Великий Дух 3 страница

Лишь раз в тысячу лет этот секрет может быть увиден человеком. Когда он видит его, он меняется, когда он рассказывает голые факты другим, они изнашиваются и умирают. Люди считают, что такое событие — катастрофа и поэтому они не должны знать об этом, потому что они не могут понять (такова уж природа их ординарной жизни), что они имеют больше “Я”, чем одно, больше надежд, чем одна, больше шансов, чем один, там, в раю из песни Ахангара, великого кузнеца.

 

СОКРОВИЩЕ И ХРАНИТЕЛИ

 

Принц из блистательного Дома Аббасидов, потомков дяди Пророка, вел скромную жизнь в Мосуле в Ираке. Его семья переживала тяжелые времена и разделяла обычную судьбу трудящегося человека. После трех поколений семья несколько окрепла, и принц занимал положение мелкого торговца. Согласно обычаю, принятому среди знатных арабов, этот человек, которого звали Дауд Эль Аббаси, называл себя просто Дауд сын Аль-тафа. Он проводил свои дни на базаре, продавая бобы и травы, пытаясь поправить материальное состояние семьи. Этот процесс продолжался в течение нескольких лет, пока Дауд не полюбил дочь богатого купца Зубейду Ибнат Тавиль. Она более, чем хотела выйти за него замуж, но в ее семье был обычай, что любой претендент в зятья должен подобрать пару к специально выбранному отцом камню для того, чтобы доказать свое твердое намерение и свою материальную обеспеченность.

После предварительных переговоров, когда Дауду был показан сверкающий рубин, выбранный отцом для испытания желающих получить его дочь, на сердце молодого человека стало очень тяжело. Этот драгоценный камень был не только чистейшей воды, но и размер его и окраска были таковы, что копи Бадахшана наверняка не выдавали ничего подобного более, чем раз в тысячу лет...

Время шло и Дауд передумал все средства, путем которых он мог бы достать деньги, необходимые ему для того, чтобы хотя бы попытаться искать такой самоцвет. В конце концов он узнал у ювелира, что у него есть один единственный шанс. Если он разошлет повсюду весть, предлагая каждому, кто достанет нужный камень, не только свой дом и все, чем он владеет, но также и три четверти каждой копейки, которую он заработает за всю свою жизнь, то, может быть, будет возможность найти подобный рубин.

Соответственно Дауд и разослал подобные заявления. День за днем распространялась весть о том, что рубин поразительной ценности, яркости и цвета разыскивался, и люди спешили со всех сторон к дому купца, чтобы посмотреть, могут ли они предложить что-нибудь столь же великолепное. Но по прошествии почти трех лет Дауд обнаружил, что не существует такого рубина ни в арабских странах, ни в Аджаме, ни в Хоросане, ни в Индии, ни в Африке, ни на Западе, ни на Яве, ни на Цейлоне, рубина, который хоть как-нибудь мог бы сравниться в великолепии с тем, который подыскал отец его невесты.

Зубейда и Дауд находились на грани отчаяния. Казалось, им никогда не удастся пожениться, потому что отец девушки вежливо отказался принять что-либо, хоть сколько-нибудь меньшее, чем совершенная пара его рубину.

Однажды вечером, когда Дауд сидел в своем маленьком саду, в тысячный раз пытаясь придумать какое-нибудь средство завоевать Зубейду, он сообразил, что рядом с ним стоит высокий изможденный человек, в руке у него был посох, на голове шапка дервиша, к поясу была привязана чаша для подаяния.

“Мир тебе, о мой король!” — сказал Дауд традиционное приветствие, поднявшись на ноги.

“Дауд Аббаси, потомок дома Корейш,— сказало явление.— Я один из хранителей сокровищ Апостола и я пришел помочь тебе в твоей крайности. Ты ищешь несравненный рубин, я дам тебе его из сокровищ твоего наследства, оставленного в безопасности в руках нищих хранителей!”

Дауд взглянул на него и сказал: “Все сокровища, которые были в руках нашего дома, потрачены, проданы, рассеяны столетия назад. У нас ничего не осталось, кроме нашего имени, и даже его мы не используем, боясь обесчестить его. Как может существовать какое-нибудь сокровище, оставшееся от моего наследства?”

