Глава 1. «В России, по мнению журнала Forbes, в 2003 г

 

«В России, по мнению журнала Forbes, в 2003 г. насчитывается 17 человек, состояние которых превышает один миллиард долларов. Летом прошлого года их было семь. Список российских миллиардеров, как и в прошлом году, возглавляет Михаил Ходорковский («ЮКОС Ойл»), состояние которого оценивается в 8 миллиардов долларов (в 2001 г. — 3,7). За ним следует Роман Абрамович («Сибнефть», «Русский Алюминий») с 5,7 миллиардами (в 2001 году — 3). Состояние Михаила Фридмана («Альфа-групп») на начало 2003 года оценивается в 4,3 миллиарда долларов (в 2001 году — 2,2). Виктор Вексельберг (ТНК) впервые попал в список Forbes с 2.5 миллиардами долларов….»

«Отчизна» №11, 2003 г.

«Полгода идет следствие по факту хищения 786 тонн золота. Генпрокуратурой уже найдены самолеты, страны, банки, куда все увезли.. 14 миллиардов долларов лежат сейчас в Бельгии невостребованными. Мы знаем, что и сейчас каждый год по 20 миллиардов долларов уходит из страны — теневые потоки так называемые. Но меры никакие не принимаются по пресечению ни одного из этих преступлений».

«Отчизна», №10 2003 г.

«У нас творится небывалое в мировой истории: природная рента достается владельцам и менеджерам добывающих компаний. Ими присваивается до 80 процентов сверхприбыли. А ведь в основных нефтедобывающих странах доля государства в доходах от добычи нефти составляет от 60 до 90 процентов».

«Российская Федерация сегодня», №20, 2002 г.

 

ВНИМАНИЕ!! КНИГА ГОТОВИТСЯ К ПЕЧАТИ.

На данный момент готово только четыре первых главы, которые вы и можете здесь скачать для ознакомления.

ПЕРЕВОДЫ С ЯЗЫКА ДЕЛЬФИНОВ

Автор Миронова Юлия Алексеевна

[email protected]

тел. +7(921)9441781

Предисловие (или послесловие).

 

Когда я только начинала писать эту книгу, я очень торопилась. Мне казалось, у меня уже никогда не будет столько потрясающего сильного материала, от которого мне самой хотелось плакать и смеяться, когда я его пишу. Интересное убеждение, особенно у матери аутиста, не правда ли? Каждый год я осознавала проблему всё глубже, серьёзней, и потому пришло понимание, что такая книга должна быть не поверхностным чтивом, но глобальным, переворачивающим сознание, откровением.

 

Эта книга частично документальна. Все дети имеют реальных прототипов. Их симптомы аутизма, и основные существующие на сегодняшний день методы лечения также списаны с натуры. Все взрослые выдуманы, а совпадения случайны.

 

Основные вопросы, которые я хотела, чтобы задал себе каждый мой читатель: кто такие дети-инвалиды? Каково их место в обществе? Их роль? Что лично я сделал для того, чтобы живущей в соседнем дворе матери с ребёнком не было стыдно и страшно выходить на улицу? Или чтобы мне не было стыдно смотреть ей в глаза?

 

Матери детей–инвалидов – это героические женщины, но они не любят, когда им это говорят, ведь это не их личный выбор, а даже если личный (в случае усыновления), то не крест для них, но факт, перевернувший их жизнь. Каждая семья может оказаться в таком положении, и так или иначе будет совершать свой подвиг. Гораздо интересней, что матери таких детей становятся более возвышенными над ежедневной суетой. Стоя рядом с жизнью и смертью, красотой и уродством, логикой и безумием, они чувствуют самый ясный смысл жизни. Им немного смешно смотреть на обычных матерей, озабоченных дракой сына или тройкой дочери в школе, так увлечённых этой, по сути своей, ерундой. Но они никогда не скажут этого вслух, ведь и они были такие же беззаботные.

 

Когда–то давно. До того, как…

 

ЧАСТЬ 1 Мать.

 

Глава 1

 

Ещё мгновение назад всё было нормально. Алина брала одной рукой куру–гриль, а второй тыкала в витрину:

– Вот эту картошку в «четвёрку», пожалуйста!

Продавщица взяла четвёртый контейнер и огромную ложку, всю в рыжих потёках растительного масла, и стала ловко набивать его картошкой доверху. Контейнер был взвешен, заклеен, передан Алине, и вдруг на пути в тележку он дрогнул и грузно вывалился на решётчатое дно из внезапно ослабшей руки.

– Вова! Вовик, ты где?! Вова, горе моё луковое! Вова!

Но уже было поздно. Удушливая паника стала захлёстывать её, начиная с горла, потом сжимая грудь и живот. Куда бежать? Где этот сорванец мог быть теперь? Ведь он ещё мгновение назад сидел в тележке и увлечённо следил за процедурой покупки курицы. Она же отвернулась всего на пару секунд.

Все события с момента входа в магазин вспомнились ей максимально чётко. Она припарковалась на подземной парковке, как можно ближе к входу. Затем Вова потащил её за руку к эскалаторам. Поднимаясь наверх, он настойчиво засовывал палец в щель между толстой резиновой змеёй перил и движущимися прозрачными стенками эскалатора. Мешать ему Алина не решалась. Вова мог упасть прямо на ступеньках эскалатора, начать орать, биться головой и ногами обо всё, что под них попадётся. Так повелось уже давно, наверное, от недостатка внимания или каких-то, неведомых ей, огрехов в воспитании, но Алина не хотела об этом думать.

Далее они проследовали к тележкам, причём Вовик со смехом обогнал мать и побежал вперёд, торопясь и подпрыгивая странными скачками. Руки его маленькими крылышками были поджаты вверх и дёргано болтались на бегу. Ему ещё не было трёх, но уже рослый и широкий, он вполне мог бы сойти и за четырёхлетнего. Однако, стоило взглянуть на его лицо, увидеть отвлечённый взгляд, послушать его тарабарскую болтовню – и каждый сразу понимал: это просто гигантский младенец, ещё совсем несмышлёный и неуклюжий.

