Сперанский михаил михайлович

(1772 (или 1771) — 1839) —

граф, политический мыслитель, теоретик законодательства, государственный и общественный деятель. Закончил Владимиро-Суздальскую духовную семинарию, затем преподавал в Санкт-Петербургской духовной семинарии математику, физику, философию и риторику. С 1797 г.—на государственной службе. В 1803 г. назначен директором департамента министерства внутренних дел, принимал участие в работе созданной Александром I «Негласной комиссии». С 1807г.—статс-секретарь Александра!. В 1809 г. по поручению императора составил план государственных преобразований — «Введение к Уложению государственных законов». В этом либеральном по духу плане нашли отражение многие положения просвещенческой философии права. Проект создания конституционной («правильной») монархии вызвал резкую оппозицию со стороны значительной части дворянства. В 1812 г. Сперанский был смещен с поста секретаря Госсовета и выслан в Нижний Новгород, а впоследствии — в Пермь. С 1816г.—пензенский губернатор, с 1819 по 1821г.— генерал-губернатор Сибири. В 1821 г. Сперанский был возвращен в Петербург, где стал членом Госсовета, а также Верховного уголовного суда над декабристами. С 1826 г. возглавлял 2-е отделение императорской канцелярии, занимался систематизацией российского законодательства, руководил изданием «Свода законов» и «Полного собрания законов Российской империи».

1802 г. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ

УСТРОЙСТВЕ ИМПЕРИИ

Представляя вашему величеству продолжение известных Вам бумаг о составе Уложения, долгом правды и личной моей к Вам приверженности считаю подвергнуть

бГ5

==615

СПЕРАНСКИЙ МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

усмотрению Вашему следующие размышления мои о способах, коими подобные сему предположения, естьли они приняты будут вашим величеством, могут приведены быть в действие.

История России от времян Петра Первого представляет беспрерывное почти колебание правительства от одного плана к другому. Сие непостоянство, или, лучше сказать, недостаток твердых начал, был причиною, что доселе образ нашего правления не имеет никакого определенного вида и многие учреждения, в самих себе превосходные, почти столь же скоро разрушались, как и возникали.

При издании самых благоразумных и спасительных законов вопрос, на чем они основаны и что может удостоверить их действие, сей вопрос оставался всегда неразрешенным, и в сердце народа умерщвлял всю силу их и доверенность.

Сему иначе и быть невозможно. Во всяком государстве, коего политическое положение определяется единым характером государя, закон никогда не будет иметь силы, народ будет все то, чем власть предержащая быть ему повелит. [...]

Наконец, явится благотворительный гений с самыми счастливейшими расположениями разума и воли, какие небо для блаженства народа вдохнуть смертному может. Он придет в такую епоху, когда народ, с одной стороны, рассыпав облако предуверений, увидит, сколь нетвердо политическое ею бытие, и сколь тщетно иметь права на словах, не имея их на деле; с другой стороны, ужасы смежных преобращений, устрашив самых дерзновеннейших, научат по окончанию их различать истинную свободу от ложной; докажут и кровавыми чертами на сердцах всех изобразят, что свобода не что другое есть, как закон, равно на всех действующий и все объемлющий; что метафизические понятия о правах человека ведут только к безначалию, злу, стократно горшему, нежели самое жестокое самовластие; наконец, он придет в такую епоху, когда народ почувствует нужду лучшего устройства, но в то же время будет знать и пределы перемен. Россия узрит в нем своего ангела-хранителя. Любовь к нему будет одно и то же с любовью к отечеству. Самые холодные егоисты будут притворяться, что к нему привязаны, для того только, чтоб не считали их извергами общества; дерзкая и мелкая предприимчивость будет пресмыкаться во мраке и имя ее будет неизвестно. Он придет в такую епоху, когда народ, с одной стороны, приученный крутостию к повиновению и облежимый воинскими и политическими силами, а с другой — плененный образом его мыслей, убежденный

6"

