Издание подготовлено при содействии Института Философии РАН 7 страница

Когда я осознал масштаб и глубину грофовского исследования, я не мог не задать ему вопроса, мучившего в 60-х целое поколение: «Что такое ЛСД? В чем суть ее действия на психику и тело человека?»

Гроф ответил: «Это ключевой вопрос, который я задавал себе в течение многих лет. В самом начале, когда я приступил к анализу данных по работе с ЛСД, одним из важных аспектов моего исследо­вания было выявление специфических, свойственных только ЛСД фармакологических эффектов. Результаты работы в этом направле­нии, которая продолжалась многие годы, оказались ошеломляющи­ми. Проанализировав данные более трех тысяч сеансов ЛСД-тера­пии, мне не удалось обнаружить ни единого симптома, который был бы абсолютно обязательным и инвариантным компонентом пережи­ваний, возникавших после приема ЛСД. Отсутствие сколько-ни­будь четких специфически фармакологических эффектов и огром­ное многообразие феноменов, проявляющихся во время этих сеан­сов, все это убедило меня, что ЛСД лучше всего представить как мощный неспецифический усилитель или катализатор психических процессов, который способствует проявлению бессознательного материала, относящегося к различным уровням человеческой пси­хики. Я объясняю огромное богатство и многообразие ЛСД-пережи­ваний той решающей ролью, которую в них играют тотальность личностного опыта человека и структура его бессознательного».

«Результатом этого вывода, – сказал Гроф, – стало принци­пиальное изменение перспективы рассмотрения проблемы. Я по­нял, ми теперь я смогу использовать ЛСД как мощный исследова­тельский инструмент для изучения человеческой психики, вместо того чтобы изучать специфическое действие этого психоактивного препарата на мозг. Это вызвало у меня радость и вдохновение. Способность ЛСД и других психоделиков выявлять скрытые при других условиях феномены и процессы, делая их доступными науч­ному исследованию, открывала их совершенно уникальные возмож­ности. Мне не кажется преувеличением, если я сравню значимость психоделиков для психиатрии и психологии с ценностью микроско­па для медицины или телескопа для астрономии».

Гроф продолжал подводить итоги своего исследования. Под­черкнув грандиозность поставленной им задачи, он просто сказал: «Суть ее заключается ни более ни менее в том, чтобы создать пер­вые карты неизвестных территорий человеческой психики».

В результате появилась новая психологическая картография, которую Гроф опубликовал в своей первой книге: «Области чело­веческого бессознательного».

Выступление Грофа произвело на меня огромное впечатление, но главная неожиданность этого вечера еще ждала меня впереди. Когда кто-то из присутствовавших спросил Грофа о значении его работы для современной психологии и психотерапии, он стал гово­рить о том, что его наблюдения могут помочь внести некоторую ясность в «джунгли противостоящих друг другу психотерапевти­ческих школ».

«Даже самый беглый взгляд на западную психологию обнару­жит пеструю картину противоречащих друг другу точек зрения на динамику человеческой психики, природу эмоциональных расстройств и основные принципы психотерапии. Во многих случая разногласия принципиального характера можно увидеть у исследователей, кото­рые первоначально исходили из одних и тех же базисных посылок». В качестве иллюстрации к этому положению Гроф вкратце обрисо­вал различия в теориях Фрейда и его бывших учеников – Адлера, Ранка, Юнга и Райха.

«Обнаружение определенных закономерностей в изменении содержания психологического материала в ходе психоделических сеансов помогает снять некоторые из наиболее резких противоре­чий между этими школами, – продолжал Гроф. – При сравнении материалов последовательной серии ЛСД-сеансов, проведенных с одним и тем же человеком, становится очевидным наличие некой преемственности, последовательности в развертывании все более глубоких уровней бессознательного. В этом путешествии человек сначала проходит через фрейдовскую фазу, затем наступает фаза переживания смерти-возрождения, которую условно можно назвать ранкианской. В последующих сеансах переживания того же челове­ка могут приобрести мифологическое и религиозное качество, что описывается лучше всего в юнгианской терминологии. Соответст­венно, все эти психотерапевтические системы могут быть полезны­ми для определенных этапов ЛСД-процесса».

