Глава 4. Следующие дни прошли в странных хлопотах

 

Следующие дни прошли в странных хлопотах. Алина записала Вову к районному психиатру, но ей показалось этого мало. Каждый день казался ей ужасным упущением, ведь сейчас ему только два года. Наверняка нужно срочно что-то исправлять, но пока ей оставалось только беспомощно ждать назначенного визита.

Отношения с Семёном стали странными. Теперь он уходил на работу мрачный и приходил с работы не менее мрачный. Алина уже стала догадываться, что в «Норме» у Семёна что-то неладно, но спрашивать напрямую ещё не решалась. С разговорами об аутизме она решила повременить, но Сёма мягко игнорировал вообще любые попытки разговоров по душам. В результате разговаривать им оставалось разве что о погоде.

 

Визит к участковому психиатру наступил первым. Детский психиатрический диспансер оказался уютным и чистым, с миленькими цветными стенами, веселей, чем она себе представляла. А психиатром была молодая симпатичная девушка, чья внешность совсем не вязалась с образом опытного врача. Алина сумбурно начала вываливать все жалобы разом. Делать это было довольно трудно, так как Вова начал орать ещё в коридоре, а в кабинете он просто улёгся на пол и стал колотить зимними ботинками об стену. Алина, перекрикивая его, рассказала и о том, что он не смотрит в глаза, и о том, что он может целый час слушать классическую музыку, и о длинной дорожке из макарон, которую Вова выложил вчера вечером на кухонном полу.

Психиатр оказалась бойкая, тоже перекрикивала Алину и даже Вову, дала матери подписать несколько бланков на согласие на лечение и написала справку, что ребёнок нуждается в посещении коррекционного детского сада.

– А диагноз, мамочка, вам никто за пять минут не поставит, – выкрикивала она. – Это займёт несколько месяцев, а может, лет. Такого диагноза, как аутизм, у нас вообще в перечне нет.

– Что же мне тогда делать? – неожиданно для самой себя, тихо пробормотала Алина. Психиатр её услышала:

– Ну, записывайте: сейчас мы вас ставим на учёт, отправляем на обследование к специалистам, через полгода начнём собирать документы на медкомиссию…

– Какую медкомиссию? – недоумённо спросила Алина.

– Ну, как? Будем вашему малышу инвалидность оформлять? Как-никак ему уже три года будет, думаю, вы вполне медкомиссию устроите. Пенсию вам назначим, льготу на квартплату опять же.

Алина вскочила с дерматинового стула:

– Да зачем мне ваша инвалидность? Разве я за этим к вам пришла? Он ведь маленький ещё, можно ведь что-то сделать, пока не поздно?!

Девушка–психиатр как-то не по возрасту мудро посмотрела на Алину.

– Так вам не пенсию… Ну, хорошо, мамочка. Проконсультируйтесь с другими специалистами, к невропатологу сходите. На учёт я вас ставить пока не буду. А адрес, если что, вы знаете.

С приёма Алина вышла озадаченная. Всё пошло не так, как она планировала. Вместо врача молодая девчушка, инвалидность какая–то. И, главное, опять никакого официального диагноза. Сама-то Алина уже не сомневалась, что у Вовы не что иное, как аутизм. Но ведь Семён сказал, что без официальных документов он ей не поверит. А получить этот диагноз конкретно и официально, похоже, ей не удастся никогда. Впрочем, оставался еще один приём у Юшкевич.

 

Алина заехала домой и оставила Вову с няней Олесей. К слову, с няней вышла какая-то странная история. Будучи беременной, Алина планировала, едва родив, взять для малыша круглосуточную няню, а самой вести прежнюю светскую жизнь. Но все эти кормления, вставания по ночам, да и просто нахлынувшая беспросветность, полностью отбили у неё охоту к общественным мероприятиям. Она даже краситься заставляла себя с трудом. Редкие попытки выхода из дома делали ей только хуже. Она каждые пять минут звонила домой, узнавала как там Вова, плачет или спит, играет или, может, хочет есть… и в конце концов стремилась как можно скорее оказаться в родных стенах. Конечно, няню она наняла, но тут выяснился ещё один нюанс: очень трудно заниматься личными делами под присмотром чужого человека. Пока Олеся была у неё дома, Алина не могла ни спокойно нежиться в ванной, ни валяться в одном белье на диване, поэтому постепенно помощь Олеси свелась к тому, что она заматывала Вову в тёплую кофту и комбинезон, клала его в коляску и уходила гулять на пару-тройку часов. Слава Богу, Вова на прогулке спал спокойно, и Алина могла заниматься собой. Правда, занятия эти сводились обычно к одному – рухнуть в кровать и уснуть.

