Студопедия — Издание подготовлено при содействии Института Философии РАН 16 страница
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Издание подготовлено при содействии Института Философии РАН 16 страница






Я прочитал «Малое прекрасно» спустя три года после публи­кации книги. По мере погружения в исследование сдвига парадиг­мы в различных областях, я убеждался, что книга Шумахера не только выразительно и детально подтверждает мою интуитивную критику американской экономической системы, но и, к моему еще большему восхищению, дает ясную формулировку базовой предпо­сылки, которую я положил в основу своего исследования. Сегодняшняя экономика, как настойчиво подчеркивает Шумахер, являет­ся пережитком мышления XIX века и совершенно несостоятельна в разрешении современных проблем. Она фрагментарна и неполна, ограничивая себя чисто количественным анализом и отказываясь от взгляда на реальную суть вещей. Шумахер распространяет свои обвинения в фрагментарности и отсутствии ценностей и на совре­менную технологию, которая, как он критически замечает, отстра­няет людей от созидательный и полезной работы, которая им боль­ше всего по душе, предоставляя в то же время массу фрагментар­ной и разобщающей работы, которая им совсем не нравится.

Современное экономическое мышление, по мнению Шумахера, одержимо неуправляемым ростом. Экономическая экспансия стала основной целью всех современных сообществ, и любой рост нацио­нального валового продукта считается успехом. «Идея отом, что явление роста может иметь патологический, нездоровый, разлагаю­щий или разрушительный характер »,для него (современного эконо­миста) «является бредовой и не подлежащей рассмотрению», про­должает Шумахер свою уничтожающую критику. Он признает, что рост является важной характеристикой жизни, но подчеркивает, что все виды экономического роста должны быть проанализирова­ны. Он указывает, что что-то должно расти, а что-то уменьшаться, и замечает, что «не надо обладать особой проницательностью, что­бы осознать, что бесконечный рост материального потребления не­возможен в конечном мире».

Наконец, Шумахер устанавливает, что методологии современ­ной экономики и системы ценностей, лежащей в основе современ­ной технологии, присущи игнорирование человеческой зависимос­ти от природы. «Экология должна стать обязательным предметом для всех экономистов», – настаивает Шумахер. Он замечает, что в противоположность всем природным системам, в которые заложе­ны принципы самобалансирования, саморегулирования и самоочи­щения, современное экономическое и технологическое мышление не признает самоограничивающих принципов.

«В тонкой системе природы, – заключает Шумахер, – техно­логия, и в особенности супертехнология современного мира, дейст­вуют как инородное тело, и теперь видны многочисленные призна­ки отторжения».

Книга Шумахера содержит не только ясную и выразительную критику, но также и изложение его альтернативного видения. Это радикальная альтернатива. Шумахер утверждает, что требуется новая система мышления, основанная на внимании к людям, нужна эко­номика, «уважающая человека». Он отмечает, что люди могут быть самими собой только в маленьких, компактных группах, и он делает вывод, что мы должны учиться думать в категориях небольших, управляемых подразделений, — вот почему «малое прекрасно».

Такой сдвиг, согласно Шумахеру, потребует основательной пере­ориентации науки и технологии. Он требует ни больше ни меньше как включить категорию мудрости в саму структуру нашей научной методологии и в наши технологические подходы. «Мудрость, – пишет он, – требует новой ориентации науки и технологии на ограниченное, доброе, ненасильственное, элегантное и прекрасное».

Беседы в Катерхэме

Прочитав «Малое прекрасно», я воодушевился.Я обнаружил ясное подтверждение моему основному тезису в экономике – об­ласти, в которой у меня не было профессиональных знаний. Более того, Шумахер обрисовал мне первоначальные контуры альтерна­тивного подхода, который (по крайней мере, в части, касающейся экологической перспективы), казалось, согласовывался с целост­ным взглядом на мир, открывающимся мне в новой физике. Поэто­му, когда я решил создать группу экспертов для моего проекта, я, конечно, захотел встретиться с Фрицем Шумахером, и, собираясь на три недели в Лондон в мае 1977 года, я написал ему и попросил о встрече с целью обсуждения моего проекта.

