ВВЕДЕНИЕ 13 страница

Воробьев и Ходакевич отвалили огромный камень от одной из зубчатых скал. Сбивая десятки подобных же камней, он с страшным шумом и грохотом покатился вниз, подскакивая иной раз на несколько метров.

Нет, тут спускаться было невозможно. И все же у всех у нас была безусловная уверенность, что внизу именно Аю-джилга, а не ответвление какого-либо ледника из системы Мушкетова. Мы увидели также, что пик Четырех, который закрывал нам направление ледника после поворота, представлял собою не только пик, но и хребет, ко­торый должен был разделить систему ледников Мушке­това и систему ледников Аю-джилга. Разрешить вопрос можно было, только взявши перевал между пиком Корже­невской и пиком Четырех.

Вот почему, отдохнувши, мы быстро устремились вниз, опять на фирн к основному леднику, к месту, где мы бро­сили наши полушубки и рюкзаки. А там можно было уже решить — пойдем ли мы на следующий перевальный пункт между пиком Корженевской и пиком Четырех, или изберем какой-нибудь другой путь.

На перевальной грани полуовала Воробьев по обычаю соорудил каменную пирамиду.

Через тридцать пять минут мы были уже у рюкзаков. На путь вниз понадобилась ровно треть времени, затраченного на подъем. А через час мы двинулись дальше. Облака со всех сторон клубились над горами. Они шли сверху, они клубились и по бокам вершины. В этих ус­ловиях не было никакого смысла пытаться подыматься ко второму перевалу между пиком Корженевской и пи­ком Четырех.

Так как все равно сюда, в эту часть «белого пятна», должны были после мае направиться Москвин и его группа для геологических и геодезических работ, я решил пору­чить им и в частности Володе Воробьеву, который согла­сился еще раз отправиться сюда, окончательное и деталь­ное исследование района: подняться на вершину пика Четырех, оттуда исследовать направление ледника Аю-джилга. Для нашей разведки того, что мы знали, было достаточно, тем более, что без фотоаппарата не было ни­какой возможности продолжать исследование, а моя «лей­ка» не работала уже второй день.

Мы шли теперь вниз по тому ответвлению ледника Москвина, который оставили в стороне, когда три дня тому назад подымались до встречной вершины — пика Воробьева. Сейчас мы возвращались, обойдя, таким об­разом, пик Воробьева кругом. Мы знали, однако, по на­шим наблюдениям, сделанным раньше, и по общему виду ледника, что путь будет тяжелый, но мы на это шли и потому бодро и уверенно шагали вниз.

Сперва фирн был такой же ровный и гладкий, как и у конца ледника в северном цирке; потом трещины стали глубже и начали встречаться чаще. Приходилось искать все время переправы, мостики или обходить. Скоро начал­ся сплошной ледопад.

Фотографии, которые мы помещаем здесь, дают пред­ставление об этом пути, однако дают все же лишь не­которое представление. В одном месте ледопад как будто на время прекратился. Это место зато было сплошь покрыто остатками громадных лавин. Глыбы льда в не­сколько десятков пудов весом валялись на пространстве, которое нам предстояло пересечь. Снег глубокий и мягкий вперемежку с твердыми льдинами заполнял все простран­ство, а огромные снежные навалы грозили каждую мину­ту ринуться вниз и заполнить новыми обломками лежащее перед нами пространство.

— Поодиночке бегом! — скомандовал Воробьев и пер­вый показал пример. Но оказалось, что бежать было не­возможно: лед и снег задерживали движение. В конце концов мы махнули рукою и кое-как, но далеко не быстро начали перебираться через заваленное ледяными глыбами пространство.

Наконец мы пересекли его. Под огромным камнем нашли место для отдыха и остановки, пот катился с нас градом. Мы целый час отдыхали от тяжелого пути, который к тому же еще далеко не окончился. Впереди шел такой же ледо­пад.

