XIII. Тарентинская война

18. Затем следует тарентинская война, единая по названию, но многократная по победам, ибо она повлекла к общей гибели кампанцев, апулийцев, луканцев и зачинщиков войны тарентинцев, т. е. всю Италию, и вместе с ними Пирра, знаменитейшего царя Греции. В результате одновременно была объединена Италия и предопределены заморские триумфы.

(2) Тарент, создание лакедемонян, некогда столица Калабрии, Апулии и всей Лукании, славился величиною, стенами и гаванью, а также удивительным местоположением. [3] Будучи расположен у входа в Адриатическое море, он рассылал корабли во все страны: Истрию, Иллирик, Эпир, Ахайю, Африку, Сицилию. Над гаванью возвышался видимый со стороны моря театр, который оказался причиной бед для несчастного города. (4) Там происходило торжественное представление, когда был замечен приближавшийся к берегу римский флот. Полагая, что это враги, тарентинцы выбежали и стали насмехаться над ними, [5] не разобравшись, что это за римляне и откуда они появились. Мало того, когда без промедления прибыли с жалобой римские послы, их неприлично оскорбили, допустив бесчестье, о котором стыдно сказать; и вот — война. (6) Приготовления к ней наводят ужас, ведь столько народов сразу поднимается на защиту тарентинцев, и яростнее всех — Пирр. Вознамерившись отомстить за полугреческое (его основатели — спартанцы) государство, он прибыл по морю и суше со всеми силами Эпира, Фессалии, Македонии с воинами, конями, оружием и неведомыми в то время слонами, так что ко всему прочему добавился страх перед дикими животными. (7) Первая битва произошла в Кампании, у Гераклея, близ реки Лирис при консуле Левине. Она была жестокой; Обсидий, начальник ферентанейской турмы, напав на царя, привел его в замешательство и вынудил отступить, бросив знаки отличия. (8) Сражение было бы выиграно, если бы не выбежали вперед слоны, превратив войну в жестокое зрелище. Кони, приведенные в ужас и величиною, и видом животных, и неведомым запахом, и звуками, приняли слонов за еще больших чудовищ, чем те были, и обратились в гибельное бегство. (9) Затем в Апулии у Аускула при консулах Курии и Фабриции произошло более удачное сражение [279 г. до н. э.]. Страх перед слонами стал меньше; Гай Нумиций, гастат четвертого легиона, отрубив у одного слона хобот, доказал, что эти звери смертны. (10) И полетели в них дротики, а факелы, брошенные на башни, обрушили на вражеское войско пылающие обломки. Конец побоищу положила ночь. Последним бежал царь. Раненный в плечо, он был унесен телохранителями на собственном щите. (11) Заключительная битва была в Лукании на так называемых Арузинских полях [275 г. до н. э.], при тех же командующих. На этот раз — полная победа. Она оказалась результатом случая, а не доблести. (12) Слоны снова были выведаны в первый ряд но сильный удар копьем в голову повернул назад одного, еще молодого. Когда он, жалобно трубя, бросился назад навстречу бегущим слонам, его узнала мать. Она вырвалась вперед как бы затем, чтобы отомстить за него, и громадой своего тела смешала все вокруг, словно это были враги. (13) Так одни и те же животные первую победу принесли Пирру, вторую свели вничью, а третью подарили нам. (14) Но война с царем Пирром велась не только оружием и в открытом бою, но и против его козней в тылу. Ибо сразу же после своей первой победы этот изворотливый человек, познав римскую доблесть, тотчас же разуверился в оружии и принялся за происки. (15) Он сжег павших, снисходительно обошелся с пленными, а затем, возвратив их без выкупа, отправил в Рим послов и стал всеми силами добиваться договора о дружбе. (16) Тогда-то в сражениях и в тылу, во внешних делах и во внутренних ярко проявилась римская доблесть. Тарентинская победа более, чем какая-либо иная, показала стойкость римского народа, мудрость сената, величие духа полководцев. (17) Ведь какими подобрали тех воинов, которых затоптали слоны в первом сражении? Все ранены в грудь (некоторые погибли общей смертью с врагами), у всех в руках мечи, а на лицах и после смерти сохранилось выражение угрозы и гнева. (18) Пирр был до такой степени поражен этим, что сказал: «О, как легко было бы захватить власть над миром, если бы у меня были римские воины или бы я был римским царем!» А каково рвение в восполнении потерь! (19) Пирр сказал: «Вот когда я убедился, что впрямь происхожу от Геракла: головы врагов вырастают словно из их собственной крови, как срезанные головы Лернейской гидры». (20) И что это был за сенат, если послы Пирра, изгнанные по предложению Аппия Цека из города вместе со своими дарами, на вопрос царя, что они выведали в тылу врагов, признались, что город показался им храмом, а сенат собранием царей! (21) А какими были сами полководцы! Курий выгнал из лагеря лекаря, просившего деньги за царскую голову, а Фабриций отказался от части государства, предложенной ему царем. (22) Во время мира тот же Курий предпочел самнитскому золоту свои глиняные сосуды, а Фабриций с цензорской строгостью осудил консуляра Руфина за обладание 10 фунтами серебра как за расточительство. (23) Кого удивит, что при таких нравах и такой доблести воинов римский народ оказался победителем и в одной только тарентинской войне за четыре года покорил большую часть Италии, храбрейшие народы, богатейшие города, плодороднейшие области?

(24) Невероятным показалось бы сравнение начала войны с ее концом. После победы в первом сражении Пирр, запугавший всю Кампанию и опустошивший берег Лириса и Фрегеллы, взирая с высоты пренестинской крепости на Рим почти как на добычу, на расстоянии почти в 20 миль застлал глаза трепещущих граждан дымом и пеплом. (25)Впоследствии же он был дважды выбит из лагеря, дважды ранен и бежал в свою Грецию морем и сушей. Настали мир и покой, а трофеи от стольких богатейших племен оказались таковы, что Рим не мог вместить плодов своей победы. (26) И недаром! Не было в Риме триумфа, более прекрасного и великолепного. (27) До сего времени не видели ничего, кроме овец вольсков, стад сабинян, повозок галлов, сломанного оружия самнитов. А теперь, если взглянуть на пленных, — молосс и фессалиец, македонец и брутиец, апул и луканец, а если окинуть взором триумфальное шествие — золото, пурпур, знамена, картины, тарентинская роскошь. (28) Но римский народ ни на что не смотрел с таким удовольствием, как на тех, кого так боялся, — на чудовищ с их башнями: чувствуя себя пленниками, они, опустив головы, следовали за победителями-конями.