Это был тот же визит в Лондон, во время которого я впервые встретился с Р.-Д. Лэйнгом. Вспоминая две эти встречи, я неволь­но поражаюсь некоторым забавным совпадениям. И тот и другой ученый приняли меня очень доброжелательно, но оба не согласи­лись со мной (Шумахер – сразу, Лэйнг – три года спустя в Сарагоссе) по поводу основных тезисов, связанных с ролью физики в сдвиге парадигмы. В обоих случаях расхождения поначалу казались непреодолимыми, но были разрешены в последующих дискуссиях, которые в значительной степени послужили расширению моего кру­гозора.

Шумахер очень тепло ответил на мое письмо и предложил по­звонить ему из Лондона, с тем чтобы договориться о моем визите в Катерхэм, маленький городок в Суррее, где он жил. Когда я позво­нил, он пригласил меня на чашку чая и сказал, что встретит меня на станции. Несколько дней спустя, прекрасным ранним весенним утром, я сел на поезд в Катерхэм, и, пока ехал по буйствующей зеленью провинции, волнение соседствовало у меня с чувством по­коя и умиротворения.

Моя успокоенность укрепилась позже, когда я встретил Фрица Шумахера на станции Катерхэма. Он был изящен и очарователен: высокий джентльмен лет шестидесяти с длинными седыми волоса­ми, добрым открытым лицом и спокойными глазами, сияющими из-под кустистых бровей. Он тепло меня приветствовал и предложил пешком отправиться к нему, и, пока мы совершали неспешную про­гулку, я не мог отделаться от мысли, что фраза «экономист-гуру» совершенно точно отражает внешность Шумахера.

Шумахер родился в Германии, но в конце Второй мировой вой­ны стал британским подданным. Он говорил с довольно изящным немецким акцентом и, хотя он знал, что я австриец, всю беседу вел на английском языке. Чуть позже, когда мы говорили о Германии, мы, естественно, переключились на немецкий ради нескольких вы­ражений и коротких фраз, но после этих коротких экскурсов в родной язык мы всегда возобновляли беседу по-английски. Такое тон­кое использование языка создало у нас с ним очень приятное чувст­во товарищества. Нам обоим не был чужд определенный герман­ский стиль выражений, и в то же время мы разговаривали как граж­дане мира, вышедшие за рамки своей родной культуры.

Шумахер обитал в атмосфере идиллии. Дом в беспорядочном эдвардианском стиле был уютен и открыт со всех сторон. Пока мы сидели внизу за чаем, нас окружало буйство природы. Обширный сад был дик и великолепен. Деятельность насекомых и птиц ожив­ляла цветущие деревья, вся экосистема, казалось, наслаждалась теплым весенним солнышком. Это был мирный оазис, где мир все еще казался единым. Шумахер с огромным энтузиазмом рассказы­вал про свой сад. Многие годы посвятил он изготовлению компоста и экспериментам с различными органическими технологиями садо­водства. Я понял, что в этом заключается его подход к экологии – практический подход, коренящийся в опыте, который он смог ин­тегрировать во всеобъемлющую философию жизни посредством теоретического анализа.

После чая мы прошли в кабинет Шумахера, чтобы поговорить предметно. Я начал беседу, изложив основную идею моей новой книги примерно теми же словами, что и Р.-Д. Лэйнгу несколько дней спустя. Я начал с замечания, что социальные институты не­способны решить основные проблемы нашего времени, потому что они придерживаются концепций устаревшего взгляда на мир, меха­нистического взгляда науки XVII века. Естественные науки, так же как и гуманитарные и социальные, смоделированы по принципу классической ньютоновской физики, и ограничения ньютоно-картезианского мировоззрения проявились сейчас во многих аспектах глобального кризиса. «В то время как ньютоновская модель все еще является доминирующей парадигмой в наших академических уч­реждениях и в большей части общества, – продолжал я, – физики уже пошли дальше этого». Я описал новое мировоззрение, которое по моему мнению, порождено новой физикой – с ее акцентом на взаимосвязанность, взаимозависимость, динамические модели и постоянное изменение и трансформацию, – и выразил надежду, что другие науки в конце концов вынуждены будут изменить лежа­щую в их основе философию, с тем чтобы соответствовать этому новому видению реальности. Я утверждал, что такие радикальные изменения составляют также единственный путь решения насущ­ных экономических, социальных и экологических проблем.