Когда Вова пошёл в садик, Алина вообще планировала отказаться от услуг няни, но и это не сложилось. Абсолютно здоровый малыш, ни разу не чихнувший до полутора лет, после первой же недели в саду свалился с жесточайшим бронхитом. Так и повелось, одну неделю он ходил в сад, три недели болел. Поэтому Олеся осталась на подхвате. Когда Алина бросила кормить грудью, жить ей стало полегче, по крайней мере, теперь она могла ходить на фуршеты и пить шампанское. Вообще, теперь она даже похвалила себя мысленно за предусмотрительность: за всю беременность и кормление она не выкурила ни единой сигареты, ни выпила ни одного бокала вина, методично выполняла все предписания врачей. И наследственность у неё была хорошая. Так что, что бы там ни случилось с Вовой, её вины в этом не было ни на миллиметр.

 

***

 

Теперь путь Алины лежал в Вовин садик. Надо было отдать им эту несчастную справку, раз уж они её так просили. Воспитательница в саду отправила Зубову к медсестре, а та, в свою очередь, схватила справку обоими руками и начала перебирать папки.

– Так, так. Сейчас найдём ваши документы.

Медсестра суетливо перебирала папки, а Алина недоумённо уставилась на неё.

– Зачем нам документы?

– Ну, как же, как же... Мы сейчас вам всё отдадим: и медкарту вашу и сертификат прививочный, вам же в спецсаду они понадобятся обязательно.

Алина поняла, что она опять совершила промашку.

– Как так? Прямо сегодня? И как мы попадём в коррекционный?

– Ну, как обычно: встанете на очередь в РОНО, когда ваша очередь дойдёт, вам позвонят.

– А сейчас–то с кем мне Вову оставлять?

– Ну, а с кем он в данный момент?

– С няней, – растерянно пробормотала Алина.

– Ну, вот с няней и посидит пока, – медсестра довольно и широко улыбнулась. – Не волнуйтесь, всё у вас будет в порядке.

Алина хмыкнула. Избавились от проблемного ребенка и радуются. Легко им теперь говорить такие ободряющие слова. Ну и ладно, этот сад всё равно им не подходит.

Зубова пошла домой. Она старалась держаться, но в голове её вертелся безумный круговорот. Что делать? Куда бежать? Ну, во-первых, врачи. Алина решила записать Вову ко всем специалистам, которых упоминала девушка-психиатр: невропатолог, логопед, лор, психолог и, на всякий случай, остеопат. К остеопату они ходили несколько сеансов, но толку от них Алина не заметила, разве что Вова орал каждый раз всё громче и громче, так утомляясь от истерики, что к концу сеанса просто вырубался и засыпал. Ах, ну да, и, конечно же, скоро визит к той самой Юшкевич. Во-вторых, теперь нужно что-то решить с садиком. Из этого их вежливо, но непреклонно, выперли, и когда им удастся попасть в коррекционный, Алина вообще не представляла.

Проблема с садиками была сумасшедшей. Последние годы в Питере наметился бэби-бум, и молодые мамочки шли на любые ухищрения: очередь в РОНО занимали ещё беременными, подсовывали взятки заведующим и медсёстрам или сдавали деньги на «ремонт, мебель, игрушки». Алине тоже пришлось изрядно раскошелиться, чтобы Вова попал, сразу в полтора года, в этот сад, считавшийся довольно престижным в их районе. Но теперь с этим спецсадом ей придётся всё начинать сначала.

Алина вспомнила, что у неё есть Олеся. Раньше молодая мать не в полную силу использовала услуги няни, но, почувствовав вкус к свободе, Алина не хотела запирать себя в четырёх стенах, да ещё и с самым непослушным ребёнком на свете. А уж теперь, когда выяснилось, что Вова болен…

 

Зубова снова погрузилась в воспоминания. Сразу после родов Алина начала спрашивать у старшей сестры: «Ну, скажи, когда я буду хотя бы немного посвободнее?» И Юля подробно рассказывала ей: «Ну, после года он станет спать спокойнее, а бросишь кормить – сможешь есть, что захочешь. А после двух лет и совсем станет легко. С каждым днём всё проще и спокойней. А самая прелесть в три года! Эх, если бы мне выдавали трёхлетних детей, я бы взяла сразу штук пять». И Алина терпеливо ждала. Сначала всё шло по плану. Спать Вова начал всю ночь даже раньше. Грудью она перестала кормить в год. Но чем ближе приближалось его двухлетие, тем опять ей становилось тяжелее и тяжелее. Она не могла никуда с ним пойти. Сначала, наслушавшись Юлю, она пыталась брать сына с собой в торговые центры, а один раз они даже пошли в небольшой итальянский ресторан по соседству. Но из этого не вышло ничего хорошего: в ТЦ дикие крики и истерика, а в ресторане сын её даже укусил.