К пяти часам с минутами мы миновали наконец и эту часть пути и вышли к каменистому руслу какого-то ручья, резко поворачивающего в сторону, налево от ледопада. Полчаса мы карабкались по этому руслу, и наконец перед нами открылась давно известная нам, наша родная и близкая «Теннисная площадка», совершенно ровная, покры­тая мягкой зеленой травой, с широким и неглубоким озерком, мерцающим мелкой рябью от горного ветерка. Мы снова вышли в разветвление основного ледника, к месту, невдалеке от которого должна была находиться брошенная нами палатка с запасами провианта. Ходакевич вызвался разыскать ее; по нашим расчетам, она бы­ла в каком-нибудь полукилометре.

Работа по существу была кончена, мы находились всего в пяти-шести часах ходьбы от нашей третьей базы.

Так окончилась первая страница нашего исследования и нашей экспедиционной жизни.

Мы рассчитывали, что завтра налегке мы не только в пять, а может быть и в три часа доберемся до дому.

31 августа

А утром мы проснулись в снегу. Что идет снег, мы заметили по тяжести, с которой полы палатки нависли над нами. Я попробовал было поднять их рукой и не смог, а когда выскочил из палатки, то увидел, что снега навалило на добрых два сантиметра. Он скрыл под собою всю зеленую траву, сплошь покрывал окружающие горы и скалы. И точно так же, как вчера, на всех окрестных вершинах густой тучей лежал туман, огромные облака тянулись по небу, а в стороне пика Сталина вообще ни­чего не было видно. Там рвала и метала снежная буря. Лишь потом мы узнали, что это была как раз та снежная буря, которую Горбунов и его группа выдержали на высоте семи тысяч метров во время подъема на пик Сталина.

Мне стоило большого труда поднять товарищей, кото­рые отнюдь не хотели вылезать из мешков и приниматься за утреннюю работу. Из-за непогоды часть наших планов менялась. Прежде всего встали мы не в семь часов утра, а только в десять часов и решили ждать солнца. Дальше нужно было идти опять через ледопад, а идти в туман, слякоть и снег мы не хотели. Мы решили ждать солнца еще и потому, что кое-где облака прерывались, и в проры­вах было видно чистое голубое небо. Можно было думать, что к полудню или ко второй половине дня небо прояснит­ся совсем.

Ледник Москвина.

Вид ледяных масс.

 

Эти надежды не осуществились. Правда, когда мы тро­нулись в путь, светило солнце, снег наполовину стаял, и только тучи продолжали клубиться по вершинам гор. Но через полчаса опять начался туман, небо заволокли тучи и снова пошел снег. Теперь не так легко было ориентиро­ваться в направлении. Основное направление нам было известно, но где идет лучший путь через ледопад, трудно было решить. Приходилось искать его вновь. На это тоже ушло достаточное количество времени, и только в два часа дня мы выбрались из ледопада снова на каменную морену и перебрались через скалы к площадке № 1, той самой, на которую мы спустились с основного ледника, когда шли вверх.

Опять отдых и опять обманутые надежды... Небо как будто бы прояснилось, но новые тучи опять закрыли гори­зонт в направлении к пику Сталина, а оттуда шла не­погода.

Но до нашей базы теперь было не больше часа ходьбы. И около трех часов мы прошли уже последний каменный спуск по руслу ручейка. Это было то русло, по которому мы подымались, но тогда оно лежало высохшее, а сейчас по нему бешено бурлила вода. Вот последний поворот, вот последняя скала, вот сейчас должна открыться перед нами внизу наша база. Вот забелела внизу и первая палатка.

Но на базе — никого. Все тихо. Правда, мы пришли днем, а сроком возвращения групп был назначен вечер,

но все-таки пустота нас поразила. Впрочем, кто-то есть. Человек сидит на корточках около белой штабной палатки. Кто это?

Да это Траубе из группы Москвина. Но почему он один? Если он тут, так где же другие?

