Разговоры с замечательными людьми 10 страница

Смена парадигмы в психологии

Мои первые встречи с Грофом и Лэйнгом помогли мне опреде­лить структуру моего исследования смены парадигмы в психоло­гии. Моей отправной точкой была гипотеза, согласно которой «клас­сическая» психология, подобно классической физике, была сформи­рована в соответствии с ньютоно-картезианской моделью реальнос­ти. Для меня это было совершенно очевидно в отношении бихевио­ризма. Гроф и Лэйнг подтвердили мое предположение в отношении психоанализа[10].

В то же время «бутстрэпный» подход Грофа показывал мне, как различные психологические школы могут интегрироваться в единую связанную систему, если понять, что все они имеют дело с разными уровнями и измерениями сознания. Согласно грофовской картографии бессознательного, психоанализ является подходящей моделью для психодинамической области; теории «отступников», бывших учеников Фрейда – Адлера, Райха и Ранка, — могут быть связаны с теми или иными аспектами грофовских перинатальных матриц; различные школы гуманистической и экзистенциальной психологии можно соотнести с экзистенциальным кризисом и ду­ховным прорывом на перинатальном уровне; и, наконец, юнгианская аналитическая психология, очевидно, ассоциируется с транс­персональным уровнем. Трансперсональный уровень служит также важным связующим звеном между духовностью и восточными традициями работы с сознанием. Кроме того, в разговорах с Грофом я обнаружил глубокую связь духовности с экологией.

Во время моего визита в Биг-Сур Гроф показал мне статью Кена Уилбера, трансперсонального психолога, разработавшего все­объемлющий подход «спектральной психологии», объединяющей огромное многообразие западных и восточных учений в единый спектр психологических моделей, которые отражают многомерность человеческого сознания. Система Уилбера прекрасно согласуется с грофовской картографией. В ней выделяется несколько основных уровней сознания – в сущности, это три грофовских уровня созна­ния, которые Уилбер называет уровнями «эго», экзистенциальным и трансперсональным, плюс четвертый, «биосоциальный» уровень, отражающий взаимодействие личности со своим социальным окру­жением. Когда я прочитал статью Уилбера «Вечная психология: спектр сознания» (которая легла в основу его будущей книги «Спектр сознания»), очень сильное впечатление на меня произве­ли четкость и широта его системы. Кстати, мне сразу же стало понятно, что работа Лэйнга является важным вкладом в понимание биосоциальной области человеческого сознания.

В нашем первом разговоре Лэйнг не только прояснил для меня целый ряд вопросов, касающихся психологии, но и обрисовал под­ход к психотерапии (или даже шире – к лечению вообще), который выходил за рамки механистического взгляда на здоровье. Представ­ление о терапевте как о «человеке, который рядом» скрыто подра­зумевало признание некой естественной способности к самоисцеле­нию, являющейся неотъемлемым свойством человеческого организ­ма. Мне показалось тогда, что это очень важная идея, которую следует основательно осмыслить. Я чувствовал также ее тесную связь с другой важной мыслью Лэйнга о том, что решающим факто­ром в психотерапии является некий «резонанс» между терапевтом и пациентом. Вернувшись в Калифорнию после моей поездки в Лон­дон я планировал встретиться с Грофом, чтобы специально обсу­дить с ним вопросы природы психотерапии.

Разговоры в Эсалене

Летом и осенью 1977 года я виделся с Грофом довольно часто. Мы провели несколько совместных семинаров, я на долгое время останавливался у Грофов в Биг-Суре, и мы очень тесно подружи­лись. В то время я по-настоящему стал ценить теплоту и радушие Кристины, жены Стэна, которая, кстати говоря, выступала в каче­стве ведущего группы на его семинарах. Ее живой смех часто скра­шивал серьезность наших со Стэном разговоров. В июле мы со Стэном участвовали в ежегодной конференции Ассоциации транс­персональной психологии в Асилонаре (это местечко недалеко от Монтерея). Во время этой встречи мы разработали план семинара под названием «Путешествия за пределы пространства и времени». На этом семинаре мы собирались рассказывать о «внешнем» путе­шествии в сферы субатомарной материи и «внутреннем» путешест­вии в области бессознательного, а затем сравнить те образы мира, которые возникли в результате этих приключений. Стэн сказал, что он постарается на этом семинаре не только рассказать о результа­тах своего исследования ЛСД-терапии, но и «провести» его участ­ников через опыт непосредственного переживания некого аналога процесса «смерти – возрождения» и последующего духовного про­буждения за счет использования специальных аудиовизуальных средств – демонстрации слайдов тщательно подобранных им про­изведений изобразительного искусства на фоне эмоциональной мощно действующей музыки. Мы оба были очень довольны идеей семина­ра и собирались провести его сначала в Эсалене, а затем, если он успешно пройдет, в каком-нибудь университетском кэмпусе.