 

Вова выбрал тележку, подтащил к матери, и, взяв её руки в свои, стал класть их на ручку тележки. Затем он попытался залезть в неё самостоятельно, но Алина подняла пудовое дитя и грузно плюхнула его в сиденье для малышей. Потом они шли установленным маршрутом. Маршрут был определён Вовой уже давно, с тех самых пор, как он смог впервые провести маму по замысловатому, ему одному известному, пути следования по магазину. Соблюдая все сопутствующие ритуалы.

Перво-наперво, мимо игрушек – ровные ряды китайских машинок и розовых кукол в коробках. За углом детская комната. Первый ритуал был такой. Алина вынимала Вову из тележки, подталкивала его к детской комнате со словами: «Хочешь? Хочешь?» Он делал вид, что хочет. Подходил ближе, шёл мимо лавочек с карапузами, которых раздевали их мамаши, и наступал на ковёр. В этот момент он замирал и ждал. Воспитатель в детской комнате говорила: «Чтобы у нас играть, нужно снять ботиночки». Если воспитатель была занята ловлей других детей, то же самое произносила сама Алина и тянулась к его стоптанным зимним кожаным ботам, которые он носил бессменно уже полгода и ничего другого надевать не давал. Вова издавал дикий выкрик и убегал с площадки. Она ловила его и сажала обратно в коляску. Конечно, покупатели поворачивались на этот крик и смотрели на неё и на её сына, но Алина привыкла к этому ещё с младенчества Вовы. Ребёнок кричит в магазине, что тут такого, от этого никто не умирал, он всегда здесь кричал.

Затем они шли мимо яиц, рядов самых разных цветных коробок, и выворачивали к кулинарии. Второй ритуал начинался здесь: Алина должна была остановиться и купить куру–гриль. Если бы она просто проехала мимо, он поднял бы такой крик, что сбежалось бы половина магазина. Женщины начали бы давать советы и демонстрировать навыки успокаивания детей, мужчины с неодобрением смотрели бы на попытки Алины заставить сына замолчать, а продавцы, потеряв терпение, стали бы требовать покинуть магазин.

 

Алина уже не могла вспомнить, когда именно Вовик стал диктовать ей, что и в каком порядке делать в магазине. Ведь сначала кажется таким естественным, что мать идёт на все уступки, угадывает все желания, в то время как младенец имеет только одну возможность – кричать. Он кричит – ты его кормишь. Он кричит – ты берёшь его на руки. Он кричит – ты качаешь его в коляске, снова кричит – и ты достаёшь его из коляски обратно. И вот уже ему скоро три года и у него новые потребности. Он кричит – и ты идёшь по проторенному маршруту. Он кричит – ты покупаешь куру–гриль. Он кричит – и ты надеваешь ему старые ботинки, потому что если надеть новые, то он станет кричать ещё сильнее. Процесс стал уже таким естественным и незаметным, что Алина освоила все требуемые правила и ритуалы так же, как и ранее приспособилась к необходимости кормить и вставать ночью.

И вот, все навыки не помогли, ритуалы не сработали, она стоит одна посреди магазина и кричит «Вова! Вова!», хотя и понимает, что толку не будет.

Конечно, можно было пойти к сотрудникам. Пусть они объявят по громкой связи, пусть все продавцы и охранники бегают и ищут его, пусть потом женщина в зелёной форме приведёт его и попросит предъявить паспорт, и будет долго его изучать, и неодобрительно цокать языком, как это было год назад. Но в тот раз ему было полтора, а теперь почти три.

Он не мог далеко убежать, не мог. Алина начала обходить ряды, один за другим, не уставая повторять: «Вова! Ты где? Вовка!» В какой-то момент она подумала, что не найдёт его. Что тогда будет? Она вернётся домой, к мужу, встанет посреди прихожей или, может даже, ляжет на пол и будет рыдать. Семён схватится за голову. Приедет свекровь, будет кричать: «А я что говорила? Какая она мать? Зачем ты вообще на ней женился? За её длинные ноги? Почему ты меня не слушал?!»

 

Алина обходила ряды с кукурузой и зелёным горошком, потом с соками, она уже не видела ничего из-за слёз. Где-то тут её мальчик. Где же, куда ты спрятался, малыш? Она успокаивала себя лишь одним: Вова где-то здесь, в магазине, его не могли украсть. Если бы незнакомый человек взял бы его за руку или попытался дать ему конфетку, она мгновенно бы нашла его по дикому крику, разносящемуся по всему магазину.

Магазин был огромный, она уже не помнила, где она была, а где нет, и, решив начать сначала, она вернулась к игрушкам. Там она его и нашла, в закутке, неподалёку от детской комнаты, полностью отрешённым от окружающего. Вовик лежал на полу, вжав ухо в его грязные плиты, и внимательно наблюдал за колёсиками машинки, которую он возил туда–сюда пухленькой ручкой.

Алина схватила его, начала целовать, оставила ему эту машинку и бросила в корзину ещё пяток таких же. Срываясь на рыдания, но всхлипывая уже больше от счастья, Алина говорила ему стандартные в таких случаях слова – как она волновалась, и чтобы он не смел убегать, – но Вова не поворачивал головы, и никак не показывал, что слышит хоть что-то. Алина попыталась повернуть его лицо к себе, но он упрямо продолжал смотреть на вертящиеся колёсики. Придавленная бессмысленностью происходящего, Алина взяла сына за руку, устало потащила тележку к кассе и встала в очередь.

 

***

 

Ошибкой было рожать. Ужасной, дурацкой ошибкой. Нет, конечно, надо было, потом когда-нибудь, когда она станет старой, когда ей будет тридцать лет или даже тридцать пять. Но не сейчас! Не в самые прекрасные двадцать пять в её жизни! У неё было всё как в сказке – необременительная работа, обожающий обеспеченный муж, подружки, дискотеки, красивые шмотки… Жизнь заиграла всеми красками! Да, ради этого она уехала из унылой деревни, где её когда-то звали Алёной – которая была нещадно уничтожена и тут же забыта утончённой и восхитительной Алиной сразу по пересечению черты въезда в вожделенный город. Она была полна решимости изменить свою жизнь. Она холила и лелеяла природную красоту. Могла ходить голодной, но обязательно с маникюром, педикюром, укладкой. Она отказывала всем кавалерам до последнего, пока не нашла выгодную партию. Всё это принесло плоды, именно те, которые она и ожидала – вкусные, зрелые, источающие аромат шикарной жизни.