Я очень аккуратно и полно изложил свой тезис и, когда закон­чил, ожидал, что Шумахер согласится со мной по основным вопро­сам. Он выражал подобные взгляды в своей книге, и я был убеж­ден, что он поможет мне сформулировать мой тезис более конкрет­но.

Шумахер взглянул на меня дружелюбным взглядом и медленно сказал: «Мы должны быть очень осторожны, чтобы избежать пря­мого столкновения». Я был ошеломлен его замечанием. Увидев мой смущенный взгляд, он улыбнулся. «Я одобряю ваш призыв к куль­турной трансформации, – сказал он. – Примерно то же я часто говорил себе. Некая эпоха движется к завершению; необходимы фундаментальные перемены. Но я не думаю, что физика может быть нашим проводником в этом деле».

Шумахер продолжал, указывая на разницу между тем, что он назвал «наукой для понимания», и «манипулятивной наукой». Он пояснил, что первую раньше часто называл мудростью. Ее цель – просвещение и освобождение человека, в то время как цель второй – власть. Во время научной революции XVII века, как считает Шумахер, цель науки сместилась от мудрости к власти.

«Знание – сила», – сказал он, цитируя Фрэнсиса Бэкона. Он отметил, что начиная с тех самых времен термин «наука» прочно закрепился за манипулятивной наукой.

«Постепенное устранение мудрости превратило быстрое накоп­ление знаний в наиболее серьезную угрозу, – заявил Шумахер. – Западная цивилизация зиждется на том философском заблуждении, что манипулятивная наука несет истину. Физика явилась причиной этой ошибки, физика же ее и увековечила. Физика ввергла нас в ту путаницу, в которой мы сегодня находимся. Великий космос пред­ставлялся не чем иным, как нагромождением частиц без цели или значения, и последствия этого материалистического подхода чувст­вуются везде. Наука имеет в основном дело со знанием, которое полезно для манипуляций, а манипуляции с природой почти неиз­бежно приводят к манипуляциям с людьми.

Нет, – заключил Шумахер с печальной улыбкой. – Я не верю, что физика может помочь нам в решении наших сегодняшних про­блем».

Я был глубоко поражен страстными доводами Шумахера. Впе­рвые я услышал о роли Бэкона в смещении цели науки от мудрости к манипуляции. Несколько месяцев спустя мне встретился подроб­ный феминистский анализ этой драматической метафоры, а факт присвоения учеными функций управления стал одной из главных тем моих бесед с Лэйнгом. Тем не менее в тот момент, когда я сидел напротив Фрица Шумахера в его кабинете в Катерхэме, я еще не придавал большого значения этим вопросам. Я только очень глубоко почувствовал, что наукой можно заниматься очень по-раз­ному, что физика, в частности, может быть «путем с сердцем», что я и утверждал во вступительной главе к «Дао физики».

Защищая свою точку зрения, я указал Шумахеру, что физики сегодня больше не верят в то, что они имеют дело с абсолютной истиной. «Мы стали более сдержанными в своих подходах, – пояс­нил я. – Мы знаем: что бы мы ни говорили о природе, все это будет выражено в терминах ограниченных и приблизительных мо­делей, и частью этого нового понимания является признание того, что новая физика – это всего лишь часть нового видения реальнос­ти, которое сейчас появляется во многих областях».