Наш семинар в Эсалене прошел с большим успехом. В течение целого дня с группой из тридцати участников семинара мы просле­живали параллели между современной физикой и исследованиями сознания. Семинар состоял из наших сообщений, интенсивных груп­повых дискуссий и впечатляющей демонстрации Грофом своих слай­дов. Эта часть явилась мощным эмоциональным контрапунктом на­шего интеллектуального анализа. Несколько месяцев спустя мы еще дважды провели этот семинар – в Сайта Круз и Санта Барбаре. В обоих случаях спонсорами этих событий выступили организаторы «университетского факультатива» – программы учебных мероприя­тий для свободных слушателей. В отличие от академических программ университета, такие «факультативы» были всегда открыты по отношению к новым идеям и финансировали множество междис­циплинарных курсов и семинаров.

История моего знакомства со Стэном Грофом – это одновре­менно и история моих отношений с Эсаленом, ставшим для меня местом вдохновения и поддержки в течение целых десяти лет. Эсаленский институт был основан Майклом Мерфи и Ричардом Прай­сом и располагался на большом участке земли, принадлежащем семье Мерфи Он далеко протянулся вдоль океана, представляя собой плоский горный кряж, тремя ярусами спускавшийся к берегу и разделенный горной речкой – местом, где индейцы племени эсален хоронили своих соплеменников и проводили свои священные ри­туалы. Горячая вода из горных минеральных источников стекает вниз на отвесную скалу, выступающую в океан. Дед Майкла Мер­фи купил эту сказочную землю в 1910 году и построил там вмести­тельный деревянный дом, который сегодня эсаленское «население» с нежностью называет Большим домом. Унаследовав эту землю, Майкл Мерфи и Дик Прайс в начале 60-х годов открыли центр с тем, чтобы там могли работать и обмениваться идеями представите­ли самых различных дисциплин. Будучи местом, где Абрахам Мэслоу, Ролло Мэй, Фриц Перлз, Карл Роджерс и многие другие пио­неры гуманистической психологии стали проводить свои семинары-«мастерские», Эсален вскоре превратился во влиятельный центр движения за развитие человеческих возможностей. Эсален по сей день представляет собой место, где свободномыслящие люди могут собраться вместе и обсудить свои идеи в неформальной и удиви­тельно живописной обстановке.

Я очень ярко помню мое первое посещение Эсалена в августе 1976 года. Я возвращался тогда домой из института «Наропа» в Боулдере. Проехав на моем стареньком «Вольво» по жарким и пыль­ным дорогам вдоль пустынь Аризоны и Южной Калифорнии, я ока­зался на дороге, идущей вдоль Тихоокеанского побережья, и с на­слаждением почувствовал первое дуновение прохлады и вид зеле­ных лугов. Неожиданно я вспомнил, что Эсален находится где-то недалеко на моем пути. Тогда я никого не знал оттуда и бывал там только один раз – в 60-е годы вместе с тысячей зрителей большого рок-фестиваля. Но мысль о том, что можно пройтись босиком по зеленому бархату травы, вдохнуть свежий воздух, расслабиться в купальне с минеральной водой, была столь соблазнительна после долгой жаркой дороги, что я затормозил у ворот Эсаленского ин­ститута.

Я назвал свое имя человеку, дежурившему на входе, и расска­зал ему, что возвращаюсь из Колорадо, где читал курс лекций по «Дао физики». Я спросил, нельзя ли мне немного отдохнуть на их территории и поплескаться в купальне. Дежурный передал мою просьбу Дику Прайсу, который ответил, что я могу оставаться в Эсалене столько, сколько захочу, и что он будет очень рад встре­титься со мной.