==616

СПЕРАНСКИЙ МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

в добрых намерениях своего гения, жаждущий быть счастливым и верующий в душе своей, что он на сей раз уже обманут не будет, ожидает только мановения его, чгоб двинуться, куда он повелит; он придет в такие лета, когда предрассудки политические, когда болезни и страсти не помрачили еще его разума, когда медлительная и робкая старость не поколебала еще его воли, когда, одеян всем могуществом физической и моральной природы, он тем сильнее может устремить взор свой к совершенству, что может обещать себе видеть конец и совершение великих своих дел, слышать сердечные благословения миллионов, им осчастливленных, чувствовать Россию устроенну, упокоенну, превознесенну, и имя его, составляющее в летописях мира епоху великого царства. В какое время, в каких обстоятельствах, с какими счастливыми расположениями он придет! Какое поле славы для него откроется! Но и какие трудности его ожидают! Он найдет множество добрых начинаний, испровергнутых или упавших прежде, нежели успели они утвердиться. Он будет искать плана, коему доселе следовали в правлении, и не найдет его, ибо план сей переменялся с образом мыслей тех, кои управляли. Он призовет к себе из мрака уединения людей, кои некогда управляли государственными делами, но в людях сих найдет он, по большей части, застарелые предрассудки, механический разум примеров, а не разум собственного размышления, недостаток сердечной теплоты к общему благу, личные виды, дух партий и дух властолюбия. И как разум посредственный никогда не умеет оценить разума превосходного, то все сии люди почтут себя рожденными учить и наставлять.его. Не познав ни пространства его видов, ни возвышения его характера, они будут измерять его собою и, пользуясь единым сравнением лет и опыта, возмечтают давать ему уроки. «Будь государем деспотическим, — одни ему скажут, — Россия так разнообразна, так обширна, так мало просвещенна, что один сей образ правления может быть ей спасителен; оставь только нас визирями и менее внемли подробностям народного вопля, будь уверен, впрочем, что все будут счастливы». «Будь монархом, — скажут другие, — то есть не вверяй власти своей лицам, но поставь во уважение места, дай им права и преимущества, и подобно лучшим из твоих предшественников, покрыв монархическими имянами и формами сильное влияние вельмож, дозволь им управлять под твоим имянем неограниченно. Народ будет, конечно, счастлив, когда будешь ты смотреть на него чрез сию призму. Впрочем, мы приемлем на себя еще раз уверить его, что он управляется

61?

==617

СПЕРАНСКИЙ МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

не волею твоею, не нашими советами, но единым законом; и хотя закон сей будет сделан без его согласия, хотя всегда будет в твоей власти переменить его, но народ будет в нем уверен и заснет на сем уверении, подобно, как он и прежде спал на нем и доселе был покоен, ежели, б не разбудили его неосторожными и крутыми переменами». «Мы боимся всяких новостей, — представят иные. — Россия долго стояла покойно в настоящем ее положении. Все были счастливы, то есть те, кои имели большие доходы, проживали их в удовольствии, бедные работали, богатые пользовались трудами рук их и за то ими управляли. Все было в порядке и приятной взаимности. Всякая перемена раздвигает мысли народные, по крайней мере, на несколько линий, а размышление всегда народу вредно. Известно, что французская революция произошла от книг». «Здесь все надобно переделать, — возопиют другие. — Ето варварская страна, не имеющая и первых начал того благоустроенного образования, которое мы в других государствах видим. Здесь все економические системы ложны, установления неправильны, законы ничтожны. Народ в невежестве и страдании. Все требует руки творческой, а не способов исправления. Зло так велико, что и добра из него извлечь неможно. Надобно вырвать с корнем сей огромный дуб, приносящий только желуди, и на месте его насадить виноград». Кто прав, кто виноват из сих толь разнородных мудрецов? По счастию, самое противоречие их мнений ослабит к ним веру; по счастию, гений доброго разума, неразлучный с духом осторожности, отвергнет от себя и наветы равнодушия, и замашки любоначалия, и пылкость преобразователей; он познает, что первые происходят, может быть, и от добрых намерений, но основаны на ложных началах, привычкою самовластного управления внушенных и в полицейском надзоре полагающих народное благосостояние; что вторые приучились давать народу слова за вещи и в смешении понятий, в уважении мест, из них составленных, искать способов поддержать собственное их возвышение; что третие боятся перемены потому, что переменить самих себя находят уже не в силах; что, наконец, последние забывают-, что все царства земные идут к совершенству времянем и постепенностью, что всякая страна имеет свою физиогномию, природою и веками ей данную, что хотеть все переделать есть не знать человеческой природы, ни свойства привычки, ни местных положений; что часто и самые лучшие преобразования, не быв приспособлены к народному характеру, производят только насилие и сами собою сокрушаются; что, во всяком случае, не народ к правлению, но правление

==618

СПЕРАНСКИЙ МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

к народу прилагать должно. Он познает все сие и удержит колесо правления в том тихом движении, которое даст ему способы избрать вернее истинную сторону его обращения. Между тем, однако же, время летит. Пройдет год, пройдет и другой, он рассыплет в народ тысячи благодеяний, поставит на мере множество справедливых добрых учреждений, ободрит надежды, усладит самые горести, сделает довольно для того, чтоб царство его было счастливо, но мало к тому, чтоб счастие России было непоколебимо. [...]