Оказалось, Траубе был не один. На базе находился еще Стах Ганецкий, но он был болен. Траубе рассказал, что Стах свалился от какого-то острого заболевания на второй день после выхода группы, и Москвин отправил его обрат­но с Траубе. Последний день пути Траубе тащил его на себе, потому что Стах идти уже не мог.

— Где же Стах? — спросил я.

— Тут в палатке.

Я пролез в палатку. Бедный малый лежал, растянув­шись на спальном мешке, покрытый всеми полушубками, которые тут были. Глаза у него были мутные, он почти бредил, температура, видимо, была до сорока градусов.

— Что с тобой?

— Не знаю, — ответил он.

— Хину принимал?

— Не было хины.

— Может быть, объелся? Живот болит? Он замотал головой?

Траубе рассказал, что болезнь наступила внезапно при резко поднявшейся температуре. Для начала я решил дать Стаху здоровую порцию хины. Как малый ни проте­стовал, ссылаясь на то, что в Сталинабаде некий доктор ему сказал, что от хины люди глохнут, я заставил его принять сразу полтора грана. Рассуждал я так: если это малярия, такая порция должна подействовать; если не малярия, вреда не будет.

Ну, а где же остальные?

Остальные, по словам Траубе, пошли дальше и должны вернуться или сегодня, или завтра. На своем пути группу Бархаша они не встретили и ничего о нем не узнали... Это известие тоже было не из приятных.

А погода еще больше испортилась. Так как мы здесь были ниже четырех тысяч метров, то уже не снег, а дождь начал барабанить по нашей палатке. Со стен палатки за­струились ручейки, и наша верхняя одежда стала намокать.

Вдруг на горизонте обрисовались две фигуры, но они шли не в том направлении, откуда должен был придти Москвин, а прямо подымались по леднику Фортамбек к нашей второй базе. Это оказались Петя Жерденко и наш Юсуп. Первый и основной вопрос, который мы задали, был тот же:

— Где Бархаш? На второй базе, на первой базе? Что вы о нем знаете?

Петя ответил, что ничего не знает. Нет никаких изве­стий. Бархаш не возвратился, несмотря на то, что срок истек, ни на сагранскую базу, ни на базу в Фортамбеке.

Двадцать восьмого числа Петя вышел с сагранской базы, а сейчас был вечер тридцать первого. Бархаш два­дцатого ушел с сагранской базы, чтобы двадцать восьмого быть на третьей базе, в крайнем случае он обещал быть тридцатого. Если бы ему не удалось пробиться сквозь льды, то он должен был двадцать шестого обратно вернуть­ся на Сагран. Между тем прошли все сроки, а о Бархаше не было ни слуху, ни духу ни с сагранской базы, ни от группы Москвина.

Еще через два часа, когда стало темнеть, появились сначала носильщики из петиной группы (они, между про­чим, принесли нам убитых по дороге Петей кийков), а затем уже в сплошной темноте заявились Солдатов и Не­докладов из москвинской группы. Они рассказали, что Москвин еще остался с Вальтером у ледника Турамыс для производства съемки и что они, хотя прошли весь ледник Турамыс до конца, точно так же не встретили никаких следов группы Бархаша. При этом известии нас охватило уже не только уныние, а прямое бес­покойство.

Перевала на ту сторону, на ледник Сагран с ледника Турамыс, группа Москвина, по словам Солдатова, также не могла найти. Перевала нет. Мало того, ледяная стена замыкает там цирк кругом, и по ней почти с двухкило­метровой высоты идут все время лавины и обвалы, а лед­ник пересекают большие трещины...