И вот, когда всё так удачно сложилось, Алина родила. Конечно, беременность была незапланированной, но она была так очарована перспективами заманчивого брака, что, ни на секунду не задумавшись, выложила Семёну всё, как оно есть. А после этого уже об аборте не могло быть и речи. Если бы Алина знала тогда, какой обузой может быть ребёнок, она бы никогда не сделал такую глупость!

 

Всю беременность Алина была уверена, что после родов сможет, наконец–то, вернуться в эйфорию прежней жизни. Она немного опасалась проблем с бытом, стиркой, уборкой, готовкой. Но оказалось, что бытовых сложностей было намного меньше, чем она ожидала: пачка «памперсов», стиральная машина и приходящая помощница решали их все сразу. Хорошая медицинская страховка также внесла посильный вклад в Алинино спокойствие: даже прививки Вове делали на дому.

Да, никаких бытовых и прочих трудностей Алине преодолевать не пришлось. Но от этого контраст был ещё сильнее. Никто не подготовил её к той ужасной ответственности, которая внезапно свалилась на неё. Она не могла не думать о ребёнке, она просыпалась по ночам не только для того, чтобы покормить Вовика, но и просто проверить, дышит ли он. Она звонила врачу при малейшем чихе или незначительном покраснении на Вовиных пухлых щёчках. Она всё время была настороже и никогда не могла расслабиться по–настоящему. Кроме того, Алину коробила полная зависимость от ребёнка, точнее, от его наличия. Теперь они с мужем не могли, как раньше, ужинать допоздна в ресторане, а потом поехать в клуб. Смотаться на выходных в Париж или даже провести день целиком в SPA–салоне было невозможно. И казалось, что это навсегда.

Когда Вова пошёл в садик, стало полегче, но не намного. Если раньше она думала, что, родив, осядет дома, как порядочная домохозяйка, то теперь она мечтала об одном: вернуться обратно на работу.

 

***

 

Сложив покупки в багажник новенькой «Мазды» и усадив Вову в детское кресло, Алина села за руль. Она уже почти пришла в себя, и произошедшее в магазине казалось ей ещё одной обычной проблемой, поджидающей молодую мать на каждом шагу. Алина обернулась к сыну, который сосредоточенно разглядывал колёса машинки и нетерпеливо закручивал их снова и снова, как только они останавливались. Она хотела сказать ему что-то, но вдруг передумав, поджала губы и включила зажигание.

Всю дорогу до дома она ехала молча, размышляя о себе и сыне. Разве смысл жизни матери должен заключаться в ребёнке? Алина Зубова никогда так не считала. В жизни человека, пусть даже и женщины, всегда есть, чем заняться, помимо бесконечного сюсюканья, варки кашек и разглядывания какашек. Но, как ни пытайся отвлечься на что-то более интересное, прежней, вольготной, дородово–добеременной жизни всё равно не вернуть. И никакие няни и сады тут не помогут. Оставалось только смириться. И Алина старалась просто не заморачиваться.

 

***

 

– Сёма, ты еду из машины взял? – спросила Алина. Дома, наконец–то они дома! Она сдёрнула с Вовки ботинки и вытряхнула из них песок. Потянула штанишки вниз, привычно бурча: «Мог бы и сам раздеться, тебе три года скоро». Вова стоял, опустив руки, и удивлённо смотрел на стену, улыбаясь чему-то своему.

– Да, Алиночка, но я у мамы наелся. Давай просто кофе попьём, – предложил Семён.

Алина поморщилась. Про маму свою мог бы и не напоминать.

– Да уж, мама твоя нас накормила…

Невежливо, конечно, но день выдался тяжёлый. Первая весенняя поездка к свекрови на дачу – это уже не подарок. Да ещё и Вова непрерывно орал, с дачи просился домой. Некстати закончились подгузники, пришлось дотягивать до магазина. А потом ходить по рядам супермаркета с невинным лицом, как бы не обращая внимания на подозрительную вонь. Но, по крайней мере, в тележке Вова успокаивался. Если, конечно, они обходили продуктовые ряды в строго заведённом порядке.

– Вот скажи, – вредничая, продолжила Алина, – чего она привязалась к моей юбке?

Она надела Вове тапки и отпустила сына. Мальчуган рванул в детскую. Эх, квартиру Семён купил для них просто классную, что уж говорить. Спальня, детская, гостиная, столовая, даже кабинет! И огромная прихожая с двумя напольными вазами непонятного происхождения, но такими необычными и красивыми, что им было самое место в таком изысканном интерьере. Она открыла дверь в гардеробную и начала раскладывать по полкам уличную обувь.

– Не обращай внимания. Мама старой закалки, вся в науке, – попытался аккуратно замять скользкую тему муж.

– И что? Она-то за собой вон как следит! – Алину было не остановить. – А я один раз я родила и теперь всю жизнь должна ходить как уборщица? В бесформенном платье сорок восьмого размера, надетом прямо на спортивные штаны?

Семён возмутился:

– Нет уж! Так ты у меня ходить никогда не будешь!

Алина разложила, наконец, обувь и пристроила на место сумочку, а место ей полагалось строго над соответствующими туфлями. Потом она закрыла дверь в гардеробную и стала разглядывать себя в огромном, до самого пола, зеркале.

Стильная угловатая фигура модели, роскошные светлые кудри. Короткая юбка озорно подчёркивала бесконечную длину ног. Она кокетливо поправила пару прядок, подмигнув отражению в зеркале. Наблюдавший за ней Зубов, поддавшись порыву, обнял жену со спины и поцеловал в шею. Она почувствовала жар его губ даже сквозь пушистую копну волос.

– Ты моя деревенская красавица! – муж не удержался от похвалы.

– Фу, – потупилась Алина, – придумал тоже комплимент. Какая я тебе деревенская? Я уже десять лет в Питере живу. Даже одиннадцать!

– Я уверен, что в твоём Карцево не было таких красавиц никогда. Да что там Карцево, во всех Великих Луках!

Алина поморщилась и вырвалась из его объятий. Её укоризненный взгляд призван был усовестить мужа.