“Тем не менее сокровище может существовать и как раз из-за того, что не все оно было оставлено в руках Дома,— сказал дервиш,— потому что люди в первую очередь грабят того, о ком известно, что у него есть, что украсть. Когда, однако, этот момент отсутствует, воры не знают, куда смотреть. Это первая мера безопасности Хранителей”.

Дауд вспомнил, что многие дервиши имеют репутацию эксцентричных людей, поэтому сказал: “Кто же оставит бесценные сокровища, такие, как самоцвет Тави-ля, в руках оборванного нищего? И какой нищий, носящий лохмотья, если ему будет дана такая вещь, удержится от того, чтобы выбросить ее или продать и потратить полученное в безумном приступе безалаберности?”

Дервиш ответил: “Сын мой, это как раз те мысли, которые можно ожидать от людей. Поскольку дервиши оборваны, люди воображают, что они хотят одежды, если у человека есть рубин, то люди воображают, что он выбросит его прочь, если он не является бережливым купцом. Твои мысли — это как раз то, что создает безопасность нашему сокровищу”.

“Тогда отведи меня к сокровищу,— сказал Дауд,— чтобы я мог покончить со своими невыносимыми страхами и сомнениями”.

Дервиш завязал Дауду глаза, велел ему одеться как слепому и сесть на осла, а затем вез его куда-то несколько дней и ночей. Они спешились и шли пешком через горный хребет и, когда, наконец, повязка была снята с глаз Дауда, то он увидел, что стоит в сокровищнице, где на каменных полках сверкали и переливались неисчислимые количества невероятно разнообразных драгоценных камней.

“Может ли это быть сокровищем моих праотцов? Я никогда не слышал ни о чем подобном, даже со времен Гарун Эль Рашида”,— сказал Дауд.

“Можешь быть уверен, что это так,— сказал дервиш.— И более того: это только та пещера, где хранятся драгоценные камни, из которых ты можешь выбрать. Есть много других пещер”.

“И это мое?”

“Да, твое”.

“Тогда я возьму все это”,— сказал Дауд, который был охвачен жадностью при подобном зрелище.

“Ты возьмешь только то, за чем ты пришел сюда,— сказал дервиш,— потому что ты так же мало пригоден к правильному управлению этим богатством, как и твои праотцы. Если бы это было не так, то хранители передали бы все сокровища еще столетия назад”.

Дауд выбрал один-единственный рубин, который в точности соответствовал рубину Тавиля, и дервиш отвез его назад к его дому точно таким же образом, каким он привез его сюда. Дауд и Зубейда поженились.

Таким образом сокровища Дома вручаются его настоящим наследникам всегда, когда они имеют действительную нужду в них.

Сегодня Хранители не всегда имеют внешний вид оборванных дервишей, иногда они кажутся для всех посторонних взглядов совершенно ординарными людьми. Однако, они не дадут сокровища, когда в нем нет реальной нужды.

 

ПРИВЯЗАННОСТЬ, НАЗЫВАЕМАЯ ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОСТЬЮ

 

Усидчивый в учении и преданный своему делу искатель истины прибыл в теккию Бахаудина Накшбанда. В соответствии с обычаем он побывал на лекции и не задавал никаких вопросов. Когда Бахаудин, наконец, сказал ему: “Спроси меня о чем-нибудь”, этот человек сказал: “Шах, прежде чем я пришел к тебе, я изучал такую-то и такую-то философию под руководством таких-то и таких-то. Будучи привлеченным твоим авторитетом, я предпринял путешествие к твоей теккии. Услышав твои речи, я получил такое впечатление от того, что ты говоришь, что хочу продолжать свою учебу у тебя. Однако, я настолько привязан и благодарен моим прежним учениям и учителю, что мне хотелось бы, чтоб ты или объяснил мне их связь с твоей работой, или же заставил меня забыть о них для того, чтобы я мог продвигаться дальше с нераздельным вниманием”.

Бахаудин сказал: “Я не могу сделать ни то, ни другое. Однако, что я могу сделать, так это информировать тебя о том, что один из вернейших признаков человеческого тщеславия — это быть привязанным к личности или к вере и воображать, что такая привязанность исходит из высшего источника. Если человек привязан к фрикаделькам, то он будет называть их божественными в том случае, если кто-нибудь будет ему это позволять. При помощи этой информации ты можешь научиться мудрости. Без нее ты можешь научиться только привязанности и называть ее привлекательность, или милость. Человек, которому нужна информация, всегда полагает, что ему нужна мудрость. Даже если он действительно является человеком информации, то он будет считать, что тогда следующим ему нужна мудрость. Если человек является человеком мудрости, то только тогда он становится свободным от необходимости в информации”.

