VIII. ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ

Все это - события не столь отдаленного будущего. Вот почему Господь вопрошает, найдет ли Он верных, когда вновь придет на землю. Сын Человеческий пришед обрящет ли веру на земли? (Лук. 18:8).

Взгляд в прошлое научит нас правильному пониманию хода церковных дел, которое происходило в прошлом и последует в будущем.

Первые попытки византийских императоров соединиться с папским заблуждением, к счастью, были пресечены сопротивлением этому народа и завоеванием Византии турками. Но как только греческий народ обрел национальную независимость, прежнее искушение опять постучалось в дверь. Сначала верующие греки, будучи традиционалистами, противились процессу европеизации. Но им недоставало грамотности, и, хотя они проливали кровь за свободу своей страны, их быстро оттеснили в сторону новоявленные интеллектуалы, которые, наряду с самомнением, рождающимся от полузнания, имели власть при дворе короля Оттона.

«Это привело к упадку отечества и религии, которую ныне расшатывают неверующие. Во время турецкой оккупации ни один камень старинных храмов не был потревожен. Но эти лукавые люди соединились в своих интересах с прогнившими фанариотами и им подобными прогнившими европейцами и испортили наши монастыри и церкви, одни осквернив, а другие превратив в конюшни. Этим занимаются у нас многие подобные им священники и миряне, военные и политики. Несмотря на проливаемую нами кровь, мы находимся под угрозой потери земли наших отцов и нашей веры» (Макриянис, «Воспоминания»).

Эти интеллектуалы-самоучки глумились над греческим народом с азартом фельетонистов пятых полос. Они презирали его язык, его обычаи и манеры, его образ мыслей. Они использовали все бывшие в их распоряжении возможности, дабы исказить истину веры и привить мирской дух и рационализм к святому древу Православия, которое в течение многих столетий языческого господства оставалось неоскверненным. Чтобы поразить Церковь в самое сердце, они нанесли удар ее монастырям. Одни монастыри закрыли, конфисковали собственность других, а в третьи послали «прогрессивных» игуменов, которые разрушали их быстрее, чем обоюдоострый меч государства.

Лишенная своих монастырей, с епископами, порабощенными государством, Церковь превратились в не огражденный виноградник. Народное образование ушло из рук Церкви и попало в руки гуманистического государства, которое, при всей своей притворной любви ко греко-христианской цивилизации, было и остается совершенно языческим. Все начало подстраиваться под вкусы нуворишей и провинциального афинского общества.

Церковное служение начало вырождаться в нечто все более мирское. Византийское пение стало европеизироваться и деградировать в четырехголосную оперную гармонию. В глазах дам из «высшего» общества иконы стали выглядеть слишком строгими и некрасивыми. Дамы желали «сладких Иисусов», исполненных снисхождения к их беззакониям, неспособных вызывать страх и благоговение. Бороды и длинные волосы духовенства стали мешать им, и священнослужители, в ответ на запросы современного общества, принялись холить себя. Смиренную освященную свечку, настраивавшую на покаянный дух, заменили лампы Эдисона, делая храм похожим на величественную залу, подходящую для свадебных торжеств и официальных церемоний правящих верхов.

Но это было еще не все. Не только начальное и среднее, но также и высшее образование ушло из рук Церкви. Так, богословы, будущие священники и иерархи стали выходить уже не из лона своей природной матери Церкви, но из лона государственного университета, исполненного зловония рационализма, - духовно обмельчавшие, лишенные какой-либо возможности соприкоснуться с таинственной жизнью святости во Христе, которая одна лишь и способна создавать истинных богословов. И, словно плевелы, в Церкви произросли богословы, умы которых были забиты многими философскими теориями протестантского или латинского происхождения, и в сердцах которых не было живого Православия.

Эти люди были неспособны увидеть ту бездну, которая отделяет Восточную Церковь от Западных церквей. Они считали это разделение лишь вопросом догматических формулировок, а не существенным вопросом жизни. Жизнь во Христе для них была совокупностью эмоциональных состояний и этических действий - в точности такой, какой она виделась западным людям. Откровение (внутреннее видение) Бога, живой опыт общения со Христом и пребывания в Духе Святом, т.е. вселения Истины в сердце человеческое, было неведомо им. Когда они говорили об истине, они имели в виду нарезанную и засушенную догму. Догма для них, однако, как и для людей западных, была обособленным миром интеллектуальных формул, довольно обременительных, значимость которых после разрыва между жизнью и верою они были неспособны оценить.

Как видим, основания, на которых даже благонамеренные наши богословы собирались строить защиту своего Православия, были внутренне прогнившими. Становится страшно, когда понимаешь, что вся современная греческая религиозная жизнь построена на этом прогнившем фундаменте. В свое время благочестие народа брало начало из монастырей, бывших для него духовным оплотом и путеводителем. Но вот, в Греческом Королевстве появилось благочестие, основание для которого положили вышеописанные нами богословы, миряне и клирики. Эти богословы, подражая западным образцам, организовали братства и христианские союзы и взяли дело проповеди и катехизации в свои руки. И если раньше местное благочестие имело своим центром монастырь и приходских священников, и христианин местности А ничем не отличался от христианина местности В, поскольку оба они были чадами одной и той же Православной Церкви, то теперь богословы организовали фракции; и сегодня в одной и той же местности есть христиане фракции А и христиане фракции В, постоянно соперничающие и не доверяющие друг другу, разделенные, но не понимающие, в чем состоят их разногласия. Но несмотря на ненависть и взаимные раздоры, в отношении западных фракций они согласны, что «существует намного больше того, что объединяет нас, чем того, что нас разъединяет», и что «мы должны смотреть на то, что объединяет нас, и обходить то, что нас разделяет». Иначе говоря, союз и любовь с западными «братьями» (которых они никогда не видели и не знали) им видится гораздо легче достижимым, чем со своими соотечественниками и соседями, которых они ежедневно видят и знают. Как уже было сказано, современные люди трудятся ради любви к человеку, некоей абстрактной любви к человечеству, в то же самое время будучи не способны любить своего ближнего.