– Сёмочка, я не хочу больше слышать про Великие Луки. Мы с тобой петербуржцы, понимаешь меня? – со значением скорее сказала, чем спросила Алина.

 

Она пошла на кухню, раскладывать еду из пакетов по полкам холодильника. Салаты, жареная картошка, говядина, запечённая с сыром – всё из отдела кулинарии. Готовить каждый день самой? Ну уж нет! Жизнь слишком коротка, чтобы проводить её у плиты. К тому же, если знать места, можно купить такие деликатесы, от одного вида которых утрутся самые домовитые хозяйки. Ну, самые домовитые может и не утрутся, но ей самой такое точно не приготовить никогда.

Кушать и пить чай или кофе в отсутствие гостей они предпочитали на кухне. Впрочем, даже и с гостями уйти дальше кухни удавалось не всегда. Очень уж уютным был высокий стол из тёмного бука и такие же деревянные барные стульчики.

Алина налила себе и мужу эспрессо из кофеварки, блистающей полированными боками. Аромат кофе приятно защекотал ноздри, улучшая настроение. Алина открыла холодильник и взяла с полки йогурт.

– Сёма, иди, позови Вову, ему кушать пора.

Зубов обернулся к двери и зычно крикнул:

– Вовка! Есть иди!

Алина скептически взглянула на него. Вот же ленивый, как старый кошак!

– Сёма, ты же знаешь, он так не придёт, хоть год его зови. Иди, приведи его.

Но Семён сел обратно на стул и вдруг посмотрел на жену прямо и очень серьёзно.

– Алиночка, а ты не думаешь, что у него что-то со слухом?

Ну вот, опять! Как она устала от этих однообразных разговоров. Ну, хотя бы на один вечер можно перестать придираться к сыну? Она махнула рукой.

– Всё у него нормально, обычный ребёнок, просто упрямый очень и не говорит. Он же мальчик, они развиваются медленнее. Я сама за ним схожу.

В детской на полу Вова играл в любимые машинки. Все они были выставлены в одну прямую, идеально ровную длинную линию. А серьёзный малыш лежал, практически вжавшись ухом в пол, напряжённо вглядываясь в колёсики последней легковушки. Шаги матери остались незамеченными.

– Вовик, идём покушаем, – Алина привычным жестом схватила сына за руку и потащила на кухню. Вова заорал, пытаясь другой рукой отогнуть пальцы матери.

«Каждый раз одно и то же», – подумала Алина. Но ведь это же обычный кризис третьего года жизни, она читала об это в Интернете. Ребёнку просто не хотелось прерывать игру, все дети так делают. Тем не менее, поиграть всегда можно, а кушать надо вовремя.

Вова, оставив попытки высвободиться, стал с силой лупить себя ладонью по лбу.

– Быстро прекрати!

Она перехватила его вторую руку. Мальчик с силой вырывался и натужно гудел, краснея и покрываясь потом. Семён угрюмо смотрел на сына. Заметив его взгляд, Алина отпустила Вовку, приказав себе не нервничать. Он просто злится, как умеет, вот и всё. Вова, кстати, не убежал в детскую, а сел за стол. Вот и хорошо.

 

За столом Алина решила перевести разговор на что-нибудь жизнеутверждающее. Положив мужу салат, она энергично спросила:

– Сёма, а в какую школу мы Вовку отдадим?

Алина ловко впихивала в сына йогурт, ложку за ложкой.

– Ты его сначала есть научи самостоятельно, – засмеялся Семён.

– Что ты гогочешь, он умеет, просто мне так быстрее, и стол после еды мыть не надо, – выдвинула Алина привычное оправдание и продолжила – Ну, в какую? Может в математическую?

Математическая школа казалась ей самым сильным подтверждением исключительной талантливости ребёнка. Всё-таки гуманитарное образование не слишком практично, а вот из матшколы прямая дорога в университет. Да хотя бы и на тот же химический факультет, где учился её муж.

Семён глотнул чая, поднял брови и посмотрел на сына.

– На дзюдо его отдадим, вон какой здоровяк. Ещё трёх лет нет, а уже килограмм на двадцать потянет. И в кого только такой толстый?

Алина оценивающе посмотрела сначала на сына. На взгляд матери, Вова был очень красивый мальчуган. Его нельзя было назвать толстым, хотя он и был не по возрасту крупным. Особенно большой казалась голова. Эмоции же на лице чаще всего были простые, как у годовалого ребёнка. Он или широко улыбался, или орал со всей мочи. В результате, общее впечатление складывалось, что Вовик – это просто огромный годовалый карапуз.

Конечно, муж был совсем другой. Алина перевела взгляд на Зубова. Семён был лишь немногим выше её, но щуплый, жилистый. И смуглый. Ей всегда казалось, что папаша Семёна был не без кавказской крови. Да и необычное сочетание в его характере страстности и скрытности наводило на эту мысль. Но допытаться у свекрови, так ли это, никому не удавалось.

– Он вовсе и не толстый, – бросилась она на защиту, – просто высокий, как я. И мама говорила, что в детстве я была пухленькой!

Йогурт кончился. Вова слез со стула, ловко достал из хлебницы полбатона и убежал с ним обратно в детскую. А родители остались сидеть за столом.

– А ещё он музыку любит, – спохватилась Алина, – помнишь, когда ему год был, он мог час сидеть на одном месте и слушать Скрябина или Шопена.

Конечно, музыкальная карьера для мальчика – это непрактично. Но всё-таки это тоже подтвердило бы гениальность сына, а уж в его гениальности Алина никогда не сомневалась.

– Алиночка, ну чего мы сейчас будем о школе думать? Он у нас не говорит, сам не ест, не одевается, в подгузниках до сих пор. Ты бы, может, к врачу его отвела, на консультацию, – попросил Семён. Его пальцы бережно погладили руку жены.

– Да к какому врачу? – возмутилась она и вырвала руку. – Просто у него позднее развитие и всё. И ему ещё только два года девять месяцев. Все дети развиваются по–разному. И вообще, сейчас дети стали позже говорить. Вон у Юльки младшенькой скоро два, а она тоже только «мама» и «отдай» знает.

Алина постаралась быстрее свернуть неприятный разговор.

– Кстати, я завтра к ней собираюсь, не хочешь взять отгул и съездить с нами? – спросила она.