 

ПОПРАВКА

 

Абдула бен Яхья показывал посетителю рукопись, которую он написал. Это человек сказал: “Вот это слово неправильно написано”. Абдула тотчас соскреб слово и написал его таким образом, каким предложил гость. Когда этот человек ушел, Абдулу спросили: “Зачем ты сделал это, учитывая, что “поправка” была на самом деле неправильной, и ты написал неверное слово там, где было верное первоначально?”

Он ответил: “Это был социальный случай. Этот человек считал, что он помогает мне и думал, что выражение его невежества было указанием на знание. Я применил поведение культуры и вежливости, а не поведение истины, потому что, когда люди хотят вежливости и социальных отношений, они не могут вынести истину. Если бы я встал в отношении этого человека как учитель к студенту, то все было бы иначе. Только глупцы и педанты воображают, что они должны наставлять каждого, в то время как движущий мотив у людей не в том, чтобы искать наставления, но чтобы привлечь внимание”.

 

СВЯТОЙ И ГРЕШНИК

 

Жил-был один дервиш, который верил, что его задача в том, чтобы сближаться с людьми, творящими зло и вселять в них духовные мысли для того, чтобы они смогли найти правильный путь. Однако, чего этот дервиш не знал, так это того, что учителем является не тот, кто говорит другим только, чтобы они делали то или другое, и исходит при этом из застывших принципов. Если учитель не знает в точности, какова внутренняя ситуация каждого ученика, то он может на себе испытать обратное тому, что он желает.

Тем не менее этот благочестивый нашел однажды человека, который был одержим страстью играть в азартные игры и не знал, как ему избавиться от этой привычки. Дервиш расположился снаружи дома этого человека. Каждый раз, когда тот отправлялся в игральный дом, дервиш клал камень в постепенно растущую кучу, чтобы таким образом отмечать каждый грех, который накапливал этот человек, как видимое напоминание о зле.

Каждый раз, когда этот человек выходил из дома, он чувствовал себя виноватым. Каждый раз, когда он шел назад, он видел новый камень в куче прежних. Каждый раз, кладя в кучу новый камень, благочестивый чувствовал гнев на игрока и личное удовлетворение (которое он называл “божественностью”) в том, что он зарегистрировал его грех.

Так продолжалось в течение двадцати лет. Каждый раз, когда игрок видел благочестивого, он говорил себе: “Если бы мне понять доброту! Как этот святой человек трудится ради моего спасения! Если бы я мог исправиться, уж не говоря о том, чтоб стать таким, как он, потому, что он наверняка займет место среди избранных, когда придет день воскресения!”

Случилось так, что в результате стихийного бедствия оба эти человека умерли в одно время. Ангел прилетел, чтоб взять душу игрока, и мягко сказал ему: “Тебе следует следовать за мной в рай”.

“Но как же это может быть? — сказал грешник-игрок.— Я грешник и должен идти в ад. Ты наверняка разыскиваешь того благочестивого, который сидел напротив моего дома и в течение двух десятилетий пытался изменить меня”.

“Благочестивый? — сказал ангел,— нет, его потащили в нижние сферы, потому, что ему надлежит теперь жариться на вертеле”.

“Да что же это за справедливость такая? — закри> чал игрок, забывая о своем положении.— Ты наверняка перепутал инструкции!”

“Это не так,— сказал ангел,— и я объясню тебе. Дело обстоит следующим образом. Благочестивый потакал себе в течение двадцати лет в чувстве превосходства и значимости. Сейчас его черед восстанавливать равновесие. В действительности он клал камни на ту кучу для себя, а не для тебя”.

“А как же насчет моей награды? Я-то что заслужил?” — спросил игрок.

“Ты должен быть награжден, потому что каждый раз, когда ты проходил мимо дервиша, ты в первую очередь думал о доброте, а потом о дервише. Именно доброта, а не человек, награждает тебя за твою верность”.

 

ШЕЙХИ ПЛЕТЕНЫХ ШАПОЧЕК

 

К Бахаудину Накшбанду обратились шейхи четырех суфийских групп в Индии, Египте, Турции и Персии. В своих письмах они просили его в цветистых выражениях прислать им учения, которые они могли бы передавать своим последователям.