Я закончил свою мысль соображением, что физика, тем не ме­нее, может быть все же полезной для других ученых, которые часто сопротивляются восприятию целостной экологической концепции из-за страха ненаучности. Новейшие исследования в области физи­ки могут убедить таких ученых, что подобный подход отнюдь не является ненаучным. Наоборот, он согласуется с самыми передо­выми научными теориями физической реальности.

Шумахер возразил, что, хотя он и признает пользу акцента на взаимосвязанность и динамическое мышление в новой физике, он не видит места категории качества в науке, построенной на матема­тических моделях. «Само понятие математической модели сомни­тельно, – настаивал он. – Ценой за построение такого рода моде­лей является потеря качества, того, что имеет первостепенное зна­чение».

Три года спустя, в Сарагоссе, этот же аргумент лег в основу страстного выступления Лэйнга. К тому времени я уже впитал в себя идеи Бэйтсона, Грофа и других ученых, которые глубоко про­анализировали роль качества, опыта и сознания в современной нау­ке. Поэтому я был уже в состоянии дать обоснованный ответ на критику Лэйнга. В моих же беседах с Шумахером у меня были лишь фрагменты такого ответа.

Я указал на то, что количественные подсчеты, контроль и ма­нипулирование представляют лишь один из аспектов современной науки. Я настаивал, что другим ее менее важным аспектом являет­ся оценка моделей. Новая физика, в частности, уходит от принципа изолированных структур в сторону моделирования взаимных свя­зей. «Этот принцип моделирования взаимосвязанности, – рассуж­дал я, – кажется, как-то приближается к идее качества. И мне представляется, что наука, имеющая дело исключительно с систе­мами взаимозависимых динамических моделей, еще более близка к тому, что вы называете «наукой для понимания».

Шумахер ответил не сразу. Казалось, он на некоторое время ушел в свои размышления. Наконец, взглянув на меня с доброй улыбкой, он сказал: «Знаете, у нас в семье есть физик, и у меня с ним было много подобных бесед». Я ожидал услышать о каком-нибудь племяннике или кузене, который изучал физику, но до того, как я успел сделать вежливое замечание по этому поводу, Шумахер поразил меня, назвав имя моего кумира: «Вернер Гейзенберг. Он женат на моей сестре». Я совершенно не подозревал о близких семейных узах между этими двумя великими мыслителями. Я рас­сказал Шумахеру, как сильно повлиял на меня Гейзенберг, и вспом­нил наши встречи и беседы с ним в предыдущие годы

Тогда Шумахер стал объяснять мне суть своих расхождений с Гейзенбергом и выразил несогласие с моей позицией. «Ту поддерж­ку, которая нам нужна для решения проблем сегодняшнего дня, нельзя найти в науке, – начал он. – Физика не несет никакого философского заряда, потому что не в силах обеспечить верхний и нижний уровень личности качественным познанием. С утверждением Эйнштейна, что все относительно, из науки исчезло вертикаль­ное измерение, а вместе с ним и какая бы то ни было необходи­мость в абсолютных категориях добра и зла».

Затем началась долгая беседа. Шумахер поведал о своей вере в фундаментальный иерархический порядок, включающий четыре уров­ня бытия (минерал, растение, животное, человек) с соответствую­щими характерными элементами (материя, жизнь, сознание, само­осознание). Каждый из этих уровней обладает не только своим ха­рактерным элементом, но и элементами всех нижних уровней. Это, конечно, древняя идея о Великой цепи бытия, пересказанная Шу­махером современным языком и с незаурядным изяществом. Тем не менее он утверждал, что существование этих элементов остается необъяснимой и неразгаданной тайной и что различие между ними представляют собой фундаментальные скачки по вертикали, «онто­логические прерывистости», как он их определил. «Вот почему фи­зика не может нести философского заряда, – повторил он – Она не трактует целое; она имеет дело только с низшим уровнем»

Здесь действительно крылось принципиальное различие в на­ших взглядах на реальность. И хотя я согласился с тем, что физика ограничена определенным уровнем изучаемых явлений, я не видел абсолютной разницы между различными уровнями. Я возражал, говоря, что эти уровни характерны в основном различной степенью сложности и не являются изолированными, но они взаимосвязаны и взаимозависимы. Более того, я заметил, следуя моим учителям Гейзенбергу и Чу, что способ, посредством которого мы делим реаль­ность на объекты, уровни или другие сущности, во многом зависит от наших методов наблюдения. То, что мы видим, зависит от того, как мы смотрим; структуры материи отражают структуры нашего разума.