Но я предполагаю, что судьба твоя и личная любовь к твоим свойствам произведут чудо в деспотическом царстве, что ты найдешь одного, двух, даже трех министров беспристрастных, деятельных, просвещенных, непоколебимых. Ты, конечно, не захочешь, однако, чтоб судьба царства твоего от них единственно зависела. Ты пожелаешь сам управлять народом, тебе вверенным от бога. Но каким образом можешь ты самому себе обещать, что никогда никакое облако человеческой слабости не покроет ясности твоих понятий в сей бесчисленности дел, тебя окружающих и от твоего решения зависящих? Каким образом ты можешь себе обещать, чтоб в качестве законодателя, верховного судии и исполнителя своих законов все видеть, все знать, всех исправлять, все приводить в движение и никогда не ошибаться? Чтоб быть деспотом справедливым, надобно быть почти богом.

Итак, по всей необходимости, должен ты будешь вверить великую часть дел твоих местам, тобою установленным, а чтоб дать сим местам некоторую тень бытия политического, ты оставишь им монархические формы, введенные твоими предшественниками, и действия воли твоей неограниченной назовешь законами империи. Но места сии, быв составлены из лиц, переменят ли тем существо свое? Завися в самом бытии своем от единого твоего хотения, возвысят ли они правила свои до понятия независимой чести и любви к отечеству? Сокроют ли от себя унижающее их рабство? В силах ли будут отвратить объемлющее их влияние вельмож? Ты пожелаешь почестями и знаками твоего уважения возвысить их в собственных их глазах, дашь более пространства их власти, покроешь их всем могуществом твоего доверия — но самое сие доверие покажет им, что сила их от тебя единого происходит и, следовательно, тебе единому угождать и служить они обязаны. Не быв никакими пользами соединены с народом, они на угнетении его оснуют свое величие, они будут править всем самовластно, а ими управлять будут вельможи, наиболее тобою отличаемые, и вот для

6i5

==619

СПЕРАНСКИЙ МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

чего, между прочим, вельможи сии столь сильно проповедуют сию систему. Таким образом, монархические виды послужат только покрывалом страстям и корыстолюбию, а существо правления останется непременным. Угнетение тем будет несноснее, что оно покроется законом.

Итак, открытым ли самовластием будет правима Россия или скипетр твой позлатится монархическими призраками, государство в обоих сиих случаях не избегнет своего рока '.

Ты должен будешь отказаться: 1) от всякой мысли о твердости и постоянстве законов, ибо в сем правлении законов быть не может; 2) от всех предприятий народного просвещения. Правило сие должно принять столько же из человеколюбия, ибо ничто не может быть несчастнее раба просвещенного, как и из доброй политики, ибо всякое просвещение (я разумею общее народное) вредно сему образу правления и может только произвесть смятение и непокоривость; 3) от всех предприятий утоненной народной промышленности: я разумею все фабрики и заведения, на свободных художествах основанные, ибо близко с ними связь имеющие; 4) от всякого возвышения в народном характере: ибо раб иметь его не может. Он может быть здоров и крепок в силах телесных, но никогда не должен быть способен к великим предприятиям. Есть, конечно, исключения, но они не испровергают правила; 5) от всякого чувствительного возвышения народного богатства, ибо первая основа богатства есть право неотъемлемой собственности, а без законов она быть не может; 6) еще более должно отказаться от улучшения домашнего состояния низшего класса народа. Избытки его всегда будут пожираемы роскошью класса высшего; 7) словом, должно отказаться от всех прочих устроений, не на лице государя владеющего, но на порядке вещей основанных, и царство твое, столь много обещавшее, будет царство обыкновенное, покойное, может быть, блистательное, но для прочного счастия России ничтожное. [...]

Естьли установление всякого честного заведения требует общего соображения всех видов, в состав его входящих, естьли известное сословие умов нужным считается к сему соображению, то каким образом установление великого государства, план, на коем бытие его на цел столетия должно быть основано, может возникнуть из частных мыслей, друг друга пересекающих, хотя и от одного начала идущих.

Я не могу без душевного уничижения и помыслить, чтоб Российское государство столько было от небес оставле-

fô0

К оглавлению

==620

СПЕРАНСКИЙ МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

но, чтоб не можно было в нем найти столько просвещенных умов и столько теплых ко благу общему сердец, сколько может быть нужно к составлению такого сословия.