Сначала Бахаудин сказал: “То, что у меня есть, не ново. Вы этим владеете, но не используете правильно, поэтому, получив мои послания, вы просто скажете: “Это не ново”.

Шейхи ответили: “С уважением, мы считаем, что наши ученики так не подумают”. Бахаудин не ответил на эти письма, но зачитал их на своих собраниях, сказав: “Мы, находясь на расстоянии, сможем увидеть, что происходит. Те, кто находятся в гуще событий, не увидят. Сделайте, однако, усилие, чтобы видеть то, что с ними случается”.

Затем шейхи написали Бахаудину, прося прислать какой-нибудь знак своей заинтересованности. Бахаудин послал по небольшой плетеной шапочке для каждого студента, сказав их шейхам, чтоб они раздали шапочки как бы от него, но не объясняли никакой причины этого.

Своему собранию он сказал: “Я сделал такую-то и такую-то вещь. Вы, находящиеся далеко, увидите то, чего не увидят те, кто находятся вблизи происходящего”.

Через некоторое время он написал каждому из шейхов, спрашивая, выполнили ли они его пожелание и каковы были результаты.

Шейхи написали: “Мы выполнили твои пожелания”. Что касается результатов, то Шейх из Египта написал: “Мое сообщество приняло твой дар как знак особой святости и благословения и, как только шапочки были распространены, каждый стал находить в них величайшее внутреннее значение и считать, что носит на голове твой особый мандат”.

Шейх турок написал: “Сообщество рассматривает твои шапочки с величайшим подозрением. Люди считают, что этот дар выдает твое желание захватить лидерство над ними. Некоторые боятся, что ты сможешь даже воздействовать на них издалека через этот предмет”.

Другой результат сообщал Шейх из Индии, он писал: “Наши ученики находятся в большом смущении и ежедневно просят меня истолковать им значение распространения шапочек. До тех пор, пока я не скажу им что-нибудь по этому поводу, они не будут знать, как поступать”.

В письме от Шейха из Персии говорилось: “Результатом распространения твоих шапочек было то, что Искатели, удовлетворенные тем, что ты им послал, ждут твоего дальнейшего внимания к ним, чтобы они смогли включить в свои учения и использовать сами те усилия, которые должны быть сделаны”.

Бахаудин объяснил собранию своих слушателей в Бухаре: “Основная поверхностная черта людей в кругах Индии, Турции, Египта и Персии была в каждом случае выявлена реакцией членов этих кругов. Их поведение, когда они столкнулись с простейшим предметом, таким, как плетеная шапочка, было в точности таким же, каким бы оно было, если бы они встретили меня самого или учение, посланное мною. Ни эти люди, ни их шейхи не научились тому, что они должны искать в своей собственной среде те мелочи, которые останавливают их. Им не следует использовать эти мелочи для оценки других. Среди учеников персидского шейха есть возможность понимания, потому что у них нет высокомерия вообразить, что они “понимают”, будто мои шапочки благословляют их, угрожают им, приводят в замешательство их. Основные черты в этих трех случаях: египтяне надеются, турки боятся, а индийцы находятся в неопределенности”.

Некоторые из посланий Бахаудина Накшбанда были скопированы, как благочестивый поступок, и распространены имеющими добрые намерения, но не просветленными дервишами в районах Каира, Индии, Персии, Турции. В конце концов они попали в руки тех самых кругов, которые окружали “Шейхов Плетеных Шапочек”.

Поэтому Бахаудин попросил одного из странствующих каландаров посетить по очереди каждое из этих сообществ и сообщить ему, что они чувствуют по поводу его посланий. Вернувшись, этот человек сказал: “Все они говорят: “Тут нет ничего нового, мы уже все это делаем, мало того, свою ежедневную жизнь мы основываем на этом и по существующей у нас традиции мы ежедневно заняты тем, что помним об этих вещах”.

Эль Шах Бахаудин Накшбанди созвал после этого всех своих учеников вместе. Он сказал им: “Вы, которые находитесь на расстоянии от определенных событий, связанных с этими четырьмя группировками, сможете теперь увидеть, как мало было выполнено работы Знания среди них. Те, кто там находится, научились столь малому, что они уже не могут больше получать пользы от своего собственного опыта. Где ж, в таком случае, преимущества “ежедневного воспитания и борьбы”? Сделайте своей задачей собрать всю доступную информацию об этом событии, включая обмен письмами и то, что я сказал, точно так же, как и сообщения этого каландара. Несите свидетельство того, что мы предложили средства, путем которых другие могли учиться. Пусть этот материал будет записан и изучен и пусть те, кто оказались свидетелями этого, свидетельствуют так, что, если будет на то Божья воля, даже чтение об этом могло бы помешать подобным вещам часто случаться в будущем и могло бы попасться даже на глаза и в уши тех, кто подверглись столь мощному влиянию “действия” бездейственных плетеных шапочек”.

