Студопедия — Что делает нас людьми: почему непременно рекурсивные правила?
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Что делает нас людьми: почему непременно рекурсивные правила?






(взгляд лингвиста и биолога)

 

Human language is an embarrassment for evolutionary theory.

 

D. Premack

 

Прóклятое в позапрошлом веке изучение происхождения языка не только возродилось, но и становится все более интересным широко-му спектру дисциплин, включающему не только самое лингвисти-ку, но антропологию, археологию, когнитивную науку, психологию, эволюционную теорию, биохимию, генетику, палеогеографию...

 

Бесконечные споры о научении и генетических механизмах фор-мирования языковой способности человека показывают чуть ли не цеховые приоритеты: биологи и психологи в основном склоняются к превалирующей роли среды, а лингвисты — чем более формальные, тем в большей мере — к специфическим наследственным механиз-мам. Примечательно, что интерес к прочтению генетического кода как текста заинтересовал уже Р. О. Якобсона: «Из последних трудов, посвященных ДНК-коду, и в особенности из работ Крика и Янов-ского о “четырехбуквенном языке, вложенном в молекулы нуклеи-новой кислоты”, мы узнаем, что вся детализация и специфическая генетическая информация содержится в сообщениях, закодирован-ных в молекулах, а именно в линейной упорядоченности “кодовых слов”, или “кодонов”. Каждое слово состоит из трех единиц, называ-емых “нуклеотидными основами” или “буквами” кодового “алфави-та”. Этот алфавит состоит из четырех различных букв, “используе-мых для записи генетического сообщения”. “Словарь” генетического кода содержит шестьдесят четыре различных слова, которые опре-деляются как “триплеты”, поскольку каждое из них строится как по-следовательность трех букв. Шестьдесят одно слово имеет индиви-дуальное значение, три оставшихся слова служат сигналами конца генетических сообщений» [Якобсон 1985].

 

С нарастающей активностью ищут — и «находят» — специфиче-ски человеческие гены (FOXP2, HAR1F, ASPM...). Люди ищут свои


Что делает нас людьми: почему непременно рекурсивные правила?    
   

корни, эти поиски начались задолго до Дарвина. Обнаруживают-ся весьма экзотические сюжеты: род Homo предлагается подразде-лить на Homo sapiens и Homo troglodytes (человек-животное) [Lin-naei 1766], проводятся замечательные сравнительно-анатомические исследования обезьян и людей [Huxley 1864]; реконструируются су-щества, которые телом — человек, умом — обезьяна (Corpore homo, intellectu simian) — Mikrocephalen или Affen-Menschen [Vogt 1867], Pithecanthropus alalus (человек неговорящий) [Häckel 1899]… Всеэто — предыстория нынешних споров о статусе человека на эволю-ционной лестнице и о том, что именно отделяет нас столь карди-нально от остального мира существ, населяющих планету. Конечно, сверхсложный и мощный мозг и обеспечиваемый им язык как сред-ство мышления и коммуникации, способность строить модели мира и выводить его законы, наконец, способность постигать самих себя.

 

Каким образом мог возникнуть мозг, давший человеку разум? Рассматриваются как минимум два возможных сценария (см. [Ано-хин, Черниговская 2008]). Первый, что это произошло в результа-те серии генетических изменений, приведших к некоему «взрыву». Это серия мутаций, процесс, некий толчок, когда могло произойти что-то, изменившее свойство мозга, нервной системы и оказавшееся эволюционно адаптивным. Впоследствии над этой «взрывной мута-цией» могли наслаиваться иные изменения, и то, что мы видим се-годня, это уже не та одна «главная» мутация, а тысячи, которые бы-ли после. Но есть и другой серьезный сценарий, согласно которому все началось с неких изменений в адаптивности, пластичности моз-га, который, попадая в несколько измененную эволюционную нишу, начинал реализовывать новые возможности: начали накапливаться генетические вариации, делающие такое развитие предпочтитель-ным. Накапливаясь, эти вариации и привели к формированию че-ловеческого мозга в его нынешнем виде. Этот сценарий исключает наличие начального «ключевого гена», вызвавшего толчок. В этой связи стоит вспомнить Б. Поршнева: «Становление человека — это нарастание человеческого в обезьяньем» [Поршнев 2007].

 

Однако недавно было показано, что примерно 22 % всех видовых отличий генетически фиксируется в «моменты» внезапных измене-ний, то есть развитие вполне может происходить «рывками», о чем и свидетельствует противопоставление градуального и точечного сценариев эволюции [Pagel et al. 2006].

 

Если первый сценарий можно назвать генетическим, то второй сценарий — эпигенетический; кстати, именно его многие генети-ки и эволюционисты все больше и больше начинают рассматривать в качестве основного. Эти теории одним из первых в мире развил


  Эволюция сигналов и умений или грамматический взрыв?  
   

И. И. Шмальгаузен, считавший, что эволюция начинается вовсе не

 

с изменений генотипа, а наоборот — изменение фенотипа, постепен-но фиксируясь, оформляется в изменение генотипа [Шмальгаузен 1946].

 

Возможны, разумеется, и иные взгляды на эволюцию. Вспомним в этой связи блестящий доклад Дж. Фодора «Why Pigs Don’t Have Wings», с которым он выступил в октябре 2007 года в Мэриленд-ском университете США и который был вскоре опубликован в «The London Review of Books» [Fodor 2007] и вполне отражает пафос кни-ги об эволюции без естественного отбора [Fodor, Piattelli-Palamarini 2010]. Ответ на вопрос почему у свиней нет крыльев? обсуждается со свойственными Фодору экстравагантностью и блеском, начиная

 

с резкого «Тhe received view ever since Hume taught that ought doesn’t come from is» и далее в том же духе: «What’s wrong with us is that the kind of mind we have wasn’t evolved to cope with the kind of world that we live in... Тhat kind of mind doesn’t work very well in third millennium Lower Manhattan...» Фодор согласен, что идея Дарвина о филогенезе действительно не имеет серьезных альтернатив, но скептически от-носится к идее естественного отбора и, соответственно, адаптации, подчеркивая необязательность жесткой связи между ними, утверж-дая, что несостоятельность роли адаптации не рушит идею филоге-неза. Главная его претензия к естественному отбору — логическая несостоятельность и, стало быть, недоказуемость, то, что он называ-ет методологическим трюизмом и подвергает, например, таким ис-пытаниям: «Were polar bears selected for being white or for matching their environment?» У свиней нет крыльев потому, что это такие жи-вотные, вот и все, заключает Фодор. У нас есть язык, потому что мы такой биологический вид. Не потому, что так удобнее жить и эффек-тивнее выживать в конкурентной эволюционной борьбе, ибо ина-че надо объяснить, почему прекрасно выживают тысячи биологиче-ских видов, не обладающих таким совершенным механизмом. Нигде никогда не были найдены и описаны крылатые свиньи, от которых естественный отбор помог природе отказаться. Возможно, все еще впереди...