«В значительной мере путаница, царящая в современной пси­хотерапии, – заметил далее Гроф, – является следствием того, что различные исследователи фокусировали свое внимание на оп­ределенном уровне бессознательного, а затем придавали своим от­крытиям всеобщий характер и переносили их на всю тотальность психической жизни человека. Многие споры между различными шко­лами могут быть разрешены, если просто осознать это. Все эти системы более или менее представляют собой описание определен­ного аспекта или уровня бессознательного. Сегодня нам нужна «бутстрэпная» психология, которая интегрировала бы различные психологические системы в набор карт, охватывающих все многообразие человеческого сознания».

Я был просто поражен этим заявлением. Я пришел на прием, чтобы встретиться с известным психиатром и узнать нечто новое о человеческой психике. В то же время во мне подсознательно при­сутствовал вопрос, не может ли Гроф стать моим психологическим консультантом. На этом вечере рассказ Грофа о своем исследова­нии превзошел все мои ожидания. В заключение же он очень четко сформулировал важную часть той самой проблемы, которую я пы­тался решить, – возможность интеграции различных школ и под­ходов в новых концептуальных рамках. При этом он основывался на том же философском видении – «бутстрэпном» подходе Джеф­ри Чу, который стал важной составляющей моей собственной рабо­ты. Естественно, я подумал, что Гроф был бы для меня идеальным консультантом, и мне не терпелось познакомиться с ним поближе.

В конце этого вечера он сказал мне, что для него «Дао физики» было серьезным открытием и любезно пригласил меня встретиться у него дома в Биг-Суре, чтобы у нас было достаточно времени для разговора и обмена идеями. Я возвращался домой с этого вечера в самом лучшем настроении. Я чувствовал, что мне удалось сделать важный шаг в сторону более глубокого понимания психологии и осуществления моего проекта.

Картография сознания

Через несколько недель после моей первой встречи с Грофом и прежде, чем я навестил его в Биг-Суре, мы увиделись с ним в Кана­де. Мы оба были докладчиками на конференции по новым моделям реальности и их значению для медицины, организованной Универ­ситетом Торонто. Незадолго до конференции я с восторгом прочи­тал «Области человеческого бессознательного», и лекция, кото­рую здесь читал Гроф, помогла мне глубже понять его работу.

Открытие Грофа, что психоделики действуют как мощные ката­лизаторы психических процессов, подтверждалось тем фактом, что феномены, которые он наблюдал во время ЛСД-сеансов, могут про­являться и в других условиях. Многие из них можно наблюдать в медитативной практике, состояниях транса, шаманских ритуалах, ситуациях близости смерти и во многих других неординарных со­стояниях сознания. Хотя Гроф и построил свою «картографию бес­сознательного» на основе клинического изучения ЛСД, со време­нем он подкрепил свою теорию тщательным и многолетним изуче­нием других необычных состояний сознания, которые могут возни­кать как спонтанно, так и при помощи специальных техник без использования каких-либо химических веществ.

Картография Грофа охватывает три основные области: область «психодинамических» переживаний, которая предполагает повторное переживание эмоционально значимых воспоминаний, относящихся к различным периодам жизни данного человека; область «перинаталь­ных» переживаний, связанных с биологическими феноменами, возни­кающими в процессе рождения ребенка; а также целый спектр пере­живаний, выходящих за пределы личностных границ и трансцендирующих ограничения времени и пространства, которые Гроф назвал «трансперсональными», введя этот термин в употребление.

Психодинамический уровень чисто автобиографичен по своему происхождению и может быть понят в значительной степени в рамках базисных психоаналитических принципов. «Если сеансы психо­динамического характера были бы единственным типом ЛСД-пере­живаний, – пишет Гроф, – то наблюдения, сделанные во время ЛСД-психотерапии, можно было бы рассматривать в качестве экс­периментального подтверждения основных фрейдовских положений. Психосексуальная динамика и фундаментальные конфликты чело­веческой психики, как они описаны Фрейдом, проявляются в ЛСД-сеансах с необычайной яркостью и отчетливостью».