 

СЕКРЕТ ЗАПЕРТОЙ КОМНАТЫ

 

Айяз был товарищем и рабом великого завоевателя Махмуда Разрушителя Идолов, монарха Газны. Впервые он попал ко двору как нищий раб, но Махмуд сделал его своим советником и другом. Остальные придворные испытывали ревность к Айязу и следили за каждым его движением, намереваясь поймать его на какой-нибудь оплошности и таким образом вызвать его падение.

Однажды эти ревнивцы пришли к Махмуду и сказали: “Тень Аллаха на земле! Знай, что мы неустанны и как всегда на твоей службе тщательно наблюдали за твоим рабом Айязом. Теперь мы должны сообщить, что каждый день, покинув Двор, Айяз идет в небольшую комнатку, куда никогда никто не допускается. Он проводит там некоторое время, а затем идет в свои собственные апартаменты. Мы боимся, что эта его привычка может быть связана с преступной тайной. Может быть, он связан с заговорщиками, даже такими, которые имеют планы на жизнь Вашего Величества”.

Долгое время Махмуд отказывался слышать что-либо против Айяза. Однако, загадка запертой комнаты не выходила у него из головы до тех пор, пока он не почувствовал, что должен спросить Айяза.

Однажды, когда Айяз выходил из своей частной комнаты, появился Махмуд, окруженный придворными, и потребовал, чтобы его допустили туда.

“Нет”,— сказал Айяз.

“Если ты не позволишь мне войти в комнату, то вся моя вера в тебя, как достойного доверия и лояльного, испарится, и мы никогда уже с этих пор не будем в прежних отношениях. Делай свой выбор”,— сказал жестокий завоеватель.

Айяз заплакал, а затем распахнул дверь в свою комнату и позволил Махмуду и его свите войти. В комнате не было никакой мебели, все, что там было, это крюк на стене, на нем висели заплатанный и изношенный плащ, посох и чаша для подаяния. Король и его свита не могли понять значение своего открытия. Когда Махмуд потребовал объяснения, Айяз сказал: “Махмуд, в течение многих лет я был твоим другом, рабом и советником, я старался никогда не забывать своего происхождения и по этой причине я ежедневно приходил сюда, чтобы напомнить себе, чем я был. Я принадлежу тебе, а все, что принадлежит мне, так это мои лохмотья, моя палка, моя чаша для подаяний и мои скитания по лицу этой земли”.

 

ЧУДО КОРОЛЕВСКОГО ДЕРВИША

 

Рассказывают, что суфийский мастер Ибрагим бен Адам сидел однажды на лесной полянке, когда к нему подошли два бродячих дервиша. Он приветствовал их, и они разговаривали о духовных вещах до наступления сумерек. Как только спустилась ночь, Ибрагим пригласил путешественников быть его гостями за ужином. Как только они согласились, перед их глазами появился стол с различной прекрасной едой.

“Сколько же времени ты был дервишем?” — спросил один из них Ибрагима.

“Два года”,— ответил тот.

“Я следую по суфийскому Пути почти три десятилетия, но во мне никогда не проявлялась никакая способность подобная той, которую ты показал нам”,— сказал этот человек. Ибрагим ничего не ответил.

Когда ужин был почти окончен, на поляне появился незнакомец в зеленой одежде. Он сел и поел немного с ними. Внутренним чувством все поняли, что это был Хидр, бессмертный гид всех суфиев. Они ждали, что Он даст им немного мудрости. Поднявшись, чтобы уйти, Хидр просто сказал: “Вы двое дервишей удивляетесь Ибрагиму, но чем вы пожертвовали для того, чтобы идти по Пути дервишей? Вы отказались от надежд на безопасность и от обычной жизни. Ибрагим бен Адам был могущественным королем и для того, чтобы стать суфием, отбросил владения султаната Балха. Вот почему он намного впереди вас. Кроме того, в течение тридцати лет вы получали удовлетворение за счет самого отказа, это и было вашей наградой. Он же всегда удерживался от того, чтобы взять хоть какую-нибудь плату за свою жертву”.