 

В этой связи вспомним Т. Дикона, согласно которому язык «ок-купировал» мозг и адаптировался к нему в гораздо большей мере, нежели мозг эволюционировал в сторону языка. Мозг и язык коэ-волюционируют, но главную адаптационную работу, по Дикону, делает язык [Deacon 1997]. Дети, таким образом, уже рождаются с мозгом, готовым к синтаксическим процедурам именно из-за раз-вития языка в сторону наиболее вероятностных характеристик, что и фиксируется генетически. Книга Дикона — одно из первых изло-


Что делает нас людьми: почему непременно рекурсивные правила?    
   

жений гипотезы о том, что не генетические изменения лежали в ос-нове появления языка, даже если мы их сегодня видим, а наоборот (в последнее время появился целый ряд замечательных работ в этой области, например [Berwick et al. 2013; Bishop 2013; Bolhuis, Everaert (eds.) 2013; Козинцев 2013]).

 

Эволюция сделала рывок, приведший к обретению мозгом спо-собности к вычислению, использованию рекурсивных правил и мен-тальных репрезентаций, создав тем самым основу для мышления и языка в человеческом смысле. Новая «грамматическая машина», как это называет Джекендофф [Jackendoff 2002], позволила наращивать языковые структуры для организации (мышление) и передачи (ком-муникация) все усложняющихся концептов. А возможно, наоборот; не думаю, что мы готовы установить правильные причинно-след-ственные отношения. Как формулирует это Дж. Фодор, «A ‘theory of causation’ is exactly what a ‘theory of natural selection’ isn’t».

 

В результате поиска участков ДНК, где за пять миллионов лет должны были произойти значительные изменения, которые и от-деляют нас от шимпанзе, было обнаружено сорок девять участков, где темпы таких изменений были существенно выше, чем в сред-нем по геному, в некоторых из них в семьдесят раз! Был выделен ген HAR1, кодирующий маленький участок, но содержащий сто восем-надцать различий между человеком и шимпанзе (для сравнения, между шимпанзе и птицами таких различий всего два) [Pollard et al. 2006]. Это ген, который работает в коре головного мозга с седьмой по девятнадцатую неделю развития плода, когда закладываются верхние эволюционно поздно возникшие слои коры головного моз-га, отличающие мозг человека от мозга других приматов. Бесспор-но, что разговор о специфически человеческих генах, обеспечивших нашу эволюцию и феноменальную скорость последующего развития цивилизации, нужно вести крайне аккуратно и не ждать сенсаций. Пройдут многие годы тщательной работы и обдумывания результа-тов, прежде чем мы сможем (если сможем) уверенно описать генети-ческие механизмы, сыгравшие ключевую роль в нашей биологиче-ской эволюции. Не стоит обольщаться идей долгожданной находки «гена разума», ибо претендентов на эту особую роль есть не менее десяти... К тому же сейчас становится ясно, что сами когнитивные процессы влияют на процессы генетические, что заставляет многое увидеть в совершенно новом ракурсе.

 

Антропологические определения и радиометрические оценки возраста Homo sapiens sapiens, подтверждающиеся данными мо-лекулярной генетики, говорят о том, что все популяции современ-ных людей генетически восходят к сравнительно немногочисленной


  Эволюция сигналов и умений или грамматический взрыв?  
предковой группе, локализующейся в Африке к югу от Сахары и да-  
   
  тирующейся возрастом сто — сто пятьдесят тысяч лет. Выявлена зна-  
  чительная близость гаплогрупп митохондриальных ДНК Ближнего  
  Востока и Европы. Наиболее ранняя европейская гаплогруппа имеет  
  ближневосточное происхождение, а время ее распространения в Ев-  
  ропу оценивается в пятьдесят тысяч лет. Вероятность множествен-  
  ности центров возникновения Homo sapiens считается крайне малой  
  (см. обзор [Долуханов 2007]). Вопрос о моно- или полигенезе чело-  
  веческого языка уже давно является предметом дискуссий при яв-  
  ном приоритете идеи моногенеза (существования «протобашенно-  
  го» языка) для большинства лингвистов (см. [Барулин 2007]).  
  Человек современного типа уже на ранней стадии существования  
  обладал когнитивной системой, позволявшей ему концептуализиро-  
  вать пространство и время в знаковых символах. Это вполне соотно-  
  сится с обсуждаемым в последние годы грамматическим взрывом,  
  обеспечившим формирование психических функций, необходимых  
  для синтаксического языка, планирования логических операций,  
  изобретения игр на основе конвенциональных правил, способность  
  к изобразительному и музыкальному творчеству [Козинцев 2004;  
  Черниговская 2004, 2006]. Обсуждается грамматический взрыв и  
  в языковом развитии детей (см. статьи [Сергиенко 2008; Кошелев  
  2008]. Грамматический взрыв, сопровождавшийся формировани-  
  ем основных когнитивных функций, был одним из основных компо-  
  нентов процесса антропогенеза, приведшего к формированию Homo  
  sapiens в области африканских саванн около ста пятидесяти тысяч  
  лет назад. Можно предположить, что уже на ранних стадиях человек  
  современного типа обладал «когнитивной гибкостью», синтаксиче-  
  ским языком и способностью к абстрактному мышлению. Это опре-  
  делило эволюционные и адаптивные преимущества, обеспечившие  
  повышение численности популяций, что вызвало широкое расселе-  
  ние Homo sapiens в тропической Африке и выход в муссонные обла-  
  сти Ближнего Востока. Уже на ранней стадии расселения сложилась  
  адаптационная модель социума с ритуализированными социальны-  
  ми функциями.  
  Установлено, что на протяжении продолжительного времени ар-  
  тефакты мустьерского типа изготавливались как неандертальцами,  
  так и расселяющимися группами людей современного типа, и ско-  
  рее всего, на начальном этапе современные люди копировали му-  
  стьерскую технику неандертальцев в районах их совместного обита-  
  ния. Окончательное исчезновение неандертальцев с исторической  
  арены, несмотря на высокий уровень их интеллектуального и физи-  
  ческого развития, было вызвано их немногочисленностью и геогра-  


Что делает нас людьми: почему непременно рекурсивные правила?    
   