Я закончил мои возражения, выразив надежду, что наука буду­щего будет способна иметь дело с полным диапазоном природных явлений, используя набор разных, но взаимосостоятельных концеп­ций для описания различных аспектов и уровней реальности. Но во время моей беседы в мае 1977 года я не мог подкрепить это убежде­ние конкретными примерами. В частности, тогда я не знал о возни­кающей теории живых самоорганизующихся систем, которая стре­мится к единому описанию жизни, разума и материи. Однако я изложил Шумахеру свою точку зрения достаточно хорошо для того, чтобы не вызвать последующих возражений. Мы спорили о принци­пиальных различиях в наших философских подходах, причем каж­дый из нас уважал точку зрения другого.

Экономика, экология и политика

С этого момента характер нашего диалога переменился. До­вольно напряженная дискуссия превратилась в гораздо более спо­койную беседу, в которой Шумахеру в основном отводилась роль учителя и рассказчика, в то время как я внимательно слушал и поддерживал разговор, изредка вставляя короткие вопросы и реп­лики. Во время нашей беседы в кабинет Шумахера часто заходили его дети. Помню, я был очень смущен всеми этими сыновьями и дочерьми, некоторые из них принадлежали, казалось, совершенно разным поколениям. У меня как-то не укладывалось в голове, что автор книги «Малое прекрасно» может иметь такую большую се­мью. Позже я узнал, что Шумахер был женат дважды и от каждого брака имел четырех детей.

За время нашей дискуссии о роли физики и о природе науки мне стало ясно, что разница в наших подходах была слишком суще­ственна, чтобы я смог просить Шумахера принять участие в проек­те моей книги в качестве эксперта. Однако в этот день я искренне желал научиться у него как можно большему, поэтому вовлек его в длинный разговор по поводу экономики, экологии и политики.

Я спросил его, видит ли он новую концептуальную систему, которая помогла бы нам решить наши экономические проблемы. «Нет, – ответил он без колебания. – Нам нужна полностью об­новленная система мышления, но сегодня еще нет приемлемых эко­номических моделей. В министерстве угольной промышленности мы убеждались в этом снова и снова. Мы должны были больше пола­гаться на опыт, а не на понимание. Из-за ограниченности и фраг ментарности наших знаний,– продолжал Шумахер с воодушевле­нием,– нам пришлось продвигаться маленькими шажками. Нам нужно было освободить место для незнания[14]: сделай маленький шаг, дождись обратной связи и иди дальше. Понимаете, в малом есть мудрость». Шумахер утверждал, что, по его мнению, величай­шая опасность возникает из-за безжалостного применения частич­ного знания в широких масштабах, и он сослался на ядерную энер­гию как на наиболее опасный пример такого бездумного примене­ния. Он подчеркнул значение соответствующих технологий, которые служили бы людям, а не губили их. Шумахер утверждал, что это особенно важно для стран третьего мира, где наиболее приемлемой формой часто является, как он называл, «промежуточная техноло­гия».

«Что представляет собой промежуточная технология?» – спро­сил я. «Промежуточная технология – это просто указание пальцем на луну, — сказал с улыбкой Шумахер, используя широко извест­ное буддийское выражение. – Луна сама по себе не может быть полностью описана, но в некоторых специфических ситуациях на нее можно указать».

Для примера Шумахер рассказал мне историю о том, как он помог жителям одной индийской деревни изготовить стальные обо­дья для телег. «Чтобы иметь эффективные телеги, нужно оснащать колеса стальными ободьями, – начал он рассказ. – Наши прадеды в небольших количествах гнули сталь довольно качественно, но мы забыли, как это делается без помощи огромных машин где-нибудь в Шефилде. Так как же это делали наши прадеды?

