Этика в культуре

Нравственность, представленная как определенное мировоззрение, является не просто набором норм или запретов, а выступает как упорядоченная этическая система, т.е. теоретическое философское знание. Осознанная совокупность норм, правил, принципов определяется как нравственный кодекс. Таким кодексом можно назвать систему этических принципов Конфуция, нравственного императива И.Канта, офицерские кодексы чести, правила успеха Дейла Карнеги, некоторые подсказки обыденного общения, составленные из афоризмов знаменитых личностей французским писателем Андрэ Моруа в «Письмах к незнакомке» [см.7]. Это и принципы нравственно воспитанного человека, составленные А.П. Чеховым и обращенные к брату Михаилу в письме 1866 г., афоризмы М.Монтеня, А.Шопенгауэра, Ф.Ницше, психолога Вл. Леви и др. Своеобразной целостностью отличаются нормы отрицательных стереотипов поведения – преступных группировок, аморальных компаний.

Мировые религии делали гигантские усилия сформировать нравственные принципы и сделать их этическим мировоззрением (учением о нравственности). Религиозные мыслители Китая Лао-цзы (р.в 604 г.до н.э.), Конфуций (551-479 гг. до н.э.), Мэн-цзы (372-289 гг. до н.э.),Чжуан-цзы (369-286 гг. до н.э.) стремились к поискам обоснования жизнеутверждающих нравственных принципов в своей натурфилософии. У Конфуция это были, прежде всего, нравственно-практические учения о сыновней почтительности, обращение внимания учеников на изречения мудрецов золотой статуи дворца Чжоу. Вот некоторые из них: не беритесь разом за множество дел, множество дел ведет за собой и множество скорбей, по крайней мере, забот; не избегайте и малой несправедливости в отношении к себе, иначе потом придется употребить много усилий для отражения жесточайших нападок; у неба нет родства, и оно одинаково ко всем людям и многие другие, выраженные аллегорически, например, о золотой середине, демонстрируемое самим Конфуцием (как набрать воду из колодца при помощи легкого ведра). Конфуций разработал иерархическую модель поведения, что отразил в известном изречении: князь должен оставаться князем; министр – министром, а отец – отцом. У Конфуция была практическая философия нравственности (этика): об отношении государя к подданным, отцов к детям, мужей к женам, о пяти верховных добродетелях и следовании им: человеколюбии, правосудии, повиновении, соблюдении обрядов, правдолюбии, верности и честности. Нравственность совершенного мужа – цзюнь-цзы – предполагает отсутствие увлечений, равновесие, умеренность, сдержанность, невозмутимость, почтительность, терпение и вежливость, и Конфуций разработал обрядовые церемонии по каждому случаю. Таким образом, обрядовый этический церемониал стал главным содержанием духовной жизни в Китае [см. 8].

В противоположность китайской этике, разработавшей принципы целесообразного практического поведения, индийская этика брахманов, Будды (563–483 гг. до н.э), индуистов посвящена умерщвлению плоти, мистическому соединению с Брахмой. Ментальные представления о бесконечном круге перерождений, тяжелые покаяния для улучшения кармы приводили к тому, что жизнь тяготила и порождала главное стремление – к покою, смерти. В буддизме состояние полного отрешения – нирваны – являлось самым желанным как прекращение круга рождений и просветления в полном покое. Менталитет отрешения от всех земных желаний приводил к выработке таких нравственных качеств, как долготерпение, кротость, непротивление злу насилием, стремление покинуть мир страданий, равнодушие к дилемме: жить или не жить. Альберт Швейцер назвал такую этику не носящей миро- и жизнеутверждающего характера, а наоборот, носящей миро- и жизнеотрицательный характер [21, с.119].

Он же подчеркивает, что в христианстве Иисуса оптимистическая сущность мировоззрения подорвана учением о том, что приход совершенного в нравственном отношении мира основывается на катастрофе существующего. Его приход не подготавливается культурной работой человечества, кроме молитв и соблюдения предписаний церкви ради спасения в другом мире.