Какие выводы отсюда вытекали? Группа Бархаша не только не пробилась к нам от Саграна на Турамыс, но и не вернулась на Сагран. Где же она? Может быть, заблуди­лась? Может быть, ледники вывели ее куда-нибудь в систему ледников Гандо? Может быть, наконец, — что всего хуже, — случилось несчастье, и без провизии товарищи где-нибудь сидят в ледянэй трещине или, хотя бы, среди ледяных скал и ждут. Чего? Помощи? Достаточно было, чтобы с одним из них случилось несчастье, и вся груп­па тем самым осуждалась почти на верную гибель: Бар­хаш, Церетелли и Арик Поляков были не из тех лю­дей, которые могли бы бросить товарища в опасности. Но как мы можем им помочь, когда даже не знаем, где они?

А тут опять пошел дождь и шел всю ночь, уже не пере­ставая. К возможному несчастью прибавилась и непогода, удесятеряющая препятствия. Вечером особенно четко представились все тяготы положения: больной Стах, пропавший Бархаш и его группа, непогода, грозившая затянуться. Носильщики-таджики пришли с жалобами, что им «саук» (холодно), и просили поделиться с ними чем-нибудь из теплой одежды. Все, что было можно, мы им да­ли, и они, закутавшись и прижавшись друг к другу, за­лезли в свою палатку.

Я всю ночь провозился со Стахом. К утру ему стало лучше. Но когда я утром выбрался из палатки, все также кругом клубились тучи и все так же по-прежнему моросил дождь...

А Бархаша не было...

1 сентября

Шел дождь. Облака грязной ватой лежали на всех окрестных скалах и вершинах. Холодный ветер трепал полы нашей палатки. Было неуютно и скучно. И этот веч­но моросящий дождь и серые, тянущиеся со всех сторон облака вселяли еще большую тревогу за судьбу Бархаша и его группы. Дождь здесь внизу означал снег наверху. Ветер здесь внизу знаменовал там вихрь и пургу, кото­рые должны были занести трещины и пропасти и сделать тем опаснее путь. На большой же высоте пурга грозила занести снегом не только все дороги, но и самые палатки и заживо похоронить под своим покровом смельчаков, дерз­нувших бросить ей вызов.

Но как помочь им? Ведь мы могли только ждать, пото­му что пускаться в путь в такую погоду было нелепо. Единственным утешением была мысль о том, что Бархаш и его группа, конечно, не двигаются никуда, а тоже сидят где-нибудь и пережидают непогоду. Быть может, поэто­му они так запаздывают. Но верно ли такое предположе­ние? А если, в лучшем случае, и верно оно, — все же они беспомощны, захваченные бурей, а мы тоже бессильны им помочь!

Вот почему, когда солнышко прорывало тучи хоть на мгновение и блики синего неба вдруг открывались сре­ди мглистого тумана, у всех нас сразу повышалось настрое­ние. Хотелось верить, что непогода скоро кончится. Но вскоре тучи опять смыкались, и снова бесконечно мо­росил дождь.

Про себя я все же решил, что если до вечера не будет никаких известий от Бархаша, то второго числа, какая бы ни была погода, организовать группу для движения по Турамысу со специальной целью — искать его. Я ждал толь­ко вечера и прихода Москвина, чтобы принять окончатель­ное решение. Может быть, Москвин принесет какое-ни­будь известие, может быть, за эти дни он наткнется на следы, или сам Бархаш нагонит москвинскую группу. Москви­на, по сообщению Вальтера, следовало ждать не позже вечера сегодняшнего дня.

От нечего делать мы сели за разбор вещей, которые надо отправлять вниз. А я опять начал возиться со Стахом. К общему удовольствию, лошадиная доза хинина, которую я ему закатил вчера, оказала исключительно благотворное действие: припадок не только не повторился, но Стах, ви­димо, поправлялся, хотя чувствовал себя очень слабым.