У них был самый быстроходный инструмент, – продолжал Шумахер взволнованно. – Мы нашли такой инструмент в одной французской деревне. Он блестяще задуман, но очень неуклюже изготовлен. Мы принесли его в колледж сельскохозяйственной тех­ники и сказали: «Давайте, ребята, покажите, на что вы способны!» В результате появился инструмент на том же принципе, но улуч­шенный средствами современной технологии. Он стоит пять фун­тов, может быть изготовлен деревенским кузнецом, не требует элект­ричества, и пользоваться им может любой. Вот что такое промеж­уточная технология».

Чем больше я слушал Шумахера, тем яснее я осознавал, что он не столько человек великих концептуальных разработок, сколько человек мудрости и действия. Он пришел к простой системе цен­ностей и принципов и сумел применить ее во многих тривиальных ситуациях для решения множества экономических и технологичес­ких проблем. Секрет его огромной популярности лежит в том заря­де оптимизма и надежды, который он несет людям. Он убежден, что самые необходимые вещи можно делать просто и очень эффектив­но, в малых масштабах, с очень небольшим начальным капиталом, не причиняя вреда окружающей среде. На примере сотен успешных применений своих принципов он все больше убеждался в том, что его «экономика, уважающая людей» и «его технология с человечес­ким лицом» могут быть осуществлены обычными людьми, что дей­ствовать можно и нужно уже сейчас.

В нашей беседе Шумахер часто возвращался к осознанию вза­имосвязи всех явлений и огромной сложности путей развития при­роды и процессов, в которые мы все включены. Мы достигли полно­го согласия в вопросе этого экологического осознания. Мы также разделили надежду, что принцип дополнительности – динамичес­кое единство противоположностей – необходим для понимания жизни. Шумахер выразил это так: «Вся драма экономической жиз­ни, и конечно, жизни вообще, заключается в том, что она постоян­но требует примирения противоположностей». Он проиллюстриро­вал это положение с помощью универсальной пары противополож­ностей, просматриваемой во всех экологических циклах: рост и упа­док Он назвал это «лучшим признаком жизни».

Шумахер указал, что в социальной и политической жизни так­же существуют подобные проблемы противоположностей, которые не могут быть разрешены, но могут быть преодолены мудростью. «Сообществам нужны стабильность и перемены, – утверждал он, – порядок и свобода,традиция и новшества, планирование и не­вмешательство. Наше здоровье и счастье постоянно зависят от одновременного преследования нескольких взаимно противоположных целей».

В завершении нашей беседы я спросил Шумахера, не доводи­лось ли ему встречать политиков, которые ценили бы его взгляды. Он сказал мне, что невежество европейских политиков устрашает, и я почувствовал, что он особенно остро ощущает недостаток при­знания в своей родной Германии. «Даже политики самого высокого ранга удручающе невежественны, – жаловался он. – Это тот случай, когда слепой ведет слепого».

«А как насчет Соединенных Штатов?» – поинтересовался я.

Шумахер полагал, что там ситуация более обнадеживающая. Не­давно он в течение шести недель ездил по США и везде его встре­чали воодушевленные толпы людей. Он сказал, что во время этого турне он также встречался с несколькими политиками и нашел у них больше понимания, чем в Европе. Кульминацией этих встреч явился прием в Белом доме, куда он был приглашен Джимми Кар­тером, о котором Шумахер говорил с восхищением. Президент Кар­тер, казалось, искренне заинтересовался идеями Шумахера и был готов учиться у него. Более того, мне показалось по тому, как Шумахер говорил о Картере, что у этих двух людей замечательные взаимоотношения и они искренне общаются на разных уровнях.

Когда я заметил, что, по-моему, американский политик Джерри Браун наиболее открыт экологическому сознанию и целостному мышлению вообще, Шумахер согласился. Он сказал мне, что высо­ко ценит живой и творческий ум Брауна, и мне показалось, что он ему очень симпатизирует. «Действительно, – подтвердил Шума­хер, когда я сказал ему о своем впечатлении. – Понимаете, Джер­ри Брауну столько же лет, сколько и моему старшему сыну. Я пи­таю к нему отцовские чувства».