Покрытое непроницаемою тайною, от истинного просвещения всегда почти неразлучною, сословие сие, соединив в одну точку зрения все предметы, к государственному положению относящиеся, из соображения их извлечет полный план, на коем все действие должно быть основано. И тогда план сей зрелым размышлением доведен будет до всего возможного совершенства, оно обратится к средствам, коими должно производить его в действие.

Средства сии могут быть двояки: одни должны приуготовить только действие, другие непосредственно открывать его.

Есть множество учреждений, совместных даже и с настоящим образом правительства, коих дух мог бы быть обращен на приуготовление к будущему. С другой стороны, в обыкновенном движении дел часто проходят без внимания важные обстоятельства, будущий порядок вещей весьма затруднить могущие. Чтоб из многих примеров привесть одни наиболее ощутительные, я уверен, что самое утверждение дворянской грамоты и городового положения не могло бы иметь места, естьли бы государственное положение имело свое начертание. [...]

Таким-то образом правительство, действуя без плана, не только теряет время и случай к приуготовлению лучшего, но и заграждает себе пути, ставя в подвиге своем самому себе препятствия.

Но когда бы план сей существовал и когда бы известное небольшое сословие людей было поставлено к приведению его в действие, оно не только бы не попускало умножать препятствий к лучшему порядку, но и приуготовляло бы сей порядок предварительными установлениями.

Действием сего сословия разные части правительства, приготовляясь издалека и постепенно в средине царства самовластного, положили бы основание царства монархического и, развивая сии начала мало-помалу, без крутости, без переломов, нечувствительно и даже для простого глазу неприметно воздвигали бы под завесою настоящего правительства новое здание на столпах разума и законов, и когда бы время приспело сорвать сию завесу, народ вопросил бы себя с удовольствием, кто и каким образом перенес его столь нечувствительно из царства тьмы и уничтожения в царство света и свободы?

Учредивши внутренний свой порядок на правилах, кои бы всякое смешение понятий и бесполезные прения удаляли, 62"1

==621

СПЕРАНСКИЙ МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

сословие сие, тебе единому известное и от мановения твоего зависящее, могло бы назначить себе следующие предметы.

I. Соображение всех предположений, в разные времяна сделанных, относительно общего государственного положения России.

II. Извлечение из сих предположений лучших правил, приведение их в систему и составление коренных законов.

III. Постановление сим коренным законом основания твердого и непреложного не во внешних учреждениях, но в силе, или, лучше сказать, в связи и соединении самых ясных польз народа.

IV. Изыскание средств, коими сии коренные законы могут быть поставлены на своем основании и введены в действие без всяких политических переломов.

V. Постепенное приведение сих средств к исполнению и предостережение всех препятствий, какие им обыкновенное течение дел по настоящей системе противопоставить может.

Я знаю, государь, что сии пять предметов столь обширны, столь трудны, что каждый из них будет требовать время ни и усильных размышлений, чтобы привесть его в надлежащую ясность, но самая сия трудность доказывает, с одной стороны, что учреждение таковое необходимо, а с другой, что время, протекшее без сего учреждения, потеряно для прочного государства положения.

Естьли бы Вам угодно было, государь, принять мысли сии основательными, можно бы было представить и подробнейший план таковому сословию.

Я смею ручаться, государь, что из всего, что доселе Вы для счастия России сделали, учреждение сие, может быть наименее блистательное и даже совсем неизвестное, будет самое полезнейшее, ибо все прочее должно или на нем быть основано, или не будет иметь никакого основания. [...]

Печатается по: Сперанский М. М. Проекты и записки.— М.; Л., 1961.— С. 56—67.

ПРИМЕЧАНИЯ

' На поле сперва в черновом виде карандашом, а затем чернилами приписано: «Оно, по естественному порядку течения политических переворотов, должно неизбежно, в самом основании организации своей, потрястись и разрушиться. Падение сего огромного колосса не может быть не ужасно. Реки дымящейся крови жертв виновных и невинных, смешавшись вместе, принесут в позднейшие роды память сего происшествия. И тебя. как могшего провидеть и отвратить то, бог и потомство судить будут строго или в противном случае...»

==622

СПЕРАНСКИЙ МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

² На поле приписано: «Сквозь сей блеск не быв ты видим глазам простого народа Иначе, как в величии земного бога, пекущегося о устроении его благоденствия, он вину всех несправедливостей и угнетения возлагает обыкновенно на министров и считает, что вопль его не достигает слуха твоего потому только, что оной всегда отражается их хитростию и коварством. Иначе он не мог бы быть несчастлив».