С этого дня и вплоть до 1985 года, когда Дик погиб в результа­те несчастного случая в биг-суровских горах, он всегда был очень добр и великодушен ко мне, оказывая мне свое гостеприимство несчетное количество раз. То же тепло и приветливость я всегда чувствовал со стороны всей эсаленской «общины» – небольшого «племени» с «кочующим» составом из представителей нескольких поколений.

Вот уже более десяти лет Эсален стал служить для меня иде­альным местом, где я могу собраться с мыслями и восстановить силы после длительных путешествий и трудной работы. Но Эсален значит для меня гораздо больше: это место, где я встретил такое множество необыкновенных и замечательных людей, где я имел уникальную возможность апробировать свои новые идеи в неболь­шой неформальной группе высокообразованных и талантливых лю­дей. Чаще всего такого рода возможности мне предоставлялись Стэном и Кристиной Гроф, которые регулярно проводят свой не­обычный четырехнедельный семинар, называемый многими «грофовским месячником».

В течение месяца двадцать с небольшим участников семинара живут вместе в Большом доме и общаются с рядом специально приглашенных выдающихся ученых, которые приезжают на два-три дня, нередко пересекаясь друг с другом и вступая в диалог между собой. Семинар организуется вокруг центральной темы – зарожде­ние нового взгляда на действительность и связанное с ним расши­рение сознания. Уникальной особенностью грофовских месячников является то, что Стэн и Кристина предоставляют участникам воз­можность не только интеллектуального обогащения в увлекатель­ных и живых дискуссиях, но и непосредственного «проживания» обсуждаемых идей при помощи искусства, медитативной практики, ритуалов и других нерациональных способов познания. Как только я познакомился со Стэном и Кристиной, я всегда использовал лю­бую возможность, чтобы принять участие в их семинарах. Трудно сказать, сколь огромную помощь они мне оказали в оформлении и апробировании моих идей.

После нашего семинара «Путешествия за пределы пространства и времени» осенью 1977 года я задержался в Эсалене еще на несколь­ко дней специально для того, чтобы подробно расспросить Стэна о его взглядах на природу психических заболеваний и психотерапию.

Когда я спросил Грофа, какие следствия вытекают из исследо­ваний ЛСД-терапии для понимания природы психических заболеваний, он повторил мне историю, которую он приводил в своей лек­ции в Гарварде вскоре после своего приезда в США в конце 60-х годов. Он рассказал тогда, что у пациентов, прошедших в Праж­ской психиатрической больнице курс ЛСД-терапии, отмечалось рез­кое улучшение состояния и что у некоторых из них в результате терапии радикальным образом изменилось мировоззрение: они са­мым серьезным образом заинтересовались йогой, медитацией, ми­фологией и архетипическими образами. Во время обсуждения пос­ле лекции один гарвардский психиатр заметил: «Мне кажется, вы помогли своим пациентам справиться с их невротическими пробле­мами, но вы сделали их психотиками».

«Этот комментарий, – объяснил Гроф, – является выражени­ем типичного и широко распространенного в психиатрии заблужде­ния. Критерии, определяющие психическое здоровье – чувство самоидентичности, ориентация в пространстве и времени, воспри­ятие среды и т.п., – требуют, чтобы восприятие и представления человека соответствовали ньютоно-картезианской модели реальнос­ти. Картезианский взгляд на мир является здесь не просто главной моделью, а рассматривается в качестве единственно верного описа­ния реальности. Все остальное квалифицируется традиционной пси­хиатрией как психологические нарушения».

Исследование трансперсональных переживаний убедило Грофа в том, что человеческое сознание способно обладать двумя компле­ментарными модусами сознания. В ньютоно-картезианском модусе мы воспринимаем окружающее как раздельные объекты, сущест­вующие в трехмерном пространстве и линейном времени. В транс­персональном модусе происходит трансцендирование ограничений сенсорного восприятия и логического мышления – восприятие фиксируется теперь не на твердых объектах, а на потоках структу­рированной энергии. Гроф подчеркнул, что он намеренно употре­бил термин «комплементарные» для описания двух модусов созна­ния, поскольку соответствующие им модусы восприятия могут быть названы «частицеподобными» или «волноподобными», как в кванто­вой физике.