Но раньше, чем Москвин, пришли наши охотники. Еще с утра, подзадоренные успехом Пети Жерденко, они отправились, не считаясь с непогодой, на охоту. Я выдал двум из них — старику Измаилу и молодому парню Патеку — по пятку патронов и две винтовки. Они отправились рано утром с тем, чтобы вернуться вечером. Они пришли теперь с известием, что нашли стадо кийков в морщинах противо­положного склона Фортамбек, гонялись за стадом целый день, пока не подранили одного большого козла. Раненый, он все же ушел от них, залег среди скал на крутом отвес­ном склоне, по ту сторону ледника. Но у них не хватило патронов, чтобы его добить, и они клялись, что добьют и притащат его, если я им дам еще по два патрона. Охот­ничий азарт настолько охватил обоих, что они снова го­товы были шагать через ледники и опять карабкаться на скалы, лишь бы только достать добычу. Патроны они получили и к вечеру действительно приволокли кийка. Огромный козел, пудов на восемь, был их заслуженным трофеем. Чтобы легче тащить его, они там же на месте его освежевали, а пока приволокли шкуру, рога и мясо, нарезанное кусками. Большие ветвистые рога имели до одиннадцати колен, а это означало, что кийку было не меньше одиннадцати лет. Радость охотников несколько отвлекла всех от мрачных мыслей, но только на время. Солнце давно уже спряталось за черные пики скал, приближалась темнота, ночь, а не было опять-таки ни Бархаша, ни Москвина с его группой.

Дождь перестал, и наступила теплая тихая погода. К утру можно было ожидать перемены в лучшую сторо­ну. Ну, что же, и это было утешением!

Я забрался в палатку к Стаху и, закрывшись теплым полушубком, зажег свечку и примостился писать днев­ник... И вдруг крики:

— Бархаш, Бархаш пришел!.. — сразу раздалось со всех сторон.

Пулей вылетел я из палатки. Воробьев, Вальтер и Сережа Ходакевич уже были наружи. Из-за ближних кам­ней на нашу площадку подымались перегруженные как всегда тяжелой ношей пятеро: впереди, совсем-совсем уже близко, первым шел Бархаш, за ним Арик Поляков и Церетелли. Двое носильщиков замыкали путь. Вот они уже рядом с нами, целые и невредимые...

— Дьяволы... черти... Где вас носило? Что так за­поздали? Откуда вы пришли?

И, не ожидая ответа, мы бросились их обнимать и це­ловать.

— И откуда у вас носильщики?

— Снизу пришли, — тоже весь сияя, отвечал Бархаш. — От Саграна, а потом со второй базы, и носильщики от­туда же, груз захватили очередной.

— Как же так? Почему со второй базы?

— Не пробились, не удалось!..

— А почему так поздно?

— Плутали и запоздали, зато в три дня мы прошли доро­гу от Саграна до вас и на второй базе даже не останавли­вались.

— Вы в один день пришли сюда со второй базы?

— В один день.

Трещина на леднике Сагран.

 

— Ладно, потом, потом расскажешь, снимай все. Повесть Бархаша была сравнительно недлинной. Ока­залось, что, выйдя с сагранской базы, они сначала пошли вверх правильно по Сагранскому ущелью и, согласно точно рассчитанному плану, уже на третий день повернули на­лево, на восток от Сагранского ущелья. Но дальнейший путь оказался чрезвычайно трудным. А когда они добра­лись до конца Саграна, после его поворота, то вышли на участок, совершенно незнакомый, ориентироваться на котором уже не смогли...

Они думали, что по предполагаемому маршруту вый­дут через Сагран к верховью ледника Турамыс, так что справа от них будет лежать ледник Гандо, а слева Тура-мыс. Ледник Гандо они действительно видели, как рас­сказал Бархаш, с высоты перевала, на который они под­нялись, видели и вершину Сакко и Ванцетти и «цепь Эльбрусят». Но слева они увидели не верховья Турамыса, который должен был повести их прямо на восток, а со­вершенно неизвестный им ледник, который к тому же пово­рачивал вовсе не на восток, а прямо на запад, т. е. шел обратно, в том самом направле­нии, откуда они пришли. Спуск на этот ледник был очень крут и труден, почти невозможен. И они были вынуждены повернуть назад, и тут их за­хватила непогода. Они долго ломали головы, что это за ледник, и в конце концов пришли к выводу, что перед ними не Турамыс, а ледник Шини-Бини, впадавший в Сагранский ледник раньше поворота последнего к во­стоку. Ледник Шини-Бини, по их словам, был чрезвычайно изрезан трещинами, а своими верховьями упирался в ледяной цирк, закрытый со всех сторон отвесной ледяной стеной, что исключало всякую целесообразность спус­каться на него с высоты перевальной точки, где они сто­яли. Ничего кроме обратного движения по Шини-Бини на Сагран же не дал бы этот спуск.