Греко-римская философия, начиная с Сократа, стремится подвести фундамент знания под нравственные нормы, не удовлетворившись мифологическими объяснениями. С точки зрения Сократа, добродетель основывается на подлинном знании, а потому способна сочетать интересы индивида с интересами общества. Для подкрепления знания Сократ предлагает основываться на интуиции, которая у него носила имя Даймона, с подсказками которого он сверял свои убеждения. Сократ положил начало этике – учению о нравственности и завещал потомкам определить понятие добродетели и сделать этику основополагающим учением в человеческом взаимодействии.

Дальнейшее развитие этики шло как учение о противоборстве принципа удовольствия как основе поведения и ограничения его вплоть до исключения его в этике аскетизма у киников.

Платон оказался не способными создать этику активного действия: он уводил ее в мир абстрактных эйдосов, данных человеку в виде популярных предписаний добродетели: мудрости, мужества, рассудительности и справедливости. Однако, считая существующий мир только миром видимости, он отказывал ему в подлинной этичности. Аристотель был сосредоточен на создании практической этики счастья, определяя его как сообразную с добродетелью активность. Отказываясь от сократовского принципа знания, Аристотель останавливается на приобретении навыков правильной середины между крайностями, таким образом, выразив собственную нравственную позицию. Поскольку сама идея человечества в античном мировоззрении еще не созрела, государство ставит целью совершенствовать не всех своих подданных, а лишь представителей отдельных классов. Однако уже в позднеантичную эпоху у Луция Аннея Сенеки, у фригийского раба Эпиктета и философствующего императора Марка Аврелия отмечается тенденция отхода от эгоистического принципа и превращение этики в учение общечеловеческой любви, самопожертвования и преданности.

Утвердившееся христианство считало бренный мир дурным и безнравственным, располагая лишь идеалами христианской этики, а неопифагорейство, неоплатонизм и другие мистические культы идут ему навстречу в этом вопросе. Пустынножительство, связанное с аскезой и усердной молитвой во имя спасения и пришествия тысячелетнего царства Божия было идеалом западной средневековой нравственности. Пустынножительство могло сочетаться с учительством, как это, например, представлено в новелле «Исповедник» Г. Гессе [cм. 1].

Ренессанс с его новым складом мышления, переориентированным с пессимистического христианского мировоззрения на жизнеутверждение, стремится создать этику действия. Основы новой морали строились на психологическом выведении альтруизма из эгоизма, поскольку утверждалось, что, действуя в интересах общества, индивид достигает личного благополучия. Такой альтруизм как принцип действия, начинаясь с антиклерикальных установок Эразма Роттердамского, получил развитие в этике Т. Гоббса, Дж. Локка, К.А. Гельвеция, И. Бентама. «Бог и общество, – пишет А. Швейцер, – принуждают индивида к альтруизму, апеллируя к его эгоизму» [21]. Стремясь произвести в обществе как можно большую сумму счастья, они оставляют этику без этической личности.

В дальнейшем интеллектуалисты и интуитивисты дают представление о морали как стремлении к совершенству, заложенного в человека от природы, или слиянии с божественной жизнью (Т. Мор, Ж.-Ж. Руссо, Шефтсбери, в последующем русские религиозные философы и др.). Этическое мировоззрение Вольтера, Д. Дидро, Г. Лессинга, Ж. Кондорсэ, И.В. Гете, Ф. Хатчесона, И.Г. Гердера ввело новые нравственные ориентиры, такие как воля к прогрессу, борьба с суевериями, религиозными предрассудками, невежеством, национальной ограниченностью, стремление к всечеловеческим идеалам. Это была эра утверждения нравственного авторитета и усвоения понятий долга и чести, эра возникновения тайных обществ и орденов, ставящих задачи рождения нового человечества, приводящая зачастую к парадоксу: ослабления этического и гуманного вследствие амбиций властолюбия.

С самых высоких гуманистических позиций представил этическое мировоззрение И. Кант. Он развил этику нравственного как самоцели, но никогда не средства к достижению цели и возникновения нравственного из внутренней необходимости как непосредственно и абсолютно повелевающего долга. Ему принадлежит учение о категорическом императиве (нравственном повелевании), в котором выражено освобождение человека от естественного порядка чувственного мира и приближение к более высокому мировому порядку. Однако Кант не сообщает о содержании этого нравственного повелевания, кроме одного общего принципа: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом» [4, с.159]. Этика Канта хотя и выступает выражением сущности бытия как человеческого, но является все-таки трансцендентной по выражению ее происхождения, так как не вскрывает земных корней нравственности и не делает различия между человеческими деяниями и мировыми событиями, по оценке А. Швейцера. «Абсолютный характер этического долга постигнут, но его содержание не обосновывается» [21, с.188].