Мне очень понравилась эта аналогия. Неожиданно я понял, как происходит замыкание обратных связей в истории науки. Я рассказал Грофу, что Нильс Бор выбрал термин «комплементарность» для описания отношения между частицей и волной в микро­мире под влиянием психологической литературы. В частности, на него произвел глубокое впечатление текст Уильяма Джеймса, где тот описывал комплементарные модусы сознания у больных шизофренией. Теперь Гроф вновь возвращает это понятие в психологию, обогащая его параллелью с квантовой физикой.

Поскольку Джеймс использовал понятие комплементарности в связи с шизофренией, мне было крайне интересно услышать от Грофа, что он думает по поводу природы шизофрении и психичес­ких заболеваний вообще.

«Мне кажется, что между двумя модусами сознания, – начал Гроф, – существует некое фундаментальное динамическое напря­жение. Воспринимая мир исключительно в трансперсональном мо­дусе, мы не сможем нормально функционировать в обыденном мире. Одно противоречит другому. Переживание конфликта, столкнове­ния этих двух модусов при неспособности интегрировать их явля­ется психозом. Симптомы психического заболевания можно пред­ставить как проявление шума в канале связи между двумя модуса­ми сознания».

Размышляя над сказанным Грофом, я задал себе вопрос, как бы я характеризовал человека, функционирующего исключительно в ньютоно-картезианском модусе, и я понял, что это тоже будет без­умием. Как сказал бы Лэйнг, безумием нашей доминирующей куль­туры.

Гроф согласился: «Человек, функционирующий исключительно в ньютоно-картезианском модусе, может не проявлять психиатри­ческих симптомов, но его нельзя назвать психически здоровым. Такие люди, как правило, эгоцентричны, их жизнь ориентирована на до­стижение и наполнена соперничеством с другими. Они не способны получать удовольствие от повседневных действий и событий обы­денной жизни; у них происходит отчуждение от собственного внутреннего мира. Людям, в чьей жизни доминирует этот модус опыта, ни богатство, ни власть, ни слава не принесут подлинного удовле­творения. Их настолько охватывает ощущение бессмысленности, тщетности и абсурдности жизни, что даже самый значительный внешний успех не сможет развеять его».

«Типичная ошибка современной психиатрической практики, – подводит итог Гроф, – ставить диагноз психоза на основе содержа­ния переживаний. Мои наблюдения убедили меня: для того чтобы определить, что нормально, а что патологично, следует опираться не на содержание и характер переживаний человека, а на то, что он с ними делает и в какой мере способен интегрировать эти необыч­ные переживания в своей жизни. Гармоничная интеграция трансперсональных переживаний является важнейшим условием психи­ческого здоровья, и эмпатическая поддержка и помощь в этом про­цессе имеют решающее значение для успешной психотерапии».

Своим последним высказыванием Гроф как бы открыл психоте­рапевтическую проблематику, и я спросил его, что он думает об идее резонанса между терапевтом и пациентом, – тема, которая возникла в разговоре с Лэйнгом и другими психотерапевтами. Гроф согласился, что феномен «резонанса» является одним из ключевых элементов психотерапии, но добавил, что существуют и другие «ка­тализаторы» целительного процесса. «Я убежден, что ЛСД являет­ся самым мощным катализатором такого рода, – сказал он, – но существуют и другие техники, предназначенные для того, чтобы стимулировать или наполнить энергией организм таким образом, что начнут пробуждаться его внутренние целительные способнос­ти».

– После того как психотерапевтический процесс начался, – продолжал Гроф, – роль психотерапевта состоит в том, чтобы под­держивать проявляющиеся переживания клиента и помогать ему преодолевать сопротивления. Видишь ли, идея состоит в том, что симптомы психического заболевания представляют собой заморо­женные элементы того или иного переживания, которое должно быть завершено и интегрировано – тогда симптомы исчезают. Вмес­то того чтобы подавлять симптомы психофармакологическими пре­паратами, следует, наоборот, активизировать, усиливать их для того, чтобы они могли быть полностью пережиты, интегрированы и раз­решены.

– И эта интеграция может включать в себя трансперсональ­ные переживания, о которых ты говорил до этого?