Область перинатальных переживаний, как мне кажется, явля­ется самой интригующей и наиболее оригинальной частью грофов-ской картографии. Она охватывает богатое многообразие различ­ных типов переживаний, связанных с процессом биологического рождения. Перинатальные переживания – это крайне реалистич­ное и подлинное воспроизведение в опыте различных стадий дейст­вительного процесса рождения того или иного человека. Они вклю­чают в себя блаженный покой пребывания в материнской утробе и полном первичном симбиозе с ней; ситуацию «тупика», «безвыход­ности» первой стадии родов, когда «выход» еще закрыт и, вследст­вие внутриутробных сокращений, плод оказывается плотно сжатым со всех сторон, что создает клаустрофобическую ситуацию, сопро­вождающуюся ощущением сильного физического дискомфорта; про­ход по родовому каналу, связанный с отчаянной борьбой за выжи­вание во враждебной агрессивной среде, и наконец неожиданное освобождение, облегчение, первый вдох, разрыв пуповины, завер­шающий акт физического отделения от матери.

Перинатальные переживания могут непосредственно и реалис­тично воспроизводить ощущения и чувства, связанные с процессом рождения, но могут и проявляться в форме неких символических «картин», видений. Например, ощущение чрезвычайного напряже­ния, характерное для фазы «борьбы» в родовом канале, часто со­провождается видением образов борьбы титанов, стихийных бедст­вий и другими картинами разрушения и саморазрушения. Для того чтобы облегчить понимание этого сложного комплекса физических симптомов, психических образов и закономерно сменяющихся форм переживаний, Гроф выделил в нем четыре основные структуры, которые он назвал перинатальными матрицами. Каждой матрице соответствует определенная стадия процесса рождения. Углублен­ное изучение взаимосвязей между различными элементами перина­тальных матриц дало Грофу ключ к пониманию многих тайн челове­ческого опыта. Я помню, как однажды спросил Грегори Бэйтсона после окончания одного из грофовских семинаров, на котором мы оба присутствовали, что он думает о работе Грофа, и в частности о его исследовании влияния перинатального опыта на психическую жизнь человека. Бэйтсон ответил в свойственной ему манере пре­дельно краткой фразой: «Нобелевский масштаб».

Завершает грофовскую картографию область трансперсональ­ных переживаний. Проникновение в нее дает возможность понять роль духовного измерения человеческого опыта и его природу. Транс­персональные переживания включают в себя широкий круг фено­менов. Например, такое расширение человеческого сознания, когда оно выходит за пределы того, что принято считать границами орга­низма. В соответствии с этим происходит и изменение масштаба самосознания человека, его образа самого себя. Кроме того, челове­ческое восприятие мира может выходить за рамки возможности обычного чувственного восприятия. Нередко оно становится близ­ким к непосредственному мистическому восприятию реальности. Поскольку трансперсональный модус сознания в целом выходит за рамки логического мышления и интеллектуального анализа, его чрезвычайно трудно, если вообще возможно, описать при помощи научного языка. Гроф обнаружил, что для описания трансперсо­нального опыта значительно лучше подходит язык мифологии, ко­торый гораздо в меньшей степени связан ограничениями формаль­ной логики и логики «здравого смысла».

Углубленное изучение областей перинатального и трансперсо­нального опыта убедило Грофа в том, что фрейдовская теория нуж­дается в серьезном расширении концептуальных рамок для осмыс­ления его наблюдений. Переехав в 1967 году в США, Гроф нашел немало единомышленников в новом мощном движении в американ­ской психологии, получившем название «гуманистическая психоло­гия». Представители этого направления далеко вышли за рамки фрейдовских положений. Возглавляемые своим лидером Абрахамом Мэслоу, они переместили акцент на изучение здоровых личностей как целостных организмов, сосредоточив внимание на их личностном росте и «самоактуализации», поскольку считали, что стремление к реализации всех своих возможностей присуще любому человеку. Кроме того, центральную ролью своей работе они стали отводить не столько интеллектуальному анализу, сколько личностному опыту. В итоге это привело к появлению множества психотерапевтических подходов и методов «работы с телом», которые в своей совокупности стали назы­вать движением за развитие человеческих возможностей.