Вот почему Бархаш и его группа вернулись обратно на сагранскую базу, но с большим опозданием против предпо­ложенного срока. А затем уже с сагранской базы обычным путем, но форсированным маршем они двинулись на базу Фортамбек, откуда захватили носильщиков и, переночевав, отправились на третью базу. Несмотря на все усилия, они все-таки опоздали на трое суток. Но хорошо уже было то, что они пришли, — по крайней мере окончились все тре­воги и опасения. Теперь оставалось ждать только Москвина.

Москвин пришел лишь к девяти часам вечера вместе с остальными.

Таким образом, все наконец оказались вместе, и пер­вая разведочная работа могла считаться оконченной. Важно было теперь же подвести итоги, определить даль­нейший ход работы, тем более, что теперь можно было учесть и итоги работы группы Бархата, согласовав их с итогами работы Москвине кой группы. Как-никак основ­ной вопрос — о связи Сагранского ледника с ледником Турамыс — оставался неразрешенным, оставался загадкой. Но разгадывать ее мы решили только на следующий день утром, уже при солнце, и все вместе, на очередном нашем «реввоенсовете».

2 сентября

Утром действительно погода разгулялась. Солнце по-прежнему ярко сияло на безоблачном небе. Глубокая широкая синева опускалась со всех сторон куполом на покрытые снегом вершины. Лед сверкал на солнце. И только далеко у начала ледника, в морщинах гор и кое-где на черных и серых камнях, нас окружавших, еще плыли остатки облаков, но и они уходили или рва­лись на мелкие части и постепенно таяли в бездонной синеве.

Ясно, что после снежной бури мы имели впереди не менее семи дней, а то и все десять хорошей безоблачной погоды. Так как товарищи, пришедшие только вчера, нуж­дались в отдыхе, то о выступлении раньше завтрашнего дня не могло быть и речи. Вот почему к десяти часам утра я созвал наш «реввоенсовет», или производственное сове­щание, — можно назвать его и так.

Теперь уже надлежало по-серьезному обсудить ряд вопросов и более детально определить ближайший план работы. Сперва каждый из начальников должен был отчитаться в том, что он видел и сделал. По­этому по очереди получили слово Бархаш, я и Мос­квин.

На совещание я созвал полный состав участников груп­пы, поодаль, в кружок, разместились носильщики, хотя в наших разговорах они мало понимали.

Об итогах работы моей группы читателю уже известно; коротенько итоги работы группы Бархаша мы сообщили уже выше. Что же дала группа Москвина?

Москвин сказал, что он вместе со своей группой в итоге первого дня пути достиг не только поворотного пункта, где Турамыс поворачивал под прямым углом на запад, но и пункта, до которого он доходил в прош­лом году, где Турамыс разветвлялся в свою очередь на два рукава — северный и южный, причем оба эти рукава шли параллельно, в том же направлении, на запад.