– Да, и весьма часто. В действительности, полное развертыва­ние некоторых переживаний может быть чрезвычайно трудным и драматичным процессом как для клиента, так и для терапевта, но я считаю, что следует способствовать этому терапевтическому про­цессу, поддерживать его, каким бы интенсивным он ни был и какую бы форму он не принимал. Чтобы это было возможно, и терапевт, и клиент должны в максимальной степени как бы отставить в сторо­ну свою систему воззрений и ожиданий на время процесса развер­тывания переживания, который нередко принимает форму своеоб­разного исцеляющего путешествия. Мой опыт показал мне, что если терапевт готов способствовать такому «странствию» по неизведан­ной территории и готов оказывать клиенту свою поддержку во время него, а клиент открыт к такому опыту, то они будут вознаграж­дены выдающимися терапевтическими результатами».

Гроф рассказал мне, что в 60–70-е годы было разработано множество специальных психотерапевтических техник, направлен­ных на то, чтобы мобилизовать блокированную энергию и транс­формировать симптомы в переживания. В отличие от подавляюще­го большинства подходов традиционной психотерапии, ограничива­ющихся исключительно вербальным обменом, в методах новой, так называемой experiental therapies – эмпирической психотерапии, то есть психотерапии, ориентированной на непосредственное пере­живание, поощряется невербальное выражение и акцентируется значение непосредственного опыта, связанного со всей целостнос­тью организма. Мне было известно, что Эсален был одним из главных центров, где сформировались многие из методов этого подхода, и в поисках холистических подходов к здоровью и лечению в после­дующие годы я сам испытаю некоторые из них.

Кстати, через несколько лет после нашего разговора сам Стэн вместе с Кристиной объединят интенсивное дыхание, особую музы­ку и техники работы с телом в единый терапевтический метод, спо­собный вызвать поразительно интенсивные переживания после относительно короткого периода быстрого глубокого дыхания. После многолетней апробации этого метода, получившего название «холотропной терапии», Стэн и Кристина убеждены, что он является одним из самых перспективных методов психотерапии и самопозна­ния.

Беседы с Джун Сингер

Мое исследование смены парадигмы в психологии формирова­лось в решающей степени под влиянием моих разговоров со Стэном Грофом и Р.-Д. Лэйнгом. Но я встречался и со множеством других психиатров, психологов и психотерапевтов. Одна из наиболее про­дуктивных таких встреч, вылившаяся в целую серию бесед, была с юнгианским аналитиком Джун Сингер, с которой я познакомился в 1977 году в Чикаго. Сингер тогда только что опубликовала свою книгу «Андрогенность», посвященную анализу психосексуальных проявлений мужского/женского начал, их взаимодействия и их разнообразных мифологических репрезентаций. Поскольку я давно интересовался китайским учением об инь/ян как двух архетипических полюсах, подробно рассматривавшихся в книге Сингер, у нас было довольно много общих интересов и проблем для содержа­тельной беседы. Однако тематика наших разговоров постепенно переместилась на юнгианскую психологию и ее параллели с совре­менной физикой.

В то время я достаточно разобрался в ньютоно-картезианском основании психоанализа благодаря нашему первому разговору с Грофом, но мне мало что было известно о юнгианской психологии. Из разговоров с Джун Сингер я вынес удивительное наблюдение о том, что многие из различий между Фрейдом и Юнгом как бы па­раллельны различиям между классической и современной физикой. Сингер сообщила мне, что сам Юнг находился в тесном контакте с некоторыми из ведущих физиков того времени[11] и прекрасно отда­вал себе отчет в этих параллелях.

Фрейд никогда не отказывался от базисной ньютоно-картезианской ориентации своей теории и пытался описывать динамику пси­хологических процессов в категориях специфических механизмов. Юнг же постарался понять человеческую психику в ее целостности и особое внимание уделял ее связям с более широкой средой. Так, его концепция коллективного бессознательного подразумевает свя­занность личности и человечества в неразрывном единстве, что невозможно осмыслить в рамках механистического подхода. Юнг также использовал ряд понятий, которые поразительно близки по­нятиям, используемым в квантовой физике. Он рассматривал бес­сознательное как процесс, включающий в себя «коллективные ди­намические структуры», которые он называл архетипами. Согласно Юнгу, эти архетипы связаны между собой сетью взаимоотношений так, что каждый архетип в конечном итоге подразумевает все остальные. Естественно, эти удивительные параллели вызвали у меня глубокий интерес, и мы решили исследовать дальше эту тему на совместном семинаре, который Сингер обещала организовать осе­нью в университете Нортуестерна. Проведение совместных семина­ров оказалось для меня весьма эффективным способом ознакомле­ния со взглядами и идеями своих партнеров, и мне посчастливилось множество раз участвовать в такого рода взаимодействии на пути моих интеллектуальных странствий.