В следующий момент Хидр исчез.

 

ТЕСТ ИШАНА ВАЛИ

 

Ишан Вали, когда он внезапно появился в Сирии из Туркестана, показал, что он обладает замечательно большим набором технических методов (называемых любителями внешнего “его мудростью”), при помощи которых он мог воздействовать на движение вперед застывшего тогда учения Суфизма. Он нашел, например, что суфийские школы стали организациями, связанными вместе традиционализмом и почтением к какому-нибудь одному Мастеру в ущерб учению суфиев в целом. Они работали над упражнениями и идеями, которые по праву принадлежали другим людям, другим временам и даже другим местам. Тот путь, который избрал Вали для подхода к этой проблеме, оказал большое впечатление на тех, кто, ничего не зная о его методах, считали, что они должны помогать ему. Сюда входили Мустафа Али Дарази, Али Мохаммед Хуссейни и Тавиль Термитхи, рассказы которых дожили до нашего времени. Он сказал им: “Для постороннего наблюдателя, рассматривающего эти собрания людей, даже с точки зрения той реальности, что они стали мельницами, перемалывающими одно и то же, а не школами, невозможно различить тех, к кому следует приблизиться и тех, кто не имеет способности учиться.

Как вы знаете, я показал вам, что в настоящее время все они являются непригодными для Работы, но кто из них способен к оживлению?” Он показал на ряд пальм, засыхающих из-за засухи: “Если воды недостаточно, какое дерево мы будем поливать? Я показал вам, что они высохли,— нечто такое, что вы не осознавали раньше. Сейчас я покажу вам способ проверить, могут ли отдельные деревья ожить или нет”.

Ишан Вали, для демонстрации, встретился теперь со всеми шейхами Школ, занимавшимися повторением старого, большинство которых встретили его приветливо, указав, что они будут рады получить его помощь по восстановлению Учений. Он не дал им никаких обещаний. Отделившись от них, он написал каждому в таком духе:

“У меня есть нечто преходящей важности, чт“бы сказать для вас, и совсем ничего, что бы я мог сказать через вас. Это означает, что мне нужно иметь разрешение обращаться непосредственно к вашим последователям. Если вы его дадите, то я сделаю свои методы известными. С другой стороны, если вы этого не допустите, то со временем я смогу обратиться к этим людям косвенно. Но в таком случае сбоим отказом вы отделите себя от меня, и я

не буду иметь возможности сказать что-нибудь для вас. Поскольку у меня есть ответственность или перед всеми вами или ни перед кем, то вначале я не могу вас использовать как канал, если я имею возможность обратиться к вам прямо. Поскольку вы развили столь тесную связь со своим сообществом, я должен рассматривать вас как существенного члена сообщества, и не могу поэтому как-либо выделять Вас”.

Он объяснил своим помощникам, что те шейхи, которые хотели рассматривать себя учениками, точно так же, как они рассматривают своих собственных студентов,-будут шейхами, возглавляющими Школы, которые еще можно оживить.

Некоторые шейхи ответили пониманием, а остальные явно или скрыто выявили интенсивное сопротивление контакту с Ишаном Вали.

Несмотря на то, что он приветствовал понимание шейхов, рассматривающих себя его учениками, ничем не отличающимися в этом аспекте от их собственных учеников, он горевал о засохших растениях.

Али Мохаммед Хуссейн сказал: “Ты, значит, горюешь о том, что показало себя мертвым?” Он ответил: “Они не все мертвы. Только их подозрение заставляет их вести себя так, как если бы они были мертвыми”.

Как только он сказал это, некоторые шейхи из отделившихся школ, как если бы услышав внутренним восприятием, изменили свои взгляды и положили свои тюрбаны к его ногам.

Маджзуб, один из ранее заблуждавшихся шейхов, сказал впоследствии: “Я почувствовал, как будто нечто давящее было снято, и я знал тогда, что это были мои страхи и подозрения”.

Однако, Ишан Вали сказал: “Это были молитвы самих “колеблющихся” шейхов, оказавшиеся сильнее, чем их страхи и подозрения, которые заставили их прийти к нам и получить то, что мы должны дать им. Фактически эта вся заслуга их. Как можем мы получать заслуги, делая нечто такое, что мы уже знаем? Мы в прошлом получили заслугу за практикование определенных вещей. Однако, в данном случае именно они очистили зеркало понимания, вывернув наизнанку свою природу полную ржавчины”.