фической изоляцией, а значит, инбридингом и распространением генетических заболеваний [Долуханов 2007].

 

Несмотря на растущую мультидисциплинарность таких исследо-ваний, все же остается не вполне осознанной необходимость прора-ботки фундаментальных теоретических оснований для поиска как специфичных генов, так и свойств человеческого языка в иных ком-муникационных системах. Мысль очевидная до банальности, что не меняет дела.

 

Еще Дарвин говорил, что разница между нами и другими вида-ми, особенно близкими, в степени, а не в качестве: основные прин-ципы должны быть едины. И. И. Шмальгаузен писал, что все биоло-гические системы характеризуются способностью к саморегуляции, и среди факторов саморегулирования в онтогенезе нужно отметить три главных:

 

1) развитие по генетической программе;

 

2) развитие в зависимости от воздействия внешней среды (на-пример, отрицательное воздействие сенсорной депривации ведет к недоразвитию мозга, отсутствие речевого окруже-ния — к неразвитию языка и т. д.);

 

3) собственная сознательная саморегуляция — свойство, нарас-тающее с повышением ранга биологических объектов на эво-люционной лестнице как результата возрастающей роли ин-

 

дивидуального, а не группового поведения.

 

Признак эволюции — рост независимости от внешней среды. И конечно, такая нарастающая относительная независимость вид-на уже и внутри сообщества людей по мере развития человечества в целом и совершенствования отдельных индивидуумов в результате кропотливой собственной работы и воспитывающих = образовыва-ющих его людей. Нет сомнений, что внешнее поведение организма определяется сложно организованным механизмом, сформировав-шимися компетентными структурами, реальные функции которых зависят от опыта в данной среде. Поразительным образом некоторые общие принципы эволюции (как мы их сейчас понимаем) описыва-ют столь разные процессы, как эволюция живых систем, естествен-ных и искусственных языков [Наточин, Меншуткин,Черниговская 1992; Chernigovskaya, Natochin, Menshutkin 2000].

 

Поражает гибкость поведения и широта когнитивных возмож-ностей практически всех видов, от беспозвоночных до высших при-матов. У всех — это память, способность менять поведение в зависи-мости от ситуации, читать языки врагов, жертв и друзей, выводить правила, даже вычислять. Нельзя не согласиться с К. В. Анохиным, что эволюция — это нейроэволюция, пробующая разные сценарии,


  Эволюция сигналов и умений или грамматический взрыв?  
не имеющая примитивного вектора: сосуществуют и в разных вари-  
   
  антах повторяются очень различающиеся решения одних и тех же  
  типовых задач. Эволюция не торопится! Вопрос «кто победил?» не  
  надо ставить. Потому что варианты ответов малоприятны: «виру-  
  сы», «насекомые». Судя по всему, человечество — если будет про-  
  должать в том же духе — вполне может себя уничтожить вместе со  
  всеми своими достижениями — и Галереей Уффици, и музыкой Мо-  
  царта, и достижениями математической и философской мысли.  
  А простейшие останутся себе жить-поживать, как, например, орга-  
  низмы на дне океана, живущие при температуре +400 °С и обходя-  
  щиеся без фотосинтеза. Есть над чем подумать...  
  Однако никто все же не сомневается в чрезвычайной роли чело-  
  века на планете, и в абсолютно особой роли в нашем развитии спе-  
  цифического семиозиса и языка. Семиотическое поведение есть у  
  всех, даже у беспозвоночных. Обычно, когда речь идет о высокораз-  
  витых видах, обсуждают метакогнитивные возможности и способ-  
  ность к метарепрезентации, и считается, что у животных (возможно,  
  за исключением приматов и дельфинов) рефлексии и концепта «се-  
  бя» нет, как и возможности мысленного «путешествия во времени»,  
  ибо для этого нужен символический язык, способный представлять  
  будущие события и задачи, нужна способность выйти за пределы  
  своего мира и себя как его центра (если не сказать — основного на-  
  полнения). Для представления индивидуумов в их отсутствие нуж-  
  ны слова, для адекватного поведения — конвенции... С этим связана  
  и дискуссия о способности строить модель сознания Другого (Theory  
  of Mind), и также еще недавно считалось, что не только этого нет у  
  животных, но и у детей моложе трех-четырех лет (см. статью [Серги-  
  енко 2007]). Тем не менее, в отличие от роботов, действующих (пока)  
  как «зомби», у животных есть «субъективная реальность» — «фено-  
  менальное», или «квалиа» [Дубровский 2006, 2008]. И хотя вопро-  
  сы «зачем субъективная реальность?», «почему она возникла в хо-  
  де биологической эволюции?» по-прежнему крайне трудны, мы не  
  можем обойти их, равно как и вопрос о появлении и сути семиозиса  
  вообще (то есть появления необходимости и возможности кодиро-  
  вать информацию), когда анализируем отличие психики и языков  
  животных и человека.  
  Объяснение субъективного опыта — главный вопрос пробле-  
  мы сознания. Мы можем функционально объяснить информацион-  
  ные процессы, связанные с восприятием, мышлением, поведением,  
  но остается непонятным, почему эти информационные процессы  
  «аккомпанируются субъективным опытом» [Chalmers 1996, 2002].  
  Почему все эти информационные процессы не проходят независи-  


Что делает нас людьми: почему непременно рекурсивные правила?    
   

мо от какого-либо внутреннего чувства? Возможно, это обеспечивает целостность, понимание границ Я, независимость от внешней среды и ее обитателей.