А после двух лет, Алина даже и не пыталась куда–либо с ним ходить. Она искренне недоумевала, слушая рассказы Юли о том, как ей удавалось вместе с тремя детьми посещать общественные заведения: они ходили то в цирк, то в парк, то в океанариум. Алина представляла себе посещение цирка, как самый страшный кошмар. Конечно, теперь-то всё прояснилось.

 

Алина зашла в квартиру и первым делом позвала Олесю.

– Олеся, у меня для вас приятная новость, – с улыбкой сказала Алина. – Я теперь вас возьму на постоянную работу, потому что хочу устроить Вову в садик получше, а это займёт много времени.

К её удивлению, няня никаких восторгов не выказала. Напротив, она смотрела на Алину как-то напряжённо, даже злобно. Алина спросила, всё ли в порядке. Олеся фыркнула:

– Вам лучше знать! Но мне такая постоянная работа не нужна!

Алина так и села прямо в прихожей.

– Что случилось, Олеся? Вы же у нас давно работаете…

– Что случилось! Да ненормальный ваш Вова, вот что! Я ходила с ним сегодня гулять, как обычно. Конечно, по этому дурацкому, им утверждённому, маршруту: горка, забор от платформы железнодорожной станции, детская комната в «Окее». Когда мы подошли к забору, к платформе подъехал поезд. Так Вова вырвался у меня из рук… Вы же знаете, какой он сильный, мне не справиться было! Пролез через щель в этом заборе и побежал к открытым дверям в электричке. Я орала! Я вообще не знала, что делать! Там же турникеты. Мне ни пройти, ни пролезть. А ему всё по барабану! Чудом каким-то меня мужчина заметил, поймал его и мне обратно притащил. Вова его ещё ногами всего испачкал, так вырывался! – Олеся закончила гневную тираду и, переводя дух, сдула с лица упавшую на глаза чёлку.

Алина сидела и молча смотрела на Олесю. Она не знала, что сказать. Каждый день, каждый час, весь её привычный мир, распадался на кусочки. Алина не знала, как с этим бороться. Она так и продолжала беспомощно сидеть, пока Олеся собрала вещи, быстро оделась и ушла.

«У меня ничего не выйдет, – подумала Зубова. – Наверно, у какой-нибудь другой матери, заботливой, доброй, терпеливой… которая любит готовить, убираться, играть в кубики или читать вслух в тысячу первый раз одну и тоже книжку из трёх страниц. Наверное, у неё получится. Но не у меня…»

 

***

 

Кое-как протянув неделю, Алина дождалась визита в центр «Дети и Мир». Как раз там работала лучший психиатр, эксперт по аутистам Ирина Петровна Юшкевич. На этот раз она решила, что без Семёна не пойдёт. Зубов по-прежнему был очень странный. Алина даже думала позвонить Христе и уточнить, всё ли у них в «Норме» спокойно. Впрочем, Христиана и сама бы её позвонила, если что, а у Алины и своих проблем хватает. Какие бы там сложности ни были у Семёна, он и сам отлично с ними справится.

 

Алина убедила Семёна, чтобы он не игнорировал посещение психиатра, на котором сам и настаивал, так что, в конце концов, они оказались в центре усиленного развития «Дети и Мир» на маленькой кривоватой кушетке втроём: отец, мать и неожиданно присмиревший Вова. Алина постаралась, чтобы они приехали на приём заблаговременно. Но ждать им пришлось недолго: дверь кабинета открылась, и вышел, подталкиваемый сзади мамой, молодой человек примерно семнадцати лет. Очень полный, рыхлый, с отсутствующим взглядом на удивительном, каком-то одухотворённом, лице. Зубовы оба замерли. Алина даже вцепилась пальцами в жёсткую кушетку. Молодой человек был очень-очень странный. Он передвигался медленными шагами, его глаза смотрели куда-то вверх, словно выше пределов понимания, где, казалось, он вёл какие-то божественные расчёты, плавно переставляя руками в воздухе невидимые цифры. Но не это поразило Зубовых больше всего. Было в нём что-то неуловимое, но определённо напоминающее Вову: то ли поднятые вверх локти-«крылышки», то ли танцующая походка, то ли отрешённый взгляд. Скорее всего, всё вместе.