Перед тем как проводить меня на станцию, Шумахер провел меня к своему прекрасному благоухающему саду, постоянно воз­вращаясь к своей, по всей видимости, любимой теме, органическо­му садоводству. С великой страстью говорил он о посадке деревьев как о самом эффективном шаге, который можно сделать для реше­ния проблемы голода. «Видите ли, деревья выращивать гораздо лег­че, чем посевные культуры, – объяснил он. – Они помогают вы­жить обитателям различных видов, они вырабатывают жизненно необходимый кислород и кормят животных и людей».

«А знаете ли вы, что на деревьях можно выращивать бобы и орехи с высоким содержанием белка?» – взволнованно спросил Шумахер. Он рассказал мне, что недавно посадил несколько дюжин таких деревьев, вырабатывающих протеин, и пытается распростра­нить свой опыт по всей Великобритании.

Мой визит подходил к концу, и я поблагодарил Шумахера за такой насыщенный и вдохновляющий день. «Я весьма польщен, – ответил он любезно, и после задумчивой паузы добавил с доброй улыбкой: – Знаете, наши подходы отличаются, но мы едины в ос­новных идеях».

Пока мы шли к станции, я упомянул, что жил в Лондоне четы­ре года и что у меня в Англии осталось много друзей. Я сказал Шумахеру, что отсутствовал более двух лет и был более всего по­ражен разительным контрастом между сдержанными статьями об английской экономике, которые я читал в газетах, и оптимистичес­ким, жизнерадостным настроением моих друзей в Лондоне и других районах страны. «Вы правы, – согласился Шумахер. – Люди в Англии живут в новой системе ценностей. Они меньше работают и лучше живут, но наши промышленные боссы этого еще не поняли». «Работайте меньше и живите лучше!» – это были последние запомнившиеся мне слова Шумахера, сказанные им на станции Катерхэма. Он сделал ударение на этой фразе, как будто в ней было для меня что-то очень важное. Четыре месяца спустя я был поражен, узнав о смерти Шумахера очевидно, от сердечного при­ступа – во время лекций в Швейцарии. Его предостережение «Ра­ботайте меньше и живите лучше!» приняло зловещий смысл. Воз­можно, оно, в большей степени было обращено к нему самому, чем ко мне. Тем не менее, когда несколько лет спустя график моих лекций стал излишне плотным, я часто задумывался над последни­ми словами доброго мудреца из Катерхэма. Эти воспоминания очень помогли мне в борьбе за разумное сочетание моих профессиональ­ных обязанностей с обычным наслаждением жизнью.

Раздумья о Шумахере

На обратном пути в Лондон я постарался осмыслить свою бе­седу с Фрицем Шумахером. Как я и ожидал, принявшись за чтение его книги, он оказался блестящим мыслителем с глобальной перспективой и созидательным пытливым умом. Однако гораздо важ­нее то, что я был глубоко поражен его мудростью, его свободной спонтанностью, его спокойным оптимизмом и добрым юмором. За два месяца до визита в Катерхэм, во время беседы со Стэном Гро­фом, я понял одну важную вещь. Я увидел фундаментальную связь между экологическим сознанием и духовностью. Проведя несколь­ко часов с Шумахером, я понял, что он дал реальное воплощение этой связи. Хотя в нашей беседе мы не говорили о религии, я несо­мненно почувствовал, что взгляд Шумахера на жизнь – это взгляд глубоко духовного человека.

