Сотвори своё счастье

Когда Александр прервал свой рассказ, я не мог не высказать свою неприязнь к нему:

— С вами мне всё ясно. Палатки они оставили. Бочки. Жалко только, что лишь сединой только отделались. Блаженная она — Анастасия. Сразу было ясно, любой нормальный человек с первых слов понял бы, увидев вас. Понял бы, кто перед ним и чего хочет. А она Душу перед вами изливать стала.

— Она всё понимала. Зачем пришли и что хотели от неё. Понимала. Но говорила не с тёмной стороной человеческого «Я». Она игнорировала тёмную сторону, общаясь только с тем светлым, что было в душе у каждого. Тем и изменила нас всех. Я ведь учёный. Психологией увлекался.

— Тоже мне учёный. Для чего твоя наука нужна, если задним числом мыслишь?

— От того так случается, что жизнь зачастую быстрее и точнее свои события выстраивает. К тому же, Анастасия оказалась... Нет, я остерегусь пока давать ей определения, как и другому явлению...

— Какому?

— Как бы это сказать?.. Ну, понимаешь?.. Те старики, старушки из таёжной заброшенной деревеньки, они и сейчас на нас идут. И девочка худенькая с тоненьким прутиком впереди...

— Куда идут? Где?

— На нас, на всех, кто был там и видел их. Я думал, только со мной такое творится, как глаза закрою, так сразу и вижу их, а иногда они возникают, как только совершаю какие-то действия, наверное, по их мнению, непотребные.

Я думал, только со мной такое происходит, но я разговаривал с другими... С теми, кто побывал там, такое же происходит.

— Ну, так это в мыслях ваших, в представлениях.

— Какая разница? Отступать перед ними всё равно приходится.

— Что же страшного может быть в немощных и безоружных стариках? Чего вы испугались?

— Мне пока и самому не понятно, чего мы испугались? Может быть, собственной... может быть, мы переступили некую черту вседозволенности?..

— Какую ещё черту? С ума сойти можно с такой философией, может, думать надо во время, когда дела какие-то делаешь?

— Может, думать во время... Всем нам надо задуматься...

— А с чего это ты взял, что после разговора Анастасии с девочкой судьба у девочки поменялась и у матери её? Да ещё и у жителей деревенских?

— Говорю же тебе, я психологией ­увлекался. Как учёный, могу тебе сказать: Анастасия полностью поменяла жизненную программу Анютки.

Брошенный на попечение стариков больной ребёнок, маленькая девочка ­сидела беспомощная в уголочке грязной избы и ждала приезда своей мамы. Её уверяли: «Приедет твоя мамочка. Играть будет с тобой, подарки привезёт».

Уверяли, думая, что дело творят благое ­враньём. А мать её тем временем в городе спивалась от безысходности. Ложные уверения обрекли девочку на бесплодные ожидания.

Так и мы в своей жизни зачастую ждём сошествия свыше. Кто-то должен прийти и сделать нас счастливыми, изменить судьбу.

Не оттого ли действуем вяло или вообще бездействуем? Не задумываемся, что нам уже и так всего предостаточно дано и пришедшего к нам сами должны встретить с подарками.

Анастасия поменяла судьбу, будущее, своей простотой и искренностью. Подумать только, самыми простыми человеческими словами можно изменить судьбу.

Я много раз прослушивал запись диалога Анастасии с Анютой. Думаю, если кто-нибудь другой так же поговорил бы с девочкой, последовал бы тот же эффект. И нужно-то немногое, чтобы говорить так же, как она. Нужно не врать. Нужно просто искренне желать помочь человеку. Помочь, а не сочувствовать.

Нужно быть свободным от кармических догм или, вернее, быть сильнее их. Можно порассуждать о карме, о безысходности, кармической предначертанности для ма­ленькой больной девочки. Но Анастасия оказалась сильнее этой предначертанности. Она на неё попросту не обратила внимания.

И другой так бы смог. Ведь словами всё делалось, обычными нашими словами. Только необходимо, чтобы прозвучали они в нужном месте и в нужное время, в определённой последовательности были сказаны.

Сделать это умом трудно. Возможно, что та чистота помыслов, о которой говорит Анастасия, и расставляет эти слова автоматически в определённой последовательности, оттого и действенны они.

— Ну, это всё твои теории, предположения. Надо ещё в жизни реальной посмотреть, в будущем, изменится судьба от каких-то слов или нет. Да что может измениться в жизни для этой девочки? Если только чудо какое-то произойдёт.