Этика Б. Спинозы, как и вся его философия, носит пантеистический характер и смыкается вследствие этого с этикой китайского Востока. По учению Спинозы, счастливым человек становится тогда, когда действует внутри принадлежащего ему универсума и с точки зрения возвышенной гармонии с ним.

И.Г. Лейбниц в своей «Теодицее» писал о существующем мире как самом лучшем из всех возможных миров и давал определение морали как любви к богу и людям. Тем самым он обнаруживал близость к индийской санкхья, согласно которой мир также состоит из множества вечных индивидуальностей, которые, как Лейбницевы монады, выступают «постоянным живым зеркалом Вселенной» [5. Monadologie, параграф 56].

Спекулятивная философия (И.Г Фихте, Ф.В.Й. Шеллинг, Г.В.Ф. Гегель) представляют жажду деятельности мирового духа как волю к этическому деянию индивида, на основе чего осуществляется тождество Я и не-Я. Поняв смысл мира как становление, индивид понимает смысл бытия и своей жизни, и свой таинственно проявляющийся в духовной жизни долг, связывающий его с богом. Так можно констатировать, что здесь воля индивида проявляется здесь как содействие, укрепление и усиление оптимистического и этического духа того рационализма, который характеризует немецкую классическую философию с ее выражением духа культуры этого времени. У Гегеля этическое также является фазой развития мирового духа, и попытки индивидуального проявления этического он считает человеческой самонадеянностью. Вследствие этого только на основе связи с абсолютным, всеобщим выражением духовного в надындивидуальном, индивид может быть нравственным человеком, подчиняя себя требованиям этой более высокой духовности. Панлогизм Гегеля сродни брахманизму, однако с приоритетом деятельностного самоутверждения духа в индивиде.

Ф. Шиллер стремится проявить нравственное в его связи с эстетическим, красотой, невозможной вне этического и гражданского. А И.В. Гете, более того, – вместить мировоззрение активности во все проявления натурфилософии и совместить их с принципом «в деянии начало бытия». Однако в нем Гете не знает этического масштаба, проявляющегося и в облике Фауста, и в облике Мефистофеля.

Известны мысли Л. Фейербаха о том, каким образом он доказывает, что люди отделили от себя лучшие качества, такие как провидение, мудрость, всемогущество, справедливость, любовь, совершенство и сделали их божественной сущностью. Вследствие этого человеческое отношение к богу – это отношение к своей собственной человеческой сущности [15. C.42, 43 и др.]. Поэтому он стремится не упразднить религию, а очеловечить ее, свести с неба на землю. Вера в бога есть вера в человеческое достоинство, в божественное значение человеческой личности. Так как бог есть только объективированная сущность человека, то, следовательно, человека надо поставить на первое место, т.е. на место Бога. Отсюда следует, что любовь к человеку не должна быть производной; она должна стать первоначальной, а любовь человека к человеку должна стать высшим и первым законом человека. «Человек человеку – бог – таково высшее практическое основоначало, таков и поворотный пункт всемирной истории» [15, с. 308-309]. В соответствии с этим практическим основоначалом отношения между людьми становятся религиозными, а сама философия (и этика) Фейербаха становится атропотеизмом, т.е. человекобожием, по русскому выражению Достоевского.

Социокультурные следствия антропотеизма могут быть различны в зависимости от того, какой человек становится богом [13].

Марксизм, стремящийся создать атеистическое общество, воспользовался идеей человекобожия. И, по сути, не Гегель, а Фейербах стал философским предшественником марксизма, в чем признавались и сами его основоположники. Именно возведенный на Голгофу крайнего унижения, бедности и презрения пролетариат мыслился у них Спасителем от эксплуатации, отчуждения и бесправия. Что из этого получилось, мы знаем из антигуманной деятельности диктатуры пролетариата, поставившей классовое выше нравственного. Тенденция элиминации нравственного за счет экономического, т.е. уничтожения частной собственности, проявилась у всех социалистов, начиная А. де Сен-Симона, Ш. Фурье, Р. Оуэна, Ф. Лассаля и кончая марксизмом-ленинизмом.