 

Открытие М. Арбибом и Г. Риззолатти так называемых зеркаль-ных систем мозга показало, что такие нейронные системы осущест-вляют синтез информации, отображающей не только внешние сти-мулы, вызванные действиями других существ, но и собственные реакции и действия, обеспечивают связь между подсистемами моз-га, ответственными за перцепцию, память, мотивацию и моторику, картируют субъектно-объектные отношения и формируют механиз-мы самоидентификации. Зеркальные системы связаны и с производ-ством и пониманием речи, и с ориентировкой в сложном социуме. Риззолатти и Арбиб рассматривают язык (продукцию и восприятие) как способ соединения когнитивной, семантической и фонологиче-ской форм, рeлевантный как для звукового, так и для жестового язы-ка. Активность зеркальных нейронов в зоне F5 интерпретируется как часть кода, которая должна соединиться с нейронной активностью

 

в какой-то другой зоне мозга и завершить тем самым формирование целого кода указанием на объект и/или субъект. Эта гипотеза име-ет первостепенное значение как для объяснения организации язы-ковых функций, в частности для лингвистической дифференциации субъекта и объекта, так и для научения вообще, поскольку позволя-ет связать в оперативной памяти агенс (деятель), патиенс (объект действия) и инструмент (способ или орудие) [Rizzolatti, Arbib 1998, Arbib 2003].

 

Открытие Риззолатти и Арбиба обсуждается в последние годы не только биологами, но и психологами, лингвистами и философами и расценивается как одно из крупнейших открытий конца ХХ века

 

в области эволюции сложного поведения и происхождения языка [Черниговская 2006]. Исследование нейрофизиологических меха-низмов таких сложных процессов, как метарепрезентация и субъек-тивная реальность, пока не представляется адекватным и интерпре-тируемым не только у животных, но и у человека, из чего следует мало обнадеживающий прогноз «объективного» изучения структу-ры и уровня психической организации иных биологических видов: поведенческие исследования лишь кажутся нам инструментом, де-лающим стену между «нами» и «ими» более прозрачной.

 

Тот же вектор дают нам и отмеченные среди важнейших дости-жений за 2007 год исследования [Miller 2007; Hassabis et al. 2007]: память имеет ту же природу и «адрес» в мозгу, что и воображение, фантазии; если нарушен гиппокамп, то страдает не только сама па-мять (то есть прошлое), но и способность представлять и описывать


  Эволюция сигналов и умений или грамматический взрыв?  
   

воображаемые события, создавать сюжеты (будущее или возмож-ное). Иными словами, память — мать воображения. Эти исследова-ния, как и открытие зеркальных систем, показывают, по сути дела, то, что так прозорливо уловил И. М. Сеченов более века тому назад: «Нет никакой разницы в процессах, обеспечивающих в мозгу реаль-ные события, их последствия или воспоминания о них». Вот она, основа семиозиса высокого порядка...

 

На конференциях 2007 года в Южной Африке («Cradle of Lan-guage») и в Нидерландах («Birdsong, Speech and Language. Converging Mechanisms») обсуждались следующие актуальные представления об истоках и специфике человеческого языка.

 

• Нейроанатомический субстрат человеческого языка сфор-мировался два миллиона лет назад у Homo habilis [Wilkins, Wakefield 1995].

 

• Некий протоязык возник примерно один миллион лет назад у Homo erectus и уже обладал специфическими чертами (по-рядок элементов, аргументы глаголов, грамматичность и пр.) [Bickerton 1990, 2003, 2007].

 

• «Полноценный» язык возник между ста и ста пятьюдесятью тысячами лет назад у Homo sapiens sapiens [Aitchison 2000].

 

• Независимый от зрительной модальности акустический язык мог возникнуть в Африке как результат мутации [Corballis 2003].

 

• Полностью сформированный синтаксически язык как необ-ходимое условие обмена и передачи символической инфор-мации может косвенно быть датирован на основе сопостав-ления с абстрактными наскальными изображениями, дати-руемыми примерно семьюдесятью пятью тысячами лет назад [Henshilwood et al. 2004].

 

• Артефакты, найденные в пещерах Южной Африки на реке Клазиес (Klasies), свидетельствуют о том, что по крайней мере сто пятнадцать тысяч лет назад люди были способны мыслить символами и говорить [Wurz 2000].

 

• Акустические сигналы птиц эволюционировали в пение чело-века [Masataka 2007].

 

• Рекурсия в человеческом языке может рассматриваться в со-поставлении с рекурсией в акустическом поведении у птиц [Margoliash, 2003; Reuland 2005; Gentner et al. 2006].

 

• Возможность «фонологии» у животных [Yip 2006].

 

• Синтаксис, имитация, «цитация» и ментальная репрезента-ция. Способность сознания отражать сознание (minds within minds) [Chomsky 2002; Fitch 2007].


Что делает нас людьми: почему непременно рекурсивные правила?    
   

Конечно, одной из кардинальных является идущая уже несколь-ко лет дискуссия вокруг статьи «The Language Faculty: What is it, who has it, and how did it evolve?» [Hauser, Chomsky, Fitch 2002]. Чрез-вычайно важными для обсуждения этого вопроса являются работы Дже кендоффа и Пинкера. Основная идея их сводится к спору со сто-ронниками генеративной грамматики, для которых центром языка, его комбинаторных возможностей является синтаксис и способность к рекурсии. Джекендофф считает, что более обоснована предлагае-мая им и вызывающая горячие споры концепция параллельной ар-хитектуры, где фонология, синтаксис, лексикон и семантика явля-ются независимыми генеративными системами, связанными друг с другом интерфейсами. Эта концепция гораздо более совместима как с данными нейроноук и менталистской теорией семантики, так

 

и с более правдоподобными, чем идея единичной мутации, гипоте-зами эволюции языковой способности человека [Jackendoff 2002].

 

В работах Хомского с соавторами [Hauser, Chomsky, Fitch 2002] показано, что часть вычислительных и сенсорных способностей раз-деляется нами с другими млекопитающими, и научение, в том числе

 

и языковое, включает в себя семантический компонент. По Джекен-доффу, именно значение (а не синтаксические структуры) должно было быть первым генеративным компонентом, вызвавшим возник-новение и дальнейшее развитие языка. Первая стадия была, скорее всего, выражена символическим использованием простейших вока-лизаций (или жестов) без какой-либо грамматической организации, на этой стадии нет синтаксиса, но это уже палеолексикон, отражаю-щий концепты-примитивы. Далее начинает появляться первичный синтаксис, и только потом возникают синтаксические структуры. Такой подход, конечно, в гораздо большей мере, чем предшествую-щие, открывает путь к интеграции различных областей знаний для построения непротиворечивой теории.

