Frances Orr and Alex Sherriffs.

 

конфигурацию в виде простого и низкого сооружения без какого-либо «волнующего» содержания; другой весьма ненадежно сбалансировал свою башню и указал на то, что прямая угроза падения и есть «захватывающий» элемент в его истории (на самом-то деле именно в этом падении состояла его история). Третий мальчик, построивший особенно высокую башню, положил у ее основания игрушечного мальчика и пояснил, что тот упал с ее вершины; четвертый оставил кукольного мальчика сидящим высоко на одной из нескольких искусно сделанных сложных башен, но заявил, что этот «мальчик» страдал психическим расстройством (рис. 7). Самую высокую башню построил самый низенький мальчик; а цветной мальчик, как уже отмечалось, построил свою сцену под столом. Все эти вариации бесспорно указывают на то, что переменная «высокое–низкое» является маскулинной переменной. Изучив ряд историй участвовавших в нашем исследовании детей, я осмелюсь дополнить этот основной вывод клиническим суждением: крайняя высота (в сочетании с элементом разборки или падения) отражает потребность ребенка в сверхкомпенсации сомнения в собственной маскулинности или страха за свою маскулинность.

 

Сооружения мальчиков заключали меньше людей и животных внутри домов. Скорее они направляли в определенное русло движение автомобилей, животных и индейцев. И еще они блокировали дорожное движение: единственный игрушечный полицейский был как раз той куклой, которую чаще всего использовали мальчики! (Рис. 8)

Девочки редко строили башни. А когда строили, то ставили их на заднем плане, вблизи стены или прямо прислонив к ней. Самая высокая башня, построенная девочкой, вообще находилась не на столе, а на полке, помещавшейся в нише за столом.

Если «высокое» и «низкое» - маскулинные переменные, то «открытое» и «закрытое» - феминные модальности. Интерьеры домов без стен создавались большинством девочек. Во многих случаях такие интерьеры носили явно мирный характер. Когда это был дом, а не школа, игрушечная девочка часто играла на фортепьяно: в высшей степени банальная «захватывающая киносцена» у девочек данного возраста.

 

 

Однако в ряде случаев встречалось нарушение спокойствия. Вбегающая в дом свинья вызывает в семье переполох и вынуждает девочку спрятаться за фортепьяно; учительница вскочила на стол, потому что в класс вошел тигр. Хотя пугаемые таким образом лица в большинстве своем оказываются женщинами, вторгающийся элемент -всегда мужчина, мальчик или животное. Если это, к примеру, собака, то это определенно собака мальчика. Довольно странно, однако, что идея вторгающегося живого существа не приводит к защитному возведению стен или запиранию дверей. Скорее, большая часть подобных вторжений содержит элемент юмора и приятного возбуждения.

Простые огороженные места, с низкими стенами и без всяких украшений, были самыми многочисленными среди построенных девочками конфигураций. Однако такие примитивно огороженные места часто имели искусно сделанные входы-выходы (рис. 9), и это единственный элемент, который девочки заботливо строят и богато украшают. Блокирование входа или укрепление (наращивание) стен, как можно было обнаружить при дополнительном исследовании, отражает острую тревогу относительной женской роли.

 

Самые существенные половые различия в использовании игрового пространства суммировались в следующих модальностях. У мальчиков характерными переменными оказались высота, падение, интенсивное движение (индейцы, животные, автомобили) и его направление по заданному руслу или задержка (полицейский); у девочек — статичные интерьеры, незатейливо огороженные, открытые, отличающиеся мирным характером или подвергающиеся вторжению. Мальчики украшали высокие строения, девочки — входы (выходы).

Теперь уже ясно, что пространственные тенденции, направляющие эти конструкции, напоминают о генитальных модусах (обсуждавшихся в этой главе) и фактически находятся в тесном соответствии с морфологией половых органов. У мужчины - это наружные половые органы, по своей природе способные к напряжению и вторжению и проводящие высоко подвижные сперматозоиды; у женщины - внутренние органы с вестибулярным проходом, ведущим к неподвижно ожидающей яйцеклетке. Служит ли это отражением острого и временного акцента на модальностях половых органов, который возникает вследствие переживания надвигающегося полового созревания? Моя клиническая позиция (и недолгое изучение «драматических постановок» студентов колледжа) склоняют меня считать, что господство генитальных модусов над модальностями пространственной организации отражает глубокое различие в чувстве пространства у двух полов, и что половая дифференциация как раз и обеспечивает наиболее убедительное различие в принципиальной схеме человеческого тела, а оно (различие), в свою очередь, соопределяет биологический опыт и социальные роли.

Конструктивную игру можно также рассматривать и как пространственное выражение множества социальных коннотаций. В таком случае, склонность мальчика изображать направленное наружу и вверх движение - это, возможно, лишь иное выражение сознаваемой им обязанности показать себя сильным и агрессивным, подвижным и независимым в нашем мире, достичь «положения в обществе». Репрезентация интерьеров дома у девочек (которая имеет ясный антецедент в их ранней игре с куклами) означала бы тогда, что они сконцентрированы на предвосхищаемой заботе о домашнем очаге и воспитании детей.