==623

державин гаврила (гавриил) романович

(1743—1816) —государственный деятель, поэт. Выходец из дворянской семьи; учился в Казанской гимназии, служил в гвардейском Преображенском полку; в дальнейшем — на государственной службе: олонецкий и тамбовский губернатор (1784—1788), секретарь Екатерины II, президент коммерц-коллегии, сенатор, министр юстиции (1802—1803), в 1803 г. ушел в отставку.

Державин получил известность прежде всего как поэт, но и в истории русской политической мысли он представляет весьма крупную величину. Это был убежденный монархист, из любви, а не из лести преданно служивший престолу, почитавший в монархе образ божества и уподоблявший его богу, гордившийся империей, которая владела народами, составлявшими «Европу, Азию и Америку» (Аляска в то время принадлежала России). Не только по звучанию своей фамилии, но и по существу Державин — государственник-державник (он пользовался термином «государственное строительство»). На всех должностях он ревностно следил за строгим исполнением существующих законов и периодически наживал себе немало врагов и неприятности по службе. Державин участвовал в подавлении восстания Пугачева, ратовал за показательные казни для «вразумления» народа, позволял себе высказывания о «грубых и глупых мужиках», «грубой черни», но всегда осуждал жестокость и беззаконие по отношению к крестьянам. Он — автор первого пространного трактата по еврейскому вопросу, ставшему актуальным для России после раздела Польши в конце XV.III в. и присоединения территорий, на которых проживало много евреев. В этом трактате Державин предлагал «устроить» евреев наравне с прочими подвластными народами, в соответствии с политическими и нравственными принципами, принятыми у просвещенных народов Европы.

fâ4

==624

ДЕРЖАВИН ГАВРИЛА (ГАВРИИЛ) РОМАНОВИЧ

ЗАПИСКИ ИЗ ИЗВЕСТНЫХ ВСЕМ ПРОИЗШЕСТВИЕМ И ПОДЛИННЫХ ДЕЛ, ЗАКЛЮЧАЮЩИЯ В СЕБЕ ЖИЗНЬ ГАВРИЛЫ РОМАНОВИЧА ДЕРЖАВИНА '

Отделение VIII

ЦАРСТВОВАНИЕ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА I

Как выше явствует, на 12-е марта 1801 года император Александр вступил на престол Всероссийской империи. Первый манифест его был о вступлении на престол, в котором торжественно обещано, что царствовать будет по закону и по сердцу Екатерины. [...]

[...] Как при самом восшествии нового императора генерал-прокурор Обольянинов сменен и определен на место его г. Беклешов, Трощинский же занимал место первого статссекретаря, и все дела шли через него, то и обладали они императором по их воле; и как скоро потом вызван из деревень своих граф Александр Романович Воронцов, бывший по связи с покойным Безбородкою в одной партии, то для усиления своего его к себе присовокупили. Словом, они ворочали государством, а чтоб Державин им ни в чем не препятствовал, то они выключили его из Государственного Совета под видом нового его преобразования. Некоторый подлый стиходей в угодность им не оставил на счет его пустить по свету эпиграмму следующего содержания: Тебя в Совете нам не надо; Паршивая овца все перепортит стадо.

Державину злобная глупость сия хотя сперва показалась досадною, но снес равнодушно и после утешился в том, когда избранными в Совет членами после его отставки доведено стало государство до близкой в 1812 году погибели. Началось неуважение законов и самые беспорядки в Сенате; осуждая правление императора Павла, зачали без разбора, так сказать, все коверкать, что им ни сделано. Первее всего

62"S

==625

ДЕРЖАВИН ГАВРИЛА (ГАВРИИЛ) РОМАНОВИЧ

разрушили контракт о крымской соли откупщика Перца, рассматриванный в Правительствующем Сенате и утвержденный собственноручно императором. Державин, соблюдая святость законов, сильно противоречил против сего насилия в общем собрании, состоящем около 40 человек, говоря, что при первом шаге нововоцарившегося государя весьма опасно нарушать общественную доверенность. Но как генералпрокурор, с одной стороны, был человек самовластный и наглый и дерзкий крикун, а с другой, подлый ласкатель политических видов, коими желал помрачить пред тем бывшее правление и предложение свое, заготовленное для Сената, объявил апробованным уже государем, то все собрание согласилось с ним, и контракт был уничтожен, хотя Державин доказывал, что таковое предложение было не в законном порядке, ибо когда было сказано, что оно апробовано государем, то кто мог вызваться против оного с своим мнением? [...]