 

Позиция Джекендоффа вызвала резкую критику сторонников ге-неративистской парадигмы, помещающих синтаксис на привилеги-рованное место и настаивающих на внезапном, а не эволюционном возникновении языка. К примеру, Бикертон не видит объяснений тому, что постепенно развивающийся язык не вызывал никаких из-менений в других видах когнитивной эволюции, словно застывшей на сотни тысяч лет. Он также не видит причин дополнять сформули-рованные им еще в 1990 году две стадии возникновения языка: асин-таксический протоязык и основанный на синтаксисе язык современ-ных людей [Bickerton 1990, 2003, 2007].

 

Основным формальным отличием человеческого языка от язы-ков иных видов является все же открытость и продуктивность, спо-


  Эволюция сигналов и умений или грамматический взрыв?  
собность к использованию рекурсивных правил. То есть наш язык  
   
  принципиально по-другому устроен. Если продолжать дискуссию  
  о специфичности коммуникационных систем и особенностях интел-  
  лекта, то прежде всего нужно точно определить координаты, чтобы  
  не происходило того, с чем мы встречаемся сплошь и рядом, к при-  
  меру в трактовке достижений «говорящих обезьян». Стоит также на-  
  помнить, что эволюция пробовала и продолжает пробовать разные  
  инструменты для достижения своих целей, и многие из них могут  
  сосуществовать в пространстве и времени. Успешность коммуника-  
  ции достигается не только за счет удачных языковых алгоритмов! Не  
  стоит также исключать из обсуждения тот общеизвестный факт, что  
  язык обслуживает не только коммуникацию, но и мышление. И су-  
  щественно важна коэволюция коммуникации разных видов, закреп-  
  ляемая генетически.  
  Приведем несколько обескураживающих (если трактовка не тен-  
  денциозна) примеров «компетентности» иных биологических ви-  
  дов, отнюдь не только приматов или иных млекопитающих, а птиц,  
  муравьев и пчел (подробно см. [Резникова 2005; Reznikova 2007; Па-  
  нов 2011]).  
  Способность к межвидовой коммуникации (в отличие от нас).  
  Способность выучить язык другого вида, общаться на нем, мимикри-  
  руя (шпионя, становясь резидентом и желая иметь взаимовыгодные  
  отношения). Понимание языка других (даже «слов) — выгодно. На-  
  пример, использование обезьяны в качестве защитника других ви-  
  дов, использование чужих сигналов — не только уберегает от опасно-  
  сти целую группу, но и позволяет экономить энергию и время.  
  Способность к генерализации сигналов (!) — использование при-  
  мерно одинаковой частоты акустических сигналов тревоги разными,  
  но живущими вместе видами. Подражание сигналам другого вида,  
  например при выпрашивании пищи.  
  Способность к виртуозной и быстрой оценке текущей ситуа-  
  ции, смене ролей, смене стратегий, даже вычислении энергозатрат-  
  ности усилий, к оценке риска, к макиавеллиевскому многоходовому  
  планированию.  
  Высокая специализация и отточенность ролей в социуме, ре-  
  гуляция отношений между социальными стратами, оценка места и  
  глубины понятий свой/чужой в зависимости от многофакторного  
  пространства.  
  Использование языков разных модальностей одними и теми же  
  особями, например акустической, химической и тактильной (а ведь  
  принято считать, что многоканальность — свойство человеческого  
  языка).  


Что делает нас людьми: почему непременно рекурсивные правила?    
   

Разная степень владения символическим поведением (одно изнаивысших — язык танца пчел).

 

Многочисленность вариантов социального устройства, нетолько у разных видов и групп, а у одного и того же вида, и выбор по-ведения требуют серьезных «вычислительных» усилий. Виртуозные ухищрения для овладения «чужим имуществом» с целью экономии энергии (еды, сил на строительство собственного дома): атака, вы-жидание, переодевание в чужие феромоны, притворство. Согласие кормить других в обмен на их услуги; «рабовладение», «скотовод-ство» и «земледелие» (доение тли и выращивание грибов), понима-ние меры дозволенности действий, прав разных членов сообщества...

 

Способность к анализу ситуации и выбору средств ведения войн: химическое оружие в том числе и вызывающее панику, ору-жие массового психического поражения, когда свои начинают уничтожать своих, а нападавшие тем временем уносят припасы и куколки, из которых потом появятся рабы или — если понадобит-ся — еда; камикадзе; разведчики, действующие то в одиночку, то объединяясь в группы для выполнения конкретной стратегической задачи; пограничники, стоящие на охране рубежей в один ряд или

 

в несколько в зависимости от оценки ситуации. Как они ее оцени-вают? Как договариваются? Где военачальники? Что за «распреде-ленный мозг»?

 

Попытки расшифровать акустические сигналы животных, выде-лив из них некие дискретные значимые элементы, типа фонем, пока малоуспешны, однако такие исследования уже ведутся и результа-ты заставляют задуматься (например, исследования [Yip 2006] о воз-можности «фонологии» животных и [Gentner et al. 2006] о рекурсив-ных возможностях европейских скворцов Sturnus vulgaris).

 

Принято считать, что сигналы животных имеют чисто эмоцио-нальное и утилитарное значение, однако они могут обладать и слож-ной семантикой (информация о расстоянии, топографии, существу-ют мужской и женский языки, разные «слова» для разных объектов, вызывающих страх, и генерализованные сигналы «опасность вооб-ще»). Не стоит, однако, забывать, что на формирование «слов» жи-вотных уходят миллионы лет генетического отбора, в то время как у человека лексикон приобретается в индивидуальном онтогенезе, и в отличие от таковых у животных слова человеческого языка мно-гозначны и зависимы от меняющегося контекста.

 

Не менее обескураживающими выглядят обнаруживающиеся

 

в языке «говорящих обезьян» свойства человеческого языка (что подробно описано в книге Зориной и Смирновой и послесловиях к ней [Зорина, Смирнова 2006]):


  Эволюция сигналов и умений или грамматический взрыв?  
   

• Семантичность — присваивание значения определенному объекту или действию и использование его вместо действия или манипуляций с предметом.

 

• Признаки семантического синтаксиса (по Выготскому): тема-рема у детей — в однословных и двусловных высказываниях.

 

• Продуктивность — способность порождать новые сообщения по усвоенным правилам. Интересно отметить, что последова-тельность элементов может меняться и в долгих криках есте-ственного языка шимпанзе.

 

• Перемещаемость — наименование находящегося вне поля зрения объекта, передача только с помощью знаков инфор-мации о прошлых и будущих событиях. Использование лек-сикограмм «сейчас» и «потом». Это отмечается и в приро-де (когнитивные карты шимпанзе, планирование маршрута и последующих действий).