– Заинька, я бы с удовольствием к твоей сестре съездил, но завтра понедельник, у меня в «Норме» совещание, а Вове в сад надо, – закруглил разговор Семён и встал из-за стола. Алина растерялась. Только что ей казалось, что муж готов ради неё на всё, но когда дошло до дела, оказывалось, что последнее слово осталось за ним.

– Сад и прогулять можно. А совещание отменить, – закапризничала Алина. Семён приобнял жену чуть ниже талии и повёл в гостиную.

– Ласточка, но ведь его Рэм проводит, я не могу отменить, – начал Зубов уговаривать Алину.

– Давай тогда я позвоню Рэму и попрошу! Мне он не откажет, – Она приосанилась и улыбнулась, стрельнув глазками. Ревность – это качество мужа всегда помогало ей в трудных ситуациях. Тем более, показать мужу, что его начальник к ней не безразличен, это беспроигрышный вариант. Семён схватил её ещё крепче.

– Не надо никому звонить. Алиночка, давай я в следующие выходные с вами съезжу.

Алина поморщилась. Даже последнее средство не помогло.

– Вот ещё, я не собираюсь так часто мотаться по всяким дачам, – она плюхнулась на диван и скрестила руки на груди.

– Ну, не сердись, кисонька, – Семён привычно расплёл её руки и взял в ладони. Поцеловал кончики пальцев…

Послышался детский смех. Алина встала и выглянула в коридор. Вова шёл на цыпочках, покачиваясь из стороны в сторону. Казалось, что он ловит руками в воздухе что-то невидимое, а оно никак ему не даётся. Каждая попытка вызывала у него новый взрыв хохота. Мальчик смеялся всё громче, никак не мог остановиться, даже прислонился к стенке, чтобы не упасть. Но это не помогло, и новый приступ хохота заставил его сползти по стене на пол.

– Первый раз вижу, что человек от смеха действительно не может устоять на ногах. Я думала, это преувеличение, – сказала Алина и улыбнулась. – Видишь, он обычный весёлый малыш. Зря ты волнуешься.

 

Уже перед сном, лежа в кровати, Алина вдруг вспомнила. Ведь она уже видела такого человека. Это было несколько лет назад, когда она ещё училась в универе и жила в убогой комнатушке общежития финэка, на Новоизмайловском. Именно в этой общаге Алина встретила первокурсника, который брёл в свою комнату по мутному коридору, накурившись травы в мужском туалете. Его пробило на ржач, и, хотя он пытался держаться за облупленную стену, временами студентика складывало пополам, он валился на пол и неудержимо хохотал, водя перед собой руками – словно пытаясь поймать что-то невидимое. Алину, воспитанную довольно строго, это зрелище ужаснуло. Наркоманы казались ей ужасными заразными отбросами, недостойными внимания девушки. Так что она постаралась забыть тот случай как можно скорее. А теперь вот её собственный сын ведёт себя, как тот законченный наркоша. Почему?

 

***

 

Наутро, покидав пакеты с запасными детскими вещами и подгузниками в «Мазду», Алина отправилась к сестре. Строго говоря, назвать Юлин дом дачей было нельзя. В отличие от Алины, ни Юля, ни её муж не стыдились своего деревенского происхождения, и жить в душном Петербурге они не захотели, а прикупили участок земли в Мариенбурге, неподалёку от Гатчины. И за несколько месяцев отстроили настоящий коттедж. Брёвнышко к брёвнышку, три этажа, и баню, и гараж, и сарайчики, даже курятник. Успели отстроиться в 1998 году, в аккурат перед кризисом. Юля уже была беременна вторым, но даже и на сносях бегала, ловко распоряжаясь немногими помощниками. Никаких незнакомых рабочих они на участок не пускали, а попросили помощи соседей, с которыми быстро нашли общий язык. Дом был шикарным, по гатчинским меркам, но Алина, не признающая отныне ничего, кроме питерских евроквартир, Юлин дом снисходительно именовала дачей.

Дорога Вову интересовала. Он внимательно смотрел в окно, разглядывая колёса «Камаза» крутящиеся вровень с окнами их «Мазды», и грохочущий трамвай, и вывеску гипермаркета «О’Кей», и зазеленевшие тополя вдоль киевского шоссе… Алина поглядывала на малыша, но ничего необычного не замечала. На подъезде к Гатчине сын задремал. Алине приоткрыла окно, и непривычно тёплый апрельский ветер приятной нежностью окутал её. Оделась она легко, практически по–летнему, и даже несколько фривольно. Ей удалось себя почувствовать себя, наконец, женщиной, справляющейся с материнством играючи.

Подъехав к дому, Алина загнала машину во двор и попыталась разбудить сына, но он просыпаться не захотел, а только заорал, не открывая глаза. Привязанная у будки Клёпа заходилась надрывным лаем. Всё так же грело солнышко, пахло тёплой землёй и первыми почками, но хорошее настроение, навеянное приятной поездкой, уже слетело с Алины, как последний лист с ветки. Она дала Вове сок в коробочке, чтобы тот быстрее проснулся, но он отказывался выходить из машины. Однако и мать не отпускал, вцепляясь в её одежду крепкими ручонками. В конце концов, она отцепила его пальчики и оставила младенца, орущего во всю глотку, в машине одного, а сама пошла в дом.

 

Юля уже спешила ей навстречу, вытирая руки о передник, неудобно стягивающий большую грудь. Алина с легким превосходством оглядела сестру. По молодости Алина завидовала её пышным формам, но с каждым рождением ребенка Юлия все больше походила на «деревенскую матрону».

– Бедный крошечка! Устал совсем от такой длинной дороги, – запричитала сестра.

Алина поморщилась.

– Это я устала, а не он. От его капризов бесконечных скоро голова лопнет.

– Ну что ты, он же малыш! Не оставишь же ты его в машине?

Громкие вопли продолжали разноситься по участку вперемешку с истеричным лаем. Алине больше всего хотелось развернуться и уехать назад, домой. Там, по крайней мере, Вовка бы замолчал. Уселся бы на пол в детской комнате, разложил свои машинки. И замолчал. Он мог бы сидеть так час или два, а она занялась бы привычными делами, поболтала бы по телефону или посидела в Интернете. Нет, зря она сюда приехала, зря!

