Княжна Марья

В классическом романе «Война и мир» есть пример исклю­чительно добродетельной женщины. Княжна Марья жила со своим престарелым отцом, который вел себя настолько гру­бо, что Марья каждое утро крестилась и молилась, прежде чем приветствовать отца. Каждый день он преподавал ей геометрию. «...И видно было, что она ничего не понимает и боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были... У княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах, и только думала о том, как бы ей уйти поскорей из кабинета и у себя на просторе понять задачу.

Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, делал усилие над собой, чтобы не разгорячиться, и поч­ти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадь. Княжна ошиблась ответом.

- Ну, как же не дура! — крикнул князь...

Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, ис­пуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым...»

Отец старился, и с ним было все труднее, но княжна Марья терпела все это со спокойным духовным смирением, не обвиняя его, но по-прежнему любя. Позже, когда она думала, что он уми-Рает, она села у окна, пытаясь представить, что значит почувст­вовать себя свободной от его гнета, но затем упрекнула себя за такие нечестивые мысли.

У Марьи были большие, лучистые глаза, но невзрачное лицо и тяжелая поступь. Из-за ее печального болезненного вида мужчины не чувствовали к ней влечения. Она думала, что никогда не выйдет замуж, но вдруг ее жизнь приняла неожи­данный оборот.

Во время войны, когда они были вынуждены бежать, слуги отказались помочь ей. Она оказалась в трудном и даже опасном положении. Она обратилась в находившийся поблизости полк за помощью. Командир полка Николай Ростов услышал о ее прось­бе и пришел на помощь. Княжна Марья сидела беспомощно в большой гостиной, когда туда вошел Николай.

«Увидав его русское лицо и по тому, как он вошел, и по пер­вым сказанным им словам признав за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и на­чала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голо­сом. Ростову тотчас представилось что-то романтическое в этой встрече. „Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая-то стран­ная судьба толкнула меня сюда", — думал Ростов, слушая ее и глядя на нее. „И какая кротость, благородство в ее чертах и вы­ражении!" - думал он, слушая ее робкий рассказ... У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица».

И далее.

«Она протянула ему свою тонкую нежную руку и загово­рила голосом, в котором первый раз звучали новые, женские, грудные звуки. Мадемуазель Воипеппе, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Сама искусная кокетка, она не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться... Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более чем мадемуазель Воипеппе удивилась бы перемене, происшедшей в ней...

В первый раз вся та чистая, духовная, внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Все ее внутеннее недовольство собой, работа ее страдания, стремление к обру> покорность, любовь, самопожертвование, — все это све-илось теперь в этих лучистых глазах, тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.

Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которых он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам...

Николай был поражен той особенной, нравственной красо­той, которую он в этот раз заметил в ней. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд и главное — эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия».

После того как они поженились, Марья стала вести дневник, в котором «записывалось все то из детской жизни, что для мате­ри казалось замечательным, выражая характер детей или наво­дя на общие мысли о приемах воспитания. Это были большею частью самые ничтожные мелочи; но они не казались таковыми ни матери, ни отцу, когда он теперь в первый раз читал этот дет­ский дневник... Николай оставил книжку и посмотрел на жену. Лучистые глаза вопросительно (одобрял или не одобрял он днев­ник?) смотрели на него. Не могло быть сомнения не только в одобрении, но в восхищении Николая перед своей женой.

„Может быть, это не нужно было делать так педантически; может быть и вовсе не нужно", — думал Николай, но это неус­танное, вечное, душевное напряжение, имеющее только целью нравственное добро детей, восхищало его. Ежели бы Николай мог сознавать свое чувство, то он нашел бы, что главным осно­ванием его твердой, нежной и гордой любви к жене было всегда это чувство удивления перед ее душевностью, перед тем, почти недоступным Николаю, возвышенным, нравственным миром, в котором всегда жила его жена.

Он гордился тем, что она так умна, и хорошо осознавал свое ничтожество перед нею в мире духовном, и тем более радовался тому, что она своей душою не только принадлежала ему, но со­ставляла часть его самого.

- Очень и очень одобряю, мой друг, — сказал он со значи­тельным видом...

Душа графини Марьи всегда стремилась к бесконечному, вечному и совершенному и потому никогда не могла быть по­койна. На лице ее выступило строгое выражение затаенного, высокого страдания души, тяготившейся телом. Николай пос­мотрел на нее: „Боже мой, что с нами будет, если она умрет, как это мне кажется, когда у нее такое лицо", — подумал он и, встав перед образом, стал читать вечерние молитвы».