— Чудо и произошло. Оказалось, все чудеса в нас.

— Какое чудо произошло?

— Маленькая Анютка перепрограммировалась. Сломала все кармы свои и окружающих.

— Что значит сломала? Тебе это откуда известно?

— Мне известно. Спустя некоторое время поехал я в эту деревушку. Решил отвезти Анютке свой приёмник, раз её хрипит, и антенну им на крыше поставить. Иду к дому Анютки по отремонтированным деревянным мосткам. Раньше они совсем прогнившие были, а тут все прогнившие доски на новые заменены.

«Надо же, — думаю, — с чего бы это благоустройство такое?» Деда Анютки увидел сидящим на крыльце и сапоги в ведре моющим. Поздоровался с ним, рассказал о цели приезда.

— Ну ладно, — говорит дед. — Проходи в избу, коли так. Обувку только тебе снять придётся. Порядки, видишь ли, у нас новые заведены.

На крылечке разулся я. Вошли мы с дедом в избу. Там по-простому всё, по-деревенски, только очень чистенько и уютно.

— Внучка вот такой порядок у нас завела, — сообщил дед. — Долго она старалась. Пол драила, перемыла всё. Больше недели с утра до вечера, как заведённая. Отдохнёт и снова за уборку. Стены побелить меня уговорила.

А теперь, как в сапогах в избу войду, след на полу остаётся, она тут же тряпку берёт и начинает следы вытирать. Ну, так лучше их не делать, следы. Тапочек у нас нет. Вместо тапочек она калоши старые приспособила. Надень калоши. Присаживайся.

Я присел за стол, покрытый старой, но чистенькой скатертью. В одном месте скатерть была потёртой и на часть потёртости, насколько могла сделать аккуратно детская рука, был пришит цветной лоскуток в форме зайчика. Посередине стола стоял гранёный стакан, в котором аккуратными лепестками торчали уголочки тетрадных листиков вместо салфеток.

— Я смотрю, и деревеньку вашу благоустраивать начали. И на вас власти внимание обратили, раз тротуар деревянный отремонтировали, — сказал я деду.

А он мне отвечает:

— Да не власти у нас орудуют. Нет им дела до нас, властям. Это внучка, Анютка, непоседой стала.

— Как — Анютка? Она же маленькая ещё, чтобы тротуар отремонтировать. Там же доски тяжёлые.

— Тяжёлые доски. Да... На охоту я как-то собираюсь. За Анюткой попросил соседку приглядеть. А мне внучка и говорит: «Иди, деда, по делам своим. Не беспокойся, я сама со всем справлюсь. Только разреши мне доску, которая у сарая стоит, попилить».

Удивился я, да, думаю, пускай играет ребёнок, раз нравится ей так играть. Положил ей доску на полено, дал пилу, ножовку и пошёл на охоту. Потом соседка рассказала.

Анютка куски трухлявой доски из мостиков повытаскивала. Верёвочкой размер сняла и по этому размеру доску, что я ей дал, пилить стала. Полдня, говорит соседка, пилила Анютка доску, но справилась всё-таки. Потом и притащила доску к мосткам, приладила её на место, где была трухлявая.

— Да как же она, такая худенькая, слабенькая, могла дотащить тяжёлую доску?

— Помощник у неё обзавёлся. Ещё два месяца назад подружилась она с псиной осиротевшей, лайкой сибирской. Бабка одна умерла на другом краю деревни нашей. Здоровая псина осталась. Ещё на похоронах Анютка всё гладила её. Потом поесть ей носила.

Лайка эта сначала от двора своего не уходила, хоть и не было никого в избе. Одна старуха жила. Анютка собаку несколько дней кормила. Она и пошла за Анюткой, так теперь и ходит за ней неотступно. Помогает псина старая во всех причудах внучкиных. Вот и доску помогла тащить.

Верёвкой доску Анютка обмотала за один конец, сама взялась тащить, за другой — псина эта здоровенная зубами уцепилась, так и притащили они её к мосткам. А потом Анютка у соседки гвоздей попросила, молоток мой взяла. И давай пытаться доску приколачивать гвоздями к месту. Да не получалось у неё.

Соседка увидела, как сидит Анютка на мостках, заколотить гвоздь пытается. Руку себе молотком в кровь сбила. Псина рядом сидит, смотрит и скулит.