Но, не идеализируя мое восхищение Шумахером, я ощутил также значительную разницу в наших взглядах. Вспоминая нашу дискус­сию о природе науки, я пришел к выводу, что эти разногласия коренятся в вере Шумахера в фундаментальный иерархический порядок, в то, что он называл «вертикальным измерением». Моя фи­лософия природы была сформирована под влиянием «сетевого» мышления Чу и в дальнейшем была усовершенствована научным монизмом Бэйтсона. На меня также сильно повлияла неиерархичес­кая концепция буддийской и даосской философии. С другой сторо­ны, Шумахер разработал довольно жесткую, почти схоластическую, философскую систему. Я был крайне удивлен этим. Я приехал в Катерхэм, чтобы встретиться с буддийским экономистом. Вместо этого я оказался втянутым в дискуссию с традиционным христиан­ским гуманистом.

Джермейн Грирфеминистская перспектива

В течение следующих месяцев я много размышлял о жизнен­ной философии Шумахера. Вскоре после смерти ученого была опуб­ликована его вторая книга – «Руководство для растерянных». Это блестящее резюме мировоззрения Шумахера, по сути дела, итог его жизни. Вообще, Шумахер говорил мне, что он только что закон­чил важный для него философский труд. Поэтому когда я читал эту книгу, то не удивился, найдя там отчетливые и полные ответы на вопросы, которых мы касались в нашей беседе. «Руководство» под­твердило многие из моих впечатлений, почерпнутые из визита в Катерхэм. Наконец я заключил, что твердая вера Шумахера в фун­даментальные иерархические уровни была тесно связана с его мол­чаливым приятием патриархального порядка. В нашей беседе мы никогда не обсуждали этот вопрос, но я заметил, что Шумахер часто употребляет патриархальный язык – разум человека, потен­циал всех людей и т.п.[15] Я так же почувствовал, что статус и мане­ра поведения Шумахера в его большой семье соответствовали роли традиционного патриарха.

К тому времени, как я встретился с ним, я стал очень чувстви­телен к сексизму в языке и поведении. Я подошел к осознанию феминистской концепции, которая в последующие годы окажет очень заметное влияние на мои исследования новой парадигмы и на мое собственное развитие.

Впервые я столкнулся с феминизмом, или скорее женским ос­вободительным движением, как его называли в то время, в 1974 году в Лондоне. Тогда я прочитал классический труд Джермейн Грир «Женщина-евнух». Три года спустя после первой публикации книга стала бестселлером. Ее приветствовали как наиболее ясный и откровенный манифест нового, радикального и волнующего дви­жения – «второй волны» феминизма.







Дата добавления: 2015-10-19; просмотров: 341. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Картограммы и картодиаграммы Картограммы и картодиаграммы применяются для изображения географической характеристики изучаемых явлений...

Практические расчеты на срез и смятие При изучении темы обратите внимание на основные расчетные предпосылки и условности расчета...

Функция спроса населения на данный товар Функция спроса населения на данный товар: Qd=7-Р. Функция предложения: Qs= -5+2Р,где...

Аальтернативная стоимость. Кривая производственных возможностей В экономике Буридании есть 100 ед. труда с производительностью 4 м ткани или 2 кг мяса...

Случайной величины Плотностью распределения вероятностей непрерывной случайной величины Х называют функцию f(x) – первую производную от функции распределения F(x): Понятие плотность распределения вероятностей случайной величины Х для дискретной величины неприменима...

Схема рефлекторной дуги условного слюноотделительного рефлекса При неоднократном сочетании действия предупреждающего сигнала и безусловного пищевого раздражителя формируются...

Уравнение волны. Уравнение плоской гармонической волны. Волновое уравнение. Уравнение сферической волны Уравнением упругой волны называют функцию , которая определяет смещение любой частицы среды с координатами относительно своего положения равновесия в произвольный момент времени t...

БИОХИМИЯ ТКАНЕЙ ЗУБА В составе зуба выделяют минерализованные и неминерализованные ткани...

Типология суицида. Феномен суицида (самоубийство или попытка самоубийства) чаще всего связывается с представлением о психологическом кризисе личности...

ОСНОВНЫЕ ТИПЫ МОЗГА ПОЗВОНОЧНЫХ Ихтиопсидный тип мозга характерен для низших позвоночных - рыб и амфибий...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.011 сек.) русская версия | украинская версия