Первое неожиданное открытие он сделал, когда напра­вил подгруппу по южному рукаву. Южный рукав оказал­ся не самостоятельным ледником, а небольшим тупиком, очень скоро смыкавшимся вновь с северным рукавом Турамыс. Правда, он не смыкался с ним непосредственно, его продолжала отделять каменная стена. Но рукав тем не менее кончался после того, как полукругом загибал вновь по направлению к северному рукаву. Северный ру­кав, пройдя некоторое время в западном направлении, по­том брал резкий уклон к югу и, поднявшись до пяти тысяч метров высоты, в конце концов, по словам Москвина, точно так же упирался в круглый цирк, из которого не было никакого выхода и никакого перевала. Каменные и ледяные стены запирали этот цирк. Таким образом, Москвин так же ничего не мог сказать о возможной связи верховьев ледника Турамыс с Сагранским ледником, по которому к Турамысу же стремился прорваться Бархаш. Москвин сообщил лишь, что ледник Турамыс и цирк Турамыс венчает большая красивая вершина, подымаю­щаяся справа, если идти вверх по леднику, и что на эту вершину они пытались взойти: в частности альпинист Недокладов взобрался почти на самый гребень этой вер­шины, но поднявшаяся непогода помешала установить что-либо точное относительно того, что находилось за этим гребнем и за этой вершиной. Но самым интересным было третье сообщение Москвина. Он утверждал, что, по его убеждению, за этим ледником и цирком Турамыс и за этой вершиной с той стороны безусловно лежат верховья ледника Сагран и что, следовательно, предположение Бархаша о том, что от верховьев Сагранского ледника он вышел не к Турамысу, а к Шини-Бини, едва ли отвечает действительности. Бархаш, вероятно, ошибся, и перед ним лежал не Шини-Бини. Так поставил вопрос Мос­квин.

Бархаш самым категорическим образом возражал против подобного предположения Москвина и продолжал утверждать, что он шел по Сагранскому леднику совер­шенно правильно, что Сагранский ледник, как и следовало ожидать, поворачивает на восток, но что верховья Саграна не уперлись в верховья Турамыса, что цирк ледника, который он видел сверху, был все же цирком Шини-Бини и что, следовательно, прямой связи перехода и даже прямого стыка верховьев Ту­рамыса и Саграна, разделенных толь­ко одной каменной стенкой, в которую уперся Москвин, нет. Обе стороны оставались при своем.

Таким положением вещей мы, конечно, удовлетворить­ся не могли, и это основное разноречие решило вопрос о плане наших работ, по крайней мере на ближайшие пять-десять дней. Две группы сами собой, таким образом, определились. Одна должна была немедленно двинуться по следам Москвина, чтобы, пользуясь хорошей погодой, не только пройти весь ледник Турамыс до конца, но и взойти на вершину, на которую взобрался Недокладов, чтобы с ее гребня посмотреть, что же находится непосред­ственно по ту сторону перевальной грани на восток от ледника Турамыс: Сагран или не Сагран, может быть Шини-Бини, а может быть еще один ледник. В этих пос­ледних двух случаях дело усложнялось, потому что следовало искать — куда же выходил Сагран, протекавший, видимо, немного южнее. Разрешить этот вопрос нужно было еще и потому, что, как заявил Измаил, проводник Москвина, когда-то этим путем прошел некий известный басмач и попал таким образом через Фортамбек в Гармо и долину Хингоу, т.е. в район, находившийся уже на южной стороне хребта Петра Первого, исследованной нами в 1931 и 1932 годах.

Задачу разрешения всех этих проблем я взял теперь на себя, сформировав свою группу из Бархаша и Церетелли; Оба они были нужны, ибо они знали, по свежему опыту, расположение основных вершин и ледников в верховьях Саграна. С вершины перевального пункта над Турамысом можно было быстро ориентироваться, что же лежит к западу — Сагран или Шини-Бини?

Москвин и его группа решили отправиться вместе с Ариком Поляковым, как лейкистом (фотографом), и Во­робьевым и Ходакевичем, как проводниками, по нашим следам, по Москвинскому леднику. Москвин здесь нужен был вместе с геодезической группой для производства гео­логической и картографической работы. Воробьев же и Ходакевич должны были по Москвинскому леднику при­вести их к пику Четырех. Задание было сформулировано для них следующим образом:

Во-первых, попытаться изучить и исследовать возмож­ность подъема на снежное плато пика Сталина по ос­новному ребру той ледяной стены, у подножья которой мы ночевали.

