видно, но как по­дойти к нему и есть ли там подход, — видно не было. Мы надеялись это увидеть, когда взойдем на самый пе­ревал и вершину, где уже мы были с Бархашом в пер­вую разведку.

К часу дня мы все уже были наверху.

Теперь нам был виден весь хребет Академии, начи­ная от пика Евгении Корженевской на севере и кончая пи­ком Гармо на юге. Я тщательно заснял всю панораму.

Вот они все, гиганты, по очереди: Однозуб и «Женичка», как мы тогда полагали, и пик, который мы тогда хотели назвать пиком Калинина, и рядом пик Молотова, и еще ряд пиков, и дальше, наконец, сам Гармо.

К сожалению, «левый пик» закрывал нам самую важную часть — ближайший рельеф хребта справа от Гармо, т.е. подход к его южному плечу. Еще раз пришлось пожалеть, что четырнадцатого числа мы не взошли на «левый пик».

Зато внизу вся долина Оби-мазар и путь в долину Ванча были как на ладони…

Начали спускаться.

Со льдами теперь приходилось проститься надолго. Мы опять шли вниз, к зелени, птицам, зверям и людям.

Спуск вниз по осыпи и затем по снегу пошел быстро. Несмотря на крутизну, это был очень легкий и приятный спуск. Один раз только пришлось внизу помудрить, пока миновали слишком крутые и отвесные склоны. Но к трем часам мы уже сидели на берегу ручья, среди камней. Рядом уже начиналась трава. Хотя высота была еще около четы­рех тысяч метров, южный склон уже давал себя знать. Дальше дорога пошла сначала по камням вдоль ручья, затем по зеленым лужайкам. Мы шли быстро и весело, и все вниз и вниз.

Внизу наш ручеек превращался в речку и соединялся с другой речушкой, вытекавшей из двух больших синих озер, расположенных справа. Это были озера, уже однаж­ды описанные Беляевым. Приблизительно в месте слияния речушек я наметил ночевку. Речку скоро одели каменные скалы, и мы пошли теперь по верху, по каменистой круче.

На зеленой лужайке, около брошенного каменного за­гона для скота, стали на ночь. Видимо, люди здесь уже бывали. Но кругом все еще не было ни кусочка дерева, и рядом по скалам кое-где еще лежали вдоль реки бурые полосы нестаявшего снега. Кипятить чай пришлось за неимением дров на сухой траве. Кое-как это удалось. И все-таки мы были уже внизу. Мы полагали, что дальше теперь путь пойдет уже совсем легкий. Единственно, что беспокоило нас, — это как бы не нарваться на такое узкое и скалистое ущелье, где было бы невозможно продвигаться по берегу речки. Гарантией, что этого не случится, было только то, что ведь однажды уже Беляев прошел этим путем. На всякий случай мы перебрались рано утром на ту сторону ре чушки Оби-мазар и двинулись по ее правому берегу, который казался шире и положе. Скоро появились боль­шие зеленые кусты. Речушка бежала уже теперь бур­ным потоком и скоро стала совершенно недоступной для переправы. Если мы ошиблись, перейдя на другую сто­рону, это должно было скоро сказаться. Но риск был совершенно одинаков: оба берега речушки шли ровно, и обоих берегов мы одинаково не знали.

Пик Гармо с Пулковского перевала.

 

На первый отдых мы остановились около двенадцати часов.

Сначала мы думали, что к трем часам уже дойдем до долины Ванча. Но скоро идти стало гораздо труднее. По обе стороны речушки вместо мелкой гальки теперь были на­валены всюду громадные камни. Лишь изредка удавалось спускаться к реке и идти по отмелям меж кустами. Места были совершенно дикие. Один раз, едва мы вышли из каменного хаоса на зеленую площадку, стадо диких козлов сорвалось чуть ли не в двадцати шагах от нас. Семеро из них бросились вверх по косогору, а трое — прямо к речушке. Еще миг — и они уже плыли среди белой пены. Вскоре, грациозно отряхнувшись, они пу­стились вверх по скалам противоположного склона. Пять жалких выстрелов из браунинга прогремели им вслед...

А идти становилось все труднее и труднее. Я уже ду­мал о том, чтобы хоть до вечера добраться до долины Ванча. Между тем появилась новая опасность.

Уже не речонка, а река бурлила внизу. Высокие скалы выстроились с обеих сторон по обоим берегам. Мы опять шли высоко по верху над скалами, по альпий­ским лугам. Спуск к реке представлялся очень труд­ным, а между тем только по реке шел наш путь. Следо­вало опасаться, как бы спуск не стал совсем невозможным.