Несмотря на то что работа Грофа была воспринята этим дви­жением с большим энтузиазмом, он вскоре обнаружил, что даже рамки гуманистической психологии оказались для него слишком узкими. В 1968 году вместе с Абрахамом Мэслоу и рядом других единомышленников он стал основателем нового направления – трансперсональной психологии, имеющей дело с распознаванием, пониманием и реализацией трансперсональных состояний сознания.

Посещение Грофа в Биг-Суре

В один из прекрасных теплых дней марта 1977 года я отправил­ся в путь вдоль живописного побережья Тихого океана, чтобы на­вестить Грофа в его доме, расположенном в Биг-Суре. В шестидеся­тые годы я часто бывал там, нередко добираясь до места автосто­пом. И пока моя машина двигалась по извилистой горной дороге – справа темно-синий океан, слева плавные и величественные линии холмов, покрытых густым бархатом травы, который вскоре превра­тился в золотое полотно, – я вновь погружался в магию того вре­мени. Вместе с «детьми цветов» контркультуры 60-х я «голосовал» машинам на дороге вдоль выжженных солнцем биг-суровских холмов, взбирался вверх вдоль тенистых ущелий и прохладных горных ручьев, купался голым в горных водопадах. Сколько ночей провел я в спальном мешке у берега океана, сколько дней провел я в уедине­нии и медитации высоко в горах, где моими единственными спутни­ками были «Учение Дона Хуана» Карлоса Кастанеды или «Степ­ной волк» Германа Гессе!

С тех пор я не могу без ностальгии вспоминать о том времени, проведенном в Биг-Суре. Но вот я опять созерцаю величественные пространства горной дороги. Мое тело расслабляется, а сознание становится как бы шире. Я чувствую себя вдохновленным и воз­бужденным от моих воспоминаний. Но в еще большей степени мое сердце волнуется от предвкушения тех новых открытий, которые, как я знаю, ждут меня в конце пути.

Когда я прибыл к Грофу, он, тепло поздоровавшись со мной, представил меня своей жене Кристине и показал дом. Это оказа­лось одним из самых красивых и романтических мест, какие я толь­ко видел в жизни. Простой деревянный дом, сделанный из красного дерева, был расположен у самого края скалы, открывая захваты­вающий дыхание вид на Тихий океан. Кстати, дом Грофов находил­ся в двух милях на север от Эсалена. Внешние стены гостиной были почти сплошь из стекла. Ее двери вели на открытую веранду, которая как бы висела над бьющимися волнами океана. Одну из стен комнаты занимал огромный красочный ковер, изображавший людей и животных – сакральные образы одного из индейских пле­мен. В одном углу комнаты находился большой камин, сложенный из грубых неотесанных камней, в другом – располагался удобный диван в окружении стеллажей с книгами по искусству и энциклопе­диями. В любой части комнаты можно было найти самые различные предметы религиозного искусства, индейские трубки, шаманские барабаны и бубны – предметы, которые Гроф собрал во время многочисленных поездок по всему миру. Весь этот дом точно отра­жал личность самого Грофа – артистичный, спокойный и умиротворяющий и в то же время волнующий и вдохновенный. Потом в этом доме мне довелось провести немало времени и вместе с Грофом, и наедине с собой. Я всегда буду вспоминать о тех днях как об одном из самых счастливых моментов моей жизни.

Проведя меня по дому и рассказав мне несколько историй, свя­занных с его коллекцией предметов религиозного искусства, Стэн предложил мне выпить по бокалу вина на веранде. Наконец мы расположились на залитом солнце месте, откуда открывалась ве­личественная картина океана, для нашей первой обстоятельной бе­седы. Наш разговор начался с того, что Гроф еще раз сообщил мне, что «Дао физики» была для него чрезвычайно важной книгой. Он рассказал мне, как он всегда наталкивался на мощное сопротивле­ние своих коллег, когда он заговаривал с ними о психоделической терапии. Причиной тому было нечто большее, чем их насторожен­ность, связанная со случаями злоупотребления ЛСД и последовав­шими юридическими санкциями. Вся система теоретических постро­ений Грофа настолько выходила за рамки традиционной психиатри­ческой мысли, что его взгляды расценивали как несоответствую­щие научному пониманию действительности и, соответственно, не­научными. В «Дао физики» Гроф впервые нашел подробное описа­ние концептуальной системы, в которой оказалось немало сходства с его собственной и которая, более того, основывалась на открыти­ях в области физики, дисциплины с самым высоким научным стату­сом. Гроф признался, что он твердо верит, что «в будущем исследо­вание сознания получит мощную поддержку, если мы сумеем на­вести прочные мосты между наблюдениями в области изучения из­мененных состояний сознания и теоретическими построениями со­временных физиков».