Во-вторых, взойти на пик Четырех, чтобы с его вершины разрешить вопрос о том, что за ледник мы видели с пе­ревального пункта и фирновых полей: из системы Аю-джилги или из системы ледника Мушкетова.

И, в-третьих, изучить не только возможность спуска с фирновых полей на Ледник Аю-джилги (мы предпола­гали все же, что это Аю-джилга), но и все возможности подъема с Аю-джилги на хребет Академии в целях даль­нейшего продвижения к леднику Федченко. И на то и на другое задание обе группы получили сроку восемь дней — с третьего по одиннадцатое число. Такой большой срок был дан потому, что сверх разрешения этой задачи на свою группу я возложил еще одну задачу, не менее суще­ственную и важную.

Читатель помнит, что в задание экспедиции входило не только изучить все пространство «белого пятна» к западу и востоку от третьей базы, но и попытаться свя­зать обследованное нами пространство с изученным про­странством по ту сторону хребта Петра Первого, не­посредственно в южном направлении от третьей базы. Чтобы проникнуть туда, нужно было взойти на снежное плато, к подножью пика Сталина. Задание изучения возможности подъема было поручено, между прочим, Воробьеву.

Но Москвин сказал, что ледник Турамыс после его поворота на восток идет все время вдоль такой же самой ледяной стены, на которой возвышался пик Сталина, и на этой ледяной стене, — о чем мы тоже писали, — возвышал­ся пик Зинаиды Крыленко. По сообщению Москвина, эта стена, образуя границу ледника Турамыс, предста­вляла собою цепь новых пиков, чрезвычайно высоких и совершенно недоступных, пока ледник не упирался в ту­пик с возвышающейся над ним вершиной, на которую пытался взойти Недокладов.

Пик Зинаиды Крыленко, 6600 метров высоты, на ледяной стене хребта Петра Первого у поворота ледника Фортамбек.

Высо­та ледяной стены 2 километра.

 

Наша группа поэтому также получила задание попы­таться найти возможность подъема на ледяную стену хреб­та Петра, в частности к пику Зинаиды Крыленко, чтобы с его вершины посмотреть по ту сторону хребта Петра Пер­вого. Это задание было олень и очень трудное. Нашей груп­пе было поручено пока поискать только подступов к пику Зинаиды, т.е. точно так же изучить возможность подъема, но не подыматься. Последнее, т.е. подъем на снежное плато и затем на пик Зинаиды Крыленко или на плечо пика Сталина, было решено поставить самостоятельным заданием после возвращения обеих групп, приблизительно в промежутке между двенадцатым и двадцатым сентября. По возвращении групп можно было учесть, где подъем доступнее, и уже после этого двинуться всей экспе­дицией на эту последнюю и самую трудную твер­дыню.

После же двадцатого ориентировочно было решено двинуться уже из района Фортамбек и, вернувшись на вторую базу, продолжить изучение долины реки Муук-су, по Фортамбеку, к востоку вплоть до Алтын-мазара. Мы тогда могли бы зайти к Аю-джилге и через Аю-джилгу совершить последний переход через хребет Ака­демии к леднику Федченко.

. На «реввоенсовете» была решена и судьба не вошед­ших в обе группы товарищей — больного Стаха и Жерденко. Их мы решили немедленно, завтра же отправить вниз на базу № 2. Стах должен был отлежаться там окон­чательно. А так как отпуск из Военно-воздушной акаде­мии у него был только до пятнадцатого сентября, то я решил его отправить, после того как он отлежится, в Москву вместе с Ариком Поляковым. Петя должен был за этот короткий промежуток времени обеспечить обоих мальцов транспортом, доставив необходимое количество вьючных и верховых лошадей в долину реки Хадырша, находившуюся, как читатель помнит, в одном дне пути от нашей второй базы.