А как сие было против коренной привилегии Сената или законов Петра Великого и Екатерины, в коих один голос имел равносильное право прочим, а разрешала спор единственно самодержавная власть государя, то, натурально, презрение такое, учиненное ему генерал-прокурором, его безмерно огорчило, и для того он тотчас написал письмо к бывшему тогда статс-секретарем Михаиле Никитичу Муравьеву, человеку самому честнейшему и его приятелю, в котором просил его доложить государю императору, чтоб пожалована была ему аудиенция для объяснения по должности сенатора. Сие ему на другой день позволено, и когда он впущен был в кабинет его, то вопрошаем был, что ему надобно? «Государь,— Державин сказал,— ваше императорское величество манифестом своим о восшествии на престол обещали царствовать по законам и по сердцу Екатерины; законы же Петра Великого, на коих основан Сенат, и сей государыни давали всякому сенатору то преимущество, что голос каждого имел право доставлять спорное дело на рассмотрение самого монарха, несмотря на мнение прочих, которые бы были с ним не согласны; а ныне господин генерал-прокурор Беклешов по делу г-жи Колтовской поднес доклад вашему величеству, не упомянув о моем противном прочим мнении, чем и учинил мне по должности презрение, то и осмеливаюсь испрашивать соизволения вашего, на каком основании угодно вам оставить Сенат? Ежели генерал-прокурор будет так самовластно поступать, то нечего сенаторам делать и всеподданнейше прошу меня из службы уволить». Государь сказал: «Хорошо, я рассмотрю». Вслед за сим чрез несколько дней последовал

==626

ДЕРЖАВИН ГАВРИЛА (ГАВРИИЛ) РОМАНОВИЧ

именной указ, которым повелевалось рассмотреть права Сената, и каким образом оные восстановить, подать его величеству мнение Сената. [...]

При слушании сего указа в общем Сената собрании произошли разные мнения. Графы Воронцов и Завадовский весьма в темных выражениях, или, так сказать, тонких жалобах на прежнее (разумеется, Павлове) правление словами Тацита, что «говорить было опасно, а молчать бедственно», хотели ослабить самодержавную власть и присвоить больше могущества Сенату, как-то: чтоб доходами располагать и свершать смертную казнь без конфирмации государя и прочее. Господин Захаров толковал грамматический смысл некоторых слов в должности Сената. Державин, хотя разделял обязанности правления согласно учреждению о губерниях на 4 власти, то есть на законодательную, судную, исполнительную и сберегательную, но соединял их, яко в центре, в единственной воле монарха. Но как, по словам Петра Великого, государь не ангел, не может один везде и все управить, то и распорядил на 4 должности, возложив их на лица министров, как-то: просвещения, или законодательного; судного, или юстиции; внутреннего, или исполнительного; сберегательного, или генерал-прокурора. Государю мнение его лучше всех прочих полюбилось, да и вышеупомянутым графам, желавшим себе присвоить власть государя, не противно было, для чего они его и одобрили, ибо они, как со временем открылось, думали разделить оную по министерствам, до чего они, как впоследствии увидим, разными коварными хитростями почти и достигли и привели государство в такое бедственное состояние, в котором оно ныне, то есть в 1812 году, находится. Словом, государь приказал Державину чрез князя Зубова написать организацию, или устройство, Сената, оно и написано в духе Екатерины, то есть сообразно ее учреждению о управлении губерний, ибо регламенты Петра Великого смешивали в себе все вышеупомянутые власти, то они и не могли делать гармонического состава в управлении империи. Хотя и не удостоилась сия организация письменной конфирмации государя и не обнародована, но Державин получил в Москве при коронации за нее орден св. Александра Невского. [...]

В сем же 1802 году октября [сентября] 8 дня состоялся высочайший манифест о министерстве, в котором в числе прочих 8-ми сделан Державин юстиц-министром, с названием купно генерал-прокурора. [...]

[Однако], с одной стороны, по министров беспорядкам, а с другой, то есть Державина, беспрестанным возражениям

62?

==627

ДЕРЖАВИН ГАВРИЛА (ГАВРИИЛ) РОМАНОВИЧ

и неприятным государю докладам стал он скоро приходить чае от часу у императора в остуду, а у министров во вражду.