Затем Гроф обрисовал обнаруженные им параллели между вос­приятием действительности во время психоделических состояний сознания и картиной мира в современной физике. Объясняя это, он рассказал о специфике трех основных областей его картографии бессознательного. По ходу его описания первой из этих областей – психодинамической сферы – он сделал для меня краткий и чет­кий обзор психоаналитической теории Фрейда.

Я воспользовался возможностью, чтобы расспросить Грофа о «ньютоно-картезианских» аспектах психоаналитической теории, о которых недавно узнал. Я имел в виду такие психоаналитические понятия, как внутренние объекты, локализуемые в психологичес­ком пространстве, или психологические силы, обладающие опреде­ленной направленностью и запускающие «психическую механику». На такого рода аспекты психоанализа мне указал Стивен Сэлинд­жер, психоаналитик из Лос-Анджелеса, с которым я провел не­сколько интересных и продуктивных разговоров.

Гроф подтвердил мою догадку, что психоанализ, как и боль­шинство других теорий, возникших в XIX веке и начале XX, осно­вывался на модели ньютоно-картезианской физики. Он убедительно показал мне, что четыре основных «измерения» психоаналитического рассмотрения и анализа психической жизни – так называемые топо­графическая, динамическая, экономическая и генетическая точки зре­ния – последовательно находят соответствие с четырьмя группами понятий, лежащими в основе ньютоно-картезианской механики. Од­нако Гроф подчеркнул в нашем разговоре и то, что признание недо­статков психоаналитического подхода ни в коем случае не умаляет гениальности его основателя. «Вклад Фрейда, – сказал он с восхи­щением, – является действительно грандиозным. Почти в одиночку Фрейду удалось сделать открытие бессознательного и его динамики. Кроме того, он сумел открыть возможности интерпретации сновиде­ний. Он создал динамический подход в психиатрии, исследующий дей­ствие сил, которые ведут к психическим расстройствам. Он акценти­ровал значение детских переживаний для последующего развития личности. Он выделил сексуальное влечение в качестве одной из важнейших психологических сил. Он ввел понятие детской сексуальнос­ти и описал главные фазы психосексуального развития. Любое из этих открытий могло бы достойно увенчать труд целой жизни».

Возвращаясь к психодинамической области ЛСД-переживаний, я спросил Грофа, происходят ли какие-либо изменения в воспри­ятии мира на этом уровне.

Гроф ответил, что «главным следствием опыта на этом уровне является, пожалуй, то, что люди начинают рассматривать некото­рые аспекты своих взглядов на самих себя, на мир и общество как неаутентичные Они понимают, что многие из их взглядов были прямыми производными от их детского опыта, являлись как бы ком­ментариями к их индивидуальной истории. После получения воз­можности вновь испытать эти прошлые переживания, восприятие мира этих людей становится более открытым и гибким, освобожда­ясь от ригидной категоризации».

– Но происходят ли какие-либо по-настоящему глубокие изме­нения в их мировоззрении на этом уровне?

– Нет, действительно фундаментальные изменения начина­ются только на перинатальном уровне. Одним из наиболее уди­вительных аспектов этого уровня являются тесные взаимоотношения между переживаниями, связанными с рождением, с од­ной стороны, и смертью с другой. Встреча со страданием и отча­янной борьбой, уничтожением всех предыдущих «ориентиров» в процессе рождения — все это настолько сходно с переживанием смерти, что весь этот процесс можно было бы назвать «опытом смерти – возрождения». Перинатальный уровень – это уро­вень как рождения, так и смерти. Это область экзистенциаль­ных переживаний, оказывающих кардинальное влияние на ин­теллектуальную и эмоциональную жизнь человека и его мировосприятие.