Семинар с Джун Сингер состоялся в ноябре. К тому времени я успел во многом разобраться в разговорах со Стэном Грофом и мы уже провели с ним несколько наших совместных семинаров. Теперь я значительно лучше ориентировался в инновационных идеях в со­временной психологии и психотерапии, и наша дискуссия о парал­лелях между физикой и юнгианской психологией оказалась инте­ресной, живой и продуктивной. После семинара наш разговор продолжился вечером с группой юнгианских аналитиков, проходивших профессиональную подготовку у Джун Сингер. Мы стали обсуж­дать тогда юнгианское представление о психической энергии. Мне было очень интересно выяснить, использовал ли Юнг понятие «энер­гия» в том же смысле, что оно имело в естественных науках (то есть энергия как количественная мера активности). Но я не смог получить сколько-нибудь вразумительного ответа на этот вопрос даже после нашей продолжительной беседы. Только несколько лет спустя я понял причину неясности в этой проблеме, прочитав ста­тью Юнга «О психической энергии». И сегодня, оглядываясь назад, я могу расценивать прояснение для себя этого вопроса как важный шаг в развитии моих собственных идей.

Юнг пользовался термином «психическая энергия» в количест­венном, научном смысле. Для того чтобы опереться на данные есте­ственных наук, он приводил в этой статье множество аналогий с физикой. Многие из этих аналогий совсем неадекватны для описа­ния живых организмов и делают его теорию психической энергии весьма запутанной. Во время моих чикагских встреч с Джун Сингер и ее коллегами я все еще рассматривал новую физику как идеаль­ную модель для новых представлений в других дисциплинах. Неуди­вительно, что мне никак не удавалось схватить суть проблемы в концепции Юнга и в нашей дискуссии. Лишь с годами, благодаря влиянию Грегори Бэйтсона, мои взгляды претерпят существенную трансформацию. Поместив системный взгляд на жизнь в центр мое­го синтеза новой парадигмы, я мог теперь довольно легко показать, что теория психической энергии Юнга поддается переводу на язык системного подхода, и тогда она вполне согласуется с самыми со­временными представлениями в науках о жизни.

Корни шизофрении

В апреле 1978 года я опять посетил Англию, чтобы прочитать там курс лекций. И я снова увиделся с Р.-Д. Лэйнгом. Прошел уже целый год после нашей первой встречи. К тому времени я не только почерпнул множество важных для меня сведений из продолжитель­ных разговоров со Стэном Грофом и другими психологами и психо-терапевтами, но и с огромным интересом погрузился в изучение концептуальных оснований медицины и уже выступил с рядом лек­ций, в которых я сравнивал смену парадигмы в физике и медицине. Я отправил Лэйнгу несколько своих статей по этой тематике и попросил его встретиться со мной во время моего приезда в Лон­дон. В особенности мне хотелось обсудить с ним проблему природы психических заболеваний, и в частности шизофрении. Я подготовил тщательный план беседы с Лэйнгом по этим вопросам.

На этот раз я увиделся с ним на приеме, который давала моя приятельница Джилл Перс. Большую часть вечера Лэйнг провел сидя на полу в окружении десятка людей, поглощенных его речами. Позже мне еще раз довелось наблюдать ту же картину во многих других местах. Ему нравилось иметь аудиторию, и его «вечная свита» вдох­новляла его красноречие, остроумие и актерскую выразительность. На этом вечере у Джилл мой контакт с Лэйнгом был очень кратким и весьма неприятным для меня. Мне не терпелось узнать его мнение о материалах, которые я выслал ему, но он был явно не расположен к серьезному разговору. Вместо этого он всячески стал провоцировать, подразнивать меня. «Ну, что же, доктор Капра, – саркастически об­ращался он ко мне, – у нас есть для вас головоломка. Разъясните ее нам, пожалуйста». Я чувствовал себя крайне неловко весь этот вечер, который затянулся допоздна. Лэйнг был одним из последних в числе расходившихся гостей. Выйдя на улицу, он взглянул на меня, как-то ехидно улыбнулся и сказал: «Ну, что ж, в четверг в час дня». Это было время встречи, согласно нашей предварительной договореннос­ти. Я подумал тогда про себя: «Боже мой, скорее всего меня ждет нелегкое испытание».