– До свидания, молодой человек, – ласково сказала худощавая женщина в тонких очках, выглянув из двери. – А вы с мальчиком можете заходить.

Алина и Семён встали и направились с Вовиком к кабинету, но они по-прежнему не могли отвести взгляда от покачивающего юноши, которого мать плавно подталкивала к выходу.

 

Ирина Петровна задавала им массу вопросов, выдала им несколько анкет, внимательно смотрела на Вову, который первые пятнадцать минут выстраивал на полу длинную дорожку из машинок, а остальные сорок пять орал и дёргал их за руки. Алина заучено повторила жалобы и симптомы: «да, не отзывается на имя», «не радуется приходу родителей», «не играет в ролевые игры». Она уже начала понимать, какие именно аспекты интересуют врачей. Юшкевич записывала в карту всю информацию, которую удавалось услышать от родителей. Затем врач повторила уже знакомые Алине слова: «Я не могу пока точно сказать, что это аутизм. Нужно наблюдение. Постановка диагноза займёт несколько месяцев».

Алина уже была морально сломлена, она молча взяла анкеты и готова была идти, но тут очнулся Семён.

– Послушайте, скажите конкретно, вы лично видите, что это аутизм? – требовательно спросил он. Юшкевич требовательно посмотрела на него взглядом, знакомым Алине ещё с её первого посещения психиатра: понимание и жалость.

– Вы знаете, хотя пока я не могу точно сказать, но мне всё-таки кажется, это не классический РДА. Уж больно у вашего мальчика смышлёный взгляд. Но вы заполните те тесты, которые я вам дала, запишитесь на занятия, и через три месяца мы снова с вами встретимся. Посмотрим динамику…

– Три месяца?! – перебил её Семён. Его наконец-то проняло. – А сейчас как нам его лечить? Что делать сейчас?

– Вы успокойтесь, – строгим голосом сказала Ирина Петровна, – сейчас уже срочности особой нет. Начните с того, что я вам сказала. Позвоните в Лесгафта, они вас запишут на будущий год на гидротерапию. Это такое лечение, с помощью плаванья. Не для того, чтобы научить Вову плавать. А чтобы он в комфортной для него среде привыкал общаться с другими людьми. По–моему, они там детей с четырёх лет берут. Ну, пока вы запишетесь, пока очередь подойдёт...

- Но почему, в чём причина этой болезни? – Семён даже привстал со стула.

Юшкевич посмотрела на отца внимательным взглядом поверх очков:

- А этого, к сожалению, не знает пока никто…

 

От психиатра они вышли в полной растерянности, хотя где-то внутри маленькая часть Алины даже немного торжествовала: теперь-то Семён не сможет усомниться в её словах! Да и растерянность пусть почувствует. Это то чувство, в котором она безвылазно прожила последние две недели, а Семёна настигло оно только сейчас. До дома Зубовы доехали в полном молчании. Алина уже начала заниматься ужином, когда Семён подошёл к ней и спросил:

– Так что же нам теперь делать?

Алина про себя довольно улыбнулась, а вслух сказала:

– Я же уже говорила тебе. Вове нужны специальные занятия. С лошадьми, с дельфинами, со специалистами. Вот Юшкевич ещё дала совет насчёт Лесгафта. Сёма, ты мне обещал тридцать тысяч, – напомнила Алина.

Но Семён отреагировал неожиданно:

– Подожди про деньги. Объясни, какой в этом толк? Чтобы он вырос таким же ненормальным, как тот парень, но при этом умел плавать с лошадьми и дельфинами?!

Алина ошарашено смотрела на него, а он продолжал:

– Я так понял, теперь мы можем выкинуть на Вову уйму денег, только от этого ничего не изменится, он так и будет молчать, и раскладывать в ряд деревянные паровозики?

Алина думала, что все неожиданности были позади, и теперь после визита к психиатру, они с Семёном единым фронтом начнут бороться за Вову. Но всё вышло наоборот. Теперь, получается, ей нужно бороться и с ним. Алине показалось, что у неё земля из-под ног уходит. Навалилась ужасная усталость, мысли потекли медленно и глухо, словно сквозь ватный мешок. За что ей всё это? Чем она заслужила этот кошмар? А может, ну его всё к чёрту?

– И что ты предлагаешь? – тихо спросила Алина. И прежде, чем Семён заговорил, ей показалось, что она уже знает его ответ. Семён посмотрел в окно, потом поводил пальцем по узору скатерти. И сказал:

– Есть же какие-то заведения для таких детей, интернаты… или как их там?

Алина глубоко вздохнула, посчитала мысленно до десяти, выдохнула и спокойно, очень спокойно спросила:

– Ты хочешь сдать своего единственного сына в психушку?