 

• Культурная преемственность (знания передаются не за счет генетики): способность и желание учить друг друга и детей, с исправлением ошибок, всегда считалось привилегией лю-дей. Возможность использовать язык амслен при коммуника-ции друг с другом, а не только с человеком.

 

• Узнавание себя в зеркале и в видеофильмах. Практически без-ошибочное употребление местоимений я, твой, ты, мы.

 

• Рассудочное поведение: умение планировать, предвидеть, вы-делять конечные и промежуточные цели. Умение манипули-ровать окружающими. Реконструкция намерений других.

 

• Метафорический перенос — использование слов в перенос-ном смысле, шутливо или бранно, что показывает понимание обобщенного значения.

 

• Способность к диалогу и обмену ролями и очередностью.

 

• Восприятие устной речи и перевод на амслен — без участия са-

 

мих объектов (референтов).

 

Таким образом, на вопрос, вынесенный в название (что делает нас людьми?), можно ответить так: способность к семиозису высоко-го порядка, к абстрактному мышлению и формированию концептов, способность к рекурсивным синтаксическим процедурам, обеспечи-вающим открытость грамматической и семантической систем, что тесно связано и со способностью к построению высокого уровня мо-дели сознания Другого и является серьезным шагом в эволюции ког-нитивных возможностей. Комбинирование слогов из фонем, слов из слогов, фраз из слов и т. д. может быть сопоставлено, к примеру, с построением сложных моторных актов из более простых, однако многоступенчатые моторные акты у приматов присутствуют, а «язы-


Что делает нас людьми: почему непременно рекурсивные правила?    
   

ковые» — нет. Языковые рекурсивные правила не распространяются на уровень «простейших» единиц — фонем и слогов (слоги не могут быть вставлены в слоги) и не могут быть эволюционно выведены из моторных возможностей, потому что компоненты моторных актов выстраиваются последовательно, но нельзя представить себе вклю-ченность их в себя самих, подобно тому, что мы делаем в синтаксисе:

 

Маша удивилась, что Петя не знает, что Нина лгала Саше. Представление о сознании и состоянии Другого и планирование

 

своих действий с оглядкой на это дает огромное поведенческое пре-имущество (если все же признавать пользу адаптивных процессов). Не понятно, однако, как и почему произошел скачок (или развитие) от закрытых систем коммуникации животных к открытым челове-ка (см. в этой связи разбор этой дискуссии в статье [Барулин 2007]). В этой точке сходятся когнитивные возможности человека и инстру-ментальные возможности языка. Экстраполяции и особенно синтак-сические процедуры, их оформляющие, требуют хорошо развитой оперативной и долговременной памяти и мощного мозга для их осу-ществления. Важно отметить, что Джекендофф и Пинкер стоят на позициях медленного развития предшествующих языку систем на основе вполне дарвиновской адаптации, тогда как Хаузер, Хомский и Фитч склонны скорее к революционному сценарию, то есть появ-лению языка в результате некоего события — мутации.

 

Не менее серьезен и вопрос, поставленный Фодором: как язык мог дать нам эволюционное преимущество, если его еще не было? Во-прос сложный и требует мультидисциплинарного дискурса. Вспом-ним в связи с этим Мeраба Мамардашвили, который считал синтез разных научных подходов критически важным для наступившего времени: «Пересечение гуманитарных и естественно-научных ис-следований сознания носит серьезный, не внешний характер, напо-минающий перекличку двух соседей. Но связь здесь пролегает в дру-гом, более существенном измерении, а именно в измерении места сознания в космических процессах, во Вселенной» [Мамардашвили 2000]. Именно это констатирует и Вяч. Вс. Иванов: «Если успехи гу-манитарного знания в наступившем веке будут зависеть (как пред-полагали многие) от соединения достижений естественных наук, прежде всего биологии, с еще мало изученным с этой точки зрения материалом наук о человеке, то нейролингвистика и психофонетика окажутся теми областями, где продвижение в этом направлении уже начинается» [Иванов 2004].

 

Итак, наша видовая особенность как Homo loquens — не рекур-сивные правила в узком (синтаксическом) смысле, а открытость си-стемы в целом, не пропасть между человеком и другими видами,


  Эволюция сигналов и умений или грамматический взрыв?  
а почему-то (не обязательно зачем-то) возникшая сложность си-  
   
  стемы иного порядка, обеспечивающая не только язык и семиозис,  
  но рефлексию, феноменологическое сознание, вторичные модели-  
  рующие системы и, соответственно, культуру, обеспечивающую нам  
  дальнейшую эволюцию (см. в этой связи статью [Зинченко 2008]).  
  «Мы — не наблюдатели, а участники бытия. Наше поведение —  
  труд... Природа наша делаема», — писал великий А. А. Ухтомский,  
  опередивший свое время больше чем на век. Его слова можно рас-  
  сматривать в том числе и в контексте дискуссий о сценариях и векто-  
  ре эволюции человека.  


Нить Ариадны, или Пирожные «Мадлен»

 

 

Проблема сознания имеет на редкость консервативную судьбу дли-ной в тысячи лет: каждый человек интуитивно знает, что это та-кое, но не может дать определение или хотя бы описать. Мыслители многих эпох и цивилизаций, а потом и исследователи Нового вре-мени пытались взять эту крепость с помощью разных когнитивных средств и все более усложняющихся экспериментальных методов, но продвижение не очевидно… Изящно описал сознание Джозеф Бо-ген, американский нейрофизиолог, работавший в группе Роджера Сперри, получившего в 1981 году Нобелевскую премию по физио-логии за исследования функциональной специализации полуша-рий (на пациентах с так называемым рассеченным мозгом). Боген сравнивает сознание с ветром: увидеть и поймать его нельзя, но оче-видны результаты его деятельности — гнущиеся деревья, волны или даже цунами… Немаловажно, что эффект такой (природной) актив-ности может проявляться на огромных временны´х и пространствен-ных расстояниях от источника; так и с сознанием, когда причина и следствие могут быть чрезвычайно разнесены во всех смыслах. Бо-ген задумался об этом, наблюдая пациентов, у которых фактически было не одно, а два сознания, если не сказать — две личности, раз-дельно координируемые правым и левым полушариями.