– Оставлю. Пусть сначала успокоится. Пойдём, кофе сварим.

Юля с сомнением посмотрела на орущего карапуза.

– Может, у него что-то болит?

– Да, ничего у него не болит, все дети иногда так орут.

Юля с сомнением посмотрела на Алину.

– Ну, иногда орут, это да… Но в машине оставлять нельзя, жарко.

Алина со вздохом пошла обратно к машине и стала вытаскивать вопящую раскоряку. Кое-как отодрав малыша от машины, она закрыла дверь. Вова, поняв, что обратно не попасть, схватил руку матери и, подтащив её к машине, положил её кисть на ручку двери. Всё это он проделал, продолжая надрываться и визжать.

– Вот видишь, он показывает, что хочет в машину, – улыбнулась Юля. Алина выдернула руку.

– Я и так знаю, что он хочет.

Юля задумчиво посмотрела на кричавшего племянника и сказала:

– Пойдём в дом, может и вправду сам успокоится.

 

Из дома выбежал Олег, старший из Юлиных сыновей. Папины джинсы, натянутые почти до груди даже укороченные, были ему безбожно велики, так что вид у Олега был весьма комичный.

– Мам, я к Мишке побежал, мы на озеро пойдём.

– До обеда чтоб дома был!

– Ага, – пробурчал Олег и убежал к соседнему дому.

– Взрослый стал совсем, – удивлённо заметила Алина, – какой класс?

– Уже четвёртый заканчивает.

– Да он же уже с тебя ростом!

– Ну, где-то так, – Юля довольно улыбнулась.

– А где остальные твои?

– Коля поехал в магазин наш в Гатчине, там продавца уволить надо, а Игорёша и Ляля завтракают. Да идём уже в дом.

Алина пошла за ней, так и оставив сына на траве. Им навстречу выбежала младшая Алинина племяшка, которую родители назвали Юлей в честь мамы, а дома называли Лялечкой.

– Она у тебя так и не говорит? – уточнила Алина у сестры.

– Да, что-то у нас задерживается, братья уже стихи рассказывали в два года. Зато все дела у нас только на горшок, даже на ночь «памперс» больше не надеваю.

– Ну, так ты приучать начала чуть ли не с рождения…

Ляля обрадовалась Алине, схватила её за руку и потащила в детскую комнату. Там она стала выразительно тыкать пальцем на смятое одеяло на кровати и выжидающе смотреть на тётку.

– Что там у тебя такое? Ну-ка, посмотрим давай, – Алина подошла и приподняла розовенькое одеяльце. Там лежал мишка, завёрнутый в пелёнку. Ляля довольно расхохоталась, схватила мишку, и побежала на кухню, потянув за собой Алину. На кухне их уже поджидала Юля. Светлая кухонная мебель была залита нежным апрельским солнцем. Завтрак сестрёнка предпочитала делать такой же, как и делала мать: зажаристый бочок гренок, пропитанных смесью молока, яйца и сахара, просился в рот, несмотря на откровенную калорийность. Свежезаваренный чай соседствовал с банкой, в которой плавали лохмотья чайного гриба.

– Фу, как ты можешь пить эту гадость, – поморщилась Алина, с отвращением глядя на гриб.

– Нормально. От жажды самое то, – ответила Юля, не отворачиваясь от плиты.

Потом они сели за стол и начали трапезу. Юля время от времени помешивала суп в сверкающей кастрюле, Ляля старалась впихнуть кусочек гренки в мишку. Игорю было поручено чавкать, озвучивая мишкину трапезу. Алина не могла есть, она сидела и прислушивалась к затихающим воплям со двора.

Как вот Юля справляется с тремя? Алинина жизнь с рождением ребёнка стала похожа на непрекращающийся кошмар, на каторгу, на которую за какие-то грехи её пожизненно сослали.

Во дворе воцарилась тишина. Вова так и не появился в дверях, поэтому Алина, не выдержав, встала из-за стола и вышла во двор. Сын уже не лежал на траве, а дополз до небольшой горке свежей земли и сел в её центре. Он набирал горсть земли, тщательно разглядывал её и медленно выпускал из кулачка струйкой. Причём, судя по измазанному рту, не всей земле повезло вернуться в родную кучу. Алина схватила Вову, с силой стала выковыривать землю изо рта, потом, сообразив, потащила его в дом. В ванной уже заметила, что Вова наложил полный подгузник вонючего поноса. Алина с остервенением стала сдирать с сына грязную одежду, мыть руки, рот, попку… Она боялась поноса, боялась дизентерии, боялась инфекции…

И ещё она очень боялась того, что никогда не произносила даже про себя, даже мысленно.

 

Это никогда не кончится. У других дети вырастут, пойдут в школу, институт, женятся, родят своих детей. А её Вова будет сидеть на куче навоза и тащить горсть за горстью в рот. Когда она ехала сюда, она хотела посмотреть на Ляльку. Хоть та и на год младше, но ведь тоже не говорит. Только теперь Алина ещё сильнее видела разницу. Да, Ляля не говорила, но она общалась, она играла, она привлекала в игру и мать и тётку, и уж совершенно невозможно было представить её сидящей на грязной куче с набитым ртом.

Конечно, надо что-то делать. Юля молчит, но теперь Алина видела, каким взглядом та смотрит на Вову. Конечно, добрым, ласковым, Юля по–другому не умеет. Смотрит, как на забавного щенка, который весело скачет и грызёт хозяйский тапок.

– Ты думаешь, с ним что-то не в порядке? – слова вырвались у Алины сами собой, она даже сама им испугалась, но, тем не менее, продолжила. – У тебя же трое, тебе есть с кем сравнивать.

– Ну, дети все разные… – начала Юля, вешая на крючок банное полотенце.

– Не надо мне этого, про разных. Ему летом будет три. Он похож на трёхлетнего, скажи мне?

– Алина, но ведь ты водила его к врачам, а я не врач…

– Юля, скажи мне, что ты думаешь, ты же мать!

– Ну… скажем так, если бы это был мой ребёнок, я бы искала врача, который объяснил бы мне, что происходит… пока не нашла того, чья версия бы меня устроила, – уклончиво ответила Юля.

