Стих тридцать девятый

«Отыми поношение мое, еже непщевах, яко судьбы Твоя благи».

«Поношение, говорит блаженный Анфим, бы­вает двоякое: одно — напраслина, когда поносят неправедно, как, например, поносили неверные верующих: от этого поношения не только мы не бегаем, но ищем его, как источника славы и чести; другое, которое следует за грехами нашими и ко­торое особенно покроет нераскаянных в день су­да. Его-то отнять и молит Бога пророк, по благим судам Своим присуждающего прощение и подающего очищение грехов кающимся греш­никам».

Грех обещает сласть не без придатка и почета в свойственном ему кругу; на деле же он сопро­вождается горечью и срамом, не всегда видимо, но всегда существенно. О человеке, сделавшем что-нибудь нехорошее в быту гражданском и семейном, обыкновенно говорят: «ударил себя в грязь лицом», точно так же ударяет себя в грязь лицом грешник в области духовной, пред Всевидящим Богом, пред ангелами и святыми, пред своею совестию,— пред всем, наконец, ми­ром добра и света. Приходящий в сознание грешник, прежде всего, усматривает в себе эту срамоту, жалеет и досадует на себя, и порывается поскорее избавиться от такого поношения. Но пока он сознает себя находящимся еще здесь, в обычном порядке жизни, это поношение еще не так сильно теснит его; а когда перенесется он мыслию к Страшному суду Божию, тогда ужас объемлет все члены его от представления того, как с такою срамотою будет стоять он пред собором всех чистейших созданий Божиих и пред Самим Богом. Потому и вопиет: «отыми поношение мое», чтоб и следа не было на мне этой обличительной срамоты греха. «Пророк, говорит святой Афанасий, как человек, сделав грех, видит, что поношение последует за ним к Божественно­му судилищу по воскресении, а потому молится и произносит предложенный стих».

«Отыми поношение», — не прости только, но очи­сти существенно,— оторви и отбрось, чтобы ос­таться мне в чистом естестве, как Ты первона­чально создал меня по образу Твоему, без при-цепки этих гадин греха, которыми я облепил себя. Отпущение грехов дается тотчас же, лишь только покаешься; но вычищение души от гре­хов совершается не вдруг, а требует труда, как, например, мытье белья. Конечно, Бог, по особым щедротам Своим, может и вдруг убелить душу и переплавить, как золото в горниле, в одно мгно­вение; но это есть уже особенная благодать,— а кто же дерзнет испрашивать ее у Бога?

Грешная срамота, об отнятии которой молится здесь пророк, точнее определяется словами: «еже непщевах». «Непщевать» — значит думать, полагать. Выходит мысль такая: хоть явных грехов я за собой и не вижу, но не могу думать, что я уж бессрамен. Греховная срамота может быть во мне глубже моего сознания. Полагая, что это так, я и молюсь: очисти меня и от этой невидимой мною срамоты. «Молясь об отъятии поношения, говорит святой Иларий, пророк молится об отъя­тии грехов, потому что за грехами следует поно­шение. Но видно, что он исповедует здесь не определенный какой-либо грех, совершенный де­лом, а такой, который только подозревает в себе, по причине немощи плоти; ибо не говорит: оты­ми поношение, которое во мне есть, а то, которое я непщую, предполагаю, подозреваю, показывая этим, что, сознавая немощь свою, он не может не сознавать и поношения своего».

Излагая подобную же мысль, святой Амвро­сий намекает на возможность и такой мысли у пророка: отыми срам, который я навлек на себя, задумав сделать грех, хотя и не сделал его де­лом. Под этим могут быть разумеваемы все мыс­ленные грехи — помыслы нечистые, сочувствия, сосложения с ними и невольные грешные увле­чения. Молитва пророка здесь будет та же, что в другом месте: «от тайных моих очисти мя» (Пс.18,13). «Это место, говорит святой Амвросий, несколько тем­новато, но его уясняет апостол: «ничтоже», говорит он, «в себе сеем, но ни о сем оправдаюся» (1Кор.4,4). Знал он, что человек есть; сколько мог, остерегался не гре­шить по принятии таинства крещения, и, хотя не сознавал за собою явного греха, но, как человек, исповедал себя грешником, зная, что только один Господь Иисус Христос «греха не сотвори, ниже обретеся лесть во устех Его» (1Пет.2,22).. Подобно сему и про­рок, хотя и сам старался уклоняться всячески от греха, но желал, чтобы Бог был отражателем всякого от него греха. Хотя поношение и отнято было уже от него покаянием; но он думал — не остается ли еще оно за ним, скрытно от него. Потому и молил, чтобы и это отнято было от него Самим Господом, Который один знает, чего может не знать и сам сделавший. Может быть, «непщевах» значит — задумывал, и пророк молится: отыми грех, который я замышлял, или которым услаж­дался в сердце и помышлении моем, но который не совершил делом».