– Ну, почему сразу в психушку? – Зубов не поднимал взгляда на Алину, но продолжал уверенно и безапелляционно. – В конце концов, ему необходим медицинский уход, все эти врачи, психиатры, логопеды. А там у него всё это будет. Мы же не бросаем его. Просто создаём оптимальные условия для его же комфорта.

Ни разу за все две недели постоянного напряжения и страха Алине не приходила в голову такая мысль. Сдать Вову в интернат? Она вздрогнула. Наклонилась к лицу Семёна и внятно сказала:

– Я. На это. Не пойду.

 

Возможно, год назад для чужого ребенка предложение Семёна показалось бы Алине разумным, но не сейчас, не здесь, и не для Вовы. Это было больше того, что Алина была способна вынести. Ни за что! Она развернулась и ушла к компьютеру. По привычке она стала перелистывать сайты, которые ей стали уже родными за последние две недели. И снова наткнулась на форум, предлагающий лечить аутизм с помощью диеты и витаминов. Он остался последним неизученным. И она стала читать новые разделы. Истории успеха поражали. Такие же безнадёжные дети, которым ставили диагноз «аутизм», начинали говорить, играть с другими детьми, да просто становились обычными детьми. Или почти обычными, но, по крайней мере, они даже могли ходить в массовые школы и заниматься в спортивных секциях.

Но начинать нужно было как можно раньше. То есть прямо вот с сегодняшнего дня. Никаких «ждать два года». Напротив, почти в каждой теме писали, мол, не упустите время, начните как можно раньше. Алина откинулась на спинку кресла. Звучит, конечно, заманчиво, но, скорее всего, это полная ерунда. Но попытка – не пытка. Или пытка? Не попробуешь – не узнаешь. Так и не придя ни к какому решению, Алина пошла готовиться ко сну.

 

***

 

На следующий день утром, припомнив слова мужа, она задумчиво разглядывала Вову, пытаясь понять, будет ли ему лучше в интернате. Вова крутился около неё, время от времени выкрикивая «тыга–дыга».

«Не смотрит в глаза. Совсем не смотрит на меня, – подумала Алина. – И как я раньше не замечала? Вот ведь он со мной сейчас играет, а в глаза мне не смотрит». Алина мягко повернула сына к себе. Вова, видно, что-то почувствовал, повернул к ней лицо и внимательно стал разглядывать её глаза. Алина было обрадовалась, но через секунду поняла, что он интересуется ею не как собеседником или партнёром по игре. Он смотрел не в глаза, а на глаза – как на предмет. Казалось, его интересует, как эти глаза шевелятся там, внутри головы.

Вова вдруг резко протянул цепкие ручонки и вцепился матери в лицо, двумя пальцами глубоко попав в правую глазницу. Алина вскрикнула и дёрнулась от пронзительной боли. Вова на секунду замер, а потом стал с большим напором выколупывать её глазные яблоки. Всерьёз так выколупывать, с силой и напором. Терпеть эту странную игру Алина не могла, отвела его руки и встала. Вова зашёлся в истерике, пытаясь залезть на неё, дотянуться руками до вожделенных материнских глаз, которые наполнились слезами и отчаянием.

 

Как назло, Вове игра понравилась. На следующий день, не успела Алина присесть на диван, он был уже тут как тут, протягивая ручонки к её глазам. Алина быстро прикрыла их и отвела взгляд. Уже скорее инстинктивно, чем осознанно. И вдруг Алина словно увидела себя со стороны. Вот она, не аутистка, боится родного сына. Старается не смотреть на него в упор. Избегает встречи взглядов.

Алина была потрясена. Вот так сын показал матери свой мир. Вот он какой, это мир, где каждый, кто смотрит тебе в глаза – хочет выколупать твою душу. Хочет распоряжаться твоим временем, тащить куда-то, куда совсем нет желания идти. Хочет трясти и кричать в ухо, что надо спать, хотя вокруг так спокойно и приятно. Хочет навязывать тебе свои желания прямо через взгляд.

О, в этом мире прятать глаза – первейшая необходимость!

 

***

 

Следующие несколько дней Алина ездила с Вовой по врачам. Она старалась ездить только к опытным, рекомендованным специалистам. Первым был невропатолог – солидный дядечка, лет шестидесяти пяти, с окладистой бородой, и вообще на вид полностью соответствующий представлению Алины об успешном опытном враче. Именно таким она ожидала увидеть психиатра. Однако ответы солидного невропатолога оказались ещё более уклончивыми. Он упомянул пару чудесных историй, о том, как дети не говорили до трёх лет, а потом полностью восстанавливались. И ещё пару историй о том, как ребёнок без видимых отклонений так и оставался неговорящим на всю жизнь. Пока Алина пребывала в замешательстве, врач выписал несколько направлений: Вове предстояло пройти исследования головного мозга, УЗИ, энцефалограмму.