– Вот! Теперь спасибо!

Алина уверенно домыла, вытерла и переодела молчавшего Вову. Она отвела его в детскую и там высыпала перед сыном целую коробку цветных кубиков и колечек от пирамидок. Вовик сразу же начал перебирать и расставлять их в каком-то, ему одному известном, порядке. Алина вернулась на кухню.

– Ну, пойдём теперь кофе попьём, – позвала она Юлю.

Алине показалось, что план действий намечен, и это восстановило иллюзию, за которую она так сильно цеплялась. Всё будет хорошо!

 

***

Алина не стала откладывать выполнение плана в долгий ящик. Она узнала телефон логопеда у остеопата, к которому они ходили в прошлом году, и которого им рекомендовали, как чрезвычайно эффективного. Хотя он им совсем не помог, если честно. Зато теперь она умела огрызаться в комнате ожидания на «успокойте вашего ребёнка». Но, тем не менее, все сходились во мнении, что действия его очень результативны, и поэтому вышеозначенный остеопат явно не мог посоветовать плохого логопеда.

Записалась она на пятницу и, слегка успокоившись, начала прикидывать срок выхода не работу. Но уже в ночь на вторник случилась новая неприятность. Вова вдруг надрывно закричал посреди ночи. То ли после поездки на дачу, то ли от съеденной земли. Бесконечные поносы не позволяли понять, всё с ним в порядке, и это просто реакция на проблемы кишечника, или возникло что-то новое, страшное. Потому что, хотя Вовка и был любителем поорать погромче, но так сильно и пугающе он раньше не орал, а спал вообще очень долго и крепко как днём, так и ночью. Впрочем, пару раз заходя в детскую ночью, Алина замечала, что Вова не спит, а просто лежит, глядя в мерцающий маленькими цветочками потолок. Может, он поэтому спал так долго, что на самом деле не мог уснуть?

Она услышала его истошный крик и пришла успокоить малыша, думая, что он упал и ушибся, но Вова лежал с закрытыми глазами и орал. Без слёз, без движения, просто как от страха. Алина думала, что у него что-то болит, но он не крючился, не держался за больное место, не тряс головой. Он кричал как будто отдельно от тела. Крик сам по себе, Вова сам по себе.

Алина попыталась его успокоить, но он не хотел на руки. Не просыпаясь, он продолжал надрываться, отталкивая руки матери. Зубова стала трясти его, чтобы разбудить, но ничего не помогало. Потом она орала ему на ухо «проснись, проснись». Она потащила его, вырывающегося, в ванную, умыла водой лицо. Даже попробовала пару лёгких пощёчин. Вова не просыпался, не открывал глаза, он просто кричал в пустоту, останавливаясь только, чтобы набрать в лёгкие побольше воздуха, и снова закатывался в диком вопле. Алину начала захлёстывать паника. Она побежала в спальню, подняла Семёна, злясь, что Вовин крик ничуть не мешал ему спать. Но Семён лишь стоял недовольно рядом, даже не пытаясь чем-то помочь. Алина пыталась укачивать сына, пыталась прижимать к себе, положила на кровати и легла рядом… всё без толку. Вова размахивал руками, отталкивал её ногами и кричал, не открывая глаз. В конце концов, нервы сдали. Алина стала трясти сына и орать ему в ухо: «Заткнись, надо спать, спать, понимаешь!» Он зарыдал ещё громче, и вдруг затих, расслабился и поник всем телом. Семён ушёл, лёг в кровать и мгновенно уснул. А Алина отнесла Вову в его постельку, и долго ещё стояла рядом, глядя, как сын проваливается в сон, иногда вдруг взвывая бессмысленным рёвом и снова замолкая, глубоко дыша.

 

Алина пошла в спальню, хотела было возмутиться, что Сёма совсем ей не помогал этой бешеной ночью, но почувствовала, что сил для скандала совсем не осталось. Зубова нашла мужнины сигареты и вышла на лоджию. Ночной город с высоты седьмого этажа вокруг поразил её. Свежий воздух, далёкие отблески фонарей, ночь казалась отстранённой и бесконечной. Она закурила сигарету и, тут же закашлявшись, выкинула её вниз, наблюдая за полётом тлеющего красного светлячка. Раньше она так любила ночь! Она не могла сидеть на месте, ей нужно было куда-то ехать. И плевать, что завтра на работу! Если Сёма не мог, она брала с собой Христи, та ещё с института не могла ей отказать в совместных танцульках. Все жаркие ночи студенческой молодости они протанцевали, куда бы не забрасывала их очередная авантюра, от капающих труб «Тоннеля» до роскошных полов «Луны». Ночь была временем без правил, полным свободы и сюрпризов. Как случилось, что она думает только о том, чтобы лечь спать пораньше? Разве теперь у неё впереди только радикулит и раздутые вены? Нет, она не должна так жить, она должна вернуть эту ночь, этот воздушный полёт счастья над миром. Она позвонит Христи, и завтра же они пойдут танцевать.

 

Но назавтра Христи не смогла никуда пойти, а ночью, ровно в двенадцать, Вова снова заорал благим матом, и не было никакой возможности его успокоить или хотя бы разбудить. И Алина просидела с ним два часа на унитазе, укачивая под шум льющейся из крана воды, пока Вова опять не забылся, вздрагивая и всхлипывая. А Семён даже не проснулся. Так затея пойти танцевать была отложена на неопределённое время и погребена, как и всё остальное, то девическо–увлечённое, что пыталась Алина вернуть в свою жизнь, под толстым ворохом материнско–семейных каторжных работ.

 

***

 

Пятница потом вспоминалась Алине, как сплошной кошмар. Прежде всего, Семён, на которого так рассчитывала Алина, с самого раннего утра уехал на какую-то лицензионную комиссию. Дальше она одела Вову: он, в который раз, отвоевал своё право идти в зимних меховых ботинках, несмотря на яркое апрельское солнце. Потом повела Вову в сад. Сад у них был самый простой, по месту жительства. Странный выбор для Алины, желающей всегда всего самого лучшего. Но, во-первых, сад был в соседнем дворе, близко водить, а во-вторых, хорошая репутация этого дошкольного учреждения перевешивала все сомнения. К тому же, в саду был даже бассейн.