Наконец нижеследующее приключение обнаружило первое их против него покушение. Министр военных сил г. Вязмитинов докладывал по воле государя императора, что унтер-офицеры из дворян, а особливо из поляков, никак не хотят служить, всячески отбывая от службы, так что едва успеют вступить в оную, то уже и просятся в отставку. Положено было, чтоб подтвердить указ императора Петра III и потом Екатерины II, чтоб дворян, не дослужившихся обер-офицерского чина, прежде 12 лет службы их в отставку не увольнять. О сем состоялся указ, помнится, в декабре месяце, который в Сенате без всякого сумнения или замечания прочтен и записан.

Девять дней прошло, как о том никто не говорил; наконец в пятницу, как в день общего собрания, поднес Державину обер-секретарь мнение графа Потоцкого, по тому указу последовавшее, сказывая, что он его принять без его повеления не смеет как по самому его содержанию, так и потому, что уже в обще^ собрании дело сие кончено, то есть указ принят и отослан в Военную коллегию для исполнения. Державин, рассмотрев мнение и увидя, что оно написано не токмо дерзко против Сената, который непристойными выражениями разруган, но и против государя неприлично, который как бы в каком народном правлении сравнен со всеми гражданами, и тому подобные нелепицы, не соответствующие законам, то Державин, не приказав его записывать, оставил у себя. В следующее воскресенье, как в день докладной, представя то мнение государю, доложил, что он таковой непристойной и законам нашим противной бумаги принять не может; то как он соизволит? Государь, как видно, знал о сем мнении, и едва ли не с позволения его оно написано, ибо тогда все окружающие его были набиты конституционным французским и польским духом, как-то: граф Черторижский, Новосильцев, Кочубей, Строганов, а паче всех, и как атаман их, граф Воронцов, который, как уже выше сказано, в Сенате при рассуждении о правах оного вводил мнения 'аристократические или ослабляющие единодержавную власть государя: но не был же тому противным, сколько видно было, и граф Валериан Зубов, бывший тогда в Совете и в уважении императора: то он и отвечал на доклад Державина весьма резко, сими точно словами: «Что же? мне не запретить мыслить, кто как хочет! Пусть его подает, и Сенат пусть рассуждает». Державин докладывал, что таковые мнения приводят особу его и правительство в неуваже-

==628

ДЕРЖАВИН ГАВРИЛА (ГАВРИИЛ) РОМАНОВИЧ

ние, что можно подавать мнение, но в свое время и согласно законам. Государь ответствовал: «Сенат это и рассудит, а я не мешаюсь. Прикажите доложить». В следующую пятницу докладывано, и как вся партия, хотевшая ослабить или разделить власть самодержавного императора, а привлечь ее к министерству и Сенату [...], то и восстал такой крик, что и сладить было неможно; словом, что все одобрили мнение графа Потоцкого, сказав, чтоб против именного указа, принятого уже Сенатом, в опровержение его подать государю доклад, чтоб дворянство служило или не служило, отдать ему на волю. Один только сенатор Шепелев, будучи хороший приятель Державину, подошед к нему, спрашивал тихонько, что делать, которому он шепнул, чтоб он не соглашался с революционными мыслями, а держался бы старых законов, который так и сделал; да опосле по совету Державина же сенатор Ананьевский при подписке журнала объявил, что он отступает от своего прежнего мнения, а присоединяется к Шепелеву. Державин в наступивший его докладной день донес о том государю, что Сенат весь против него. Он так сильно встревожился, что побледнел и не знал, что сказать, но Державин успокоил его, сказав, чтоб он не изволил смущаться, а позволил ему отправлять его должность, как законы повелевают. [...]

Между тем в продолжение сего времени мнение графа Потоцкого дошло в Москву, которое там знатное и, можно сказать, глупое дворянство приняло с восхищением, так что в многолюдных собраниях клали его на голову и пили за здоровье графа Потоцкого, почитая его покровителем российского дворянства и защитником от угнетения; а глупейшие или подлейшие лущиле устыдились бюсты Державина и Вязмитинова, яко злодеев, выставить на перекрестках, замарав их дермом для поругания, не проникая в то, что попущением молодого дворянства на праздность, негу и своевольство без службы, подкапывались враги отечества под главную защиту государства. [...]

Дела текли по-прежнему, и хотя с тех пор не примечал Державин в государе прежнего к себе уважения, однако же не видал и недоверенности. Спустя некоторое время, к великому всех удивлению, состоялся по Потоцкому делу неожиданный указ, которым не токмо сделано уважение Сенату и Законам согласно предложению генерал-прокурора, но вовсе у него отнято право входить с докладом к императорскому величеству по его в состоящихся указах сумнениям.