Лор, не менее опытная и популярная в среде молодых мамочек докторша, нашла у Вовы аденоиды первой степени, но отметила, что со слухом у него всё в порядке. Остеопат, старый знакомый, привычно посоветовал провести ещё сеансов пять. Но тут уже Алина взяла паузу и сказала, что перезвонит ему при первой возможности.

Конечно же, она сделала и рекомендованное УЗИ, и энцефалограмму – и всё в Вовиной голове оказалось в норме! С неврологической точки зрения, Вова был абсолютно здоровым ребёнком. Сходила Зубова и в РОНО, их поставили на очередь в коррекционный сад, но советовали раньше четырёх лет никакого ответа не ждать.

 

А у Алины уже был другой план действий. Она увлеклась попытками попасть в мир Вовы и вытащить его наружу. Она даже купила себе элегантный кожаный ежедневник, чтобы записывать в него бесконечный список Вовиных врачей и занятий. Но и дома Алина тоже не теряла времени даром. Первым делом она стала учить его разговаривать. Теперь, когда он прибегал и дёргал её за руку, она не торопилась вставать с кресла, а вместо этого монотонно повторяла ему «пойдём, пойдём» и не вставала до тех пор, пока Вова не бурчал что-то, хотя бы смутно напоминающее «пойдём». Потом то же самое она стала делать и с конфетами. Когда малыш, ловко забирающийся на холодильник и достающий себе оттуда очередную шоколадку, приносил её Алине, она не спешила её открывать, а вместо этого несколько раз однообразно повторяла «открой, открой». На удивление, Вова не вредничал, казалось, ему была по душе эта игра. Он смотрел на губы матери и пытался повторять за ней. Конечно, до результата было ещё далеко, но Алина была уверена, что результат непременно появиться! Это её воодушевляло.

Она скачала ему несколько игр из Интернета, самых простых, чтобы он освоил мышку и научился сортировать предметы по цветам или посмотрел на буквы алфавита. Способности к освоению компьютера у него оказались необыкновенные. Мышку он полностью освоил за два дня, а движущиеся машинки не только приводили его в полный восторг, но и подталкивали к обучению. Когда Алина услышала, как он, глядя на экран, тихонько бормочет что-то вроде «масина, масина», она придумала новое занятие. Алина достала с верхней полки шкафа видеокамеру, уже год пылившуюся без дела, и записала сама себя в маленьких коротких роликах, где повторяла буквально несколько слов «машина едет», «это кубики», «машина приехала». Потом то же самое она сделал с частями тела – показывала и говорила «рука», «нога», «язык». Высунутый язык доводил Вову до хохота, почему-то больше всего ему нравилось именно это.

 

Как бы то ни было, а процесс пошёл успешно! Когда Алина заметила первые проблески слов, она удвоила усилия. К съёмкам она привлекла и Семёна. Сцена была очень простая: она давала мячик Семёну, и они произносили всего три слова. Семён просил «дай», Алина протягивала ему мячик, произнося «на», и Семён отвечал ей «спасибо». Для надёжности сцену записали три раза. После этого Алина начала показывать её Вове. К счастью, Вовик очень любил смотреть одно и то же много раз. Алина была в полном восторге, потому что буквально после десятого просмотра, Вова схватил мячик и стал бегать с ним по квартире. После этого он стал протягивать его то папе, то маме. Это было уже полдела.

Но, конечно же, больше всего им хотелось услышать заветные слова. И это произошло прямо на следующее утро. Алина брала мяч, подбегала к Вове, давала ему его в руки. Вова внимательно смотрел по сторонам, казалось, не замечая Алину, но мяч из рук не выпускал. Затем она протягивала к нему руки и, тщательно соблюдая интонацию видеозаписи, говорила: «Дай». Вова протянул руки с мячом и чётко сказал: «На!». Алина еле сдержала подкатывающее к горлу счастливое рыдание, быстро сказала «спасибо» и побежала будить Семёна.

– Иди, папочка, посмотри, чему мы научились!

Семён пришёл в детскую и с интересом стал наблюдать за ними. Алина с Вовой повторили этот трюк ещё два раза. Сейчас Вова напоминал обыкновенного ребёнка, который даёт мячик по просьбе матери. Алина ликовала. Затем она попыталась изменить ситуацию.