– Встретившись со смертью и неустойчивостью всего в этом мире на уровне личностного опыта, люди нередко начинают рас­сматривать все свои настоящие жизненные стратегии как ошибоч­ные и всю тотальность своих восприятий как некую фундаменталь­ную иллюзию. Опыт встречи со смертью часто влечет за собой настоящий экзистенциальный кризис, заставляющий людей пере­смотреть смысл своей жизни и ценности, которыми они руководст­вуются в ней Мирские амбиции, соперничество и зависть, стрем­ления к высокому статусу, власти или материальному богатству – все это воспринимается как нечто неважное и незначительное на фоне неизбежно надвигающейся смерти.

– И что происходит потом?

– В результате процесса «смерти – возрождения» появляет­ся ощущение того, что жизнь есть постоянное изменение, процесс и что бессмысленно привязываться к специфическим целям и пред­ставлениям Люди приходят к мнению, что самым разумным шагом будет сосредоточиться на самом изменении, которое является един­ственно постоянным аспектом существования.

– Вы знаете, то, что вы сейчас рассказывали, это основы буд­дийского мировоззрения. Слушая вас, я все больше убеждался в том, что описываемые вами перинатальные переживания содержат в себе некое духовное качество.

– Совершенно верно. Полный процесс «смерти – возрожде­ния» всегда означает духовное раскрытие. Все люди без исключе­ния, испытавшие такого рода переживания, считают духовное из­мерение существования чрезвычайно важным, если не самым глав­ным. Кроме того, у этих людей меняется и картина физического мира. У них исчезает ощущение изолированности и несвязанности вещей в мире. На смену образа «твердой» материи приходит пред­ставление об энергетических потоках.

Так мы вернулись к теме о связях между изучением сознания и современной физикой, упомянутой Грофом в начале нашего раз­говора. Мы смогли довольно подробно поговорить о картинах фи­зического мира, которые вытекали из исследований в обеих облас­тях. Я спросил Грофа, включают ли в себя изменения восприятия, происходящие в ходе ЛСД-сеансов, изменения в восприятии про­странства и времени. Я обратил внимание, что до сих пор он еще ни разу не упомянул о представлениях пространства и времени, которые претерпели такие радикальные изменения в современной физике.

– Это не происходит на перинатальном уровне, – ответил мне Гроф. – Когда духовное измерение входит в личностный опыт, в мире, хотя он и представляется в виде организованных потоков энергии, все еще сохраняется линейное время и объективное, абсолютное пространство, где развертываются все события. Но эта картина коренным образом изменяется, когда люди переходят к другому уровню, входят в область трансперсонального опыта. На этом
уровне образ трехмерного пространства и линейного времени исчезает полностью. Непосредственно в своих переживаниях люди убеждаются в том, что эти понятия не носят абсолютного характера и что при определенных условиях существуют самые различные возможности выхода за их пределы. Другими словами, мы имеем альтернативы не только концептуализации мира, но и непосредствен­ному переживанию его.

– Каковы эти альтернативы?

– Ну, например, вы можете оказаться в самых различных пространствах во время ЛСД-сеансов. Вот вы сидите здесь, в Биг-Суре, и неожиданно в ваши переживания может вторгнуться пространст­во вашего кабинета в Беркли, или пространство вашего дома из детства, или некие пространства событий далекого прошлого исто­рии человечества. Вы можете испытать самые различные трансфор­мации. Возможно даже, оказаться одновременно в двух различных пространствах. Таким же образом вы можете переживать различ­ные формы времени: круговое время; время, идущее назад; времен­ные «туннели». Все это будет убеждать вас, что существуют аль­тернативы причинному, каузальному взгляду на вещи.

Действительно, я мог бы подобрать множество параллелей тому, что рассказывал Гроф из современной физики. Но дальше углуб­ляться в эту тему мне показалось менее интересным, чем обратить­ся к одному из центральных вопросов духовных традиций – приро­де сознания и его отношения к материи.