А. Шопенгауэр и Ф. Ницше не помогают времени найти то, в чем оно нуждается – социальную этику, которая несла бы в себе действительно нравственность. Шопенгауэр считает, что все, что встречается в мире жизни, является проявлением воли к жизни. Однако дальнейшее продолжение сбивает так хорошо начавшуюся логику. Поскольку воли индивидов противоречат друг другу и накладываются друг на друга, то образуется конфликт воль и желаний, что делает мир бессмысленным, и всякое бытие в таком мире есть только страдание. Осмысление человека как чего-то ценного есть «идея фикс» европейской философии. И далее этика Шопенгауэра представляет собой вариант индуизма, поскольку развивает идею ненадобности жизнеутверждения. Главной целью становится выход человека из бессмысленной игры, и через жизнеотрицание он приобретает покой. Логика совершает круг: в человеке берет свое начало воля к жизни, но направляется она на то, чтобы освободиться от волнений и страданий и обрести покой. А. Швейцер называет ее этикой смирения, страдания и мироотречения, в континууме которых становится бессмысленным всякое этическое деяние. Единственно целесообразным действием может быть только стремление раскрыть перед волей к жизни обман, в котором она пребывает, и открыть ей таким образом путь к безмятежности и покою. Сострадание у Шопенгауэра приобретает чисто формальный характер, как и в брахманизме, так как на пути действительной этики любви стоит идеал недеяния. Идеал этой этики – аскетизм, отказ от потомства. Заслуживает осуждения, с точки зрения этики Шопенгауера, самоубийство от отчаяния, поскольку демонстрирует наличие жизнеутверждающей воли.

Ф. Ницше перевернул все представления о морали, копившиеся до него в арсенале культуры. По его мнению, этика утратила свою истинность, поскольку взяла понятия добра и зла не из арсенала идей о смысле жизни человека, а из тех соображений, чтобы сохранить личность в подчинении коллективу. Такую мораль он называет покорностью и записывает в нее самопожертвование и служение другим. Истиной моралью он считает самоутверждение отдельного индивида, поскольку она естественна и продолжает усиление этого недоразвившегося животного – человека. У Ницше мораль ограничена рамками элементарной морали, поскольку у него отсутствуют высшие ценности жизнеутверждения, оставаясь на уровне абстракций. По мнению Ницше, высшая духовность означает на деле отказ от естественных стремлений и естественных потребностей. На самом деле условием выполнения задач своей жизни является утверждение всего, что есть в человеке: и стремления к власти, и нечистых желаний. Ницше решает противоречие между духовным и естественным в человеке в пользу последнего.

Идеальный человек у Ницше превращается в «сверхчеловека», который выходит победителем из всех испытаний и беспощадно утверждает свою власть над другими людьми. В победном наслаждении жизнью он не отвергает жестокости. Таков его Заратустра – символ борьбы за истину и добро, но отвергающий ценности иудейско-христианской морали. «Есть нечто трагическое в том, что нынешнее возрождение героического идеала берет свое начало в поверхностной моде на философию Ницше» [20, с.325], – писал Й. Хёйзинга в условиях усиления фашизма. Его Übermensch (сверхчеловек) воспринимался среднестатистическим олухом так, как будто доводился ему младшим братом. В Германии этот героизм был поднят до уровня политического лозунга и плаката. Культ героического сам по себе показатель общественного кризиса. Он означает, что понятия служения, миссии, долга больше не имеют достаточной силы, чтобы стимулировать энергию общества. Её нужно усиливать через громкоговоритель. Энтузиазм людей необходимо развивать, а может быть и «надувать». Вспомним, как это делалось в наши «сталинские пятилетки», нагнетая стадные чувства демонстрацией большей частью деланного героизма. Не в меньшей мере корректируют незыблемость моральных норм некоторые понятия в психологической системе З. Фрейда, сбивая их в аморальность айсбергом бессознательного либидо как изначально данным инстинктом рода. Еще радикальнее философского имморализма влияет на устои морали комплекс идей об относительном характере морали, который содержался в системе исторического материализма (классовое превыше нравственного).