– Так, Семён, теперь ты бери мячик, отдай его Вове, протягивай к нему руку и говори «дай».

Семён тщательно выполнил все инструкции. Он вложил мячик Вове в руки, присел на корточки, протянул к малышу руки и сказал: «Дай!».

– На! – радостно ответил мальчик и вручил мячик маме.

Алина рассмеялась.

– Ты видишь? Он привык, что мячик беру я. Ну, конечно же.

Мячик упал на пол. Она повернулась к Вове, протянула ему руки и сказала:

– Дай!

Радостный малыш, довольный тем, что он понял, наконец-то, чего от него хотят родители, протянул к ней руки и сказал:

– На!

Улыбка на лице Алины померкла. Да, Вова сделал всё правильно, но только в его руках не было никакого мяча. Он так и валялся на полу.

 

***

 

Выпросить или даже вытребовать у Семёна нужную сумму не получалось. Он уходил от разговора под самыми разными предлогами. Алина, прежде не знавшая отказа ни в чём, была озадачена этим фактом, но поскольку она пока ничего не могла с этим сделать, она выбрала то единственное, на что Семён всё-таки выделил ей денег. Занятия в центре «Дети и Мир».

 

Первый визит был довольно шокирующий, никогда ещё Алина не видела столько странных детей в одном месте. Мамашки, такие же суетливые и напряжённые, как сейчас сама Алина, бегали за своими малышами, раздевали их, пытались успокоить, усадить, чем-то занять.

Каждый ребёнок отличался индивидуальным своеобразием. Очень симпатичная девочка лет трёх, с выражением и мимикой читающая вслух стихотворения, казалась на вид абсолютно нормальной. До того момента пока не стала жадно нюхать только что снятые сандалии.

Из комнаты для занятий вышел подросток лет двенадцати. Он был необычайно толстый, в смешных штанах на подтяжках. Его встречала мама: «Лёва! Лёва, иди сюда!». Парнишка мотал головой, поглядывал в сторону матери, но не особо отзывался на призыв. Ей пришлось подойти к нему и отвести в их уголок за руку.

Мальчугана лет четырёх или пяти, с широким лицом и соломенными вихрами, привели родители, такие же светлые и широколицые. Малыш, очевидно, совершенно был недоволен приходом в «Дети и Мир». Уже к тому времени, как всех остальных детей завели в группу, он всё ещё сопротивлялся, кричал, бил ногами по стенам, орал дурным голосом. Родители никак не могли уговорить его зайти в детскую комнату. Прождав ещё минут пять и не получив согласия мальчика, отец просто поднял его на руки и внёс в помещение для занятий. Оставил там и резво выскочил. Алина хмыкнула, глядя на эту его уловку.

Вова тоже не выказал никакого желания идти со всеми, но терапевт, вышедшая посмотреть, остался ли в «предбаннике» кто-то ещё, ловко схватила малыша за руку и сумела, параллельно с отцом того мальчика, втащить Вову в группу. Прочная дверь тут же была плотно закрыта на ключ.

 

Для самих мамочек тоже было предусмотрено занятие. Они зашли в небольшую комнатку, расселись вокруг стола, во главе которого восседала, уже знакомая Алине, Ирина Петровна.

– Ну, здравствуйте, – сказала Ирина Петровна, – давайте будем знакомиться.

Мамы и папы начали представляться по кругу. Молодую пару, приведшую упрямого карапуза, оказалось звали Ксюша и Антон. Они приехали из далёкого посёлка Пестово, находящегося где-то между Новгородом и Череповцом. Там они не могли найти никакой помощи сыну, поэтому им пришлось ехать в Санкт–Петербург.

Следующей представилась Манана, невысокая, темноволосая и черноглазая, симпатичная девушка. Она постоянно улыбалась и смеялась. Её сына звали необычным именем Люсьен. Растила она его одна, без отца.

С девочкой Оленькой, любительницей сандалий, пришла бабушка, Тамара Петровна. Родители Оленьки много работали и не могли посвящать время занятиям с дочерью.

Невысокая, хрупкая блондинка в углу оказалась Настей. Она как будто не обращала внимания на окружающих, но иногда в её глазах мелькал какой-то бешеный чёртик. Алина сразу вспомнила её сына Тошу, который в коридоре вёл себя почти так же, как и его мама: осторожно поглядывал вокруг себя, но вдруг вскидывал подбородок кверху и заливался гомерическим хохотом.