 

Сознание подразумевает наличие так называемого феноменаль-ного, или субъективного, опытаqualia. Оно влияет на поведе-ние, но не жестко связано с вербальным языком (так как больные с афазией могут иметь сохранные ментальные функции и даже не по-терять креативность). Сознание подразумевает способность выстра-ивать события во времени, выявлять причинно-следственные связи, дает возможность личности осознавать себя физически (схема те-ла) и психически (различение Я и не-Я), быть способной к менталь-ным операциям высокого порядка. Физиологически сознание может быть описано как некий координатор внимания и действия, что обе-спечивается очень разветвленной нейронной сетью. Но это лишь од-но из возможных описаний, как будет показано далее.

 

У сознания есть содержание и интенсивность, и на физиологиче-ском языке это паттерны нейрональной активности, особенно в не-


  Эволюция сигналов и умений или грамматический взрыв?  
   

окортексе, хотя и не только в нем. Особую роль играют интралами-нарные ядра таламуса, хотя вообще проблема локализации крайне сложна: известны многие тысячи случаев, когда у пациентов были удалены значительные объемы коры, что не приводило к нарушени-ям и тем более утрате сознания. В то же время к драматическим по-следствиям приводят даже небольшие поражения бимедиальных та-ламических зон. Нужно заметить, что интраламинарные ядра имеют множество афферентных и эфферентных связей.

 

Итак, сейчас как будто все согласны, что субъективные состоя-ния и все психические феномены — сознательные и бессознатель-ные — порождаются нейронными сетями, с очевидностью имеющи-ми адресата, интерпретирующего их «тексты» или хотя бы просто считывающего их. Кто он, этот читатель? Мы сталкиваемся с пара-доксом: мозг находится в мире, а мир — в мозгу и в большой степени им определяется. Можем ли мы доверять мозгу, учитывая возмож-ность нарушений его адекватного (чему?) функционирования? — появления галлюцинаций, например, когда поставляемая нашему сознанию информация не приходит из органов чувств, а порожда-ется самим мозгом, потому что произошел сбой программ нейрон-ной сети.

 

Попробуем разобраться в определениях. Термин сознание ис-пользуется как минимум в двух разных смыслах: как характеристика наличия такового свойства у живых существ и как наличие опреде-ленных уровней и состояний сознания. На самом деле существу-ет много разных смыслов, которые вкладываются в это понятие. Основные контексты таковы:

 

• Сознанием обладает любое чувствующее и реагирующее суще-ство. Тогда нужно признать, что им обладают рыбы, креветки и т. д.?

• Состояние проявляется не во сне и не в коме. Как тогда опре-делять состояние во сне, в гипнозе и т. д.?

• Осознание: мы не только осознающие, рефлексирующие су-щества, мы еще осознаем тот факт, что осознаем. Как тогда быть с маленькими детьми? С высокоразвитыми, но не гово-рящими существами? Когда в этом случае появляется созна-ние в фило- и онтогенезе?

 

• Так называемое What is it … (см. [Nagel 1974]), когда предла-гается представить, каков мир с точки зрения другого созна-ния — например, летучей мыши с ее эхолокацией или ось-минога. В этом смысле виртуально мыслимые инопланетные существа не многим более непонятны, чем любое земное жи-вотное.


Нить Ариадны, или Пирожные «Мадлен»    
   

Субъективная реальность, qualia, или феноменальное сознание — едва ли не центральная проблема в обсуждении этих сложнейших вопросов. Это подчеркивает и крупнейший современный нейро-физиолог Эдельман [Edelman 2004]: центральная проблема созна-ния — как субъективные переживания порождаются физическими явлениями? Он считает, что эволюция закрепляла способность по-рождать субъективные феномены, имеющие кардинальное значе-ние для процессов высокого порядка. Однако классическая когни-тивная наука пока не может поместить qualia в свои парадигмы.

 

Мы видим только то, что знаем. Образы и представления — не копия и даже не сумма физических сигналов, поступающих на на-ши рецепторы. Их строит наш мозг; иначе говоря, то, что видится, слышится и осязается, отличается не только у разных видов живот-ных и у всех них от нас не потому, что у всех видов разные диапа-зоны зрения, слуха, обоняния и т. д., а потому, что у всех живых су-ществ разный мозг, который эти сенсорные сигналы обрабатывает, формируя субъективные (!) образы. Не только у разных видов, но

 

и у разных людей, входящих в один вид, — разные qualia. Следует также подчеркнуть, что наличие субъективной реальности не выяв-ляется бихевиористскими методиками, стало быть, эксперименталь-ная проверка требует специальной ментальной проработки.

 

В связи с вышесказанным мы должны приучиться делать серьез-ные поправки на индивидуальные, этнические, конфессиональные, профессиональные и иные культурные отличия, строившие мозг

и субъективные миры разных людей. Мозг — не сумма миллиар-дов нейронов и их связей, а таковая сумма плюс индивидуальный опыт, который сформировал этот инструмент — наш мозг — и на-строил его. Восприятие — активное извлечение знаний и констру-ирование мира. Разные живые системы делают это по-разному, из-влекая из мира разные характеристики (например, магнитные поля или поляризованный свет) и строя разные миры. Разные тела дают разные картины мира. Именно наличие субъективного мира и само-го субъекта отличает человека от киборга. Пока… Отличие человека от других биологических видов, от компьютеров и «зомби» состоит

 

и в обладании arbitrium liberum — свободой воли, способностью к добровольному и сознательному выбору и согласию с принимаемым решением — voluntarius consensus [Черниговская 2008b].