[...] Касательно вольных хлебопашцев, то сие таким образом случилось. Румянцев выдумал (смею сказать, из подлой трусости государю угодить) средства, каким образом

62"5

==629

ДЕРЖАВИН ГАВРИЛА (ГАВРИИЛ) РОМАНОВИЧ

сделать свободными господских крестьян. Как это любимая была мысль государя, внушенная при воспитании его некоторым его учителем Лагарпом, то Румянцев, чтоб подольститься государю, стакнувшись наперед, смею сказать, с якобинскою шайкою — Черторижским, Новосильцевым и прочими, подал проект, чтобы дать свободу крестьянам от господ своих откупаться, хотя сего никогда запрещено не было, и на сем основании отпустил своих крестьян до 200 душ, которые, как после слышно стало, никогда не были его крепостными людьми, но вольные, отцом его покойным фельдмаршалом — с условием какого платежа или из милости на его землях, вновь от Порты приобретенных, — поселенные. Государь проект сей, одобренный его молодыми тайными советниками, принял весьма милостиво или, лучше сказать, с радостию, что нашлося средство привести его любимейшую мысль к исполнению, передал оный Государственному Совету на рассмотрение или, лучше сказать, на исполнение. Все господа члены Совета, хотя находили сей проект неполезным, перешептывали между собою о том, но согласно все одобрили, как и указ, заготовленный о том, апробовали. Державин только один дал свой голос, что всем владельцам по манифесту 1775 года отпущать людей своих и крестьян своих позволено, а по указу царствующего государя 1801 года и снабжать отпущенных людей землями можно, следовательно, никакой нужды нет в новом законе. [...] Растверживать о мнимой вольности и свободе простому, еще довольно непросвещенному народу опасно, и только такое учреждение наделает много шуму, а пользы никакой ни крестьянам, ни дворянам. Это мнение его записано в журнале Совета: но, несмотря на то, государь дал указ известный о вольных хлебопашцах.

Печатается по: Державин Г. Р. Сочинения.—Л.: Худож. лит-ра, 1987.— С. 390—401.

ПРИМЕЧАНИЯ

' «Записки» Г. Р. Державина — его воспоминания о жизни от рождения до 1812 г. Они были написаны в 1811—1813 гг. Свое повествование Державин вел от третьего лица, которое бесстрастно описывает его деятельность, наблюдаемую как бы со стороны. «Записки» — яркий документ, свидетельствующий о довольно острой ситуации, сложившейся в верхних эшелонах власти в начальный период царствования Александра I. Попытки царя вместе со своими единомышленниками провести реформу политического строя России встретили мощное сопротивление консервативных сил, к которым примыкал также и Державин.

(Гзо

К оглавлению

==630

карамзин николай михайлович

(1766—1826) — выдающийся русский писатель, историк, мыслитель. Родился в семье симбирского помещика. Учился в частных пансионах. В 1785 г. вошел в «Дружеское ученое общество» известного публициста И. И. Новикова, в 1785—1789 гг. был членом масонской ложи. В 1789— 1790 гг. совершил путешествие по Европе, имел встречи с Кантом, Бонне, Гете, Гердером, Лафатером и другими видными представителями Просвещения, посещал революционный Конвент в Париже в 1789 г. Приветствовал Великую французскую революцию, но впоследствии осудил якобинство, возвестившее о крахе идей Просвещения. Значительное влияние на формирование мировоззрения Карамзина оказало русское масонство, а также западноевропейские мыслители — Ж. Бонне, Дж. Локк, Ж.-Ж. Руссо.

Карамзин явился основоположником русского сентиментализма, вел активную журнальную и книгоиздательскую деятельность — был редактором «Московского журнала» и «Вестника Европы», в «Письмах русского путешественника» познакомил русское общество с Европой. В 1804 г. приступил к написанию основного сочинения, ставшего делом всей его жизни — 12-томной «Истории государства Российского». Доведенная до конца XVI в., она явилась первым сводом огромного фактического материала о прошлом России.

Карамзин рассматривал историю государства как историю самодержавия, утверждал, что русский народ «всегда чувствовал необходимость повиновения», что самодержавие, поскольку оно есть всесословная власть, — гарант единства общества и благополучия российского народа, оно по своей природе есть отеческое правление. Он осуждал даже умеренно-либеральные реформы Сперанского, вместе с тем прогресс общества связывал с развитием наук и просвещения. По Карамзину, «царство счастия» может быть достигнуто лишь посредством медленного движения по пути разума, просвещения и воспитания добрых нравов, но не путем революций и любых насильственных потрясений.

==631

00.htm - glava41