Последней оказалась Танюша. Она так и представилась – Танюша. Когда она заговорила, Алина поняла, что звонила недавно именно ей. Это была высокая статная женщина, волосы у неё были натурального пепельного цвета. Алина такой цвет терпеть не могла, считая его грязным и мышиным. Холеная красавица была уверена, что любая девушка, которой от природы дан такой ужасный цвет, просто обязана перед обществом перекрасить его во что-то более приличное. Но саму Танюшу, похоже, ничто не смущало. Никакой причёски она тоже не делала, собирая всю длину унылых волос в конский хвост. Одета она тоже была довольно странно, в брюки и пиджак, который явно предполагалось носить с какой–то блузкой или юбкой, а вместо этого под пиджак был поддет свитер. Танюша оказалась самой активной девушкой и говорила больше всех именно она. Рассказывала о том, как у них проходят занятия. Алина смогла поподробнее узнать, что такое иппотерапия и дельфинотерапия, узнать, что здесь в «Дети и Мир» есть музыкальная терапия и тоже есть свой логопед. Сама Алина больше старалась молчать, поскольку говорить ей было пока не о чем.

Потом слово взяла Ирина Петровна. Она рассказывала о том, какой у них в центре шикарный летний детский лагерь, о том как скоро они будут собирать туда группы и какой сильный эффект оказывает на детей этот самый лагерь. Алина слушала вполуха, так как лагерь её не очень волновал, он был предназначен для деток постарше. Думала она о другом: её смутило то, что почти все дети, с которыми она столкнулась в коридоре, так или иначе что-то лопотали. Её Вова был единственным мальчиком, который вообще не говорил ни одного слова. Остальные родители, хоть и рассказывали про своих малышей обескураживающие истории, но как бы там ни было, речь у их детей присутствовала.

Например, Манана рассказала про сына Люсьена, как тот просил шампунь. Он говорил: «Зелёный, зелёный». Манана перебрала всё, что было в ванной комнате зелёного цвета, пока не догадалась, что он имеет в виду лягушку, нарисованную на бутылочке с шампунем. Алина втайне позавидовала Манане, она даже не мечтала, чтобы Вова говорил «зелёный», да ещё и имел при этом в виду конкретный предмет!

Ксюша рассказала, как им было сложно с их сыном Марком, потому что он совершенно бесстрашный, да ещё и вообще почти не чувствует боли. Тамара Петровна пожаловалась, что Оленька всегда носит с собой по квартире любимую тряпочку, которую невозможно отобрать, даже чтобы постирать.

 

Послушав ещё несколько историй, которыми охотно делились мамы, папы и бабушки, Алина осмелела и решила поделиться своими достижениями в обучении речи. Девушка начала рассказывать о компьютерной программе и видеозаписи, благодаря которой она научила Вову говорить «на» и «дай». Но по непонятной причине этот её скромный рассказ вызвал сильнейшее раздражение у строгой Ирины Петровны.

– Вот какой смысл в том, что вы учите его? – Юшкевич нервно постукивала карандашом об стол. – Он же просто копирует вас. Да, мальчик выучит наизусть несколько слов, но не будет уметь употреблять их в той ситуации, когда они были бы уместны. Обучением на компьютере, с помощью видеокамеры, вы задаете программу для робота. Понимаете, мы хотим, чтобы ваш сын перестал быть роботом. А то, что вы делаете, обратно тому, что делаем мы. Здесь в нашем центре мы пытаемся научить их импровизации, общению, сделать их более человечными. А вы со своими программами, наоборот, сделаете их придатками для компьютеров!

Алина не пыталась даже возразить, ошарашенная такой негативной реакцией. Меньше всего она ожидала, что её маленький эксперимент, который она тщательно продумала и опробовала на сыне, вызовет такую бурю протеста. Да, конечно, она в душе согласилась с Ириной Петровной, так как вспомнила печальный итог – радостное «на» и пустые руки сына. Но такая гневная тирада… это уже перебор, они, в конце концов, пришли всего лишь в первый раз.

 

Всё дальнейшее занятие Алина молчала, но жадно впитывала всю информацию. К концу занятия девушка стала понимать, что явно зря она полезла со своими идеями. Сначала нужно попробовать то, что уже проверено другими участниками. Но пока ничего принципиально нового, по сравнению с тем, что уже она успела прочитать в Интернете, она не услышала. Самый главный вопрос, который интересовал её: «как вылечить Вову?». Он же здесь даже не звучал. Использовались такие слова, как «социализировать», «адаптировать». Женщины интересовались, женятся ли аутисты, поступают ли в высшие учебные заведения, берут ли их на работу. Казалось, они совсем смирились с тем фактом, что их дети навсегда будут другими, нежели остальные малыши. Всегда особые.