В. А. Лекторский [Дубровский, Лекторский (ред.) 2011] пишет, что все когнитивные процессы — это получение и обработка ин-формации по определенным правилам и алгоритмам, и в мозгу есть ментальные репрезентации, обеспечивающие контакт с миром (см. в связи с этим провокационную статью [Fodor 2009]). Это — гипо-


  Эволюция сигналов и умений или грамматический взрыв?  
тезы высшей степени абстракции, лежащие в основании картины  
   
  мира, которую нельзя проверить эмпирически потому, что «объек-  
  тивной», «настоящей» картины мира просто нет или ее знает толь-  
  ко Создатель. Сложение мнений статистически приемлемого коли-  
  чества людей ничего не добавляет, так как у всех них — мозг одного  
  типа. Как твердо заключает Кант, «рассудок не черпает свои законы  
  (a priori) из природы, а предписывает их ей»! [Кант 1965]. Не удает-  
  ся уклониться от опасного вопроса: почему формальное мышление  
  применимо к реальному миру? Почему мы принимаем как аксиому,  
  что хорошо организованное в рамках наших алгоритмов построе-  
  ние — истинное? Истинное — но в рамках нашего мышления.  
  Здесь мы и сталкиваемся с парадоксом: мозг находится в мире,  
  а мир находится в мозгу. Поиск субъективного опыта в физическом  
  мире (то есть в качестве и интенсивности сенсорных стимулов) —  
  абсурден: его там нет, так как он строится в мозгу, в отдельном,  
  дополнительном пространстве мозга. Кто смотрит на ментальные  
  репрезентации? Физические события отражаются в специфиче-  
  ской нейронной активности головного мозга, но кто их интерпре-  
  тирует?  
  Казалось бы, очевиден ответ «я», но… как бы из иного измерения,  
  из другого пространства, изнутри мозга, но не как физического объ-  
  екта, а как психического субъекта. И ведь мозг ведет (с кем-то) диа-  
  лог… А кто с кем говорит («не ходила бы ты туда»…)? Раньше бы ска-  
  зали — правое и левое полушария, как бы две разные личности (см.  
  [Chernigovskaya 1994, 1996, 1999]). Но теперь эта картина стала го-  
  раздо более пестрой, а мозг — гораздо «населенней».  
  Потенциальная способность мозга поставлять личности не только  
  ложную сенсорную и семантическую информацию, но и неадекват-  
  ную оценку принадлежности ощущений данному субъекту, хорошо  
  известна из психической патологии. Исследования Рамачандрана с  
  фантомными ощущениями [Ramachandran 2008] показывают, что  
  «убеждение сознания» может их уничтожить, стало быть, способы  
  произвольного, сознательного воздействия даже на такие экстре-  
  мально-аномальные ощущения есть.  
  Вопрос о критериях наличия сознания и феноменального опыта  
  вообще сверхсложен, и это притом, что можно говорить о разных его  
  типах (к примеру, перцептивном, оперирующем сенсорными образа-  
  ми, и операциональном, обеспечивающем рассуждения). Критерием  
  сознания может объявляться способность к символьной интерпрета-  
  ции, к семиозису, способность произвольно оперировать знаниями и  
  передавать их другому (и себе). Иногда говорят о процессе представ-  
  ления внутренних знаний в явной форме, и в этом случае наличие  


Нить Ариадны, или Пирожные «Мадлен»    
   

сознания у креветок и устриц сомнительно, хотя наличие или отсут-ствие qualia можно обсуждать.

 

У высших животных сложность производства информации об ин-формации гораздо ниже, чем у нас, им нельзя приписывать самосо-знание и свободу воли, но, как теперь совершенно ясно, они способ-ны решать сложные когнитивные задачи, справляться с состояниями неопределенности и совершать выбор для достижения цели, что за-ставляет нас относиться к их психической деятельности менее вы-сокомерно, хотя «вторичные моделирующие системы» им и не до-ступны (см. обзор [Черниговская 2006a, 2008a]). Нарастает по мере приближения к человеку и количество степеней свободы психиче-ского — свобода воли. Чрезвычайно интересны в связи с этим иссле-дования когнитивных возможностей других биологических видов [Резникова 2011].

 

Вопрос, который по-прежнему встает, когда я думаю о специфи-чески человеческих когнитивных «умениях», таков: наш мозг — реа-лизация «множества всех множеств, не являющихся членами самих себя» Бертрана Рассела [Russell 1946], или рекурсивный самодоста-точный шедевр, находящийся в рекурсивных же отношениях с до-пускаемой в него личностью, в теле которой он размещен? И кто в чем размещен в таком случае?.. И прав ли Гёдель, сформулировав-ший «запрет» на изучение системой самой себя и тем более на из-учение более сложной системы, каковой, бесспорно, является мозг? (см. [Hutton 1976]).

 

Мозг — сложнейшая из всех мыслимых структура. Вопрос о том, что именно в нем заложено генетически и в какой мере, а главное — как именно внешняя среда и опыт настраивают этот инструмент, остается по-прежнему открытым.

 

Что из того мира, который мы воспринимаем и к которому при-спосабливаемся, принадлежит ему, а что порождает наш мозг, а зна-чит, вопрос о разделении субъекта и объекта остается центральным.<





Дата добавления: 2015-10-19; просмотров: 619. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Функция спроса населения на данный товар Функция спроса населения на данный товар: Qd=7-Р. Функция предложения: Qs= -5+2Р,где...

Аальтернативная стоимость. Кривая производственных возможностей В экономике Буридании есть 100 ед. труда с производительностью 4 м ткани или 2 кг мяса...

Вычисление основной дактилоскопической формулы Вычислением основной дактоформулы обычно занимается следователь. Для этого все десять пальцев разбиваются на пять пар...

Расчетные и графические задания Равновесный объем - это объем, определяемый равенством спроса и предложения...

Влияние первой русской революции 1905-1907 гг. на Казахстан. Революция в России (1905-1907 гг.), дала первый толчок политическому пробуждению трудящихся Казахстана, развитию национально-освободительного рабочего движения против гнета. В Казахстане, находившемся далеко от политических центров Российской империи...

Виды сухожильных швов После выделения культи сухожилия и эвакуации гематомы приступают к восстановлению целостности сухожилия...

КОНСТРУКЦИЯ КОЛЕСНОЙ ПАРЫ ВАГОНА Тип колёсной пары определяется типом оси и диаметром колес. Согласно ГОСТ 4835-2006* устанавливаются типы колесных пар для грузовых вагонов с осями РУ1Ш и РВ2Ш и колесами диаметром по кругу катания 957 мм. Номинальный диаметр колеса – 950 мм...

Постинъекционные осложнения, оказать необходимую помощь пациенту I.ОСЛОЖНЕНИЕ: Инфильтрат (уплотнение). II.ПРИЗНАКИ ОСЛОЖНЕНИЯ: Уплотнение...

Приготовление дезинфицирующего рабочего раствора хлорамина Задача: рассчитать необходимое количество порошка хлорамина для приготовления 5-ти литров 3% раствора...

Дезинфекция предметов ухода, инструментов однократного и многократного использования   Дезинфекция изделий медицинского назначения проводится с целью уничтожения патогенных и условно-патогенных микроорганизмов - вирусов (в т...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.013 сек.) русская версия | украинская версия