Вова никогда не скандалил по дороге в сад. Молча шёл, просунув ладошку в Алинину руку, не глядя по сторонам. Только приближаясь к калитке садика, вырывал руку и, переваливаясь, бежал в здание.

 

Сегодня всё было точно так же. Алина прибавила шагу, спеша за убежавшим в коридор сыном. На входе в нос ударил запах подгорелого молока. Вова стоял в «предбаннике», возле шкафчика с одеждой и выжидательно смотрел на него. На вошедшую маму он даже не обернулся. Зубова уже привычным порядком раздела его, запихнув поскорее зимние ботинки в шкафчик, и повела сына в группу. Воспитательницы обычно ничего не говорили ей. Алина спрашивала их: «Как, всё в порядке?». Но они неизменно отделывались стандартными жалобами: плохо ест, не хочет лепить. Мать удовлетворялась этими новостями, так как ел он и дома плохо, а лепить – вот глупость какая! Зачем это вообще нужно? Да и к тому же это ясли! Что уж там такого можно вылепить?

Однако сегодня новая воспитательница, весёлая толстая тётка с разваливающимися химическими кудрями, дала ей полный отчёт:

– С детьми не играет! Вообще не играет. Только сидит тихо в углу с машинкой. Я никак пойму, почему раньше никто не обратил ваше внимание? Зову - не отзывается. Команды мои не выполняет. Сегодня всю прогулку сыпал песок из руки струйкой. Всё время! Все полтора часа! Вы слышите? Я сообщила главной медсестре. Вы должны проверить слух, и невропатолога. Принесите справку, что ребёнок здоров и может посещать детский сад.

Алина растерялась под напором добродушных слов. Она повела в воздухе рукой, как будто пытаясь отмахнуться от мухи и, запинаясь, ответила:

– Да, я, конечно… вот как раз сегодня к врачу идём. По поводу речи.

– Ах, сегодня? Отлично. А во сколько?

– Да вот в два.

– Так, тогда забирайте его в двенадцать. Потому что, посреди сна дневного будить нельзя. Да и у него голосище такой! Когда вчера пытались его на горшок посадить – две соседние группы сбежались. Ни к чему мне, чтоб он все ясли перебудил, труба иерихонская!

Алина кивнула и поспешила ретироваться. Она была бойкая, за словом в карман не лезла, и на первых порах все советы по поводу Вовы смело отправляла в лес вместе с советующими. Но вот последний месяц какая-то такая тоска, даже не тоска, а предчувствие безысходности брало её за горло, да так, что она терялась, тушевалась, и мямлила в ответ что-то невнятное.

Она побрела домой, мысленно перебирая предъявленные воспитательницей жалобы.

Не играет с детьми. Ну, так ведь это их воспитательская обязанность – увлечь детей, чтоб играли. Конечно, группа большая, он мальчик тихий, вот и забросили его.

Песочек сыплет. Ну, так концентрация хорошая. Разве лучше было бы, чтоб он носился туда–сюда, и орал как бешеный? Хотя, конечно, орёт Вова знатно. Характер у него такой.

На имя не отзывается. Это да. Это она замечала и дома, но списывала это на его погружённость в занятия или на хитрый характер. А, может, и правда что-то со слухом? Ладно, вот сегодня логопед всё и расскажет!

Уже подходя к подъезду, она увидела местную консьержку, радостно машущую рукой. Рядом стояла незнакомая ей молоденькая девушка в милицейской форме.

– Да вот же она, Зубова! – энергично показала консьержка на неё, и продолжила уже самой Алине: – А мы вам звоним, звоним.

– Инспектор по делам несовершеннолетних, Марина Чибур. Вы Зубова Алина Ивановна, восьмидесятого года рождения?

Алина автоматически кивнула и невольно удивилась, такая молодая, а уже инспектор. Совсем девочка, только косичек не хватает, не иначе как сразу после школы отстригла. Инспектор продолжила:

– Давайте к вам в квартиру поднимемся, будет удобнее.

Алина опять почувствовала вялое оцепенение, внутри переходящее в панику. Что ещё могло случиться, ведь она только из сада, с Вовой всё в порядке… а какие ещё несовершеннолетние? Консьержка проводила их жадным взглядом до лифта, и, заинтригованная донельзя, вернулась в служебную каморку, наблюдать по телевизору страсти заокеанские.

Алина же не могла попасть ригелем в замок, и, даже когда попала, ей никак не удавалось ровно провести им по всем бороздкам.

– Да вы не волнуйтесь так, сейчас со всем разберёмся.

Услышав эту реплику, такую знакомую по разговорам с гаишниками, Алина приободрилась, и даже осмелилась вопросить:

– А в чём, собственно, дело?

На этой фразе ключ пронзил замок, и Алина влетела в прихожую, как в спасительную гавань.

Марина с любопытством рассматривала квартиру. По роду службы чаще всего она видела квартиры со свисающими обоями, жёлтыми потолками, с засаленной мебелью, и детьми, спящими на грязных матрасах, брошенных прямо на пол. Не часто служебные обязанности забрасывали её в хоромы с напольными вазами в прихожей.

– А ничего, дети не разобьют? – спросила она, с любопытством потрогав огромный кувшин.

– Это чеканка по латуни, – ответила Алина и, глянув на Маринино лицо, уточнила, – не разобьют, они железные.

Алина повела инспектора в гостиную, по пути мысленно проклиная вазы. Из-за них теперь инспектор решит, что они купаются в деньгах. На самом деле, квартиру Семён брал в ипотеку, ремонтом занималась знакомая Семёна, начинающий дизайнер, которая, узнав, что в квартире только голые стены, упросила его отдать квартиру ей на растерзание ради будущего портфолио. И вазы эти она притащила откуда–то со старого чердака, заявив, что они будут «последним изысканным штрихом». В общем-то, справедливости ради надо сказать, что работа ей удалась. Квартира теперь казалась одновременно минималистской и роскошной. До сегодняшнего дня у Алины не было повода об этом жалеть.

Марина не стала погружаться в обитые тканью кресла, а примостилась у секретера и открыла тоненький портфельчик.

– Дело вот в чём… – начала инспектор и вытащила из чёрной папки тоненький листочек бумаги.