На чем же пророк основывает надежду, что так и будет, как он молится? — На единой беспредельной благости Божией. Явные грехи прощаются по благости, и тайные отъем лютея по той же благости. Что дать в искупление грехов­ной срамоты? — Нечего. Хоть бы ты не знал, сколько наделал добрых дел,— все они будут только должные, которым одна надпись: «еже дол­жны бехом сотворити, сотворихом» (Лк.17,10); грехи твои все остаются грехами и стоят на том же месте в жизни твоей, где ты поставил их, как истуканные изделия. Кто примет их с линии жизни твоей? -Одна благость Божия, смертию Сына Божия, вознесшего грехи наши на крест и раздравшего там рукописание их, — благость, умоляющая правду Божию сбросить с дороги жизни нашей эту срамоту. Возгрей же посильнее эту веру и привлеки ею благость; вместе с нею призови и правду, приведи ее на место грехов твоих и проси попалить их все огнем, извлекаемым твоею верою из креста Господня. «Несть иного имене под небесем... о немже подобает спастися нам» (Деян.4,12).

«Мы, пишет блаженный Августин, впали не в один грех, а во многие; мы покрылись поношени­ем и стыдом. Но приступили мы к крещению — и отнят им всякий грех, а с грехом и всякое по­ношение. Отъял Господь Иисус поношение мое поношением Своим, когда распялся на кресте: «ибо елицы во Христа крестихомся, в смерть Его крестихомся» (Рим.6,3), не оставалось во мне ничего, о чем бы я имел нужду просить, чтобы отъять. Но после крещения я снова впал в поношение и должен приносить покаяние и молить отъять от меня это поношение. Одно осталось мне прибежище — покаяние; и если я не принесу его, то усугублю тем поношение греха в себе. Чего бояться испо­ведаться, или сказать грехи свои? Чего страшить­ся открыть поношение свое пред Тем, суды Коего благи? — Что в других горько, то во Христе сладко и приятно, ибо Он Сам есть сладчайший. «Вкусите и видите, яко благ Господь» (Пс.33,9). Сладки суды Божий тому, кто исповедуется, потому что Сам Бог говорит: «Аз есмъ. Аз есмъ, заглаждаяй беззако­ния Твоя Мене ради и грехи твоя, и не помяну. Ты же помяни, и да судимся: глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися» (Ис.43,25-26). Сладки суды Божий не для одного кающегося, но для всего неба, ибо Господь сказал: «радость бывает на небеси о едином грешнице кающемся» (Лк.15,7). Если так сладки суды Божий, то употребим усилие и труд вкусить от этого сладкого плода».

Мысли эти, в отношении к предметам насто­ящего восьмистишия, определенно указывают — как окончательно вычищать свою жизнь. Поло­жим всеусильно ревновать о богоугождении, упо­вая на вседейственную, всегда готовую, разнооб­разную благодать Божию; положим в трудах доброделания и подвижничества не иметь худых целей, а все направлять во славу Божию под действием страха Божия. Кратко, точно, опреде­ленно сказать бы так: будь таков, и будешь спа­сен. Но такому решению противится решение совести самих спасаемых, которые, при всем уси­лии, не в день, а в каждый час видят себя седмижды падающими. Ко всему указанному доселе недостает, стало быть, еще одного средства, кото­рым очищались бы все эти падения. Оно и пред­лагается в настоящем стихе; это — непрестанное покаяние. Как только сознаешь внутри себя ка­кую-либо неисправность или нечистоту — спеши к покаянию, и с сокрушением молись: отыми, Господи, эту срамоту, по благости Твоей! Это — метла, сметающая всякий сор с дороги жизни. Этим правилом завершается весь союз правил. Кто облекся в это оружие, о том можно сказать, что он облекся теперь во вся оружия Божия... Равно, у кого недостает его, о том следует гово­рить: вооружение его ненадежно; недостает у не­го очень важного оружия, без которого все дру­гие не приведут его к победе.