Однако эта распространенная интерпретация ставит больше вопросов, чем разрешает. Если, сооружая эти сцены, мальчики думают, главным образом, о своих теперешних и предвосхищаемых ролях, почему кукольные фигурки мальчиков чаще всего не используются ими? Полицейский - вот их любимая фигура; хотя можно с уверенностью сказать: мало кто из них видит себя в будущем полицейским или считает, что мы ожидаем от них подобного выбора. Почему мальчики не сооружают никаких спортивных площадок в своих конструктивных играх? При той изобретательности, рождаемой сильной мотивацией, это могло быть посильной задачей, в чем можно убедиться на примере постройки одного футбольного поля с трибунами для зрителей и всем прочим. Но оно было построено девочкой, которая в то время страдала ожирением, обладала мальчишескими ухватками и носила «неестественно короткую стрижку», что говорит об уникальной детерминации в ее случае.

Как уже упоминалось, во время начальных этапов нашего исследования мир вплотную подошел ко второй мировой войне, и она вспыхнула. Быть летчиком стало одной из самых сильных надежд многих мальчишек. Тем не менее, игрушечному пилоту они отдавали предпочтение лишь по сравнению с куклой-монахом, да еще пупсом; тогда как полицейский встречается в их игровых сюжетах в два раза чаще, чем ковбой - определенно более близкий ролевой идеал мальчишек американского Запада, ибо именно ему они более всего подражают в манере одеваться и в привлекательных аттитюдах.

Если главная мотивация девочек состоит в любви и привязанности к их нынешним семьям и в ожидании появления собственных семей в будущем, помимо всех тех стремлений, которые, возможно, одинаковы у них с мальчиками, то этим еще не удается прямо объяснить, почему девочки обносят свои дома редкими и низкими стенами. Любовь к домашней жизни могла бы, предположительно, иметь результатом как раз прирост высоких стен и запертых дверей в качестве гарантов интимности и безопасности. Большинство кукол-девочек в этих мирных сценах играют на фортепьяно или спокойно сидят со своими домашними в гостиной. Действительно ли это можно рассматривать как репрезентацию желаемого ими поведения? И можно ли считать, что они стали бы делать то, что им хочется, когда их просили построить захватывающую кино сцену?

Если фортепьянная игра маленькой девочки выглядит столь же характерной для репрезентации мирного интерьера в конструкциях девочек, как и перекрываемое полицейским дорожное движение в уличных сценах мальчиков, то можно предположить, что первая выражает благополучие внутри дома, а второе — осторожность на улице. Такой акцент на благополучии и осторожности в ответах на ясную инструкцию придумать «захватывающую киносцену» наводит на мысль, что в этих реакциях выражаются динамические переменные и острые конфликты, которые не объяснить теорией простого соответствия культурным и сознательным идеалам.

Тогда мы можем принять признаки модусов органа в детских конструкциях как напоминание о том, что наш жизненный опыт прочно связывается с основной схемой тела. За модусами органа и их анатомическими моделями мы видим намек на мужской и женский опыт пространства (experience of space). Его основные принципы станут яснее, если вместо простых конфигураций мы отметим те характерные функции, которые акцентируются в различных способах использования (или не использования) кубиков. Одни конструкции (дороги, туннели, перекрестки) служат канализации движения. Другие структуры являются выражением возводящей (поднимающей), конструирующей и совершенствующей (перерабатывающей) тенденции. С противоположной стороны, простые стены включают и огораживают, тогда как открытые интерьеры безопасно содержат в себе без необходимости исключать внешний мир.

Взятые вместе, структурированное пространство и описанные темы, говорят о том, что именно взаимопроникновение биологического, культурного и психологического составляет предмет этой книги. Если психоанализ и по сей день разграничивает психосексуальное и психосоциальное, я попытался в данной главе связать мостом эти два берега.

Культуры, как мы постараемся показать, развивают биологически данное и стремятся к разделению функций между полами таким образом, чтобы оно одновременно было осуществимо в рамках схемы тела, значимо для конкретного общества и выполнимо для индивидуального эго¹.

 

¹ Что касается других результатов нашего исследования, то они освещены в «Sex Differences in the Play Configurations of Pre-Adolescents», American Journal of Orthopsychiatry, XXI, № 4 (1951) [Переработанные варианты этой статьи опубликованы в Childhood in Contemporary Cultures, Margaret Mead and Martha Wolfenstein, editors, University of Chicago Press, 1955 и в Discussions of Child Development, Vol. Ill; Tavistock Publications, London, 1958, and International Universities Press, New York, 1958].

Совсем недавно я имел возможность наблюдать начальные стадии исследования конструктивной игры у младших школьников в Индии. Первые впечатления показывают, что хотя общие характеристики их мира игры заметно отличаются от игрового мира американских детей (соответственно различиям в социальном мире), половые различия выражаются пространственными модальностями, описанными в этой главе. Однако, окончательный ответ должны дать дальнейшие исследования К. Сарабхаи (Kamalini Sarabhai) и ее коллег в В. М. Institute (г. Ахмадабад) - Э. Г. Э.