Таким образом подозрительные шейхи восстановили гиое значение в своих собственных Школах и достигли большего уважения от своих собственных учеников.

Те немногие, которые остались в отдалении, нашли, что их ученики все более и более склонялись к смущению ума, или приверженности к Вали, несмотря на то, что он писал им: “Я не вербую ваших учеников не из уважения к вам, а потому что без понимания всего тела конечность не может функционировать. Поэтому, если вы боитесь потерять учеников из-за моего присутствия, то не бойтесь, потому что я не могу помочь им и всегда буду так говорить. Однако, я боюсь за ваше дальнейшее положение”.

Засохшие растения, за исключением нескольких, не ответили на этот благодатный дождь. Сегодня, разумеется, не осталось никакого следа на земле от последователей тех шейхов, которые не пришли к методам Ишана Вали в тот период, когда он находился в Сирии.

 

СКРЫТЫЕ ЧУДЕСА

 

Некто спросил Фувада Ашика, старшего ученика Бахаудина Накшбанда: “Не можешь ли ты сказать мне, почему Мауляна (Примеч.: Наш Господин) скрывает свои чудеса? Я часто видел его в одних местах в то время, как другие утверждали, что они находились с ним еще где-то. Точно так же, когда он излечивает кого-нибудь молитвой, он может сказать: “Это произошло бы в любом случае”. Люди, которые просят его о милости или которые получили его милость в результате его заинтересованности в них, получают огромное преимущество в мире, но он отрицает свое влияние или же относит такие события к совпадениям, или даже к работе других”.

Фувад сказал: “Я и сам наблюдал это много раз. Фактически, поскольку я так часто нахожусь с ним, теперь это входит в мой ежедневный опыт. Причина в том, что чудеса являются проявлением “экстраординарной службы”. Они делаются не для того, чтобы сделать людей счастливыми или несчастными. Если они вызывают впечатление, то это впечатление заставляет человека становиться легковерным и возбужденным вместо того, чтобы заставить его научиться чему-либо”.

 

ВХОД В СУФИЙСКИЙ КРУГ

 

Если вы читаете, если вы практикуете, вы можете подходить для суфийского круга. Если вы только читаете, вы не подходите. Если вы считаете, что имеете опыт, на котором можете строить, вы можете не подойти. Одни только слова не передают сообщения. Должно быть подготовлено нечто, на что слова только намекают. Одна только практика не совершенствует человечество. Человек нуждается в контакте с истиной, первоначально в такой форме, которая может помочь ему. То, что является подходящим и неизбежным для одного времени и места, является, как правило, ограниченным, непригодным или даже препятствием в другом времени и месте. Это справедливо как в поисках истины, так и во многих областях ординарной жизни. Надейся и работай так, чтобы ты был приемлем в суфийском круге. Не пытайся судить его или его членов, если ты не свободен от алчности. Алчность заставляет тебя верить в такие вещи, в которые ты в нормальных условиях не поверил бы, она заставляет тебя не верить в такие вещи, в которые ты в нормальных условиях поверил бы. Если ты не можешь преодолеть алчность, проявляй ее только там, где ты можешь видеть ее действия. Не вноси ее в круг посвященных.

 

(Назир эль Казвини, “Одинокие заметки”).

 

РАССКАЗ ОБ ИБН ХАЛИМЕ

 

Жили-были два человека, широко известные как учителя Правильного Пути. Ибн Халим сообщает, что он отправился навестить сначала одного из них, имя которого было Пир Ардишир Квазвини. Он сказал Пиру Ар-диширу: “Не дашь ли ты мне совет относительно того, что мне делать и чего не делать?”

Пир сказал: “Да. Но я дам тебе такие инструкции, выполнять которые ты найдешь очень трудным для себя, поскольку они идут вразрез с тем, что ты предпочитаешь. Даже если иногда ты предпочитаешь трудности”.

Ибн Халим провел несколько месяцев с Пиром Ар-диширом и нашел, что учение действительно трудно для него. Хотя прежние ученики Пира были сейчас знамениты по всему миру как просветленные учителя, Ибн Халим не мог выдержать трудности изменения, неуверенности и обязанностей, возлагаемых на него. В конце концов он обратился к Пиру, прося разрешения уйти, и отправился в теккию второго учителя Муршида Амали.