Соседка подошла, отобрала молоток и приколотила ту доску гвоздями. Назавтра, к вечеру, увидела соседка, как Анютка вместе со своей собакой снова доску тащит. Новую дырку на мостках латать.

«Ты что же, Анютка, так и будешь ко всем дыркам доски новые прибивать? Другое занятие, девичье, не можешь для себя придумать?» — спрашивает соседка. Внучка ей и отвечает: «Очень надо, тёточка, так сделать, чтоб мостки вдоль всех домиков были новые, без дырок.

А то гости вдруг приедут в какой-нибудь дом, пойдут по мосткам, а на них дырки, и испортится у гостей настроение весёлое. И мамочка моя, как приедет, может расстроиться мосткам непраздничным».

Соседка приколотила вторую доску. А потом скандалить со всеми стала соседка. Ходит по дворам, кричит баба на всех: «Ремонтируйте мостки у своих домов! Не могу смотреть, как ребёнок из-за вашего разгильдяйства мается. Руки в кровь избивает».

Так, смотришь, и отремонтировали мостки, каждый у своего дома. Чтоб не слышать, как баба скандалит.

— А где же сейчас ваша внучка? — спросил я у старика.

— Краску она до крайней избы потащила, там, наверное, и заночует в крайней избе, у стариков Лосиных. Да... Там может и заночевать...

— Какую краску, зачем?

— Обыкновенную краску, масляную, ярко-оранжевую. У теплохода она краску за рыбу выменивает. Блажь теперь у внучки новая поселилась.

— Какая блажь?

— Решила она, чтоб все избы весёлыми выглядели. Радостными. Как теплоход подходит, ну, тот теплоход, что рыбу отловленную собирает, она им рыбу тащит, за краску всю отдаст. А потом банку эту в какую-нибудь избу тащит.

Просит, чтоб наличники вокруг окон покрасили. Старики и красят. Скоро до меня очередь дойдёт. Ладно уж! Покрашу. Отчего же не покрасить. Может, и лучше, если покрасить, если избы веселее будут снаружи выглядеть.

— А где она рыбу берёт?

— Сама рыбу и ловит. Каждый день хоть три, хоть две белорыбицы да притащит утром, а бывает, и больше. Хоть бы раз не притащила, так нет же, цепляются рыбины на её крючки.

А мне каждое утро с моим радикулитом: вставай, и всё тут. «Вставай, деда. Засоли рыбу, чтоб не пропала». Каждое утро так, — ворчал беззлобно дед.

— Как же ей удаётся со снастями справиться? Одной?

— Так говорю ж тебе, помощник у Анютки, лайка эта старая, сибирская. Псина старая, да умная, слушается её. Во всех причудах способствует. Закидушку мою с пятью крючками Анюта берёт, наживку на крючки приспособит и с лайкой к реке вечерком, место там у неё излюбленное.

Один конец лески к штырю на ­берегу привяжет, потом на палку леску набросит, псина эту палку в зубы и плывёт. Плывёт, пока Анютка на берегу ей вслед непрерывно так приговаривает: «Плыви, Дружок, плы­ви, Дружок». Собака и затаскивает закидушку, пока Анютка ей с берега приговаривает.

А как до места дотащит, Анютка по-другому приговаривать начинает: «Ко мне, Дружок, ко мне, Дружок». Собака палку из пасти выпускает и обратно к берегу. Ну ладно, давай спать.

Старик полез на печь. А я прилёг на ­деревянный диван. Проснулся на рассвете, вышел во двор и увидел. Внизу у реки Анютка, взявшись за кольцо, тащила закидушку. Огромная сибирская лайка помогала ей. Лайка, вцепившись зубами в кольцо, упиралась, пятилась назад. Они вместе тащили закидушку с приличным уловом.

Анютка была обута в явно размера на три больше, чем ей нужно, резиновые сапоги. Обута на босу ногу.

Когда улов был подтащен к берегу, она схватила сачок и побежала вытаскивать рыбу. Лайка упиралась лапами, держала в зубах кольцо. Анютка зашла в воду больше, чем позволяли сапоги, и вода стала заливаться за голенища её ­сапог.

Вытащив на берег, она сняла с крючков три приличные рыбины, положила их в мешок. Потом они с лайкой, взявшись за верёвку, тащили фанерку, на ­которой лежал этот мешок.

В Анюткиных сапогах хлюпала вода, мешая ей идти. Анютка остановилась, сняла один сапог, потом второй и, стоя босыми ногами на холодной земле, выливала из них воду. Обувшись в мокрые сапоги, она продолжала своё дело.