– Этот вопрос возникает вновь и вновь во время психодели­ческих сеансов на трансперсональном уровне, – ответил Гроф. – На этом уровне происходит фундаментальная трансформация вос­приятия. Здесь традиционный вопрос западной науки: «В какой момент возникает сознание? Когда материя начинает сознавать саму себя?» – перевертывается задом наперед и теперь ставится так: «Каким образом сознание производит иллюзию материи?» Как вы видите, сознание рассматривается как нечто первичное, как нечто, что нельзя объяснить на основе чего-то другого. Сознание просто есть, и оно в конечном счете и является единственной реальностью. Это есть нечто, что проявляется в вас, во мне и во всем вокруг нас.

Мы оба замолчали. Мы говорили очень долго. Солнце уже са­дилось. Приближаясь к горизонту, оно как бы нарисовало на океане длинную золотую полосу. Это была картина удивительной красоты и безмятежности, которая сопровождалась ритмичным дыханием Тихого океана.

Замечания Грофа о природе сознания не оказались для меня чем-то принципиально новым. Я прочитал массу литературы по вос­точному мистицизму, где в самых разнообразных вариациях излага­лись те же воззрения. Однако благодаря описаниям Грофа психоде­лического опыта они обрели значительно большую непосредствен­ность и яркость для меня. И, глядя в океан, я чувствовал, как мое сознание единства всех вещей в мире становилось более реальным и естественным для меня.

Гроф тоже смотрел на океан и, словно читая мои мысли, сказал: «Одна из самых распространенных метафор, какие мы находим в описаниях психоделических переживаний, есть метафора цирку­ляции воды в природе. Универсальное сознание уподобляется океа­ну — жидкой недифференцированной массе, а первый этап творе­ния – образованию волн в этом океане. Волну можно рассматри­вать как индивидуальную сущность. И в то же время очевидно, что волна есть океан, а океан есть волна. Здесь нет абсолютной разде­ленное™».

Для меня опять это был знакомый образ. Я сам использовал его в «Дао физики». Я показывал там, что и в буддизме, и в кван­товой физике часто приводится образ морской волны для наглядной демонстрации иллюзии существования изолированных сущностей. Но Гроф стал развивать эту метафору по-своему, и у него она обре­ла совсем новое звучание и удивительную глубину.

«Следующему этапу творения будет соответствовать момент, когда волна наталкивается на скалы и капли воды разбрасываются в воздух. Несколько секунд каждая из этих капель будет существо­вать как индивидуальная сущность, прежде чем она вновь будет поглощена океаном. Вот здесь имеют место краткие мгновения раз­дельного, изолированного существования».

Гроф продолжал: «Следующий этап. Волна бросается на ска­листый берег и откатывает назад, но оставляет при этом на берегу лужицу или маленький водоем. Может пройти немало времени, прежде чем придет другая волна и заберет с собой оставшуюся там воду. В этом случае водоем – отдельная сущность, но в то же время он является продолжением, частью океана, и в конечном итоге он возвращается к своему истоку».

Я посмотрел вниз на воду, забравшуюся в расщелины камней на берегу, и подумал, какое множество забавных вариаций можно придумать в рамках грофовской метафоры. «А испарения?» – спро­сил я.

– Это следующий этап, – ответил Гроф. – Вода испаряется и образует облако. Теперь первоначальное единство нелегко обна­ружить. Оно скрыто актом подлинной трансформации. Требуется некоторое знание физики для того, чтобы понимать: облако есть океан, а океан есть облако. Тем не менее вода в облаке в конечном итоге воссоединится с океаном посредством дождя.

– Перейдем к этапу финального разделения. Этот этап, когда связь с первоначальным источником кажется совершенно забытой, нередко иллюстрируют при помощи снежинки. Снежинка кристаллизовалась из воды в облаке, которое до этого образовалось из испарений океана. Итак, мы видим четко структурированную, со­вершенно индивидуальную отдельную сущность, которая не имеет, как кажется, никакого сходства со своим источником. Здесь уже действительно необходимо научное знание того, чтобы признать, что снежинка есть океан, а океан – снежинка. Для того чтобы воссоединиться с океаном, снежинка должна отказаться от своей структуры и индивидуальности. Ей нужно, так сказать, пережить смерть «эго», чтобы вернуться к своему источнику.