Через два дня я пришел к Лэйнгу домой, и, к моему изумле­нию, я увидел совершенно другого человека, совсем не похожего на того, который был на вечере у Джилл. Как и во время нашей пер­вой встречи Лэйнг был очень приветлив ко мне и, пожалуй, значи­тельно более открыт, чем тогда. Мы отправились пообедать в гре­ческий ресторан, и по дороге Лэйнг сказал мне: «Я прочитал мате­риалы, которые вы мне выслали, и я согласен со всем, что вы там утверждаете. Так что у нас есть прочная основа для взаимопонима­ния». Я ликовал. Лэйнг, один из крупнейших авторитетов в области медицины, и в особенности в вопросах психических заболеваний, снова подтвердил верность первых шагов моего поиска. Эта под­держка давала мне новые силы.

Во время обеда Лэйнг был на редкость чуток ко мне. Наша беседа, в отличие от первой, получилась очень концентрированной и весьма последовательной. Моей целью было глубже понять при­роду психических расстройств. Я узнал от Стэна Грофа, что симп­томы психической болезни можно рассматривать как «застывшие» элементы тех или иных переживаний, которые должны быть завер­шены – тогда происходит исцеление. Лэйнг выразил свое полное согласие с такой точкой зрения. Он заметил, что большинство се­годняшних психиатров никогда не могут увидеть естественную ис­торию жизни своих пациентов, поскольку она «заморожена» транквилизаторами. Находясь в таком «замороженном» состоянии, па­циент не может не выглядеть сломленным, а его поведение нелогич­ным и неестественным.

«Но безумие – это не только срыв, – сказал Лэйнг, – оно может быть и прорывом». Он подчеркнул, что, опираясь на систем­ную перспективу и подход, ориентированный на субъективные пере­живания, можно убедиться в том, что поведение психотического пациента отнюдь не является иррациональным, а, напротив, весьма разумно при взгляде со стороны его экзистенциальной позиции. Исходя из такой перспективы, даже самое путанное и странное психотическое поведение оказывается разумной стратегией выжи­вания.

Когда я попросил Лэйнга привести мне какой-нибудь пример такого рода психотических стратегий, то он рассказал мне о бэйтсоновской теории шизофрении – теории «двойного зажима», кото­рая оказала на него, по его словам, огромное влияние. Согласно Бэйтсону, ситуация «двойного зажима» является центральной ха­рактеристикой структур коммуникации в семьях диагностирован­ных шизофреников. Поведение, называемое шизофреническим, как объяснил Лэйнг, представляет собой стратегию выживания челове­ка в условиях, которые стали невозможными для его жизни. Это, как определил Лэйнг, «такая ситуация, при которой любое его дей­ствие или отсутствие действия неизбежно сопровождается ощуще­нием, что он разрывается на части от давления и изнутри, и со стороны окружающих; это ситуация, в которой он не может побе­дить, что бы он ни делал». Например, в ситуации «двойного зажи­ма» окажется ребенок, который получает от родителей (или одного из них) сообщения, противоречащие друг другу на вербальном и невербальном уровнях и содержащие в себе опасность наказания или угрозу эмоциональной безопасности ребенка. Если такие си­туации часто повторяются, то структура «двойного зажима» может принять характер жизненной установки этого ребенка и порождать затем шизофренические переживания и шизофреническое поведе­ние.

Услышав от Лэйнга это описание источников возникновения шизофрении, мне стало очевидным, почему он считал, что психи­ческое заболевание можно понять, только если обратиться к иссле­дованию той социальной системы, в которую включен пациент «По­ведение человека, получившего психиатрический диагноз, – ак­центировал Лэйнг, – является частью более широкой сети ано­мального поведения, нарушенных и вызывающих нарушения струк­тур коммуникации. Нет никаких шизофреников, есть только шизо­френические системы».