Когда они вместе с лайкой дотащили утренний улов до крыльца, я посмотрел на лицо Анютки и был поражён.

Пылающие румянцем щёки, блестящие решимостью глазёнки и затаённая на губах счастливая улыбка делали её уже совершенно не похожей на жёлто-бледную, прежде болезненную девочку.

Анютка стала будить деда, и он, пыхтя, слез с печи, накинул куртку, взял нож, соль, пошёл разделывать рыбу. Когда Анютка поила меня чаем, я спросил, ­зачем она в такую рань ежедневно притаскивает домой рыбу?

— Дяденьки с теплохода, что на реке, приходят и забирают у нас рыбу. Мне деньги дают. А ещё я их краску для домиков попросила привезти. Они привезли за рыбу. И материю красивую на платье привезли.

За эту материю я им всю рыбу отдала, что за неделю поймала,— ответила Анюта и достала большой кусок великолепной шёлковой ткани.

— Так здесь, Аня, не на одно платье хватит. Зачем тебе столько много? — спросил я.

— Это не мне. Это для мамочки моей подарок я приготовила, когда мамочка моя приедет, я ей ещё и платочек подарю красивый и бусы длинные тоже подарю.

Анютка вытащила из потёртого старого чемодана импортные женские колготки, жемчужные бусы, великолепный цветастый платок:

— Пусть не расстраивается мамочка, что не может мне подарки купить. Я сама теперь ей всё покупать буду. Чтоб не думала мамочка, будто жизнь её не сложилась.

Я смотрел, как она радостно показывает мне подарки для своей мамочки, вся счастливая, любуется ими, и понял: из совершенно беспомощного, жалкого и ожидающего чьей-то помощи существа, маленькая Анютка превратилась в деятельного, уверенного в себе человека. И тем счастлива, что получается у неё, а может быть, ещё от чего-то её счастье...

Теперь, я думаю, счастье каждого внутри у каждого. Оно в определённом уровне осознанности. Только с помощью чего достичь этого уровня, вот в чём вопрос! Анастасия помогла маленькой Анютке. Сумеет ли помочь она всем остальным? А может, нам самим нужно как-то соображать научиться...

Александр замолчал, и мы стали думать каждый о своём. Закутавшись в полушубок и положив голову на бревно, я стал смотреть на яркие северные звёзды, казалось, они были совсем низко над нами и тоже обогревались пламенем костра. Я попытался заснуть.

Поспав часа три, на рассвете мы с Александром подошли к катеру. Но прежде чем оттолкнуть катер от берега, Александр вдруг заявляет мне:

— Думаю... Уверен. Не стоит тебе в тайгу идти. Не найти тебе теперь Анастасию. Никому не найти, и тебе тоже.

— Почему?

— Ушла Анастасия. Ушла вглубь. Не могла она не уйти. Ты, если пойдёшь, погибнуть можешь. Не приспособлен ты для тайги. А тебе ведь писать ещё нужно. Выполнить обещанное ей.

— Чтобы писать дальше, мне необходимо услышать её ответы на многие вопросы читателей. О воспитании детей, о религиях...

— Не найти теперь её никому.

— Да что ты заладил, не найти да не найти. Я знаю, где поляна её находится, найду.

— Не найти, говорю. Анастасия не может не понимать, что охота на неё началась.

— Какая охота? Местных охотников кто-то подкупает? Как вас с Егорычем?

— Да мы с Егорычем убедить пытаемся, чтоб не мешали ей, не тревожили. Когда убедить не удаётся, отвозим на противоположный берег. Охотников местных не подкупить, у них свои законы и ценности свои.

Про Анастасию они до тебя ещё знали. Относились к ней с глубоким уважением. Даже между собой говорили осторожно, не понравится охотникам постороннего в тайге видеть, а стреляют они метко.

— Кто же тогда за ней охотиться может?

— Думаю, это тот, кто привёл нас к сегодняшнему дню такими, как мы есть... И дальше вести продолжает.

— А конкретнее?

— А конкретнее каждому самому вычислять нужно.

— Ну, а всё же, ты кого имеешь в виду? Таких, как Борис Моисеевич?

Что он, лишь орудие. Нечто незримое с нами играет. И Борис Моисеевич сейчас понимать это стал, и тот, кто за ним стоял, тоже, похоже, понял.